Потом долго обнимал ее, пытаясь уверить, подобрать слова. Так хотел, чтоб она была счастлива… Она прижималась ко мне, и тихо, беззвучно вздрагивали плечи.
Но ночью все снились темные глаза, золотая бабочка в волосах и маленькая родинка у ключицы… как успел рассмотреть?
* * *
- Священными молниями Громовержца клянусь беспрекословно выполнять волю консулов и начальников моих и все силы употребить на исполнения того, что мне прикажут!
Клятва была простой…
Будь верен клятве.
* * *
Пока легион оставался здесь, но к зиме уйдет в Илой.
Жизнь мало изменилась с тех пор, как из шатров вспомогательных войск меня перевели в илойскую солдатскую палатку. Хотя, казалось, должна была начаться новая жизнь, и все иначе. Но нет, тот же лагерь, те же хозяйственные дела, только гоняли теперь больше. В конницу пока зачислять не спешили, да и не уверен, что мне это светит. Князь - да, но за душой нет ничего, кроме долгов, никакого ценза я бы не прошел. Здесь строго.
Я и так уже получил куда больше, чем мог надеяться, и точно знал – получу от судьбы еще.
С Наркой мало виделись теперь, было как-то не до того. Все пытался выкроить время, но не выходило. С утра и до позднего вечера - дела, а вечером падал, чуть ли не замертво, от усталости, с непривычки все тело болело…
Кенек, кажется,сам избегал меня, я несколько раз пытался подойти, похвастаться, рассказать, но он вечно куда-то спешил. Только раз бросил:
- Смотри, Нарку не обижай, а то сверну шею.
Сказал – она плакала опять…
Что-то еще не давало мне покоя, мешало спать по ночам, я просыпался и не мог вспомнить, ворочался. Все это время был слишком занят собой и предстоящей войной… Когда вдруг, однажды, увидел Нарку у ворот лагеря, даже не сразу понял, что это она. А когда понял - не знал что подумать.
Она тоже увидела меня, замерла, напряженно вытянулась. Льняное синее платье с узким плетеным ремешком, бусы из беленьких речных ракушек, волосы аккуратно собраны и повязаны лентой. Нарка? Неужели? Уж и не помню, когда видел ее такой. Да и видел ли? Ходит ведь вечно словно мальчишка… с луком за спиной… а сейчас…
Она хотела было кинуться ко мне, но отчего-то не решалась, испуганно вглядываясь.
Вдруг тоже стало страшно – что же случилось с ней? Или это с нами? Со мной.
- Нарка, ты чего это? – только и смог ляпнуть я.
Она вдруг громко всхлипнула, подхватилась, и побежала прочь.
Но с тех пор вдруг отчетливо осознал, что мучает меня, словно открылась дверь.
И теперь, стоило закрыть глаза, и я видел ее, ту, черноглазую илойскую богиню во дворике среди цветов. А ведь даже не знал, как ее зовут. Ну, куда мне? Дочь Маэны. Не хотел думать, но все равно не думать не мог, и каждую ночь мне снилась она одна. Я не хотел! Ну зачем? У меня есть Нарка… Моя Нарка. Я так боялся ее обидеть, но и поделать ничего с собой не мог.
Меня разрывало на части, и все победы, все войны как-то отходили на второй план. Наивно пытался спрятаться за работой, гонял сам себя из последних сил, но облегчения это не приносило.
Однажды не выдержал, выпросил выходной и поехал в Хатогу, целый день шлялся по улицам, ожидая ночи и никак не мог дождаться. А ночью тайком пробрался в дом наместника – как мне удалось тогда, не знаю и сам, никто не заметил.
Моя черноглазая богиня спала и улыбалась чему-то… такая красивая… я присел рядом на корточки, осторожно коснулся ее волос, поправляя сбившуюся на прядь, и она вздрогнула во сне. Тогда потянулся и поцеловал ее… в губы… Не знаю, почему она не закричала, что удержало? Я видел ее огромные испуганные глаза, она мгновенно вскочила, уже собираясь звать на помощь… тоненькая шелковая рубашка просвечивала почти насквозь…
Иногда мне кажется, что та ночь приснилась, и ничего не было…
Потом мне конечно здорово досталось, за то, что не вернулся вовремя, не к вечеру, а лишь на следующий день… неделю на спине спать не мог… но это было не важно. Только раз… и что было, что будет потом… Убьют, выгонят – пусть! Я не хотел думать.
* * *
- Ты вернешься? – Наркины глаза сухие, губы поджаты, но хорошо видно, что держится она из последних сил.
Так хотелось пообещать… но не могу. Отчетливо вдруг понимаю, что любые обещания не будут правдой. Я не вернусь. Более того – я не хочу возвращаться. Прости, Нарка…
- Не знаю, - говорю я.
Хочется сказать «не жди меня», но на это уже не хватает сил.
Я еду в Илой. Все будет так, как я мечтал.
Далекий Самат однажды ляжет к моим ногами! Весь мир! Я знаю, так будет. Нарка, прости, если сможешь…
Сам себе я это никогда потом не прощу.
- Правую ногу вперед! Правую, я сказал! Рррр-раз! Еще!
Марсово поле гудит от окриков кампигенов.
- Ррр-раз!
- Ровнее! Ррр-раз!
- А-ай, с-сука! Твою мать!
- Куда машешь, сатир криворукий! Я тебе щас по башке махну! Не рубить - колоть, я сказал! Так! Еще раз – правую ногу вперед!
Я улыбаюсь – когда-то и сам был таким.
Мой легион. Здесь проверенные, опытные люди, большая часть была со мной в Самате. Но многих сейчас набирали заново, молодых, их еще гонять и гонять. И гоняем. Мне было, чем заняться.
Дома я почти не появляюсь, слишком сложно там, слишком много времени, что бы думать. Тут проще.
- Бегом, марш! – ору я.
И сам перехожу с шага на привычную рысь. Панцирь, шлем, тяжелый плетеный щит и деревянный меч, - сегодня шесть миль вдоль Тибра, потом назад. Потом поплавать, и еще погонять бы их с чучелами. А вечером к Фламинию на обед – надо выбираться хоть иногда, послушать, что говорят. У него будет весь Илой… главное, чтобы хозяин не начал читать свои стихи – этого я, пожалуй, уже не вынесу.
- Ровнее, ровнее! Подтянулись! Бегом!
Рядом сопит Нумерий Глабрион, легионный префект, невысокий, широколицый, с упрямо выпирающим из-под короткого панциря брюхом, человек, которому я давно привык доверять, как самому себе. Бегать в полном доспехе ему тяжело, но и отлынивать он никогда будет. Нужно – значит нужно. Глабриона я всегда ценил за дальновидность, жесткость и непреклонность, хотя с виду эти качества в нем сложно заподозрить. Он тоже пойдет со мной.
Со мной пойдут все, кого я ценю. Все, кого бы я никак не хотел видеть рядом в этот раз. Но иначе не выйдет.
Дэнтер бежит ровно, словно на прогулке, даже мурлычет веселую песенку себе под нос. Новобранцы поглядывают на него с сомнением и завистью, изо всех сил стараются не отставать, и в ногу! но куда им! Вот побегают за ним годика два… Далеко им еще.
- Перестроиться! – доносится из-за спины.
Гай Маэна выскакивает из воды, отряхивается, словно мокрый пес, в два прыжка оказывается рядом, и вытягивается на траве во весь рост.
- Скорей бы весна! – мечтательно вздыхает он, синий весь, зубы стучат.
Сейчас мало кто решится полезть в Тибр купаться, разве что я да иногда еще Гай. Мальчишка… Надеется когда-нибудь тоже стать героем, величайшим, равным богам! Вот только своего Самата ему уже не достанется. Самат достался мне, а ему – так, краем, он там многого не успел, и много не умел тогда. Ничего, однажды он найдет другой Самат, и сровняет с лицом земли. Сам. А потом…
- Держи, - я протягиваю ему толстый шерстяной плащ. Он несколько секунд мнется, задумчиво кусая посиневшие губы, потом виновато берет, заворачивается по самые уши. Я сижу так, меня холодом не возьмешь.
Ветер налетает, бьет сырой осенью в спину.
- А видел, Атрокс, там на Форуме клетку с орком поставили? Стр-рашный! Я и не думал, что такие бывают! Глазища так и сверкают! А клыки – видел?! Видел, а! Как у зверя, огромные! И все скалится на нас! Уууу, тварь!
Видел я эту клетку. Молодой кхай, не старше Гая, из сайетов, тощий, обнаженный, затравленный вконец, сидит, забившись в угол. Мне сказали - он и от еды отказывается, значит долго кхаю не протянуть, да и зачем? Надежды для него все равно никакой. Недавно привозили кхаев покрупнее и постарше, для боев на арене, выпускали безоружных против тигров, смотрели потом, как тигры разрывают их на куски. Словно звери против зверей, но куда кхаям до тигров. Звери!
- А видел ты этих тварей верхом? – спрашиваю я. - Видел, как они носятся по степям? Видел их красноперые стрелы?
Гай заворожено мотает головой, хочет посмотреть. И я вдруг ловлю себя на мысли, что вот точно так же я смотрел когда-то на пьяного Фалена в харчевне. Теперь так же - Гай на меня. Как же! Ведь я видел далекую Хатогу и чудесные Дымные Озера, я сражался с диковинными орками, я… а что видел он? Какой-то Илой, какой-то Самат. Нет, конечно, Саматом он гордится страшно, аж уши краснеют от удовольствия. Он может гордиться по праву - не многие опытные воины сражались так же достойно, как он. Но чем тут удивить? Был, да… так все были.
Интересно, что шепчет он своей Октавии, обнимая вечерами в Лукулловом Саду, о подвигах, или… Эх, не о подвигах надо было… Да что теперь.
Гай чуть поежился под плащом, но уже согрелся, готов вскочить и куда-то бежать. Но нет.
- А расскажи, как там! – просит, преданно заглядывая в лицо.
И мне стыдно тащить таких, как он, на войну.
Ведь это будет моя война. Чужая для него.
Но я так решил. И так будет.
* * *
Маэна осторожно прихлебывал из крошечной чашечки ароматный чай. Темные глаза давно поблекли, подернулись старческой поволокой, но там, в глубине, все еще звенела сталь.
- Садись, Райгак. Поговорим.
Подошел на негнущихся ногах, сел. С Маэной можно начистоту, почти… Начистоту до конца – я наверно, не смогу ни с кем… Но с ним хоть можно поговорить, от этого легче и сложнее одновременно.
Маэна смотрит на меня. Я отворачиваюсь, на минуту закрываю глаза, хочется… не знаю…
- Ты все решил?
Киваю. Решил.
- Нелегкий выбор… - говорит Маэна.
- Свой выбор я сделал много лет назад.
Качая головой, он морщит лоб.
- Ты жалеешь?
Я хотел ответить «да». Как же не жалеть, если моя жизнь могла сложиться совсем иначе, проще, понятнее, или, по крайней мере, без ночных кошмаров, что преследуют меня долгие годы. Я бы точно знал, что надо сражаться за своих друзей и против врагов, точно бы знал, на какой я стороне, не метался бы, разрываясь на части. И сейчас, я все бы точно и твердо знал…
Я хотел ответить «да». Но не смог.
Всю жизнь я только и делал, что бегал за далекими огнями, пытался достать, протягивал руки… Но стоило приблизиться, и огни оказывались на противоположной стороне. Они водили меня кругами, не давая покоя.
Микойский князь и илойский патриций, солдат и консул, мальчишка с кучей долгов, почтенный муж, живущий в роскошном доме… Мои победы, моя слава… Илой и Самат.
Я хотел так многого, и получил все, что хотел, даже больше, но теперь…
Там, вдали, не осталось больше огней. И я не знаю куда идти.
Маэна ждет. Молча, неподвижно, чуть склонив голову на бок. Он мог бы не спрашивать, ведь и так прекрасно знает, что я скажу. Тогда зачем? Но он ждет.
- Нет, я не жалею.
Он кивает и начинает медленно подниматься, словно уже услышал все, что хотел и дальше говорить не о чем.
- Я не жалею, Маэна! - почти кричу, пытаясь остановить, договорить, объяснить, не хочу заканчивать разговор так… - Я не хочу жалеть! Зачем? Что было - то было, разве кому-то станет легче, если я скажу «да»? Пусть многое надо было сделать не так, но что теперь? Да, я был дураком, сам толком не понимал чего хотел, но я… Я это сделал! Именно этого я хотел! Я илойский солдат, я клялся богами!
Старый цензор оборачивается, кивает мне.
- Будь верен, солдат, - говорит тихо.
И сердце срывается, гулко ударив о ребра.
* * *
Звезды поблескивают в вышине.
Я сижу один в перестиле, смотрю в небо. Прохладная ясная ночь – моя последняя ночь дома…
Дома? Да, я слишком привык. Мне уже сорок три. И мой дом здесь! Это так, пусть и страшно признаться даже самому себе. Все эти годы я не мог простить себе, что ушел. Что отказался. Что выбрал не тот путь. Я жалею? Нет, я не жалею, я не могу об это жалеть. Маэне я сказал правду.
Но и простить не могу.
Словно белка в колесе – бегу скорее в очередной поход, но уехав, я мечтаю лишь поскорее вернуться. Замкнутый круг, без начала и конца, бег на месте.
Я не могу оставаться здесь, но единственное, чего я хочу…
Легкие, едва слышные шаги. Тонкие руки ложатся на плечи. Она опускается рядом, прижимаясь щекой к моему плечу. Обнимает… И боясь вздохнуть, боясь поверить, я поворачиваюсь к ней. Ее волосы пахнут жасмином и сандалом, и небо ночное тонет в бездонных темных глазах… далекие звезды, отражаясь, мерцают огнями… вот они, эти огни, совсем рядом, стоит лишь протянуть руку.
Аж захватывает дух!
Протянуть, прикоснуться, ощутить под пальцами взволнованную дрожь, и прижать к себе… Голову сносит напрочь и колотится сердце… Эдэя! Кажется, вот сейчас я проснусь, один, на холодном мраморе перестиля… а завтра тихо, не прощаясь, уйду.
Я не хочу просыпаться. Эдэя… что-то шепчу ей, какую-то чушь, сам не понимая, что… иди ко мне, Эдэя, любимая… нам никто не будет мешать. Только ветер осторожно качает головки цветов. Хоть до утра!
…и лежать потом, обнявшись, забыв обо всем.
А когда солнце тонким лучом осторожно коснется небес…
- Возвращайся скорее домой, милый, - нежно шепнет она, - я буду ждать.
Я знаю, что не вернусь. Это будет последняя моя война. Но разве можно ей это сказать?!
- Я вернусь! – пообещаю я, счастливо улыбаясь. - Обязательно вернусь! Ты только жди меня, пожалуйста… ты только жди… Я обязательно к тебе вернусь!
Эдэя, моя прекрасная богиня! Я всегда любил только тебя!
И в доме моем будет гореть огонь, тихо потрескивая искорками в очаге.
* * *
Хатога снова встретит ледяным ветром и мелким снегом, слепящим глаза.
Я все так же буду ехать по кривым, извилистым, выложенным брусчаткой улицам, знакомым с детства. Как мало здесь изменилось с тех пор. Или это я уже забыл, как было? Те же улицы, те же дома, те же илойские солдаты… Вон харчевня на Подгорной, теперь там наверно уже не Вально, а его сын, впрочем разница невелика. Вон суконные ряды, вон та самая Минерва, за которую я голосовал не глядя… А вот высокого дома Майтека, с затейливо резным крыльцом, уже нет, и поди разбери что случилось, может пожар… не важно – по-прежнему все, аж захватывает дух.
Еду один, специально ушел от них вперед – хотелось самому пройтись, чтобы не мешали… наедине вспомнить… воздух морозный, трескучий - уши с непривычки горят огнем.
Вон, все те же мальчишки-лотошники снуют, наперебой расхваливая свой товар.
- Эй, парень, пирожки с чем у тебя? – микойские слова непривычно ложатся на язык.
Паренек смотрит с сомнением, пытается определить – кто я такой.
- С яблоками и с капустой, дяденька! Бери, нигде таких не найдешь! Сами во рту тают!
Взял парочку.
Побродить бы по этим улочкам пешком, да в обычной одежде, без этих илойских побрякушек, как раньше… прошлое щекочет горло… впрочем, к чему? Старого не вернуть.
А вот и приехал. Здесь мне и жить, снова вижу… Ха, тоже мне, дворец! А ведь казалось-то.
«Что надо?» - кажется, сейчас спросит стража, придирчиво осмотрит меня с ног до головы и будет долго думать, стоит ли пропускать внутрь. Потом, как обычно, я буду ждать во дворе, разглядывая бородатого дядьку. Ксенофан это, я узнал, не узнал только - кто поставил его здесь.
Но ночью все снились темные глаза, золотая бабочка в волосах и маленькая родинка у ключицы… как успел рассмотреть?
* * *
- Священными молниями Громовержца клянусь беспрекословно выполнять волю консулов и начальников моих и все силы употребить на исполнения того, что мне прикажут!
Клятва была простой…
Будь верен клятве.
* * *
Пока легион оставался здесь, но к зиме уйдет в Илой.
Жизнь мало изменилась с тех пор, как из шатров вспомогательных войск меня перевели в илойскую солдатскую палатку. Хотя, казалось, должна была начаться новая жизнь, и все иначе. Но нет, тот же лагерь, те же хозяйственные дела, только гоняли теперь больше. В конницу пока зачислять не спешили, да и не уверен, что мне это светит. Князь - да, но за душой нет ничего, кроме долгов, никакого ценза я бы не прошел. Здесь строго.
Я и так уже получил куда больше, чем мог надеяться, и точно знал – получу от судьбы еще.
С Наркой мало виделись теперь, было как-то не до того. Все пытался выкроить время, но не выходило. С утра и до позднего вечера - дела, а вечером падал, чуть ли не замертво, от усталости, с непривычки все тело болело…
Кенек, кажется,сам избегал меня, я несколько раз пытался подойти, похвастаться, рассказать, но он вечно куда-то спешил. Только раз бросил:
- Смотри, Нарку не обижай, а то сверну шею.
Сказал – она плакала опять…
Что-то еще не давало мне покоя, мешало спать по ночам, я просыпался и не мог вспомнить, ворочался. Все это время был слишком занят собой и предстоящей войной… Когда вдруг, однажды, увидел Нарку у ворот лагеря, даже не сразу понял, что это она. А когда понял - не знал что подумать.
Она тоже увидела меня, замерла, напряженно вытянулась. Льняное синее платье с узким плетеным ремешком, бусы из беленьких речных ракушек, волосы аккуратно собраны и повязаны лентой. Нарка? Неужели? Уж и не помню, когда видел ее такой. Да и видел ли? Ходит ведь вечно словно мальчишка… с луком за спиной… а сейчас…
Она хотела было кинуться ко мне, но отчего-то не решалась, испуганно вглядываясь.
Вдруг тоже стало страшно – что же случилось с ней? Или это с нами? Со мной.
- Нарка, ты чего это? – только и смог ляпнуть я.
Она вдруг громко всхлипнула, подхватилась, и побежала прочь.
Но с тех пор вдруг отчетливо осознал, что мучает меня, словно открылась дверь.
И теперь, стоило закрыть глаза, и я видел ее, ту, черноглазую илойскую богиню во дворике среди цветов. А ведь даже не знал, как ее зовут. Ну, куда мне? Дочь Маэны. Не хотел думать, но все равно не думать не мог, и каждую ночь мне снилась она одна. Я не хотел! Ну зачем? У меня есть Нарка… Моя Нарка. Я так боялся ее обидеть, но и поделать ничего с собой не мог.
Меня разрывало на части, и все победы, все войны как-то отходили на второй план. Наивно пытался спрятаться за работой, гонял сам себя из последних сил, но облегчения это не приносило.
Однажды не выдержал, выпросил выходной и поехал в Хатогу, целый день шлялся по улицам, ожидая ночи и никак не мог дождаться. А ночью тайком пробрался в дом наместника – как мне удалось тогда, не знаю и сам, никто не заметил.
Моя черноглазая богиня спала и улыбалась чему-то… такая красивая… я присел рядом на корточки, осторожно коснулся ее волос, поправляя сбившуюся на прядь, и она вздрогнула во сне. Тогда потянулся и поцеловал ее… в губы… Не знаю, почему она не закричала, что удержало? Я видел ее огромные испуганные глаза, она мгновенно вскочила, уже собираясь звать на помощь… тоненькая шелковая рубашка просвечивала почти насквозь…
Иногда мне кажется, что та ночь приснилась, и ничего не было…
Потом мне конечно здорово досталось, за то, что не вернулся вовремя, не к вечеру, а лишь на следующий день… неделю на спине спать не мог… но это было не важно. Только раз… и что было, что будет потом… Убьют, выгонят – пусть! Я не хотел думать.
* * *
- Ты вернешься? – Наркины глаза сухие, губы поджаты, но хорошо видно, что держится она из последних сил.
Так хотелось пообещать… но не могу. Отчетливо вдруг понимаю, что любые обещания не будут правдой. Я не вернусь. Более того – я не хочу возвращаться. Прости, Нарка…
- Не знаю, - говорю я.
Хочется сказать «не жди меня», но на это уже не хватает сил.
Я еду в Илой. Все будет так, как я мечтал.
Далекий Самат однажды ляжет к моим ногами! Весь мир! Я знаю, так будет. Нарка, прости, если сможешь…
Сам себе я это никогда потом не прощу.
Глава 9. Что будет. Сто дней до весны
- Правую ногу вперед! Правую, я сказал! Рррр-раз! Еще!
Марсово поле гудит от окриков кампигенов.
- Ррр-раз!
- Ровнее! Ррр-раз!
- А-ай, с-сука! Твою мать!
- Куда машешь, сатир криворукий! Я тебе щас по башке махну! Не рубить - колоть, я сказал! Так! Еще раз – правую ногу вперед!
Я улыбаюсь – когда-то и сам был таким.
Мой легион. Здесь проверенные, опытные люди, большая часть была со мной в Самате. Но многих сейчас набирали заново, молодых, их еще гонять и гонять. И гоняем. Мне было, чем заняться.
Дома я почти не появляюсь, слишком сложно там, слишком много времени, что бы думать. Тут проще.
- Бегом, марш! – ору я.
И сам перехожу с шага на привычную рысь. Панцирь, шлем, тяжелый плетеный щит и деревянный меч, - сегодня шесть миль вдоль Тибра, потом назад. Потом поплавать, и еще погонять бы их с чучелами. А вечером к Фламинию на обед – надо выбираться хоть иногда, послушать, что говорят. У него будет весь Илой… главное, чтобы хозяин не начал читать свои стихи – этого я, пожалуй, уже не вынесу.
- Ровнее, ровнее! Подтянулись! Бегом!
Рядом сопит Нумерий Глабрион, легионный префект, невысокий, широколицый, с упрямо выпирающим из-под короткого панциря брюхом, человек, которому я давно привык доверять, как самому себе. Бегать в полном доспехе ему тяжело, но и отлынивать он никогда будет. Нужно – значит нужно. Глабриона я всегда ценил за дальновидность, жесткость и непреклонность, хотя с виду эти качества в нем сложно заподозрить. Он тоже пойдет со мной.
Со мной пойдут все, кого я ценю. Все, кого бы я никак не хотел видеть рядом в этот раз. Но иначе не выйдет.
Дэнтер бежит ровно, словно на прогулке, даже мурлычет веселую песенку себе под нос. Новобранцы поглядывают на него с сомнением и завистью, изо всех сил стараются не отставать, и в ногу! но куда им! Вот побегают за ним годика два… Далеко им еще.
- Перестроиться! – доносится из-за спины.
Гай Маэна выскакивает из воды, отряхивается, словно мокрый пес, в два прыжка оказывается рядом, и вытягивается на траве во весь рост.
- Скорей бы весна! – мечтательно вздыхает он, синий весь, зубы стучат.
Сейчас мало кто решится полезть в Тибр купаться, разве что я да иногда еще Гай. Мальчишка… Надеется когда-нибудь тоже стать героем, величайшим, равным богам! Вот только своего Самата ему уже не достанется. Самат достался мне, а ему – так, краем, он там многого не успел, и много не умел тогда. Ничего, однажды он найдет другой Самат, и сровняет с лицом земли. Сам. А потом…
- Держи, - я протягиваю ему толстый шерстяной плащ. Он несколько секунд мнется, задумчиво кусая посиневшие губы, потом виновато берет, заворачивается по самые уши. Я сижу так, меня холодом не возьмешь.
Ветер налетает, бьет сырой осенью в спину.
- А видел, Атрокс, там на Форуме клетку с орком поставили? Стр-рашный! Я и не думал, что такие бывают! Глазища так и сверкают! А клыки – видел?! Видел, а! Как у зверя, огромные! И все скалится на нас! Уууу, тварь!
Видел я эту клетку. Молодой кхай, не старше Гая, из сайетов, тощий, обнаженный, затравленный вконец, сидит, забившись в угол. Мне сказали - он и от еды отказывается, значит долго кхаю не протянуть, да и зачем? Надежды для него все равно никакой. Недавно привозили кхаев покрупнее и постарше, для боев на арене, выпускали безоружных против тигров, смотрели потом, как тигры разрывают их на куски. Словно звери против зверей, но куда кхаям до тигров. Звери!
- А видел ты этих тварей верхом? – спрашиваю я. - Видел, как они носятся по степям? Видел их красноперые стрелы?
Гай заворожено мотает головой, хочет посмотреть. И я вдруг ловлю себя на мысли, что вот точно так же я смотрел когда-то на пьяного Фалена в харчевне. Теперь так же - Гай на меня. Как же! Ведь я видел далекую Хатогу и чудесные Дымные Озера, я сражался с диковинными орками, я… а что видел он? Какой-то Илой, какой-то Самат. Нет, конечно, Саматом он гордится страшно, аж уши краснеют от удовольствия. Он может гордиться по праву - не многие опытные воины сражались так же достойно, как он. Но чем тут удивить? Был, да… так все были.
Интересно, что шепчет он своей Октавии, обнимая вечерами в Лукулловом Саду, о подвигах, или… Эх, не о подвигах надо было… Да что теперь.
Гай чуть поежился под плащом, но уже согрелся, готов вскочить и куда-то бежать. Но нет.
- А расскажи, как там! – просит, преданно заглядывая в лицо.
И мне стыдно тащить таких, как он, на войну.
Ведь это будет моя война. Чужая для него.
Но я так решил. И так будет.
* * *
Маэна осторожно прихлебывал из крошечной чашечки ароматный чай. Темные глаза давно поблекли, подернулись старческой поволокой, но там, в глубине, все еще звенела сталь.
- Садись, Райгак. Поговорим.
Подошел на негнущихся ногах, сел. С Маэной можно начистоту, почти… Начистоту до конца – я наверно, не смогу ни с кем… Но с ним хоть можно поговорить, от этого легче и сложнее одновременно.
Маэна смотрит на меня. Я отворачиваюсь, на минуту закрываю глаза, хочется… не знаю…
- Ты все решил?
Киваю. Решил.
- Нелегкий выбор… - говорит Маэна.
- Свой выбор я сделал много лет назад.
Качая головой, он морщит лоб.
- Ты жалеешь?
Я хотел ответить «да». Как же не жалеть, если моя жизнь могла сложиться совсем иначе, проще, понятнее, или, по крайней мере, без ночных кошмаров, что преследуют меня долгие годы. Я бы точно знал, что надо сражаться за своих друзей и против врагов, точно бы знал, на какой я стороне, не метался бы, разрываясь на части. И сейчас, я все бы точно и твердо знал…
Я хотел ответить «да». Но не смог.
Всю жизнь я только и делал, что бегал за далекими огнями, пытался достать, протягивал руки… Но стоило приблизиться, и огни оказывались на противоположной стороне. Они водили меня кругами, не давая покоя.
Микойский князь и илойский патриций, солдат и консул, мальчишка с кучей долгов, почтенный муж, живущий в роскошном доме… Мои победы, моя слава… Илой и Самат.
Я хотел так многого, и получил все, что хотел, даже больше, но теперь…
Там, вдали, не осталось больше огней. И я не знаю куда идти.
Маэна ждет. Молча, неподвижно, чуть склонив голову на бок. Он мог бы не спрашивать, ведь и так прекрасно знает, что я скажу. Тогда зачем? Но он ждет.
- Нет, я не жалею.
Он кивает и начинает медленно подниматься, словно уже услышал все, что хотел и дальше говорить не о чем.
- Я не жалею, Маэна! - почти кричу, пытаясь остановить, договорить, объяснить, не хочу заканчивать разговор так… - Я не хочу жалеть! Зачем? Что было - то было, разве кому-то станет легче, если я скажу «да»? Пусть многое надо было сделать не так, но что теперь? Да, я был дураком, сам толком не понимал чего хотел, но я… Я это сделал! Именно этого я хотел! Я илойский солдат, я клялся богами!
Старый цензор оборачивается, кивает мне.
- Будь верен, солдат, - говорит тихо.
И сердце срывается, гулко ударив о ребра.
* * *
Звезды поблескивают в вышине.
Я сижу один в перестиле, смотрю в небо. Прохладная ясная ночь – моя последняя ночь дома…
Дома? Да, я слишком привык. Мне уже сорок три. И мой дом здесь! Это так, пусть и страшно признаться даже самому себе. Все эти годы я не мог простить себе, что ушел. Что отказался. Что выбрал не тот путь. Я жалею? Нет, я не жалею, я не могу об это жалеть. Маэне я сказал правду.
Но и простить не могу.
Словно белка в колесе – бегу скорее в очередной поход, но уехав, я мечтаю лишь поскорее вернуться. Замкнутый круг, без начала и конца, бег на месте.
Я не могу оставаться здесь, но единственное, чего я хочу…
Легкие, едва слышные шаги. Тонкие руки ложатся на плечи. Она опускается рядом, прижимаясь щекой к моему плечу. Обнимает… И боясь вздохнуть, боясь поверить, я поворачиваюсь к ней. Ее волосы пахнут жасмином и сандалом, и небо ночное тонет в бездонных темных глазах… далекие звезды, отражаясь, мерцают огнями… вот они, эти огни, совсем рядом, стоит лишь протянуть руку.
Аж захватывает дух!
Протянуть, прикоснуться, ощутить под пальцами взволнованную дрожь, и прижать к себе… Голову сносит напрочь и колотится сердце… Эдэя! Кажется, вот сейчас я проснусь, один, на холодном мраморе перестиля… а завтра тихо, не прощаясь, уйду.
Я не хочу просыпаться. Эдэя… что-то шепчу ей, какую-то чушь, сам не понимая, что… иди ко мне, Эдэя, любимая… нам никто не будет мешать. Только ветер осторожно качает головки цветов. Хоть до утра!
…и лежать потом, обнявшись, забыв обо всем.
А когда солнце тонким лучом осторожно коснется небес…
- Возвращайся скорее домой, милый, - нежно шепнет она, - я буду ждать.
Я знаю, что не вернусь. Это будет последняя моя война. Но разве можно ей это сказать?!
- Я вернусь! – пообещаю я, счастливо улыбаясь. - Обязательно вернусь! Ты только жди меня, пожалуйста… ты только жди… Я обязательно к тебе вернусь!
Эдэя, моя прекрасная богиня! Я всегда любил только тебя!
И в доме моем будет гореть огонь, тихо потрескивая искорками в очаге.
* * *
Хатога снова встретит ледяным ветром и мелким снегом, слепящим глаза.
Я все так же буду ехать по кривым, извилистым, выложенным брусчаткой улицам, знакомым с детства. Как мало здесь изменилось с тех пор. Или это я уже забыл, как было? Те же улицы, те же дома, те же илойские солдаты… Вон харчевня на Подгорной, теперь там наверно уже не Вально, а его сын, впрочем разница невелика. Вон суконные ряды, вон та самая Минерва, за которую я голосовал не глядя… А вот высокого дома Майтека, с затейливо резным крыльцом, уже нет, и поди разбери что случилось, может пожар… не важно – по-прежнему все, аж захватывает дух.
Еду один, специально ушел от них вперед – хотелось самому пройтись, чтобы не мешали… наедине вспомнить… воздух морозный, трескучий - уши с непривычки горят огнем.
Вон, все те же мальчишки-лотошники снуют, наперебой расхваливая свой товар.
- Эй, парень, пирожки с чем у тебя? – микойские слова непривычно ложатся на язык.
Паренек смотрит с сомнением, пытается определить – кто я такой.
- С яблоками и с капустой, дяденька! Бери, нигде таких не найдешь! Сами во рту тают!
Взял парочку.
Побродить бы по этим улочкам пешком, да в обычной одежде, без этих илойских побрякушек, как раньше… прошлое щекочет горло… впрочем, к чему? Старого не вернуть.
А вот и приехал. Здесь мне и жить, снова вижу… Ха, тоже мне, дворец! А ведь казалось-то.
«Что надо?» - кажется, сейчас спросит стража, придирчиво осмотрит меня с ног до головы и будет долго думать, стоит ли пропускать внутрь. Потом, как обычно, я буду ждать во дворе, разглядывая бородатого дядьку. Ксенофан это, я узнал, не узнал только - кто поставил его здесь.
