Он бы и в деревню переехал, а то и вовсе поселился бы на каком-нибудь одиноком хуторе, если бы не одно но. Папа ничего, совсем ничего не знал о труде простого крестьянина и понятия не имел с какой стороны подходить не только к корове, но и к сохе. Он просто не выжил бы, если бы ему пришлось питаться плодами собственного труда, так что Ренс был крайней точкой в которую мой родитель мог позволить себе забраться ведомый надеждой узнать о зверолюдях чуточку больше. Отец был из достаточно богатой и знатной семьи и получил прекрасное образование, так что городской голова, лишь посмотрев на предъявленные ему документы, едва не подскочил от радости и с готовностью подписал приказ о назначении отца главным городским архивариусом. Так и началась наша жизнь в этом маленьком приграничном городе. На момент переезда мне было пять лет и я плохо запомнила и долгую дорогу на север и сложные первые дни и недели на новом месте. Деньги у отца были и он купил небольшой но уютный дом на тихой улочке в самом центре города, отсыпал матери, уроженке знойной Закии, несколько золотых монет "на хозяйство", поцеловал меня в лоб и умчался на новое место работы, чтобы появиться на пороге дома лишь глубокой ночью. Мама, понимающая, что она вышла замуж за глубоко и неистово увлеченного человека лишь вздыхала, когда я спрашивала где папа и когда он сможет со мной поиграть. К счастью, у нас оказались удивительно доброжелательные соседи которые помогли и с покупкой всего необходимого и с доставкой этого всего до нашей двери. Дома отец появился лишь два месяца спустя и выглядел при этом донельзя расстроенным. Как выяснилось, а городском архива Ренса почти не было информации об оборотнях. Лишь смутные описания, да старые сказки, которые папа и так знал наизусть. Ещё в скрытом хранилище нашлось несколько старых протоколов допроса попавших в плен оборотней или тех, кого посчитали оборотнями. Но, к большому сожалению родителя, допрашиваемые либо упорно молчали не желая отвечать, в не зависимости от применяемых к ним методов дознания, любо несли такую чушь, что даже папа, судорожно цепляющийся за каждую зацепку, посчитал их безвинно обвинёнными. У нас уже забрезжила было надежда, что не найдя нужной информации, отец успокоится и мы вернемся в прогретую солнцем, сладко пахнущую морем и апельсинами Веенну с её белоснежными зданиями и фонтанами на каждой площади, но мечтам нашим не суждено было исполниться. Потому что в Ренсе были те, кого не найти было в любом другом городе мира. В Ренсе были живые свидетели. Законники, ежегодно сопровождающие Волчьих невест на противоположный берег реки Быстрой. Те, кто видел. Если уж не самих оборотней, то хотя бы их тени. И мы остались. Папа работал и под его присмотром архив превращался в то, чем он и должен был быть: в место хранения важных документов, каждый их которых можно было найти. Да и мы с мамой привыкли к неторопливой и размеренной жизни маленького города. Здесь не было такой удушающей жары летом, в безветрие, люди были веселы и открыты, в деньгах мы не нуждались, регулярно получая посылочки из Веенны со знакомыми купцами. Я подружилась с местной ребятней и через какое-то время меня даже перестали называть чертовкой за смуглую кожу и черные глаза и волосы. А потом заболела мама. Отец бросил архив. Он вообще всё бросил и дни и ночи проводил у постели медленно угасающей женщины, лишь иногда проваливаясь в быстротечный сон. И тогда у маминой постели дежурила я. Мы испробовали всё. Обошли всех местный лекарей и знахарок и выполнили все их рекомендации, зачастую противоречащие друг другу. Пока, наконец, порог нашего дома не переступила сгорбленная старушка, с одного взгляда на маму определившая что же случилось.
- Сколько она болеет? - спросила бабушка и услышав, что пошла вторая неделя, лишь горестно покачала головой.
- Признавайся, молодка, - обратилась она уже к матери, - поднимала что тяжелое прежде чем занемочь?
Та лишь кивнула, говорить она уже не могла, да и в сознании находилась всё меньше, периодически проваливаясь в забытье.
-Дитё в ней замерло,- пояснила нам погрустневшая старушка, - если бы чуть раньше, может и спасли бы, а неделя - долгий срок. Отравилась она уже. Не выкарабкается.
И мама действительно умерла ночью следующего дня, оставив отца вдовцом, а меня наполовину сиротой. Это случилось почти два года назад. Несколько месяцев отец ходил потерянный. Забывал не только есть, но и спать и вскоре превратился в тень самого себя. А потом он решился. Не знаю уж, что и кому он пообещал, но его, не имеющего никакого отношения к законникам, включили в группу стражников, которые должны были сопровождать Волчьих невест. Из путешествия к реке Быстрой отец вернулся совершенно другим человеком. Он снова забывал есть и спать но теперь не потому, что бессмысленно слонялся по ставшему пустым без мамы дому. Нет, он снова пропадал в архиве, а когда нужной информации там не нашлось, переключился на библиотеку. И всё-таки что-то нашел. Я так и не поняла, на чем именно были основаны его выводы, просто в один из дней папа вернулся домой гораздо раньше положенного срока, позвал меня в кабинет, прикрыл дверь и тихо, но торжественно объявил:
- Тереза, я отдам тебя в Волчьи невесты!
И это стало началом конца. Не знаю уж, куда и как ушла информация о странных увлечениях городского архивариуса, но через пару недель к нам в дом постучал неприметный, чуть полноватый и совершенно лысый мужчина, представившийся отцом Федором и попросивший отца рассказать о его изысканиях. О, наивный мой родитель! Если бы он только знал, к чему приведет его радостно-сбивчивый рассказ! Но он не знал и, обретя наконец внимательного слушателя, выложил ему всё то, что нашел за годы упорных поисков и к чему пришел после долгих размышлений. Отец Федор согласно покивал и покинул наш дом, чтобы утром возвратиться во главе десятка стражников и разрешением на арест и допрос с пристрастием. Правда, особые меры дознания не помогли. Отец и так рассказал в первую встречу всё, что знал. А ещё через две недели на пороге моего дома появились княжеские гвардейцы. Правитель вынес приговор и его должны были зачитать на главной площади и сразу же привести в исполнение.
Я надеялась, до последнего надеялась, что папу отпустят. Пусть высекут, пусть заставят заплатить крупный штраф, но отпустят! Вот только, как оказалось, старый князь искренне ненавидел оборотней и всё, что с ними связано. И тех, кто пытался понять их - ненавидел тоже. Приговор оказался невероятно, непостижимо жестоким: смертная казнь для отца за измену княжеству и святотатство и ... для меня. Причем если папу должны были сжечь на главной площади Ренса, то его дочь, "решившую добровольно продаться отродьям Тьмы" следовало доставить в столицу княжества и "отдать на поругание животному, а потом потравить дикими зверями" сделав с ней именно то, на что она "добровольно согласилась отдавшись в Волчьи невесты".
Я так и не поняла, как сумела удержаться и не упасть в обморок от услышанного. Перед глазами всё почернело и единственное, что я отчетливо видела, это дрожащие, вывернутые назад руки отца и его слезы, бегущие по щекам. Приговоренный что-то отчаянно кричал, но, очевидно, слушать его последнее слово не входило в планы гвардейцев и их командир повелительно махнул рукой палачу. Не знаю, что именно тот сделал. Смотреть на помост я просто не могла. Но отец замолчал. А гвардейцы развернули коней и двинулись в сторону городских ворот. Когда мы покинули Ренс и мужчины пришпорили лошадей я, оглушенная и раздавленная случившемся, внезапно поняла, что то, что сделали с отцом на самом деле далеко не так страшно по сравнению с моей собственной участью. И ещё я поняла, что живой до столицы княжество доезжать мне ну никак нельзя, если, конечно, я не хочу и на самом деле быть публично изнасилованной и разорванной на части голодными волками.
В голове было совершенно пусто и созревшее решение никак не хотело облекаться в хоть какой-то план действий. Я просто не представляла, как можно убить себя так, чтобы это было быстро и необратимо. Мысль броситься под копыта бегущей лошади отмела сразу. Убиться насмерть у меня вряд ли получится, а переломанное тело вполне сможет прожить ещё достаточно времени, чтобы его успели казнить по плану князя и уже точно не сможет ничему помешать. К тому же, это было больно а я, как бы трусливо это не звучало, совершенно не умела терпеть боль. Как прошел первый день в пути я, погруженная в собственные переживания, даже не заметила. Просто в какой-то момент меня стянули с седла и куда-то повели и лишь оказавшись в просторной комнате я осознала, что мы находимся на постоялом дворе, а за окном уже медленно сгущаются сумерки.
- Так что, девка, - снова спросил меня один из гвардейцев, подходя ближе и буквально ощупывая моё тело своим взглядом, - попросишь меня как следует, чтобы я тебе показал как оно бывает, с мужиком-то, а не со зверем?
Я отчаянно замотала головой и забилась еще дальше в угол комнаты, с отчаянием понимая, что это меня не спасет. Если мужчина захочет сделать то, о чем говорит, вообще ничего меня не спасет.
- Слышь, Тар, - окликнул его второй оставшийся в комнате гвардеец, - не люб ты видать нашей красотке! Она ж волка себе в хахали хотела, а ты и рожей не вышел, да и шкура у тебя не такая!
И он громко, чуть визгливо расхохотался, вызывая во мне новою волну страха. Потому что в этом смехе не было ни капли веселья. Лишь издевка и злость.
- Да ну, ты брось, Сит! - неожиданно поддержал игру первый гвардеец, - не может такого быть, чтобы дева эта меня не оценила! Я вот сейчас одежку лишнюю то скину, так и увидите что и шкура что надо и для работы необходимое всё имеется!
И он, отойдя от меня на несколько шагов, сел на край постели и начал неторопливо раздеваться.
- И то правда, - обрадовался Сит, - и как я о том не подумал! Товар то надо разглядеть сначала! А то впарят кота в мешке и мучайся с ним потом! Я, пожалуй, тоже поучаствую! Глядишь, мои инструменты поболе твоих девке то приглянутся!
И он потянулся к застежке ремня. Я смотрела на спокойно раздевающихся мужчин и понимала, что вот сейчас они скинут с себя остатки одежды, вытащат меня из этого угла, разложат на кровати и изнасилуют. И единственное, что я, быть может, смогу сделать - это выбрать кто из них будет первым.
- Ну как тебе, красавица, - глумливо улыбаясь поинтересовался у меня Сит, - меня выбираешь?
Я замерла, не смея, кажется, даже дышать. В углу, куда я забилась сразу после того, как меня грубо втолкнули в эту комнату, стояла низенькая скамеечка и сейчас, когда нагие мужчины стояли так близко, казалось, что стоит мне шевельнуться и их стоящие дыбом члены, коснуться лица.
- Слушай, Тар, - обратился он ко второму гвардейцу, - а ведь не справедливо так! Мы с тобой разделись, товар, что называется, лицом показываем, а девочка то наша даже пальчик на ножке нам ещё не предъявила! Может она под этим платьем страшнее чумной смерти! А ну-ка, красавица, - обратился он уже ко мне, - давай-ка, вылезай из своего угла, да скидывай с себя все тряпки! Хочу на тебя голую посмотреть!
Я отчаянно замотала головой, чувствуя, как дрожат губы от едва сдерживаемых рыданий, а по щекам бегут горячие капли.
- А станешь нам развлечение портить, - вдруг зло и резко произнес Сит, хватая меня за волосы и резко поднимая наверх заплаканное лицо, - мы тебя не просто на двоих оприходуем, а так отжарим, что ни стоять ни сидеть не сможешь! Поедешь завтра лежа поперек лошади! Поняла меня?
Я судорожно закивала и мужчина чуть ослабил захват, позволяя мне снова опустить голову.
- Ну так чего сидишь? Пошла раздеваться! - прошипел он и, впившись сильными пальцами мне в плечо, выдернул на середину комнаты.
- Раздевайся! - приказал Тар, усаживаясь на край кровати и опуская руку к промежности, - а мы полюбуемся и подготовимся.
- А может и поможем, - поддержал его Сит, ставя рядом со мной стул и садясь на него верхом, - но не забывай, что если нам придется тебе помогать, то это будет больно...очень, очень больно...
Пальцы дрожали, когда я расстегивала мелкие пуговички на платье. Мужчины, что удивительно, меня не торопили. Тар ритмично двигал рукой, лаская себя, Сит неподвижно сидел за моей спиной и лишь по тому, как тяжелело его дыхание можно было понять, что мужчина тоже возбужден. И его молчаливая неподвижность пугали меня гораздо сильнее действий Тара, потому как навевали воспоминания о песчанках, маленьких юрких и смертельно ядовитых змейках, умеющих неподвижно лежать даже под наступившим на них ботинком и жалящих только наверняка. Насмерть. Пуговички закончились и я робко потянула с плеч разошедшийся в стороны лиф платья, обнажая плечи и грудь, прикрытую теперь лишь тонкой нижней сорочкой.
- Дальше! - хриплым шепотом приказали сзади, - теперь сорочку!
Я потянулась к тонким ниточкам, чувствуя как по позвоночнику скользит холодом чужое дыхание и замерла, потому что в этот момент в дверь громко и уверенно постучали.
-Кто там? - недовольно рыкнул мгновенно подобравшийся Тар.
- Извините господин, - произнес из-за закрытой двери незнакомый мужской голос, - ваши друзья велели отнести в комнату пару бутылок хорошего вина и ужин.
- Чертов Зак! - недовольно проворчал Тар поднимаясь и натягивая штаны, - это он как всегда лезет под руку со своими советами! Кроме него некому!
И он бросив мне короткое:
- Прикройся! - двинулся к выходу. Я торопливо натянула на плечи спущенное вниз платье и стянула края дрожащими пальцами, не в силах оторвать взгляда от медленно открывающейся двери. За ней оказался молодой парень, которому я не дала бы и двадцати лет, если бы не острый режущий взгляд, которым он в один миг окинул комнату.
- Да я тебе сейчас..., - начал было Тар, увидев, что в руках у незваного гостя нет ни вина ни ужина, вот только закончить ему не дали. Резкий удар в ухо, захват, толчок и незнакомец отпустил начавшее медленно заваливаться тело на пол и закрыл дверь. Почему тело? Да потому что с повернутым на спину лицом долго не живут. Я прижала руки к лицу, чтобы не закричать, а Сит вскочил и кинулся навстречу убийце. В руках у того мелькнуло что-то блестящее и второй гвардеец тяжело споткнулся и полетел на пол беспомощно вцепившись в почти до оперения вошедший в глазницу дротик. Гость поймал его за плечи и осторожно уложил, одновременно затыкая рот, подождал пока тело под ним перестанет дергаться и только тогда отпустил.
- Быстро бери если тебе что-то здесь нужно, - приказал он мне, поднимаясь, - и уходим.
Я окинула взглядом пустую комнату и медленно покачала головой. Ничего здесь моего не было. И брать отсюда я ничего не собиралась. Из дома меня забрали в чем была, очевидно рассудив, что на площадь меня выведут голой, а на пару дней пути и этого хватит. Так что я торопливо обулась, схватила плотную шаль, на плечи и вышла из комнаты вслед за нежданным спасителем.
- Выход со второго этажа один, - быстрым шепотом объяснял он мне, пока мы бежали в противоположный от лестницы конец коридора, - а в общем зале сидят остальные гвардейцы. Прямо напротив лестницы. Поэтому туда нам нельзя. Лезь!
Он указал на простую деревянную лестницу уходящую на чердак и я, сдержав рвущийся с языка вопрос: зачем он ведет меня наверх, если нам нужно вниз, схватилась за высокую ступеньку.
- Сколько она болеет? - спросила бабушка и услышав, что пошла вторая неделя, лишь горестно покачала головой.
- Признавайся, молодка, - обратилась она уже к матери, - поднимала что тяжелое прежде чем занемочь?
Та лишь кивнула, говорить она уже не могла, да и в сознании находилась всё меньше, периодически проваливаясь в забытье.
-Дитё в ней замерло,- пояснила нам погрустневшая старушка, - если бы чуть раньше, может и спасли бы, а неделя - долгий срок. Отравилась она уже. Не выкарабкается.
И мама действительно умерла ночью следующего дня, оставив отца вдовцом, а меня наполовину сиротой. Это случилось почти два года назад. Несколько месяцев отец ходил потерянный. Забывал не только есть, но и спать и вскоре превратился в тень самого себя. А потом он решился. Не знаю уж, что и кому он пообещал, но его, не имеющего никакого отношения к законникам, включили в группу стражников, которые должны были сопровождать Волчьих невест. Из путешествия к реке Быстрой отец вернулся совершенно другим человеком. Он снова забывал есть и спать но теперь не потому, что бессмысленно слонялся по ставшему пустым без мамы дому. Нет, он снова пропадал в архиве, а когда нужной информации там не нашлось, переключился на библиотеку. И всё-таки что-то нашел. Я так и не поняла, на чем именно были основаны его выводы, просто в один из дней папа вернулся домой гораздо раньше положенного срока, позвал меня в кабинет, прикрыл дверь и тихо, но торжественно объявил:
- Тереза, я отдам тебя в Волчьи невесты!
И это стало началом конца. Не знаю уж, куда и как ушла информация о странных увлечениях городского архивариуса, но через пару недель к нам в дом постучал неприметный, чуть полноватый и совершенно лысый мужчина, представившийся отцом Федором и попросивший отца рассказать о его изысканиях. О, наивный мой родитель! Если бы он только знал, к чему приведет его радостно-сбивчивый рассказ! Но он не знал и, обретя наконец внимательного слушателя, выложил ему всё то, что нашел за годы упорных поисков и к чему пришел после долгих размышлений. Отец Федор согласно покивал и покинул наш дом, чтобы утром возвратиться во главе десятка стражников и разрешением на арест и допрос с пристрастием. Правда, особые меры дознания не помогли. Отец и так рассказал в первую встречу всё, что знал. А ещё через две недели на пороге моего дома появились княжеские гвардейцы. Правитель вынес приговор и его должны были зачитать на главной площади и сразу же привести в исполнение.
Я надеялась, до последнего надеялась, что папу отпустят. Пусть высекут, пусть заставят заплатить крупный штраф, но отпустят! Вот только, как оказалось, старый князь искренне ненавидел оборотней и всё, что с ними связано. И тех, кто пытался понять их - ненавидел тоже. Приговор оказался невероятно, непостижимо жестоким: смертная казнь для отца за измену княжеству и святотатство и ... для меня. Причем если папу должны были сжечь на главной площади Ренса, то его дочь, "решившую добровольно продаться отродьям Тьмы" следовало доставить в столицу княжества и "отдать на поругание животному, а потом потравить дикими зверями" сделав с ней именно то, на что она "добровольно согласилась отдавшись в Волчьи невесты".
Я так и не поняла, как сумела удержаться и не упасть в обморок от услышанного. Перед глазами всё почернело и единственное, что я отчетливо видела, это дрожащие, вывернутые назад руки отца и его слезы, бегущие по щекам. Приговоренный что-то отчаянно кричал, но, очевидно, слушать его последнее слово не входило в планы гвардейцев и их командир повелительно махнул рукой палачу. Не знаю, что именно тот сделал. Смотреть на помост я просто не могла. Но отец замолчал. А гвардейцы развернули коней и двинулись в сторону городских ворот. Когда мы покинули Ренс и мужчины пришпорили лошадей я, оглушенная и раздавленная случившемся, внезапно поняла, что то, что сделали с отцом на самом деле далеко не так страшно по сравнению с моей собственной участью. И ещё я поняла, что живой до столицы княжество доезжать мне ну никак нельзя, если, конечно, я не хочу и на самом деле быть публично изнасилованной и разорванной на части голодными волками.
В голове было совершенно пусто и созревшее решение никак не хотело облекаться в хоть какой-то план действий. Я просто не представляла, как можно убить себя так, чтобы это было быстро и необратимо. Мысль броситься под копыта бегущей лошади отмела сразу. Убиться насмерть у меня вряд ли получится, а переломанное тело вполне сможет прожить ещё достаточно времени, чтобы его успели казнить по плану князя и уже точно не сможет ничему помешать. К тому же, это было больно а я, как бы трусливо это не звучало, совершенно не умела терпеть боль. Как прошел первый день в пути я, погруженная в собственные переживания, даже не заметила. Просто в какой-то момент меня стянули с седла и куда-то повели и лишь оказавшись в просторной комнате я осознала, что мы находимся на постоялом дворе, а за окном уже медленно сгущаются сумерки.
- Так что, девка, - снова спросил меня один из гвардейцев, подходя ближе и буквально ощупывая моё тело своим взглядом, - попросишь меня как следует, чтобы я тебе показал как оно бывает, с мужиком-то, а не со зверем?
Я отчаянно замотала головой и забилась еще дальше в угол комнаты, с отчаянием понимая, что это меня не спасет. Если мужчина захочет сделать то, о чем говорит, вообще ничего меня не спасет.
- Слышь, Тар, - окликнул его второй оставшийся в комнате гвардеец, - не люб ты видать нашей красотке! Она ж волка себе в хахали хотела, а ты и рожей не вышел, да и шкура у тебя не такая!
И он громко, чуть визгливо расхохотался, вызывая во мне новою волну страха. Потому что в этом смехе не было ни капли веселья. Лишь издевка и злость.
- Да ну, ты брось, Сит! - неожиданно поддержал игру первый гвардеец, - не может такого быть, чтобы дева эта меня не оценила! Я вот сейчас одежку лишнюю то скину, так и увидите что и шкура что надо и для работы необходимое всё имеется!
И он, отойдя от меня на несколько шагов, сел на край постели и начал неторопливо раздеваться.
- И то правда, - обрадовался Сит, - и как я о том не подумал! Товар то надо разглядеть сначала! А то впарят кота в мешке и мучайся с ним потом! Я, пожалуй, тоже поучаствую! Глядишь, мои инструменты поболе твоих девке то приглянутся!
И он потянулся к застежке ремня. Я смотрела на спокойно раздевающихся мужчин и понимала, что вот сейчас они скинут с себя остатки одежды, вытащат меня из этого угла, разложат на кровати и изнасилуют. И единственное, что я, быть может, смогу сделать - это выбрать кто из них будет первым.
- Ну как тебе, красавица, - глумливо улыбаясь поинтересовался у меня Сит, - меня выбираешь?
Я замерла, не смея, кажется, даже дышать. В углу, куда я забилась сразу после того, как меня грубо втолкнули в эту комнату, стояла низенькая скамеечка и сейчас, когда нагие мужчины стояли так близко, казалось, что стоит мне шевельнуться и их стоящие дыбом члены, коснуться лица.
- Слушай, Тар, - обратился он ко второму гвардейцу, - а ведь не справедливо так! Мы с тобой разделись, товар, что называется, лицом показываем, а девочка то наша даже пальчик на ножке нам ещё не предъявила! Может она под этим платьем страшнее чумной смерти! А ну-ка, красавица, - обратился он уже ко мне, - давай-ка, вылезай из своего угла, да скидывай с себя все тряпки! Хочу на тебя голую посмотреть!
Я отчаянно замотала головой, чувствуя, как дрожат губы от едва сдерживаемых рыданий, а по щекам бегут горячие капли.
- А станешь нам развлечение портить, - вдруг зло и резко произнес Сит, хватая меня за волосы и резко поднимая наверх заплаканное лицо, - мы тебя не просто на двоих оприходуем, а так отжарим, что ни стоять ни сидеть не сможешь! Поедешь завтра лежа поперек лошади! Поняла меня?
Я судорожно закивала и мужчина чуть ослабил захват, позволяя мне снова опустить голову.
- Ну так чего сидишь? Пошла раздеваться! - прошипел он и, впившись сильными пальцами мне в плечо, выдернул на середину комнаты.
- Раздевайся! - приказал Тар, усаживаясь на край кровати и опуская руку к промежности, - а мы полюбуемся и подготовимся.
- А может и поможем, - поддержал его Сит, ставя рядом со мной стул и садясь на него верхом, - но не забывай, что если нам придется тебе помогать, то это будет больно...очень, очень больно...
Пальцы дрожали, когда я расстегивала мелкие пуговички на платье. Мужчины, что удивительно, меня не торопили. Тар ритмично двигал рукой, лаская себя, Сит неподвижно сидел за моей спиной и лишь по тому, как тяжелело его дыхание можно было понять, что мужчина тоже возбужден. И его молчаливая неподвижность пугали меня гораздо сильнее действий Тара, потому как навевали воспоминания о песчанках, маленьких юрких и смертельно ядовитых змейках, умеющих неподвижно лежать даже под наступившим на них ботинком и жалящих только наверняка. Насмерть. Пуговички закончились и я робко потянула с плеч разошедшийся в стороны лиф платья, обнажая плечи и грудь, прикрытую теперь лишь тонкой нижней сорочкой.
- Дальше! - хриплым шепотом приказали сзади, - теперь сорочку!
Я потянулась к тонким ниточкам, чувствуя как по позвоночнику скользит холодом чужое дыхание и замерла, потому что в этот момент в дверь громко и уверенно постучали.
-Кто там? - недовольно рыкнул мгновенно подобравшийся Тар.
- Извините господин, - произнес из-за закрытой двери незнакомый мужской голос, - ваши друзья велели отнести в комнату пару бутылок хорошего вина и ужин.
- Чертов Зак! - недовольно проворчал Тар поднимаясь и натягивая штаны, - это он как всегда лезет под руку со своими советами! Кроме него некому!
И он бросив мне короткое:
- Прикройся! - двинулся к выходу. Я торопливо натянула на плечи спущенное вниз платье и стянула края дрожащими пальцами, не в силах оторвать взгляда от медленно открывающейся двери. За ней оказался молодой парень, которому я не дала бы и двадцати лет, если бы не острый режущий взгляд, которым он в один миг окинул комнату.
- Да я тебе сейчас..., - начал было Тар, увидев, что в руках у незваного гостя нет ни вина ни ужина, вот только закончить ему не дали. Резкий удар в ухо, захват, толчок и незнакомец отпустил начавшее медленно заваливаться тело на пол и закрыл дверь. Почему тело? Да потому что с повернутым на спину лицом долго не живут. Я прижала руки к лицу, чтобы не закричать, а Сит вскочил и кинулся навстречу убийце. В руках у того мелькнуло что-то блестящее и второй гвардеец тяжело споткнулся и полетел на пол беспомощно вцепившись в почти до оперения вошедший в глазницу дротик. Гость поймал его за плечи и осторожно уложил, одновременно затыкая рот, подождал пока тело под ним перестанет дергаться и только тогда отпустил.
- Быстро бери если тебе что-то здесь нужно, - приказал он мне, поднимаясь, - и уходим.
Я окинула взглядом пустую комнату и медленно покачала головой. Ничего здесь моего не было. И брать отсюда я ничего не собиралась. Из дома меня забрали в чем была, очевидно рассудив, что на площадь меня выведут голой, а на пару дней пути и этого хватит. Так что я торопливо обулась, схватила плотную шаль, на плечи и вышла из комнаты вслед за нежданным спасителем.
- Выход со второго этажа один, - быстрым шепотом объяснял он мне, пока мы бежали в противоположный от лестницы конец коридора, - а в общем зале сидят остальные гвардейцы. Прямо напротив лестницы. Поэтому туда нам нельзя. Лезь!
Он указал на простую деревянную лестницу уходящую на чердак и я, сдержав рвущийся с языка вопрос: зачем он ведет меня наверх, если нам нужно вниз, схватилась за высокую ступеньку.
