Я заинтересованно перегнулся через стол.
- Гм, где-то это было помниться… Бесы. Банши… Так-с вот нашел. Банник. Дух, мелкий бес, обитающий в банях, предпочитает жить в венике или за печью, наводящий угар… Як задобрить его станет тихим и спокойным. За баней следит, от тины и плесени защищает. Лягушек и мышей изводит...
- Кто это писал?
- Бабка Марфа моя начала. Потом отец продолжил, теперь я. Считается духом пограничья, предупреждает от бед и ненастий. Тут про курицу как закапывать…
- И про русалку тут есть?
- Угу. Про всех что знамо, то и написано. Потом ты будешь добавлять.
- Я?
- Ну кто же. – прокряхтел Михалыч. - Я уже стар, вижу плохо, перо в руках держать не могу уже. И передать мне эту книгу некому.
Мне стало вдруг грустно. Я кивнул.
- Значит предупреждение это? Но почему мне? Я же не иду с охотниками за плес.
Он встал из-за стола и, скрывшись в темнушке, принялся шуршать чем-то:
- Кто знает, как повернется-то. Эх неспроста это нечисть тебя заприметила, не к добру… Вот нашел.
Травами запахло еще сильнее. Он вынес, держа на ладони, небольшой туго набитый мешочек:
- Держи. Зверобой и вербена. Найди шнурок и носи на груди под рубахой не снимая. В комнате развесь ветви рябины. На окно можно и в под подушку.
- А еще есть? Для Ани. – попросил я, вертя в руках оберег.
- Сделаю. – пообещал старик.
Я пришел за Анькой в самый разгар торжественного захоронения курицы у порога бани.
- Все, Яр! – торжественно отрапортовала сестра. – Теперь дух тебя не тронет.
Сейчас днем никакого страха не было, даже казалось, что это произошло не со мной или будто во сне, но я все равно с опаской поглядывал на баню.
- Как вы тут живете на окраине. – проворчал я, глядя как Машка, ловко орудуя лопатой, делает «могилу». – Там полуденницы, тут банник.
Та оттерла пот со лба:
- Ишь нежный какой. Из-за тебя пришлось курице голову рубить теперь.
- Я ж не специально.
Черная курица полетела в яму. Следом туда же отправилась ее голова. Утрамбовав как следует землю Машка, отставила лопату:
- Вы же к Михалычу пойдете? Я с вами.
Я обрадовался. С Машкой было гораздо веселее. С виду не особо симпатичная, она с лихвой компенсировала это бойким нравом и весёлым характером.
Покончив с «похоронами», мы вроем направились к Михалычу. Тот, словно ожидая нас, курил на завалинке. Анька с разбега запрыгнула к нему:
- Дед, Миш, дальше расскажи, а? Что было?
Тот удивленно начал активно пускать кольца дыма:
- А разве мы не закончили?
- Нет-нет! – запищала сестра. – Церковник вернулся один! Ты на этом остановился и, мы в баню пошли. Яр, скажи!!
Я кивнул. Мы с Машкой сели на траву. Пес тут же прибежал к нам и положил морду мне на ноги.
- Эх, памяти никакой не стало… Правда твоя, малявка, не все. Ну слушайте, раз пришли. Расхмелел батюшка и молвил. Страх, говорит, что было. Дошли они до западной стороны озера, не без трудностей знамо. Лес обступал их со всех сторон, загонял в болота и чащи. Меж стволов то и дело чудища разные мелькали. Темные, огромные, с горящими глазами. Их рычание преследовало путников, не давая спать ни днем ни ночью. Даже костер не спасал. Нечисть отступала от света костра, но продолжала бродить вокруг. Долго они шли вдоль озера, освещая путь факелами и образом Божьим, пока не набрели на гнездо русалки, свитое на ветвях огромной плакучей ивы. Мы было приняли его за гнездо аиста или орлана. Под ним все было усеяно рыбьими костьми и чешуей. Смрад стоял страшный. Воздух был пропитан трупным ядом. Один из хлопцев набрался храбрости и решил забраться и посмотреть, что в гнезде. Больше живым мы его не видели. То, что сидело в гнезде напало неожиданно. Мы услышали его жуткий вопль, ветви затряслись, посыпались листья. А затем все затихло и что-то утянуло его в гнездо. Зачвакало и заурчало. На нас закапала его еще горячая кровь.
Анька прижала ладони к лицу. Больше, разумеется, для пущего драматизма.
- Русалки вьют гнезда? – с сомнением спросила Машка. – Я думала они на дне живут.
- Может и вьют. – пожал плечами старик. – Откуда знамо? Может заняла уже готовое. Бросились бежать значит они, не разбирая дороги и не оборачиваясь. А нечисть эта по деревьям гналась за ними шипя и сыпля проклятия.
- По деревьям? – снова спросила Машка.
- Эк, любопытная девка! Как есть говорю – по деревьям. С ветки на ветку над их головами прыгала, а где и полозом ползла. Долго продолжалась эта погоня ни на жизнь, а на смерть, пока второй хлопец без сил не упал. Церковник нес его на себе сколько мог, пока не обезножил. Ночью она нагнала их и утянула парня на дерево. Только образ Божий спас меня, повторял церковник, поднимая крест. Не посмела подойти тварь нечистая, боялась. На утро собрал священник все пожитки свои, запряг лошадь и был таков. Поняли люди, что уходить надо из тех мест, не даст им житья Марилька. Так и ушли жители, побросав свои дома и все нажитое. Отстроили деревню заново в этих краях, а нечисть озерную стороной обходят.
- Жалко ее. – пропищала Анька.
- Руки она сама на себя наложила-то. Сама участь выбрала.
Машка зевнула:
- А я вот думаю нет ее там давно. Целый век прошел.
- Есть, - выдохнул Михалыч. – Никуда не делась, ни она, ни ее ненависть.
- Так а народ причем? – спросил я. – Ее же возлюбленный бросил. И вроде как она его утянула в озеро с лодки? Должно пройти проклятие.
- Устал я от вас, мальцы. – прокряхтел Михалыч. - Уж больно умные вопросы задаете. Откуда знамо на что она на нас осерчала? Нет ей покоя не иначе. Плачет и воет она дни напролет вися на ветках ивы, глядя вниз на свое отражение. Погибель тому, кто приблизится к озеру.
Через два дня охотники ушли. В дальний поход до глубокой осени отправились девятнадцать мужчин. Среди них было и несколько моих ровесников, и я был крайне расстроен, что не ухожу с ними. Провожать их вышли все жители.
Дети и жены обнимали своих отцов и мужей, кто-то тихо плакал. Собаки рвались в лес, натягивая поводки. Сумки и рюкзаки были набиты провизией, снастями и капканами. У каждого из-за спины выглядывало ружье, а на суровых лицах уверенность и твёрдость.
Отец поцеловал и спустил с рук сестру, потрепал меня по голове:
- Береги их, Яр. Вверяю их тебе.
- Сберегу. Себя сам береги. – кивнул я, сдерживая ком в горле. Нельзя показывать слезы.
На матери не было лица. Она держалась как могла. Никогда отец не оставлял нас надолго. Он прижал ее к себе, что-то зашептал на ухо, а потом крепко поцеловал в губы. Та смущенно зарделась.
Он еще раз обернулся и помахал нам на прощание. Мы стояли пока не затих лай собак, и только потом разошлись по домам.
Мать сразу возложила на меня часть отцовых обязанностей – колоть дрова, текущий мелкий ремонт дома и уход за скотиной. Каждое утро я вставал и шел в сарай – сыпал курам зерно в кормушки, менял воду. Проверял и очищал гнезда от помета, добавлял солому если было нужно. Поросенка кормили болтушкой из того, что оставалось после ужина и запаренным зерном. Чистил у них я обычно вечером, таская ведра с навозом на общую кучу за пределами деревни.
Анька без отца сразу сникла и грустила, а я не знал, как ее развеселить. Михалыч расхворался как назло и почти не выходил на свою завалинку чтобы развлечь нас своими сказками. Я иногда забегал к нему – относил то пироги, то краюху свежеиспеченного хлеба.
- Новости есть какие? – спрашивал он каждый раз. – Дошли до стоянки?
Я только качал головой.
Охотники взяли с собой голубей, однако ни одного голубя еще не прилетало.
Чтобы хоть как-то отвлечься самому от невеселых мыслей я начал мастерить конуру. Собрал по сараям ненужные доски, взял горсть гвоздей и принялся за работу. Анька не отходила ни на шаг, крутясь рядом.
Было решено поставить конуру на прежнее место под березой рядом с завалинкой. Сначала я сколотил каркас, затем принялся обшивать его. получалось довольно неказисто, но надежно.
- А на пол? – заботливо пищала Анька, со скептицизмом оценивая строение. - Чтоб тепло было нужно положить ткань.
- Солому кинем.
- Щенок маленький будет, ему нужно тепло! И миску! Маам!!
- Да успеешь еще с миской! Они родились только.
- А смотреть когда пойдем?
- Через недельку.
- Долго! Хочу щеночка! – заканючила Анька.
Я строго произнес:
- Это не игрушка. Лайку будем растить. Обучать ее надо будет, а не баловать.
- Воспитывать? Как детей?
- Дрессировать. Чтоб команды знала. Чтоб голос подавала на зверя. На белку один лай, на лося другой, на медведя – третий. Чтоб след умела распутывать и идти по нему. Чтобы умела работать по зверю пока охотник подходит к ним для выстрела.
- Ууу, как сложно.
- Конечно, а ты думала… - ответил я сам, удивляясь тому как много оказывается знаю о собаках.
- Ты с ней ходить в лес будешь?
Я пожал плечами:
- Мне самому учиться и учиться. Отец как вернется обещал на охоту брать. Собака как раз пригодится.
- И я с вами пойду!
- Девкам не положено.
Анька обиженно надула губы:
- Тебя тоже не взяли – не дорос еще!
Мать гаркнула с крыльца:
- Аньк, язык оторву! Живо подмети двор – одни стружки вокруг!
- Дык это Яр намусорил!
- А твое дело убрать. И без разговоров.
С поникшими плечами сестра пыхтела, но, взяв веник, стала подметать. Я исподтишка ухмылялся. Иногда ее стоило ставить на место.
Следующим утром прилетел голубь с сообщением что охотники дошли до стоянки. Вся деревня радостно гудела.
Я, схватив краюху хлеба и чашку творога, побежал к Михалычу. Заметно сдавший за последние дни старик сидел за столом.
- О, Яр, я как раз чай завариваю.
- Я творогу взял. Мама говорит там сила в нем, чтоб не болеть. И хлеба. Вчера пекли.
- Домовой не шалит?
- Тишина пока. Варенье кладут чашку в подпол. Но мне кажется его только мыша ест.
- Мой амулет носишь?
- Угу. – я достал из-за ворота шнурок с мешочком.
Старик протянул руку и разжал кулак. На стол упал такой же мешочек:
- Сестре отдай. Оберег.
Я спрятал амулет в карман и сел на табурет за столом. Михалыч ел творог, захлёбывая его горячим чаем. Делал он это весьма громко.
- А! Люблю крутой кипяток.
- Охотники дошли! – вдруг вспомнил я что хотел сказать. – Голубь старосты прилетел.
Михалыч улыбнулся беззубым ртом:
- Вот хорошие новости! Эх!! Было время я тоже ходил по лесу!
- Ты был охотником? – удивился я.
- А как же!
Он указал на стену:
- Вон ружьишко мое старое. Над дверью. Давно не чистил я его, но оно по-прежнему меткое как глаз сокола. Бил птицу с тридцати шагов, как ни больше! Сколько глухарей бил, рябчика… И медведя бил.
- А почему перестал?
- Зрение не то стало, потом ноги слабы стали. В руках сила пропала. Старый стал, какая уж тут охота… Но лес хорошо помню. Каждую тропинку. Сняться иногда сны как хожу троплю зверя. Как на куниц капканы расставляю по путнику. Эх… Были времена. Собака лает зверя, а ты с подветренной стороны крадешься, подходишь к ним. А у самого от предвкушения руки дрожат и во рту сушь стоит. Столько мяса сейчас добыть сможешь! Полдеревни накормить можно! Выцеливаешь лосяка, а потом смотришь что это корова с маленьким теленком. Пропадет он без нее ведь. Отзываешь собаку и уходишь. Вот Яр я какой был… Сейчас охотник не такой пошел. Не смотрят кого бьют, вот и ушла дичь. Много негласных правил нарушают.
- Правил?
- Чему тебя отец учит вообще? Лесной кодекс запрещал нам бить птицу во время гнездования, ловить рыбу во время нереста. Нельзя брать лосих после гона, они брюхатые все. Много правил есть, но не все их чтят. Вон соборник, если хочешь возьми домой почитай.
Я жутко обрадовался и снял с пыльной полки книгу. Принялся листать пожелтевшие страницы. Попадались иллюстрации с рисунками зверей, схемы установки капканов.
- А там нет как собаку на зверя дрессировать?
- Собаку берете?
- Ага. У старосты щенка берем. Отец уходя велел. Конура уже готова.
- Это хорошее дело. – зашамкал старик. - Собака тебе пригодится. Если собака хорошая, она глаза и уши охотника и не раз спасет тебе жизнь. Дрессировка сложная вещь. Раз за разом нужно объяснять ей кого лаять, а на кого не обращать внимания. Основные трудности с тем что они не всегда понимают разницу с куницами и белками. Тут нужно проявить стойкость и безжалостно пороть пока не поймет, а то так и будешь бегать за ней, а она за каждой белкой в лесу.
- А если собака плохая?
Он посмотрел на меня из-под лобья:
- Коль толка нет - посадишь на цепь сторожить хату или пустишь пулю в лоб, чтоб зря не кормить.
- Я не смогу пулю… - пробурчал я.
- Знамо, нет в тебе жесткости. Пока нет.
Уходя я остановился у порога и посмотрел на книгу в руках:
- Я почитаю и верну.
- Оставь себе. Старику она уже ни чему.
- Эти две девочки, а тот мальчик. – сообщила жена старосты, придерживая собаку возле себя за ошейник. – Твой отец вроде суку хотел?
- Угу. Ань выбирай какую берем?
Сестра зачарованно смотрела как по ногам бегают, поскуливая и потешно рыча, рыжие толстенькие щенки. Я ожидал, что она едва их увидит будет визжать и голосить от умиления, но Анька подошла к выбору со всей ответственностью и серьезностью.
- Вот эту!
- Почему?
- Кусается и гавкает громче всех. Самая смелая!
- Ну раз так, - засмеялась хозяйка, подхватывая щенка и протягивая его ей. – То забирай!
Щенок тут же облизал нос сестре. Та засмеялась:
- Какой шершавый язык!
Ее глаза искрились искренним и бесконечным счастьем. Я знал, что ей не терпится уже отнести щенка домой и поселить в конуре. Мы отдали за собаку деньги, оставленные отцом и, поблагодарив соседей, пошли к себе.
Щенок и Анька с воодушевлением носились друг за другом во дворе, с упоением голося и гавкая друг на друга по- очереди, а я сидел и думал, как ее назвать.
Вышедшая на нашу возню, мать с сомнением посмотрела на собаку:
- Мала еще, надо бы подождать еще было. Ее молоком поить еще надо.
- Сказали забирать можно.
- Ну смотри на тебе она полностью.
- Конечно.
- На цепь рановато сажать, но на веревку можно.
- Не надо на веревку! – услыхав закричала Анька. – А ночь она со мной будет спать!
- Ты в конуре не поместишься! – засмеялся я.
Анька обиженно фыркнула.
- За молоком-то кто пойдет из вас? У нас снова домовой буянит.
- Ему варенье надоело потому что. – заметила сестра. – Он меда хочет.
- Откуда ты знаешь? – склонила мать голову на бок.
- Ночью слышала, как он ругался на варенье. – ответила Анька, непринужденно ковыряя в носу и гладя щенка. - К тому же уже засохшее.
- Ишь какой гурман. Ну, Яр, иди к Ольге за молоком и медом тогда.
- А когда у них теленок будет?
- Как будет так будет. Все мне помогать будите, а не просиживать зады у Михалыча.
Еще и корова. Я вздохнул. Забот прибавиться. Что-то мне подсказывало, что мать готовиться к тому что охотники снова придут с пустыми руками и искала способы пережить суровую зиму. Бычок пошел бы на откорм, а корова смогла бы кормить нас круглый год. Это и сыр, и молоко, и творог.
- Наверное надо уже заготавливать сено? – поднял я голову. – Заранее.
Мать как-то странно посмотрела на меня:
- Ах, Яр, когда ты такой взрослый стал… Возмужал.
На следующий день деревня шумела как разворошенный улей шмелей. Оказалось, что несколько девушек ушло в лес за малиной, а когда пришло время собираться и возвращаться, то не смогли найти Настасью – первую красавицу и хохотунью деревни.
- Гм, где-то это было помниться… Бесы. Банши… Так-с вот нашел. Банник. Дух, мелкий бес, обитающий в банях, предпочитает жить в венике или за печью, наводящий угар… Як задобрить его станет тихим и спокойным. За баней следит, от тины и плесени защищает. Лягушек и мышей изводит...
- Кто это писал?
- Бабка Марфа моя начала. Потом отец продолжил, теперь я. Считается духом пограничья, предупреждает от бед и ненастий. Тут про курицу как закапывать…
- И про русалку тут есть?
- Угу. Про всех что знамо, то и написано. Потом ты будешь добавлять.
- Я?
- Ну кто же. – прокряхтел Михалыч. - Я уже стар, вижу плохо, перо в руках держать не могу уже. И передать мне эту книгу некому.
Мне стало вдруг грустно. Я кивнул.
- Значит предупреждение это? Но почему мне? Я же не иду с охотниками за плес.
Он встал из-за стола и, скрывшись в темнушке, принялся шуршать чем-то:
- Кто знает, как повернется-то. Эх неспроста это нечисть тебя заприметила, не к добру… Вот нашел.
Травами запахло еще сильнее. Он вынес, держа на ладони, небольшой туго набитый мешочек:
- Держи. Зверобой и вербена. Найди шнурок и носи на груди под рубахой не снимая. В комнате развесь ветви рябины. На окно можно и в под подушку.
- А еще есть? Для Ани. – попросил я, вертя в руках оберег.
- Сделаю. – пообещал старик.
Я пришел за Анькой в самый разгар торжественного захоронения курицы у порога бани.
- Все, Яр! – торжественно отрапортовала сестра. – Теперь дух тебя не тронет.
Сейчас днем никакого страха не было, даже казалось, что это произошло не со мной или будто во сне, но я все равно с опаской поглядывал на баню.
- Как вы тут живете на окраине. – проворчал я, глядя как Машка, ловко орудуя лопатой, делает «могилу». – Там полуденницы, тут банник.
Та оттерла пот со лба:
- Ишь нежный какой. Из-за тебя пришлось курице голову рубить теперь.
- Я ж не специально.
Черная курица полетела в яму. Следом туда же отправилась ее голова. Утрамбовав как следует землю Машка, отставила лопату:
- Вы же к Михалычу пойдете? Я с вами.
Я обрадовался. С Машкой было гораздо веселее. С виду не особо симпатичная, она с лихвой компенсировала это бойким нравом и весёлым характером.
Покончив с «похоронами», мы вроем направились к Михалычу. Тот, словно ожидая нас, курил на завалинке. Анька с разбега запрыгнула к нему:
- Дед, Миш, дальше расскажи, а? Что было?
Тот удивленно начал активно пускать кольца дыма:
- А разве мы не закончили?
- Нет-нет! – запищала сестра. – Церковник вернулся один! Ты на этом остановился и, мы в баню пошли. Яр, скажи!!
Я кивнул. Мы с Машкой сели на траву. Пес тут же прибежал к нам и положил морду мне на ноги.
- Эх, памяти никакой не стало… Правда твоя, малявка, не все. Ну слушайте, раз пришли. Расхмелел батюшка и молвил. Страх, говорит, что было. Дошли они до западной стороны озера, не без трудностей знамо. Лес обступал их со всех сторон, загонял в болота и чащи. Меж стволов то и дело чудища разные мелькали. Темные, огромные, с горящими глазами. Их рычание преследовало путников, не давая спать ни днем ни ночью. Даже костер не спасал. Нечисть отступала от света костра, но продолжала бродить вокруг. Долго они шли вдоль озера, освещая путь факелами и образом Божьим, пока не набрели на гнездо русалки, свитое на ветвях огромной плакучей ивы. Мы было приняли его за гнездо аиста или орлана. Под ним все было усеяно рыбьими костьми и чешуей. Смрад стоял страшный. Воздух был пропитан трупным ядом. Один из хлопцев набрался храбрости и решил забраться и посмотреть, что в гнезде. Больше живым мы его не видели. То, что сидело в гнезде напало неожиданно. Мы услышали его жуткий вопль, ветви затряслись, посыпались листья. А затем все затихло и что-то утянуло его в гнездо. Зачвакало и заурчало. На нас закапала его еще горячая кровь.
Анька прижала ладони к лицу. Больше, разумеется, для пущего драматизма.
- Русалки вьют гнезда? – с сомнением спросила Машка. – Я думала они на дне живут.
- Может и вьют. – пожал плечами старик. – Откуда знамо? Может заняла уже готовое. Бросились бежать значит они, не разбирая дороги и не оборачиваясь. А нечисть эта по деревьям гналась за ними шипя и сыпля проклятия.
- По деревьям? – снова спросила Машка.
- Эк, любопытная девка! Как есть говорю – по деревьям. С ветки на ветку над их головами прыгала, а где и полозом ползла. Долго продолжалась эта погоня ни на жизнь, а на смерть, пока второй хлопец без сил не упал. Церковник нес его на себе сколько мог, пока не обезножил. Ночью она нагнала их и утянула парня на дерево. Только образ Божий спас меня, повторял церковник, поднимая крест. Не посмела подойти тварь нечистая, боялась. На утро собрал священник все пожитки свои, запряг лошадь и был таков. Поняли люди, что уходить надо из тех мест, не даст им житья Марилька. Так и ушли жители, побросав свои дома и все нажитое. Отстроили деревню заново в этих краях, а нечисть озерную стороной обходят.
- Жалко ее. – пропищала Анька.
- Руки она сама на себя наложила-то. Сама участь выбрала.
Машка зевнула:
- А я вот думаю нет ее там давно. Целый век прошел.
- Есть, - выдохнул Михалыч. – Никуда не делась, ни она, ни ее ненависть.
- Так а народ причем? – спросил я. – Ее же возлюбленный бросил. И вроде как она его утянула в озеро с лодки? Должно пройти проклятие.
- Устал я от вас, мальцы. – прокряхтел Михалыч. - Уж больно умные вопросы задаете. Откуда знамо на что она на нас осерчала? Нет ей покоя не иначе. Плачет и воет она дни напролет вися на ветках ивы, глядя вниз на свое отражение. Погибель тому, кто приблизится к озеру.
Через два дня охотники ушли. В дальний поход до глубокой осени отправились девятнадцать мужчин. Среди них было и несколько моих ровесников, и я был крайне расстроен, что не ухожу с ними. Провожать их вышли все жители.
Дети и жены обнимали своих отцов и мужей, кто-то тихо плакал. Собаки рвались в лес, натягивая поводки. Сумки и рюкзаки были набиты провизией, снастями и капканами. У каждого из-за спины выглядывало ружье, а на суровых лицах уверенность и твёрдость.
Отец поцеловал и спустил с рук сестру, потрепал меня по голове:
- Береги их, Яр. Вверяю их тебе.
- Сберегу. Себя сам береги. – кивнул я, сдерживая ком в горле. Нельзя показывать слезы.
На матери не было лица. Она держалась как могла. Никогда отец не оставлял нас надолго. Он прижал ее к себе, что-то зашептал на ухо, а потом крепко поцеловал в губы. Та смущенно зарделась.
Он еще раз обернулся и помахал нам на прощание. Мы стояли пока не затих лай собак, и только потом разошлись по домам.
Мать сразу возложила на меня часть отцовых обязанностей – колоть дрова, текущий мелкий ремонт дома и уход за скотиной. Каждое утро я вставал и шел в сарай – сыпал курам зерно в кормушки, менял воду. Проверял и очищал гнезда от помета, добавлял солому если было нужно. Поросенка кормили болтушкой из того, что оставалось после ужина и запаренным зерном. Чистил у них я обычно вечером, таская ведра с навозом на общую кучу за пределами деревни.
Анька без отца сразу сникла и грустила, а я не знал, как ее развеселить. Михалыч расхворался как назло и почти не выходил на свою завалинку чтобы развлечь нас своими сказками. Я иногда забегал к нему – относил то пироги, то краюху свежеиспеченного хлеба.
- Новости есть какие? – спрашивал он каждый раз. – Дошли до стоянки?
Я только качал головой.
Охотники взяли с собой голубей, однако ни одного голубя еще не прилетало.
Чтобы хоть как-то отвлечься самому от невеселых мыслей я начал мастерить конуру. Собрал по сараям ненужные доски, взял горсть гвоздей и принялся за работу. Анька не отходила ни на шаг, крутясь рядом.
Было решено поставить конуру на прежнее место под березой рядом с завалинкой. Сначала я сколотил каркас, затем принялся обшивать его. получалось довольно неказисто, но надежно.
- А на пол? – заботливо пищала Анька, со скептицизмом оценивая строение. - Чтоб тепло было нужно положить ткань.
- Солому кинем.
- Щенок маленький будет, ему нужно тепло! И миску! Маам!!
- Да успеешь еще с миской! Они родились только.
- А смотреть когда пойдем?
- Через недельку.
- Долго! Хочу щеночка! – заканючила Анька.
Я строго произнес:
- Это не игрушка. Лайку будем растить. Обучать ее надо будет, а не баловать.
- Воспитывать? Как детей?
- Дрессировать. Чтоб команды знала. Чтоб голос подавала на зверя. На белку один лай, на лося другой, на медведя – третий. Чтоб след умела распутывать и идти по нему. Чтобы умела работать по зверю пока охотник подходит к ним для выстрела.
- Ууу, как сложно.
- Конечно, а ты думала… - ответил я сам, удивляясь тому как много оказывается знаю о собаках.
- Ты с ней ходить в лес будешь?
Я пожал плечами:
- Мне самому учиться и учиться. Отец как вернется обещал на охоту брать. Собака как раз пригодится.
- И я с вами пойду!
- Девкам не положено.
Анька обиженно надула губы:
- Тебя тоже не взяли – не дорос еще!
Мать гаркнула с крыльца:
- Аньк, язык оторву! Живо подмети двор – одни стружки вокруг!
- Дык это Яр намусорил!
- А твое дело убрать. И без разговоров.
С поникшими плечами сестра пыхтела, но, взяв веник, стала подметать. Я исподтишка ухмылялся. Иногда ее стоило ставить на место.
Следующим утром прилетел голубь с сообщением что охотники дошли до стоянки. Вся деревня радостно гудела.
Я, схватив краюху хлеба и чашку творога, побежал к Михалычу. Заметно сдавший за последние дни старик сидел за столом.
- О, Яр, я как раз чай завариваю.
- Я творогу взял. Мама говорит там сила в нем, чтоб не болеть. И хлеба. Вчера пекли.
- Домовой не шалит?
- Тишина пока. Варенье кладут чашку в подпол. Но мне кажется его только мыша ест.
- Мой амулет носишь?
- Угу. – я достал из-за ворота шнурок с мешочком.
Старик протянул руку и разжал кулак. На стол упал такой же мешочек:
- Сестре отдай. Оберег.
Я спрятал амулет в карман и сел на табурет за столом. Михалыч ел творог, захлёбывая его горячим чаем. Делал он это весьма громко.
- А! Люблю крутой кипяток.
- Охотники дошли! – вдруг вспомнил я что хотел сказать. – Голубь старосты прилетел.
Михалыч улыбнулся беззубым ртом:
- Вот хорошие новости! Эх!! Было время я тоже ходил по лесу!
- Ты был охотником? – удивился я.
- А как же!
Он указал на стену:
- Вон ружьишко мое старое. Над дверью. Давно не чистил я его, но оно по-прежнему меткое как глаз сокола. Бил птицу с тридцати шагов, как ни больше! Сколько глухарей бил, рябчика… И медведя бил.
- А почему перестал?
- Зрение не то стало, потом ноги слабы стали. В руках сила пропала. Старый стал, какая уж тут охота… Но лес хорошо помню. Каждую тропинку. Сняться иногда сны как хожу троплю зверя. Как на куниц капканы расставляю по путнику. Эх… Были времена. Собака лает зверя, а ты с подветренной стороны крадешься, подходишь к ним. А у самого от предвкушения руки дрожат и во рту сушь стоит. Столько мяса сейчас добыть сможешь! Полдеревни накормить можно! Выцеливаешь лосяка, а потом смотришь что это корова с маленьким теленком. Пропадет он без нее ведь. Отзываешь собаку и уходишь. Вот Яр я какой был… Сейчас охотник не такой пошел. Не смотрят кого бьют, вот и ушла дичь. Много негласных правил нарушают.
- Правил?
- Чему тебя отец учит вообще? Лесной кодекс запрещал нам бить птицу во время гнездования, ловить рыбу во время нереста. Нельзя брать лосих после гона, они брюхатые все. Много правил есть, но не все их чтят. Вон соборник, если хочешь возьми домой почитай.
Я жутко обрадовался и снял с пыльной полки книгу. Принялся листать пожелтевшие страницы. Попадались иллюстрации с рисунками зверей, схемы установки капканов.
- А там нет как собаку на зверя дрессировать?
- Собаку берете?
- Ага. У старосты щенка берем. Отец уходя велел. Конура уже готова.
- Это хорошее дело. – зашамкал старик. - Собака тебе пригодится. Если собака хорошая, она глаза и уши охотника и не раз спасет тебе жизнь. Дрессировка сложная вещь. Раз за разом нужно объяснять ей кого лаять, а на кого не обращать внимания. Основные трудности с тем что они не всегда понимают разницу с куницами и белками. Тут нужно проявить стойкость и безжалостно пороть пока не поймет, а то так и будешь бегать за ней, а она за каждой белкой в лесу.
- А если собака плохая?
Он посмотрел на меня из-под лобья:
- Коль толка нет - посадишь на цепь сторожить хату или пустишь пулю в лоб, чтоб зря не кормить.
- Я не смогу пулю… - пробурчал я.
- Знамо, нет в тебе жесткости. Пока нет.
Уходя я остановился у порога и посмотрел на книгу в руках:
- Я почитаю и верну.
- Оставь себе. Старику она уже ни чему.
- Эти две девочки, а тот мальчик. – сообщила жена старосты, придерживая собаку возле себя за ошейник. – Твой отец вроде суку хотел?
- Угу. Ань выбирай какую берем?
Сестра зачарованно смотрела как по ногам бегают, поскуливая и потешно рыча, рыжие толстенькие щенки. Я ожидал, что она едва их увидит будет визжать и голосить от умиления, но Анька подошла к выбору со всей ответственностью и серьезностью.
- Вот эту!
- Почему?
- Кусается и гавкает громче всех. Самая смелая!
- Ну раз так, - засмеялась хозяйка, подхватывая щенка и протягивая его ей. – То забирай!
Щенок тут же облизал нос сестре. Та засмеялась:
- Какой шершавый язык!
Ее глаза искрились искренним и бесконечным счастьем. Я знал, что ей не терпится уже отнести щенка домой и поселить в конуре. Мы отдали за собаку деньги, оставленные отцом и, поблагодарив соседей, пошли к себе.
Щенок и Анька с воодушевлением носились друг за другом во дворе, с упоением голося и гавкая друг на друга по- очереди, а я сидел и думал, как ее назвать.
Вышедшая на нашу возню, мать с сомнением посмотрела на собаку:
- Мала еще, надо бы подождать еще было. Ее молоком поить еще надо.
- Сказали забирать можно.
- Ну смотри на тебе она полностью.
- Конечно.
- На цепь рановато сажать, но на веревку можно.
- Не надо на веревку! – услыхав закричала Анька. – А ночь она со мной будет спать!
- Ты в конуре не поместишься! – засмеялся я.
Анька обиженно фыркнула.
- За молоком-то кто пойдет из вас? У нас снова домовой буянит.
- Ему варенье надоело потому что. – заметила сестра. – Он меда хочет.
- Откуда ты знаешь? – склонила мать голову на бок.
- Ночью слышала, как он ругался на варенье. – ответила Анька, непринужденно ковыряя в носу и гладя щенка. - К тому же уже засохшее.
- Ишь какой гурман. Ну, Яр, иди к Ольге за молоком и медом тогда.
- А когда у них теленок будет?
- Как будет так будет. Все мне помогать будите, а не просиживать зады у Михалыча.
Еще и корова. Я вздохнул. Забот прибавиться. Что-то мне подсказывало, что мать готовиться к тому что охотники снова придут с пустыми руками и искала способы пережить суровую зиму. Бычок пошел бы на откорм, а корова смогла бы кормить нас круглый год. Это и сыр, и молоко, и творог.
- Наверное надо уже заготавливать сено? – поднял я голову. – Заранее.
Мать как-то странно посмотрела на меня:
- Ах, Яр, когда ты такой взрослый стал… Возмужал.
На следующий день деревня шумела как разворошенный улей шмелей. Оказалось, что несколько девушек ушло в лес за малиной, а когда пришло время собираться и возвращаться, то не смогли найти Настасью – первую красавицу и хохотунью деревни.
