А ещё она увидела, что у носа корабля лежали и другие – те самые воины, которые недавно теснили её к лесенке. Все тихие, неподвижные.
– Сванхильд! – снова позвала снизу бабка Маленя. В голосе звучала слезная мольба. – Вернись, лебедушка!
– Забава, – прошелестело вдруг над палубой.
И Забава изумлено оглянулась. Голос, что звал, был мужской. Но имя её, причем не новое, чужанское, а прежнее, с родимой стороны – выговорил чисто.
Хотя даже Харальд, и тот Забаву в Добаву переиначивал.
Человек с её стороны? Откуда? Да ещё знающий её саму, её имя?
И раз уж мысль о Харальде мелькнула, она, не удержавшись, опять посмотрела на берег, высматривая пегую макушку с четырьмя косицами по плечам.
Но там, перед стеной, кипел бой, фигуры людей сливались в одну мешанину, и Харальда она не увидела.
– Забава, – снова позвал неведомый мужик. – Пойдем, отвезу тебя домой.
И слова-то выговаривал по-родному, по-ладожски…
Теперь она уже разобрала, что зов доносился не со стороны мостков, а с другой. От воды по ту сторону корабля.
– Забава, поплыли домой…
У неё перед глазами вдруг встала Ладога. Летняя, залитая солнцем. Избы, теплая пыль под босыми ногами, люди, у которых и по одежде, и по лицам видно – свои, ладожские. И далекие отголоски речи, знакомой ещё с детства. Вкус малины, собранной второпях с куста, росшего на краю огорода – и отправленной в рот, пока тетка не видит. Сладкая, с холодком на языке ежевика, которую она пригоршнями ела в зарослях за стеной городища, когда отправляли стирать белье.
Домой, подумалось ей как-то смутно. Боли в плече, к которой Забава привыкла за эти дни, больше не было. Исчезла, прошла.
– Забава, поплыли в Ладогу. К своим.
Голос завораживал, звал, наполнял тихой радостью.
И она уже хотела подойти к другому борту корабля, посмотреть, кто там её зовет – а может, и впрямь отправится домой, в залитую солнцем Ладогу…
Но опять вспомнила о Харальде, и бросила рассеянный взгляд на берег. Того по-прежнему нигде не было видно.
Мысли текли сонные, рванные. Харальда нигде не видно. Воюет небось.
– Забава. Ты здесь чужая. Все равно убьют, в конце концов.
Харальду не до меня, подумала она. Бабий убивец. Только и знает, что убивать. И её убьет когда-нибудь…
– Забава!
Она сделал первый шаг – но лицо Харальда вдруг всплыло в памяти.
И Забава опять посмотрела на берег. Она-то уплывет, конечно – но только бы с ним ничего не случилось. Хоть он и убивец бабий.
– Сванхильд! – снова позвала снизу бабка Маленя. В голосе звучала слезная мольба. – Вернись, лебедушка!
– Забава, – прошелестело вдруг над палубой.
И Забава изумлено оглянулась. Голос, что звал, был мужской. Но имя её, причем не новое, чужанское, а прежнее, с родимой стороны – выговорил чисто.
Хотя даже Харальд, и тот Забаву в Добаву переиначивал.
Человек с её стороны? Откуда? Да ещё знающий её саму, её имя?
И раз уж мысль о Харальде мелькнула, она, не удержавшись, опять посмотрела на берег, высматривая пегую макушку с четырьмя косицами по плечам.
Но там, перед стеной, кипел бой, фигуры людей сливались в одну мешанину, и Харальда она не увидела.
– Забава, – снова позвал неведомый мужик. – Пойдем, отвезу тебя домой.
И слова-то выговаривал по-родному, по-ладожски…
Теперь она уже разобрала, что зов доносился не со стороны мостков, а с другой. От воды по ту сторону корабля.
– Забава, поплыли домой…
У неё перед глазами вдруг встала Ладога. Летняя, залитая солнцем. Избы, теплая пыль под босыми ногами, люди, у которых и по одежде, и по лицам видно – свои, ладожские. И далекие отголоски речи, знакомой ещё с детства. Вкус малины, собранной второпях с куста, росшего на краю огорода – и отправленной в рот, пока тетка не видит. Сладкая, с холодком на языке ежевика, которую она пригоршнями ела в зарослях за стеной городища, когда отправляли стирать белье.
Домой, подумалось ей как-то смутно. Боли в плече, к которой Забава привыкла за эти дни, больше не было. Исчезла, прошла.
– Забава, поплыли в Ладогу. К своим.
Голос завораживал, звал, наполнял тихой радостью.
И она уже хотела подойти к другому борту корабля, посмотреть, кто там её зовет – а может, и впрямь отправится домой, в залитую солнцем Ладогу…
Но опять вспомнила о Харальде, и бросила рассеянный взгляд на берег. Того по-прежнему нигде не было видно.
Мысли текли сонные, рванные. Харальда нигде не видно. Воюет небось.
– Забава. Ты здесь чужая. Все равно убьют, в конце концов.
Харальду не до меня, подумала она. Бабий убивец. Только и знает, что убивать. И её убьет когда-нибудь…
– Забава!
Она сделал первый шаг – но лицо Харальда вдруг всплыло в памяти.
И Забава опять посмотрела на берег. Она-то уплывет, конечно – но только бы с ним ничего не случилось. Хоть он и убивец бабий.
