Я так многого хотел. И получил все, даже больше, чем мог получить. Вот мой роскошный дом на Эсквилине, вот мои корабли у причала, вот мои легионы, готовые хоть сейчас снова кинуться в бой и, не задумываясь, отдать за меня жизнь, всю, без остатка. Моя слава… Эх, слава… да, что с того.
Поскорей на войну! Не за славой – там проще.
Никто не виноват, кроме меня.
А воздух прозрачен и свеж до серебряного звона, наполнен, словно янтарным медом, шуршанием волн, треском цикад и терпким, чуть горьковатым запахом мирта с каменистых склонов; острые верхушки кипарисов тонут в бездонных небесах средь россыпи звезд… я ведь успел полюбить их, эти кипарисы. Когда успел – вот бы знать. Все эти годы я только и делал, что бежал отсюда прочь, в поход, на войну, хоть куда! Лишь бы не задерживаться дома слишком долго.
Обмануть самого себя.
Уйти, чтобы вновь мечтать вернуться.
Я не могу…
* * *
Тихий скрип песка вдалеке. Старческие, шаркающие шаги. Можно даже не оборачиваться, я и так знаю.
- Размышляешь о вечном, герой? – тень ехидной усмешки скользит в голосе, но только тень, Маэна пришел не за этим.
- Размышляю, - покорно соглашаюсь я, и он вздыхает.
- Эх, герой! Тебе бы не здесь сидеть надо, а спать, утомившись, в объятьях жены. Или какой-нибудь страстной красотки, на худой конец.
Он все же усмехается, но по-доброму, и чуть-чуть грустно. Кряхтя, опускается на землю рядом со мной, вытягивает костлявые ноги в высоких калцеях красной кожи, и двое сопровождающий его детин, сопя, топчутся в кустах – не охрана, нет, я знаю, просто у Маэны слабое сердце, он боится далеко ходить один.
- Не спится, - пожимаю плечами.
- Бывает, - соглашается он.
Небо скоро начнет сереть. Ветер осторожно шелестит в зарослях мирта…
- Я выиграл очередную войну, - говорю тихо.
Так вышло, что Маэна – единственный из них, кто понимает. Поэтому, вздохнув, добавляю еще:
- Очередную чужую войну.
Да, он понимает. Качает головой.
- Эх, Райгак! - говорит он, - молись всем богам… молись всем богам, которых только знаешь, чтобы не пришлось выигрывать свою.
Единственный, кто называет меня моим именем. Еще, разве что Дэнтер, но Дэнтер не в счет… Все остальные предпочитают избегать чужеземных слов, придумывая свои - простые и понятные, как кличка верному псу. Маэна – нет, и я благодарен ему, это помогает помнить.
Смотрит… пристально, в глаза.
- Усердно молись.
Я вздрагиваю… нет, только сердце вздрагивает от этих слов и замирает. А я все так же сижу, почти безразлично, кручу между пальцев сухую травинку. И Маэна сидит рядом. Молчит, хоть и пришел поговорить, и я молчу… Только волосы на загривке медленно встают дыбом, щетинятся, и где-то глубоко внутри ворочается зверь.
Свою войну!
Моя война проиграна слишком давно, еще до моего рождения. Мои деды ее проиграли, не устояли перед мощью Илоя. Да и кто бы мог устоять? Илой не проиграл ни одной войны, битвы – случалось, но войны – никогда. И так будет. Двадцать лет честной службы заставили меня окончательно поверить в это. Та, давняя, война была проиграна, еще не начавшись. Не я ее проиграл, но разве важно?!
Так было!
Я все еще слышу далекие отголоски, сейчас уже тихо, едва слышно, словно шорох песка. Раньше было иначе. Громче. Я слышал рев надвигающейся бури. Но буря прошла стороной? Или это я прошел мимо?
Скорее я. Пытался пройти. Но разве от бури уйдешь?
Серебряные колокольчики тревожно звенят на ветру.
Зачем ты пришел, Маэна?
- Аттиан давно выступает за то, чтобы по окончанию консульского срока назначить тебя микойским наместником. Ты слышал, Райгак?
Он говорит медленно, старательно, официально, он не может иначе, он боится. Прежде всего - себя боится, этот старый седой цензор Овий Маэна Проб, некогда величайший из полководцев. Кроме самого себя, ему некого больше бояться. Как, пожалуй, и мне.
Да, конечно слышал - меня назначат. И я соглашусь. Бесполезно отказываться, да и зачем? Все равно не смогу стоять в стороне, не умею. Как не умею быть благоразумным в таких вещах. Но лучше сам, своими руками – не на кого потом пенять… Двадцать лет чужих войн! Я так устал.
И ветер гудит, нарастает, набирает силу, и бьет в спину колючим песком… он всегда бьет в спину, этот ветер.
Маэна пытается заглянуть в мои глаза. Ургашские, золотые, нечеловеческие глаза на человеческом лице. Он всего лишь хочет знать – как будет. Знаю ли я?
- Думаю, от тебя потребуют еще одной войны, - тихо говорит он.
Я тоже так думаю. Нет, уверен - они потребуют. На сей раз – своей! Только я вдруг окажусь на чужой стороне. Какую бы сторону не выбрал – все равно окажусь на чужой. Так уж вышло. Так уж я выбрал, давно.
Это будет последняя война. Моя война. Я знаю, сейчас огонь загорается в моих желтых глазах, огонь разливается в крови, и кровь вскипает. Я готов! Я буду сражаться. И победа будет за мной.
Так будет.
Не гадать, знать…
* * *
Завтра будет триумф!
И начало его возвестят медные трубы. Я уже слышу их рев. Это рев бури!
А может, просто рев саматских слонов.
Слоны идут мимо нас, степенно громыхая роскошью золотых украшений.
- Красотища! – шепчет юный Гай, стоящий рядом. Заворожено, с придыханием, как умеют лишь дети. Он молод, ему едва девятнадцать лет… Гай был со мной в Самате, он видел там этих слонов. Только без золота. В бою. Когда эта махина на всем скаку, с чудовищным ревом прет на тебя, и дрожит земля…
- Вот это да! – восхищается Гай.
Память – хитрая штука. Он слишком молод, ему легко забыть.
Зато помню я. Много. И не только слонов.
Илой третий день гудит разноцветной шумной толпой, не умолкая ни на миг. Победные крики солдат и переливчатые напевы кифар, дивный аромат благовоний и тяжелая вонь громадных саматских слонов, бряцанье доспехов и блеск золота. И голова гудит.
Все это время я жду, старательно принимая на поздравления и изнывая от скуки.
От грома труб звенит в ушах.
- Ты величайший герой, Атрокс! - шепчет Гай. - Куда бы ты не пошел, я пойду за тобой!
- Я бы пошел домой.
Ему все равно. Он даже не слышит. Мимо него гарцуют чудесные кони, все в перьях и славе. Золото слепит глаза. И пурпур знамен куда алее пролитой крови, даже своей. Длинноногие жирафы, верблюды, шакалы и тигры… тигры в клетках. За ними пленные в клетках. В той, что побольше – дочери царя, в той что поменьше – сыновья… мало осталось сыновей, было семеро, осталось двое, малолетних детей… За ними сам царь, когда-то великий Массиниса, теперь просто безымянный сутулый старик, чем-то неуловимо похожий на старого Маэну, у него дрожат руки и еще больше дрожит голова на тонкой шее. Он затравленно озирается по сторонам, и толпа приветствует его громкими криками. Толпа рада видеть побежденного царя.
За царем еду я, и толпа приветствует меня тоже.
Разницу сложно углядеть - сегодня удачный день, и они рады всем.
Но мне плевать.
Сегодня я – бог! Четверка белоснежных коней вышагивает степенно и ровно, алая тога спадает тяжелыми складками дорогого шитья, и густо намазано алым лицо, озаренное гневом. Золотой венок над моей головой, и ликторы с фасциями – за спиной.
- Аве, Атрокс! – неистово ревет толпа.
- Ты всего лишь человек, ты смертен, – шепчет раб на самое ухо.
И я смеюсь.
Я бог, сам Юпитер. Я император. Всего лишь на день, всего лишь фарс - кому знать это, как ни мне. Но все же, капля ургашской крови не дает мне быть до конца человеком. Кому знать, как не мне - я бог!
Моя армия вступает в Илой, проходя в деревянные врата, очищаясь от скверны прошлых побед. Мы вступаем… Большой Цирк, Боариум, Велабр меж крутых склонов Палатина и Капитолия, Илойский Форум и храм Диоскуров… Нет, меня уже давно не повергает в трепет их величие. Я проезжаю мимо. Я вижу узкие грязные улочки, прихотливо петляющие, упрямо карабкающиеся вверх, к роскошным дворцам. Я видел улочки более прямые и чистые, я видел дворцы… я видел многое. Двадцать лет…
Я устал.
Жара. Краска едва не течет по лицу, и по спине течет пот. Еще немного, и шерстяная триумфаторская тога промокнет насквозь. Жара и скука. Голова трещит от рева толпы. Скорей бы закончилось…
- Ты смертен, - шепчет раб.
Я киваю – воистину так. Я смертен. Если не жара, то грохот и вопли добьют меня.
Мне еще предстоит заколоть белых быков, как будто без них я пролил мало крови. Не так, все не так. Даже имя мое потом в списках запишут – Олинар Атрокс Кадарский. Буду долго смотреть и не верить – неужели это мое имя? Да, теперь еще и Кадарский, в честь побед в северном Кадаре и Самате. Когда-то я был Олианар Райгак… Совсем чужой триумф.
Юный Гай скачет где-то позади, счастливый, машет кому-то рукой… пожалуй, я немного завидую ему.
Эх, скорей бы…
Только поздно ночью удалось незаметно выбраться с этих торжеств, разыскать Дэнтера Луциана, прошедшего со мной плечом к плечу едва ли не все войны, кроме разве что той…
- Хочу напиться сегодня, без лишнего шума, - сказал я. - Пойдешь со мной?
Он нахмурился, смерил меня взглядом с головы до ног, потом кивнул.
- Пошли.
И мы пошли. Я знал одно хорошее место на Субуре – здесь подают вполне сносное вино и не задают лишних вопросов, предпочитая не замечать. Я приходил сюда и раньше, когда домой идти не хотелось, а мне редко хотелось домой. Как сейчас. Прости, Эдэя, милая, ты тут не при чем, просто это не мой дом… и я уже пьян.
Мы долго трепались о всякой ерунде, вспоминая былые времена, когда Дэнтер наконец не выдержал, стукнув тяжелой кружкой о стол.
- Ну давай, Лин, ты хотел поговорить. Выкладывай, - потребовал он.
И я выложил. Ох, как выложил! Не помню что, помню лишь – выложил все как есть. Он конечно выслушал и понял меня. А на утро, по привычке, оттащил домой.
Так было…
Но ведь было иначе…
Так давно, что кажется не со мной.
- На нас неслась тысяча слонов!
От пьяных возгласов содрогались стены.
Мы с Кенеком сидели в харчевне Косого Вально, что на Подгорной у торговища, и самозабвенно слушали россказни илойских солдат. Этих троих раньше не видели, говорят – приехали только вчера, вместо ушедших на пенсию стариков, и говорят – только что с войны. Шумные, загорелые, у одного страшный шрам через всю щеку, рассказывает - сам Гасдрубал ему… ага, как же. Но слушать все равно интересно.
Илойцев у нас в Хатоге было немного, лишь одна проконсульская когорта - больше здесь и не требовалось, обходились своими силами. Да больше и не прокормить - городок маленький, хоть и столица. Шли разговоры, чтобы прислать легионы и отправить их в степи, кхаев гонять, а то обнаглели, собаки, так и лезут. Но пока не прислали. От Илоя мы далеко, и им до нас никакого дела. Вот Самат или Филистия – другое дело, а у нас что? Дыра-дырой… Все что было когда-то - давно вывезли…
У нас и новые легионеры – событие!
Того, что со шрамом, звали Луций Фален, он уже прилично набрался, и с каждой кружкой число убитых врагов неуклонно росло. Он уже, едва ли не в одиночку, выходил против тысячи. Конечно я не верил, но все равно завидовал, хмель далеких побед кружил голову. Этот Фален был ненамного старше меня, он был простым солдатом… но он видел висячие сады Ашундагана, золотые дворцы Самата и псоглавцев Ларна, видел моря, горы и бескрайние пески. А что видел я, княжеский сын? Грязные улочки родной Хатоги, покосившийся детинец соседней Нарусти, с маленькой башенкой у ворот… леса, леса, снова леса, да еще степи и дикие кхаи, скачущие по ним. Больше ничего.
Блаженненький Ирген, у храма илойской Минервы, снова орет о конце света, «вот-вот!» - орет… хоть бы настал, что ли! Надоело…
Я бы все отдал, лишь бы увидеть Самат!
И я отдал… И Самата больше нет - я сровнял его с лицом земли. Я! Сровнял.
А тогда - красный солдатский плащ был пределом мечтаний. Но я микоец, мне закрыта дорога в легион, куда берут только истинных граждан Илоя. Мне - разве что в союзнические войска, да и то - в том случае, если война будет у нас, с кхаями, будь они не ладны!
Кхаи - невысокие коренастые степняки, темноглазые и темнолицые, кхайранги – сайеты, кайяты, джайуриты… их тьма. Во Фрамии, к западу от нас, да и у нас последнее время, их называют орками, а еще – дэвами… Хотя нет, дэвами раньше у нас называли только грозных ургатов, с Дымных Озер. Кхаи так, меньшие братья. Да и кому они нужны…
Настоящая жизнь – не здесь…
- На нас неслась тысяча слонов! – орал Фален, грозно потрясая в воздухе опустевшей кружкой, - но мы не дрогнули! Я насадил троих на свое копье!
Я завидовал! Как же завидовал! И готов был поверить, что их можно вот так – на копье… Готов был поверить каждому, ведь тогда еще так мало видел сам. Конечно, потом я узнал, что слонов было восемьдесят, а вовсе не тысяча, и с их наступлением велиты дружно ушли за первую линию тяжелой пехоты - обычный маневр. Но разве это имело значение?! Я тоже хотел туда, на войну! Хотел великих побед, а не мелких стычек с вороватыми шайками степняков. Побед и славы! Кто бы не хотел?
- Пойдем, а?
Кенеку давно надоело.
- Иди, если хочешь. Я еще посижу.
Он обреченно махнул рукой.
Я просидел в харчевне, пока не ушли илойцы. Долго бродил потом по городу, не находя себе места, и всю ночь не мог заснуть.
Неужели вся моя жизнь пройдет здесь, вот так?
Даже у отца было что-то, а у меня… у меня ничего не осталось.
Отец умер давно. Ушел в очередной поход и не вернулся. Так трудно было в это поверить, я все ждал, думал вдруг вернется… да что ждать? Мать ждала. И долго плакала по ночам, а днем все смотрела в окно. Осунулась на глазах, стала похожа на тень, так и не смогла смириться… Год назад я остался один. Старший и единственный в семье. В наследство - лишь горячая кровь и сплошные долги. Последнее – дом в Хатоге, и тот обещают забрать… А ведь когда-то наш род был едва ли не самым влиятельным… обширные плодородные земли к югу от Осты… но с тех пор, как Микоя стала илойской провинцией, все перевернулось с ног на голову. Не все сумели приспособиться к новой жизни. Отец не смог. Дурная ургашская кровь? Может быть. Многие считали именно так.
Вместе с отцом ушли чудеса из моей жизни. Я даже начал думать, что все это было неправдой, что так не бывает, никаких молний и огненных шариков в ладонях. Детские сказки и детские сны. Просто не может быть правдой. Ургатов я тоже больше не видел. Как-то пытался добраться до Сарасватки, но в степях слишком много орков, а у меня слишком мало людей - почти не осталось теперь, больше нечем им платить… Первое время еще держала память об отце, но потом… надо на что-то жить, кормить семьи… Глупо кого-то винить, я все понимаю.
Только сабля осталась. Напоминанием.
«Будь верен» - написано на ней, пехлеви – далекий парский язык… я прочитал. Но так и не смог понять – кому и чему должен быть верен. Да и я ли? Может быть, старый владелец написал что-то для себя. Он-то знал, а мне уже не узнать.
Впрочем, не до глупых вопросов теперь стало.
Для такого, как я, лишь один путь – бесконечные походы под чужими знаменами. Того же Косака, например, он хорошо платит. Да, пожалуй, получше, чем другие… Едва хватает сводить концы с концами. И больше мне тут надеяться не на что, Микоя – далекая, бедная провинция…
А я так хотел увидеть весь мир, как тот Фален в харчевне.
Поскорей на войну! Не за славой – там проще.
Никто не виноват, кроме меня.
А воздух прозрачен и свеж до серебряного звона, наполнен, словно янтарным медом, шуршанием волн, треском цикад и терпким, чуть горьковатым запахом мирта с каменистых склонов; острые верхушки кипарисов тонут в бездонных небесах средь россыпи звезд… я ведь успел полюбить их, эти кипарисы. Когда успел – вот бы знать. Все эти годы я только и делал, что бежал отсюда прочь, в поход, на войну, хоть куда! Лишь бы не задерживаться дома слишком долго.
Обмануть самого себя.
Уйти, чтобы вновь мечтать вернуться.
Я не могу…
* * *
Тихий скрип песка вдалеке. Старческие, шаркающие шаги. Можно даже не оборачиваться, я и так знаю.
- Размышляешь о вечном, герой? – тень ехидной усмешки скользит в голосе, но только тень, Маэна пришел не за этим.
- Размышляю, - покорно соглашаюсь я, и он вздыхает.
- Эх, герой! Тебе бы не здесь сидеть надо, а спать, утомившись, в объятьях жены. Или какой-нибудь страстной красотки, на худой конец.
Он все же усмехается, но по-доброму, и чуть-чуть грустно. Кряхтя, опускается на землю рядом со мной, вытягивает костлявые ноги в высоких калцеях красной кожи, и двое сопровождающий его детин, сопя, топчутся в кустах – не охрана, нет, я знаю, просто у Маэны слабое сердце, он боится далеко ходить один.
- Не спится, - пожимаю плечами.
- Бывает, - соглашается он.
Небо скоро начнет сереть. Ветер осторожно шелестит в зарослях мирта…
- Я выиграл очередную войну, - говорю тихо.
Так вышло, что Маэна – единственный из них, кто понимает. Поэтому, вздохнув, добавляю еще:
- Очередную чужую войну.
Да, он понимает. Качает головой.
- Эх, Райгак! - говорит он, - молись всем богам… молись всем богам, которых только знаешь, чтобы не пришлось выигрывать свою.
Единственный, кто называет меня моим именем. Еще, разве что Дэнтер, но Дэнтер не в счет… Все остальные предпочитают избегать чужеземных слов, придумывая свои - простые и понятные, как кличка верному псу. Маэна – нет, и я благодарен ему, это помогает помнить.
Смотрит… пристально, в глаза.
- Усердно молись.
Я вздрагиваю… нет, только сердце вздрагивает от этих слов и замирает. А я все так же сижу, почти безразлично, кручу между пальцев сухую травинку. И Маэна сидит рядом. Молчит, хоть и пришел поговорить, и я молчу… Только волосы на загривке медленно встают дыбом, щетинятся, и где-то глубоко внутри ворочается зверь.
Свою войну!
Моя война проиграна слишком давно, еще до моего рождения. Мои деды ее проиграли, не устояли перед мощью Илоя. Да и кто бы мог устоять? Илой не проиграл ни одной войны, битвы – случалось, но войны – никогда. И так будет. Двадцать лет честной службы заставили меня окончательно поверить в это. Та, давняя, война была проиграна, еще не начавшись. Не я ее проиграл, но разве важно?!
Так было!
Я все еще слышу далекие отголоски, сейчас уже тихо, едва слышно, словно шорох песка. Раньше было иначе. Громче. Я слышал рев надвигающейся бури. Но буря прошла стороной? Или это я прошел мимо?
Скорее я. Пытался пройти. Но разве от бури уйдешь?
Серебряные колокольчики тревожно звенят на ветру.
Зачем ты пришел, Маэна?
- Аттиан давно выступает за то, чтобы по окончанию консульского срока назначить тебя микойским наместником. Ты слышал, Райгак?
Он говорит медленно, старательно, официально, он не может иначе, он боится. Прежде всего - себя боится, этот старый седой цензор Овий Маэна Проб, некогда величайший из полководцев. Кроме самого себя, ему некого больше бояться. Как, пожалуй, и мне.
Да, конечно слышал - меня назначат. И я соглашусь. Бесполезно отказываться, да и зачем? Все равно не смогу стоять в стороне, не умею. Как не умею быть благоразумным в таких вещах. Но лучше сам, своими руками – не на кого потом пенять… Двадцать лет чужих войн! Я так устал.
И ветер гудит, нарастает, набирает силу, и бьет в спину колючим песком… он всегда бьет в спину, этот ветер.
Маэна пытается заглянуть в мои глаза. Ургашские, золотые, нечеловеческие глаза на человеческом лице. Он всего лишь хочет знать – как будет. Знаю ли я?
- Думаю, от тебя потребуют еще одной войны, - тихо говорит он.
Я тоже так думаю. Нет, уверен - они потребуют. На сей раз – своей! Только я вдруг окажусь на чужой стороне. Какую бы сторону не выбрал – все равно окажусь на чужой. Так уж вышло. Так уж я выбрал, давно.
Это будет последняя война. Моя война. Я знаю, сейчас огонь загорается в моих желтых глазах, огонь разливается в крови, и кровь вскипает. Я готов! Я буду сражаться. И победа будет за мной.
Так будет.
Не гадать, знать…
* * *
Завтра будет триумф!
И начало его возвестят медные трубы. Я уже слышу их рев. Это рев бури!
А может, просто рев саматских слонов.
Слоны идут мимо нас, степенно громыхая роскошью золотых украшений.
- Красотища! – шепчет юный Гай, стоящий рядом. Заворожено, с придыханием, как умеют лишь дети. Он молод, ему едва девятнадцать лет… Гай был со мной в Самате, он видел там этих слонов. Только без золота. В бою. Когда эта махина на всем скаку, с чудовищным ревом прет на тебя, и дрожит земля…
- Вот это да! – восхищается Гай.
Память – хитрая штука. Он слишком молод, ему легко забыть.
Зато помню я. Много. И не только слонов.
Илой третий день гудит разноцветной шумной толпой, не умолкая ни на миг. Победные крики солдат и переливчатые напевы кифар, дивный аромат благовоний и тяжелая вонь громадных саматских слонов, бряцанье доспехов и блеск золота. И голова гудит.
Все это время я жду, старательно принимая на поздравления и изнывая от скуки.
От грома труб звенит в ушах.
- Ты величайший герой, Атрокс! - шепчет Гай. - Куда бы ты не пошел, я пойду за тобой!
- Я бы пошел домой.
Ему все равно. Он даже не слышит. Мимо него гарцуют чудесные кони, все в перьях и славе. Золото слепит глаза. И пурпур знамен куда алее пролитой крови, даже своей. Длинноногие жирафы, верблюды, шакалы и тигры… тигры в клетках. За ними пленные в клетках. В той, что побольше – дочери царя, в той что поменьше – сыновья… мало осталось сыновей, было семеро, осталось двое, малолетних детей… За ними сам царь, когда-то великий Массиниса, теперь просто безымянный сутулый старик, чем-то неуловимо похожий на старого Маэну, у него дрожат руки и еще больше дрожит голова на тонкой шее. Он затравленно озирается по сторонам, и толпа приветствует его громкими криками. Толпа рада видеть побежденного царя.
За царем еду я, и толпа приветствует меня тоже.
Разницу сложно углядеть - сегодня удачный день, и они рады всем.
Но мне плевать.
Сегодня я – бог! Четверка белоснежных коней вышагивает степенно и ровно, алая тога спадает тяжелыми складками дорогого шитья, и густо намазано алым лицо, озаренное гневом. Золотой венок над моей головой, и ликторы с фасциями – за спиной.
- Аве, Атрокс! – неистово ревет толпа.
- Ты всего лишь человек, ты смертен, – шепчет раб на самое ухо.
И я смеюсь.
Я бог, сам Юпитер. Я император. Всего лишь на день, всего лишь фарс - кому знать это, как ни мне. Но все же, капля ургашской крови не дает мне быть до конца человеком. Кому знать, как не мне - я бог!
Моя армия вступает в Илой, проходя в деревянные врата, очищаясь от скверны прошлых побед. Мы вступаем… Большой Цирк, Боариум, Велабр меж крутых склонов Палатина и Капитолия, Илойский Форум и храм Диоскуров… Нет, меня уже давно не повергает в трепет их величие. Я проезжаю мимо. Я вижу узкие грязные улочки, прихотливо петляющие, упрямо карабкающиеся вверх, к роскошным дворцам. Я видел улочки более прямые и чистые, я видел дворцы… я видел многое. Двадцать лет…
Я устал.
Жара. Краска едва не течет по лицу, и по спине течет пот. Еще немного, и шерстяная триумфаторская тога промокнет насквозь. Жара и скука. Голова трещит от рева толпы. Скорей бы закончилось…
- Ты смертен, - шепчет раб.
Я киваю – воистину так. Я смертен. Если не жара, то грохот и вопли добьют меня.
Мне еще предстоит заколоть белых быков, как будто без них я пролил мало крови. Не так, все не так. Даже имя мое потом в списках запишут – Олинар Атрокс Кадарский. Буду долго смотреть и не верить – неужели это мое имя? Да, теперь еще и Кадарский, в честь побед в северном Кадаре и Самате. Когда-то я был Олианар Райгак… Совсем чужой триумф.
Юный Гай скачет где-то позади, счастливый, машет кому-то рукой… пожалуй, я немного завидую ему.
Эх, скорей бы…
Только поздно ночью удалось незаметно выбраться с этих торжеств, разыскать Дэнтера Луциана, прошедшего со мной плечом к плечу едва ли не все войны, кроме разве что той…
- Хочу напиться сегодня, без лишнего шума, - сказал я. - Пойдешь со мной?
Он нахмурился, смерил меня взглядом с головы до ног, потом кивнул.
- Пошли.
И мы пошли. Я знал одно хорошее место на Субуре – здесь подают вполне сносное вино и не задают лишних вопросов, предпочитая не замечать. Я приходил сюда и раньше, когда домой идти не хотелось, а мне редко хотелось домой. Как сейчас. Прости, Эдэя, милая, ты тут не при чем, просто это не мой дом… и я уже пьян.
Мы долго трепались о всякой ерунде, вспоминая былые времена, когда Дэнтер наконец не выдержал, стукнув тяжелой кружкой о стол.
- Ну давай, Лин, ты хотел поговорить. Выкладывай, - потребовал он.
И я выложил. Ох, как выложил! Не помню что, помню лишь – выложил все как есть. Он конечно выслушал и понял меня. А на утро, по привычке, оттащил домой.
Так было…
Но ведь было иначе…
Глава 4. Что было. Золотые орлы
Так давно, что кажется не со мной.
- На нас неслась тысяча слонов!
От пьяных возгласов содрогались стены.
Мы с Кенеком сидели в харчевне Косого Вально, что на Подгорной у торговища, и самозабвенно слушали россказни илойских солдат. Этих троих раньше не видели, говорят – приехали только вчера, вместо ушедших на пенсию стариков, и говорят – только что с войны. Шумные, загорелые, у одного страшный шрам через всю щеку, рассказывает - сам Гасдрубал ему… ага, как же. Но слушать все равно интересно.
Илойцев у нас в Хатоге было немного, лишь одна проконсульская когорта - больше здесь и не требовалось, обходились своими силами. Да больше и не прокормить - городок маленький, хоть и столица. Шли разговоры, чтобы прислать легионы и отправить их в степи, кхаев гонять, а то обнаглели, собаки, так и лезут. Но пока не прислали. От Илоя мы далеко, и им до нас никакого дела. Вот Самат или Филистия – другое дело, а у нас что? Дыра-дырой… Все что было когда-то - давно вывезли…
У нас и новые легионеры – событие!
Того, что со шрамом, звали Луций Фален, он уже прилично набрался, и с каждой кружкой число убитых врагов неуклонно росло. Он уже, едва ли не в одиночку, выходил против тысячи. Конечно я не верил, но все равно завидовал, хмель далеких побед кружил голову. Этот Фален был ненамного старше меня, он был простым солдатом… но он видел висячие сады Ашундагана, золотые дворцы Самата и псоглавцев Ларна, видел моря, горы и бескрайние пески. А что видел я, княжеский сын? Грязные улочки родной Хатоги, покосившийся детинец соседней Нарусти, с маленькой башенкой у ворот… леса, леса, снова леса, да еще степи и дикие кхаи, скачущие по ним. Больше ничего.
Блаженненький Ирген, у храма илойской Минервы, снова орет о конце света, «вот-вот!» - орет… хоть бы настал, что ли! Надоело…
Я бы все отдал, лишь бы увидеть Самат!
И я отдал… И Самата больше нет - я сровнял его с лицом земли. Я! Сровнял.
А тогда - красный солдатский плащ был пределом мечтаний. Но я микоец, мне закрыта дорога в легион, куда берут только истинных граждан Илоя. Мне - разве что в союзнические войска, да и то - в том случае, если война будет у нас, с кхаями, будь они не ладны!
Кхаи - невысокие коренастые степняки, темноглазые и темнолицые, кхайранги – сайеты, кайяты, джайуриты… их тьма. Во Фрамии, к западу от нас, да и у нас последнее время, их называют орками, а еще – дэвами… Хотя нет, дэвами раньше у нас называли только грозных ургатов, с Дымных Озер. Кхаи так, меньшие братья. Да и кому они нужны…
Настоящая жизнь – не здесь…
- На нас неслась тысяча слонов! – орал Фален, грозно потрясая в воздухе опустевшей кружкой, - но мы не дрогнули! Я насадил троих на свое копье!
Я завидовал! Как же завидовал! И готов был поверить, что их можно вот так – на копье… Готов был поверить каждому, ведь тогда еще так мало видел сам. Конечно, потом я узнал, что слонов было восемьдесят, а вовсе не тысяча, и с их наступлением велиты дружно ушли за первую линию тяжелой пехоты - обычный маневр. Но разве это имело значение?! Я тоже хотел туда, на войну! Хотел великих побед, а не мелких стычек с вороватыми шайками степняков. Побед и славы! Кто бы не хотел?
- Пойдем, а?
Кенеку давно надоело.
- Иди, если хочешь. Я еще посижу.
Он обреченно махнул рукой.
Я просидел в харчевне, пока не ушли илойцы. Долго бродил потом по городу, не находя себе места, и всю ночь не мог заснуть.
Неужели вся моя жизнь пройдет здесь, вот так?
Даже у отца было что-то, а у меня… у меня ничего не осталось.
Отец умер давно. Ушел в очередной поход и не вернулся. Так трудно было в это поверить, я все ждал, думал вдруг вернется… да что ждать? Мать ждала. И долго плакала по ночам, а днем все смотрела в окно. Осунулась на глазах, стала похожа на тень, так и не смогла смириться… Год назад я остался один. Старший и единственный в семье. В наследство - лишь горячая кровь и сплошные долги. Последнее – дом в Хатоге, и тот обещают забрать… А ведь когда-то наш род был едва ли не самым влиятельным… обширные плодородные земли к югу от Осты… но с тех пор, как Микоя стала илойской провинцией, все перевернулось с ног на голову. Не все сумели приспособиться к новой жизни. Отец не смог. Дурная ургашская кровь? Может быть. Многие считали именно так.
Вместе с отцом ушли чудеса из моей жизни. Я даже начал думать, что все это было неправдой, что так не бывает, никаких молний и огненных шариков в ладонях. Детские сказки и детские сны. Просто не может быть правдой. Ургатов я тоже больше не видел. Как-то пытался добраться до Сарасватки, но в степях слишком много орков, а у меня слишком мало людей - почти не осталось теперь, больше нечем им платить… Первое время еще держала память об отце, но потом… надо на что-то жить, кормить семьи… Глупо кого-то винить, я все понимаю.
Только сабля осталась. Напоминанием.
«Будь верен» - написано на ней, пехлеви – далекий парский язык… я прочитал. Но так и не смог понять – кому и чему должен быть верен. Да и я ли? Может быть, старый владелец написал что-то для себя. Он-то знал, а мне уже не узнать.
Впрочем, не до глупых вопросов теперь стало.
Для такого, как я, лишь один путь – бесконечные походы под чужими знаменами. Того же Косака, например, он хорошо платит. Да, пожалуй, получше, чем другие… Едва хватает сводить концы с концами. И больше мне тут надеяться не на что, Микоя – далекая, бедная провинция…
А я так хотел увидеть весь мир, как тот Фален в харчевне.
