Хотя Ингви обещал, что на Севере этой весной ничего не взойдет, вдруг мелькнуло у Харальда.
Но это было уже не важно. Рабы, скорей всего, разбегутся, когда появятся враги. Соседи, если захотят, перед этим смогут поживиться в Йорингарде. И получается, он всем даст шанс. Рабам – выжить, соседям – пограбить брошенную крепость…
Харальд угрюмо глянул на Свейна, стоявшего напротив.
– Возьми людей. Режьте скотину, запасайте солонину.
Свейн почему-то отвел взгляд. Заметил:
– Кейлев уже велел, чтобы начинали потихоньку резать коров. Сказал, что свиней и овец мы возьмем живыми. Потом прирежем по дороге.
Харальд кивнул и двинулся вперед, не тратя больше времени на слова. Люди торопливо расступались, но никто не смотрел ему в лицо. Впрочем, ему было не до этого.
Льдиной на зимней волне, холодно, тяжко, плыла в уме одна мысль – не может быть, чтобы девчонка вот так взяла и исчезла.
Он конунг, хозяин многих драккаров. Сын Ёрмунгарда. Пусть ему известно немногое, но кое-что он знает. Эгиль исчез через полмесяца после того, как его покусали крысы. И ушел он сам. Но с драккара уйти трудней. Значит, дней через десять Сванхильд придется не выпускать с корабля. Девчонка не ступит на берег, пока он не будет уверен, что опасность миновала. А на воде за ней приглядят не только его люди, но и родитель…
Через несколько шагов его кто-то догнал. Харальд покосился, узнал Свальда.
– Ты узнал что-нибудь о тех крысах? – торопливо спросил брат. – И о том, каким колдовством занимались девки Гунира?
Шагал Свальд как обычно – словно и не было раны на брюхе. Только грудь особо не выпячивал, и голову держал как-то неловко…
– А ты уже ожил, как я посмотрю? – буркнул Харальд. – Давно бегаешь по крепости?
– С ночи, – сдержанно ответил брат. – Как только ты начал допрашивать людей Гунира, Рыжий Льот решил, что я тоже должен знать о случившемся.
В этом «тоже» был скрытый упрек, и Харальд уронил:
– Тебе вскрыли брюхо. Я сам объявил об этом своим людям. К чему мне позориться, показывая, что я жду помощи от умирающего?
– Мне теперь не надо прятаться, – возразил Свальд. – Гунира больше нет.
– Зато мои люди остались, – отрезал Харальд. – Вот ты им и рассказывай, как всех обманул. А у меня свои заботы.
Брат покладисто согласился:
– Как скажешь. Меня, собственно, уже спрашивали – и пришлось отвечать… кстати, Кейлев велел передать, что в сундуках Гунира он нашел только тряпье. А ещё немного золота.
– Как там старик? – помолчав, бросил Харальд.
– Голова перевязана, дышит тяжело, но бегает, – объявил Свальд. – Невестки его сидят на кнорре, который болтается неподалеку от берега – Кейлев решил, что так будет лучше. Говорит, то крысы, то бергризеры, а у него и так голова болит, ещё не хватало из-за баб с сопляками дергаться. Значит, завтра в поход?
Возглас прозвучал почти радостно, и Харальд подумал – засиделся брат на берегу…
Он и сам сейчас радовался бы началу похода, не случилось со Сванхильд то, что случилось.
– Так что ты узнал? – уже серьезно спросил Свальд.
– В Эйберге, крепости Гунира, одного парня покусала крыса, – вполголоса ответил Харальд. – Но перед этим он путался с прежней прислужницей Брегги. А через полмесяца после укуса бесследно исчез. Оставил оружие, сундук с серебряными марками – и пропал. В свое время так же пропал мужик, который, по слухам, убил жену Гунира, Вандис. Бъёрнфин Оддсон его звали. Вышел из дома, не взяв даже меч, а потом не вернулся. Я рассказываю это не просто так, Свальд. Сванхильд теперь будет жить на моем драккаре. Но в походе, если ты или кто-то из твоих людей вдруг увидит Сванхильд на берегу, да ещё одну, без охраны – хватайте её. Я прощу, если вы с ней обойдетесь неласково, пытаясь удержать… потому что неизвестно, как она будет вырываться при этом.
Лишь бы снова не взлетела, как тогда на озере, мелькнуло у Харальда. Его вдруг пробрало холодом, но закончил он спокойно, ровным тоном:
– Более того, я даже награжу за это. Но я не прощу того, кто увидит дротнинг Сванхильд, в одиночку идущую куда-то – и не остановит. Ты меня понял, Свальд? Остальным хирдманам я тоже скажу об этом.
– А что, через полмесяца она уже будет не в себе? – озадаченно спросил брат.
– Те двое, о которых я тебе говорил, ушли неизвестно куда, не взяв мечей, – проворчал Харальд. – Мужчина в здравом уме так не поступит. Кстати, был ещё и третий мужик, который тоже пропал. Но давно. Выходит, три случая, брат. И все ушли сами.
– Мои люди будут об этом знать, – пообещал Свальд. – Могу я выпустить деда, Харальд? Он с прошлой ночи так и сидит в опочивальне, под охраной…
Дыхание брата уже сбивалось – рана давала о себе знать.
– Выпускай, – отрывисто велел Харальд. – Но спроси старика вот о чем – слышал он что-нибудь про людей, которые исчезли вскоре после укуса крысы? Насколько я помню, в Сивербё всегда оставалась на зимовье пара-тройка шведов. Может, у твоего отца с дедом и сейчас служит кто-то из тех краев. Если так, то спроси у них. Но сам.
– Спрошу, – одышливо пообещал Свальд. Добавил зачем-то: – У меня в хирде тоже был швед. Помнишь Эрева? Он ещё сбежал на Россватен, когда случилась та история. С бога… то есть с колдуном.
– Да, – буркнул Харальд.
И воспоминания налетели, на короткий миг заслонив от его глаз строй черных драккаров, к которому он спускался. Сванхильд в пещере, бледная, только что очнувшаяся. Счастливая – потому что увидела его…
Я её не упущу, пообещал он себе мысленно. В Хааленсваге не ушла, и теперь не уйдет…
А вслух Харальд уронил:
– Иди, Свальд. Готовься к отплытию.
Брат молча свернул в сторону.
Из сундуков с одеждой, принесенных на драккар, пару запихнули в чулан на корме. Остальные расставили рядом.
Забава, как только люди Харальда покончили с этим делом, молча подошла к сундукам. Достала один из своих плащей – тяжелый, зимний, отделанный белым песцом. Поблагодарила Торбера, вернула ему плащ, которым он ей отдал на берегу, в женском доме. Себе на плечи накинула уже свой, на песцах.
А потом она на всякий случай приготовила для Харальда чистую одежду. Чтобы, как только придет к ней на драккар, снял с себя все то драное и замаранное, в чем вынырнул из камней. Отобрала штаны, длинные шерстяные носки, пару рубах. Выскочила на палубу, отыскала там в сундуках плащ на волчьем меху, пару новехоньких сапог – из бычьей кожи, подбитых, как положено, моржовой шкурой по низу…
От хлопот Забаве не стало легче. И, сложив все стопкой на крышке сундука в закутке, она опять вышла на палубу. Дошагала до носа драккара в сопровождении воинов, встала там лицом к берегу. Смотрела – сначала на мечущиеся факелы, потом на занимавшуюся зарю. Стояла до тех пор, пока ноги не начали подгибаться от усталости.
И только после этого Забава вернулась в чулан. Внутрь заскочил только пес, воины остались снаружи. Она кое-как свернулась на крышке сундука, попыталась было уснуть – но сон все не шел. Так что Забава, поворочавшись, снова встала. Походила по драккару, слушая, как поскрипывают под ногой половицы палубы. Стражники не отставали ни на шаг…
Устав ходить, она снова вошла в чулан. Села на сундук, застыла, глядя перед собой. Крысеныш, довольно тявкнув, тут же развалился на полу возле её ног.
Снаружи занимался день. Горестный, одинокий, в котором были только раздумья – и стыд пополам со страхом, от которых перехватывало горло…
Вот только не плакалось почему-то. Совсем не плакалось.
Харальд явился уже ближе к вечеру. Откинул кожаную занавесь, шагнул внутрь, пригнувшись – и глаза в полумраке чулана просияли светлым огнем. Горели так, как никогда прежде, расплавленным серебром, бело-серым пламенем…
Крысеныш тут же жалобно заскулил и забился в угол.
Забава вскинулась с сундука. Смотреть на Харальда было тяжело – никогда ещё так не было. Серебряные глаза словно кололи, почти до боли. Но взгляда она от него не отвела. Спросила быстро:
– Ты узнал что-нибудь, Харальд? Что… – и тут Забава все-таки не выдержала и сбилась. Перевела дыхание, сглотнула, выпалила: – Что будет с ребенком?
– Сядь, – бросил муж.
Голос у него был уставший. Она послушно села, ощутив, как разом заледенело все внутри от дурного предчувствия. Застыла, глядя, как муж устраивается на сундуке напротив, прислоняет к его боку секиру…
– Ругать больше не стану, – тихо сказал наконец Харальд. – Сам во всем виноват. Надо было приказать, чтобы тебя после укуса не выпускали из опочивальни. Это моя оплошность. Моя и вина.
Он ещё и себя винит, как-то обессилено, измучено подумала Забава.
– Но я пытался… – Харальд вдруг скривился, серебряные глаза прищурились. – Я хотел, чтобы мои люди видели в тебе дротнинг. А не чужеземку, с которой я обращаюсь чуть лучше, чем с рабыней-наложницей. За которой все время присматриваю, чтобы она чего-нибудь не натворила. Которую мне приходится запирать в своей опочивальне…
Забава не шелохнулась. Сидела молча.
Харальд глубоко вздохнул. Спросил неожиданно спокойно:
– Ты хоть что-нибудь ела? День почти прошел.
И только тут Забава разлепила губы, ставшие вдруг непослушными. Пробормотала:
– Да. Мне принесли, я поела. Я же понимаю, это нужно для ребенка…
– Для ребенка, – повторил Харальд. Медленно, словно пробовал слово на вкус.
А следом встал. Сделал короткий шаг, опустился перед ней на колени. Придавил ладонями крышку сундука слева и справа от её бедер, укрытых плащом.
– Это нужно для тебя, Сванхильд, – сказал он тяжело.
Его глаза были близко, и сияли беспощадно, обжигающе. Слова падали размеренно.
– Хватит себя винить. Ты вечно всех жалеешь, вот и пожалей себя. Или твоей доброты уже не хватает на тебя саму? Я же сказал, это моя вина. Я знал тебя, я должен был все это предвидеть.
У Забавы вдруг что-то словно надломилось внутри – и она зажмурилась. Потянулась вперед, обняла его, попросила хрипловато:
– Расскажи, что ты узнал. Ведь узнал же?
А потом, замерев, слушала его рассказ. Думала…
И выдохнула, едва Харальд замолчал:
– Выходит, я стану безумной – а потом куда-то сбегу?
– У нас есть ещё полмесяца, – бросил муж.
И его ладони примяли складки плаща на её спине.
– За это время я успею дойти до Эйберга. Сейчас схожу навещу родителя. Попрошу, чтобы ветра дули только попутные. Я найду эту Исгерд, если она все ещё в крепости Гунира...
– А если нет? – коротко спросила Забава.
Ладони на спине вдавились в её тело. Не упирайся она коленками в бедра Харальда, стоявшего перед ней на коленях – наверно, сползла бы с сундука.
– Я тут кое-что решил, – пробормотал муж над её ухом. – Но тебе может не понравиться то, что я скажу, Сванхильд.
Да что уж теперь, безрадостно подумала она. И потребовала:
– Говори. Ничего, вытерплю. После того, что случилось… ты-то мне зла точно не желаешь!
– Клетка, – тихо сказал Харальд. – Дней через семь мы дойдем до Эйберга. И раза два остановимся на берегу, для ночевки. У меня полно людей, смыслящих в кузнечном деле. Я и сам, если понадобится, могу выковать клинок попроще. У меня много мечей, полученных как доля в добыче. Мы сделаем из них клетку, которая поместится здесь, в этом закутке. И если я не найду Исгерд, ты будешь жить в ней. Это все, что я смог придумать, Сванхильд.
Забава глубоко вздохнула – и тут же представила себя обезумевшую, в клетке. Желающую уйти куда-то, чтобы пропасть, как те, о ком рассказал Харальд. Что с ними случилось? Может, в омут какой бросились? Или ещё что-то с собой сотворили. А она если захочет того же…
Вот и будет мне расплата за то, что Харальду помешала, горько решила Забава. Спросила следом:
– А что насчет тех баб, которых тоже покусали крысы? Их тоже в клетку?
Но прежде, чем Харальд ответил, Забава вдруг ясно осознала, что Харальд не станет возиться с чужими бабами. О Гудню и Тюре позаботятся их мужья. Кроме того, у них ещё есть свекор, Кейлев. А остальные…
Только как просить Харальда о милости для баб – после того, что сама натворила? После того, как помешала ему допросить Асвейг? Да он только разъяриться. Скажет – свое дитя не бережешь, зато все думки о чужих людях…
Но и не попросить нельзя, подумала вдруг Забава с обреченной решимостью. Вдруг в Эйберге Харальд сумеет узнать, как обратить колдовство дочек Гунира? А если рядом окажутся бабы, покусанные крысами, то можно будет им помочь. Иначе они исчезнут, как это случилось с теми мужиками, о которых рассказал муж.
В её памяти и так слишком много мертвых. Бабка Маленя, Рагнхильд с сестрами…
И Красава. Все они уже мертвы – и если вдуматься, случилось это лишь потому, что они оказались с ней рядом…
Хоть кого-то же надо спасти?
Харальд нахмурился.
Понятно, о чем сейчас попросит, мелькнуло у него. Ничему-то её жизнь не учит…
– Что будет с Гудню и Тюрой, пусть решают их мужья, – буркнул он. – Остальных я оставлю здесь. С собой не потащу, даже не проси. У меня драккары, а не подводы для баб.
– Но вы же возите на них рабынь, – тихо возразила Сванхильд.
И уперлась лбом в его плечо, прикрытое дранной рубахой, в которой он выбрался из камня. Уронила:
– Меня саму когда-то так привезли сюда. На драккаре Свальда.
– Ты была подарком, – нетерпеливо бросил Харальд. – Для меня. А рабыни – добыча. И на драккарах их долго не держат. Довозят до торжища, а там продают.
– Но все же возят, – все так же негромко возразила она. – Харальд… ты когда-то обещал, что выполнишь одно мое желание. После свадьбы. Помнишь? Ты тогда ещё посмеялся над тем, что у моего народа жена в первую ночь снимает с мужа сапоги. И сам же пообещал вергельд за эту насмешку. Сказал, что у вас положено расплачиваться даже за глупое слово.
Научил на свою голову, подумал Харальд.
Девчонка ещё сильнее вцепилась в его рубаху. Потерлась лбом о плечо – и шею ему пощекотал пух тонких волос, выбившихся из кос.
– Я всего лишь хочу получить свой вергельд, – выдохнула Сванхильд. – И сейчас прошу не о милости, Харальд…
Он хрипло хмыкнул.
– А лишь о том, что ты мне обещал. Возьми всех покусанных баб с собой в Эйберг. Если ничего не выйдет, они просто исчезнут. Как те мужики. О клетках для них я не прошу.
– Спасибо и на этом. – Харальд недовольно фыркнул. – Хоть в чем-то меру знаешь. Помнится, я тогда ещё предупредил тебя – многого не проси, за глупые слова вергельд положен небольшой.
– А он маленький, – быстро выпалила Сванхильд. – Несколько дней пути для шести баб. И только.
Следом она вскинула голову, попыталась выпрямиться – и Харальд позволил ей это, убрав ладони, придавившие ей спину. Погладил ей плечи.
В голове крутилась недобрая мысль – может, через полмесяца она уже не заступиться ни за кого. Перестанет жалеть людей… и неизвестно, какой вообще станет, если не удастся узнать, как побороть то колдовство с крысами. Может, через полмесяца девчонку не удержит даже клетка. Не удержит – и не убережет…
Откажу сейчас, пролетело в уме у Харальда, а потом буду вспоминать эту просьбу. То, как отказал. И ведь дело нетрудное.
Но это было уже не важно. Рабы, скорей всего, разбегутся, когда появятся враги. Соседи, если захотят, перед этим смогут поживиться в Йорингарде. И получается, он всем даст шанс. Рабам – выжить, соседям – пограбить брошенную крепость…
Харальд угрюмо глянул на Свейна, стоявшего напротив.
– Возьми людей. Режьте скотину, запасайте солонину.
Свейн почему-то отвел взгляд. Заметил:
– Кейлев уже велел, чтобы начинали потихоньку резать коров. Сказал, что свиней и овец мы возьмем живыми. Потом прирежем по дороге.
Харальд кивнул и двинулся вперед, не тратя больше времени на слова. Люди торопливо расступались, но никто не смотрел ему в лицо. Впрочем, ему было не до этого.
Льдиной на зимней волне, холодно, тяжко, плыла в уме одна мысль – не может быть, чтобы девчонка вот так взяла и исчезла.
Он конунг, хозяин многих драккаров. Сын Ёрмунгарда. Пусть ему известно немногое, но кое-что он знает. Эгиль исчез через полмесяца после того, как его покусали крысы. И ушел он сам. Но с драккара уйти трудней. Значит, дней через десять Сванхильд придется не выпускать с корабля. Девчонка не ступит на берег, пока он не будет уверен, что опасность миновала. А на воде за ней приглядят не только его люди, но и родитель…
Через несколько шагов его кто-то догнал. Харальд покосился, узнал Свальда.
– Ты узнал что-нибудь о тех крысах? – торопливо спросил брат. – И о том, каким колдовством занимались девки Гунира?
Шагал Свальд как обычно – словно и не было раны на брюхе. Только грудь особо не выпячивал, и голову держал как-то неловко…
– А ты уже ожил, как я посмотрю? – буркнул Харальд. – Давно бегаешь по крепости?
– С ночи, – сдержанно ответил брат. – Как только ты начал допрашивать людей Гунира, Рыжий Льот решил, что я тоже должен знать о случившемся.
В этом «тоже» был скрытый упрек, и Харальд уронил:
– Тебе вскрыли брюхо. Я сам объявил об этом своим людям. К чему мне позориться, показывая, что я жду помощи от умирающего?
– Мне теперь не надо прятаться, – возразил Свальд. – Гунира больше нет.
– Зато мои люди остались, – отрезал Харальд. – Вот ты им и рассказывай, как всех обманул. А у меня свои заботы.
Брат покладисто согласился:
– Как скажешь. Меня, собственно, уже спрашивали – и пришлось отвечать… кстати, Кейлев велел передать, что в сундуках Гунира он нашел только тряпье. А ещё немного золота.
– Как там старик? – помолчав, бросил Харальд.
– Голова перевязана, дышит тяжело, но бегает, – объявил Свальд. – Невестки его сидят на кнорре, который болтается неподалеку от берега – Кейлев решил, что так будет лучше. Говорит, то крысы, то бергризеры, а у него и так голова болит, ещё не хватало из-за баб с сопляками дергаться. Значит, завтра в поход?
Возглас прозвучал почти радостно, и Харальд подумал – засиделся брат на берегу…
Он и сам сейчас радовался бы началу похода, не случилось со Сванхильд то, что случилось.
– Так что ты узнал? – уже серьезно спросил Свальд.
– В Эйберге, крепости Гунира, одного парня покусала крыса, – вполголоса ответил Харальд. – Но перед этим он путался с прежней прислужницей Брегги. А через полмесяца после укуса бесследно исчез. Оставил оружие, сундук с серебряными марками – и пропал. В свое время так же пропал мужик, который, по слухам, убил жену Гунира, Вандис. Бъёрнфин Оддсон его звали. Вышел из дома, не взяв даже меч, а потом не вернулся. Я рассказываю это не просто так, Свальд. Сванхильд теперь будет жить на моем драккаре. Но в походе, если ты или кто-то из твоих людей вдруг увидит Сванхильд на берегу, да ещё одну, без охраны – хватайте её. Я прощу, если вы с ней обойдетесь неласково, пытаясь удержать… потому что неизвестно, как она будет вырываться при этом.
Лишь бы снова не взлетела, как тогда на озере, мелькнуло у Харальда. Его вдруг пробрало холодом, но закончил он спокойно, ровным тоном:
– Более того, я даже награжу за это. Но я не прощу того, кто увидит дротнинг Сванхильд, в одиночку идущую куда-то – и не остановит. Ты меня понял, Свальд? Остальным хирдманам я тоже скажу об этом.
– А что, через полмесяца она уже будет не в себе? – озадаченно спросил брат.
– Те двое, о которых я тебе говорил, ушли неизвестно куда, не взяв мечей, – проворчал Харальд. – Мужчина в здравом уме так не поступит. Кстати, был ещё и третий мужик, который тоже пропал. Но давно. Выходит, три случая, брат. И все ушли сами.
– Мои люди будут об этом знать, – пообещал Свальд. – Могу я выпустить деда, Харальд? Он с прошлой ночи так и сидит в опочивальне, под охраной…
Дыхание брата уже сбивалось – рана давала о себе знать.
– Выпускай, – отрывисто велел Харальд. – Но спроси старика вот о чем – слышал он что-нибудь про людей, которые исчезли вскоре после укуса крысы? Насколько я помню, в Сивербё всегда оставалась на зимовье пара-тройка шведов. Может, у твоего отца с дедом и сейчас служит кто-то из тех краев. Если так, то спроси у них. Но сам.
– Спрошу, – одышливо пообещал Свальд. Добавил зачем-то: – У меня в хирде тоже был швед. Помнишь Эрева? Он ещё сбежал на Россватен, когда случилась та история. С бога… то есть с колдуном.
– Да, – буркнул Харальд.
И воспоминания налетели, на короткий миг заслонив от его глаз строй черных драккаров, к которому он спускался. Сванхильд в пещере, бледная, только что очнувшаяся. Счастливая – потому что увидела его…
Я её не упущу, пообещал он себе мысленно. В Хааленсваге не ушла, и теперь не уйдет…
А вслух Харальд уронил:
– Иди, Свальд. Готовься к отплытию.
Брат молча свернул в сторону.
Из сундуков с одеждой, принесенных на драккар, пару запихнули в чулан на корме. Остальные расставили рядом.
Забава, как только люди Харальда покончили с этим делом, молча подошла к сундукам. Достала один из своих плащей – тяжелый, зимний, отделанный белым песцом. Поблагодарила Торбера, вернула ему плащ, которым он ей отдал на берегу, в женском доме. Себе на плечи накинула уже свой, на песцах.
А потом она на всякий случай приготовила для Харальда чистую одежду. Чтобы, как только придет к ней на драккар, снял с себя все то драное и замаранное, в чем вынырнул из камней. Отобрала штаны, длинные шерстяные носки, пару рубах. Выскочила на палубу, отыскала там в сундуках плащ на волчьем меху, пару новехоньких сапог – из бычьей кожи, подбитых, как положено, моржовой шкурой по низу…
От хлопот Забаве не стало легче. И, сложив все стопкой на крышке сундука в закутке, она опять вышла на палубу. Дошагала до носа драккара в сопровождении воинов, встала там лицом к берегу. Смотрела – сначала на мечущиеся факелы, потом на занимавшуюся зарю. Стояла до тех пор, пока ноги не начали подгибаться от усталости.
И только после этого Забава вернулась в чулан. Внутрь заскочил только пес, воины остались снаружи. Она кое-как свернулась на крышке сундука, попыталась было уснуть – но сон все не шел. Так что Забава, поворочавшись, снова встала. Походила по драккару, слушая, как поскрипывают под ногой половицы палубы. Стражники не отставали ни на шаг…
Устав ходить, она снова вошла в чулан. Села на сундук, застыла, глядя перед собой. Крысеныш, довольно тявкнув, тут же развалился на полу возле её ног.
Снаружи занимался день. Горестный, одинокий, в котором были только раздумья – и стыд пополам со страхом, от которых перехватывало горло…
Вот только не плакалось почему-то. Совсем не плакалось.
Харальд явился уже ближе к вечеру. Откинул кожаную занавесь, шагнул внутрь, пригнувшись – и глаза в полумраке чулана просияли светлым огнем. Горели так, как никогда прежде, расплавленным серебром, бело-серым пламенем…
Крысеныш тут же жалобно заскулил и забился в угол.
Забава вскинулась с сундука. Смотреть на Харальда было тяжело – никогда ещё так не было. Серебряные глаза словно кололи, почти до боли. Но взгляда она от него не отвела. Спросила быстро:
– Ты узнал что-нибудь, Харальд? Что… – и тут Забава все-таки не выдержала и сбилась. Перевела дыхание, сглотнула, выпалила: – Что будет с ребенком?
– Сядь, – бросил муж.
Голос у него был уставший. Она послушно села, ощутив, как разом заледенело все внутри от дурного предчувствия. Застыла, глядя, как муж устраивается на сундуке напротив, прислоняет к его боку секиру…
– Ругать больше не стану, – тихо сказал наконец Харальд. – Сам во всем виноват. Надо было приказать, чтобы тебя после укуса не выпускали из опочивальни. Это моя оплошность. Моя и вина.
Он ещё и себя винит, как-то обессилено, измучено подумала Забава.
– Но я пытался… – Харальд вдруг скривился, серебряные глаза прищурились. – Я хотел, чтобы мои люди видели в тебе дротнинг. А не чужеземку, с которой я обращаюсь чуть лучше, чем с рабыней-наложницей. За которой все время присматриваю, чтобы она чего-нибудь не натворила. Которую мне приходится запирать в своей опочивальне…
Забава не шелохнулась. Сидела молча.
Харальд глубоко вздохнул. Спросил неожиданно спокойно:
– Ты хоть что-нибудь ела? День почти прошел.
И только тут Забава разлепила губы, ставшие вдруг непослушными. Пробормотала:
– Да. Мне принесли, я поела. Я же понимаю, это нужно для ребенка…
– Для ребенка, – повторил Харальд. Медленно, словно пробовал слово на вкус.
А следом встал. Сделал короткий шаг, опустился перед ней на колени. Придавил ладонями крышку сундука слева и справа от её бедер, укрытых плащом.
– Это нужно для тебя, Сванхильд, – сказал он тяжело.
Его глаза были близко, и сияли беспощадно, обжигающе. Слова падали размеренно.
– Хватит себя винить. Ты вечно всех жалеешь, вот и пожалей себя. Или твоей доброты уже не хватает на тебя саму? Я же сказал, это моя вина. Я знал тебя, я должен был все это предвидеть.
У Забавы вдруг что-то словно надломилось внутри – и она зажмурилась. Потянулась вперед, обняла его, попросила хрипловато:
– Расскажи, что ты узнал. Ведь узнал же?
А потом, замерев, слушала его рассказ. Думала…
И выдохнула, едва Харальд замолчал:
– Выходит, я стану безумной – а потом куда-то сбегу?
– У нас есть ещё полмесяца, – бросил муж.
И его ладони примяли складки плаща на её спине.
– За это время я успею дойти до Эйберга. Сейчас схожу навещу родителя. Попрошу, чтобы ветра дули только попутные. Я найду эту Исгерд, если она все ещё в крепости Гунира...
– А если нет? – коротко спросила Забава.
Ладони на спине вдавились в её тело. Не упирайся она коленками в бедра Харальда, стоявшего перед ней на коленях – наверно, сползла бы с сундука.
– Я тут кое-что решил, – пробормотал муж над её ухом. – Но тебе может не понравиться то, что я скажу, Сванхильд.
Да что уж теперь, безрадостно подумала она. И потребовала:
– Говори. Ничего, вытерплю. После того, что случилось… ты-то мне зла точно не желаешь!
– Клетка, – тихо сказал Харальд. – Дней через семь мы дойдем до Эйберга. И раза два остановимся на берегу, для ночевки. У меня полно людей, смыслящих в кузнечном деле. Я и сам, если понадобится, могу выковать клинок попроще. У меня много мечей, полученных как доля в добыче. Мы сделаем из них клетку, которая поместится здесь, в этом закутке. И если я не найду Исгерд, ты будешь жить в ней. Это все, что я смог придумать, Сванхильд.
Забава глубоко вздохнула – и тут же представила себя обезумевшую, в клетке. Желающую уйти куда-то, чтобы пропасть, как те, о ком рассказал Харальд. Что с ними случилось? Может, в омут какой бросились? Или ещё что-то с собой сотворили. А она если захочет того же…
Вот и будет мне расплата за то, что Харальду помешала, горько решила Забава. Спросила следом:
– А что насчет тех баб, которых тоже покусали крысы? Их тоже в клетку?
Но прежде, чем Харальд ответил, Забава вдруг ясно осознала, что Харальд не станет возиться с чужими бабами. О Гудню и Тюре позаботятся их мужья. Кроме того, у них ещё есть свекор, Кейлев. А остальные…
Только как просить Харальда о милости для баб – после того, что сама натворила? После того, как помешала ему допросить Асвейг? Да он только разъяриться. Скажет – свое дитя не бережешь, зато все думки о чужих людях…
Но и не попросить нельзя, подумала вдруг Забава с обреченной решимостью. Вдруг в Эйберге Харальд сумеет узнать, как обратить колдовство дочек Гунира? А если рядом окажутся бабы, покусанные крысами, то можно будет им помочь. Иначе они исчезнут, как это случилось с теми мужиками, о которых рассказал муж.
В её памяти и так слишком много мертвых. Бабка Маленя, Рагнхильд с сестрами…
И Красава. Все они уже мертвы – и если вдуматься, случилось это лишь потому, что они оказались с ней рядом…
Хоть кого-то же надо спасти?
Харальд нахмурился.
Понятно, о чем сейчас попросит, мелькнуло у него. Ничему-то её жизнь не учит…
– Что будет с Гудню и Тюрой, пусть решают их мужья, – буркнул он. – Остальных я оставлю здесь. С собой не потащу, даже не проси. У меня драккары, а не подводы для баб.
– Но вы же возите на них рабынь, – тихо возразила Сванхильд.
И уперлась лбом в его плечо, прикрытое дранной рубахой, в которой он выбрался из камня. Уронила:
– Меня саму когда-то так привезли сюда. На драккаре Свальда.
– Ты была подарком, – нетерпеливо бросил Харальд. – Для меня. А рабыни – добыча. И на драккарах их долго не держат. Довозят до торжища, а там продают.
– Но все же возят, – все так же негромко возразила она. – Харальд… ты когда-то обещал, что выполнишь одно мое желание. После свадьбы. Помнишь? Ты тогда ещё посмеялся над тем, что у моего народа жена в первую ночь снимает с мужа сапоги. И сам же пообещал вергельд за эту насмешку. Сказал, что у вас положено расплачиваться даже за глупое слово.
Научил на свою голову, подумал Харальд.
Девчонка ещё сильнее вцепилась в его рубаху. Потерлась лбом о плечо – и шею ему пощекотал пух тонких волос, выбившихся из кос.
– Я всего лишь хочу получить свой вергельд, – выдохнула Сванхильд. – И сейчас прошу не о милости, Харальд…
Он хрипло хмыкнул.
– А лишь о том, что ты мне обещал. Возьми всех покусанных баб с собой в Эйберг. Если ничего не выйдет, они просто исчезнут. Как те мужики. О клетках для них я не прошу.
– Спасибо и на этом. – Харальд недовольно фыркнул. – Хоть в чем-то меру знаешь. Помнится, я тогда ещё предупредил тебя – многого не проси, за глупые слова вергельд положен небольшой.
– А он маленький, – быстро выпалила Сванхильд. – Несколько дней пути для шести баб. И только.
Следом она вскинула голову, попыталась выпрямиться – и Харальд позволил ей это, убрав ладони, придавившие ей спину. Погладил ей плечи.
В голове крутилась недобрая мысль – может, через полмесяца она уже не заступиться ни за кого. Перестанет жалеть людей… и неизвестно, какой вообще станет, если не удастся узнать, как побороть то колдовство с крысами. Может, через полмесяца девчонку не удержит даже клетка. Не удержит – и не убережет…
Откажу сейчас, пролетело в уме у Харальда, а потом буду вспоминать эту просьбу. То, как отказал. И ведь дело нетрудное.
