Мне ль не знать, что все случилось не с тобой и не со мною,
Сердце ранит твоя милость, как стрела над тетивою;
Ты платишь – за песню луною, как иные платят монетой,
Я отдал бы все, чтобы быть с тобою, но, может, тебя и на
свете нету…
«Королевна», группа «Мельница»
За окном цвела весна. Нет, до цветения деревьев было, конечно, еще далеко, только март наступил. Тем не менее, весна ощущалась во всем: в звонких трелях пеночки-веснички, в гулких ударах дятла по стволу старого орешника, в неугомонном стрекоте сорок. Снег еще не растаял в лесу, но был уже рыхлым, ноздреватым, хотя и удивительно чистым. Если бы не тонкая цепочка следов полевки, шишки, опустошенные белкой и сброшенные вниз за ненадобностью, густая россыпь еловых игл, снег казался бы свежим, только что выпавшим. Ледяная вода пробивавшего из-под корней ольхи родника смывала его понемногу, превращаясь в бурный ручей, увлекая за собой те самые шишки, веточки, желуди и прочую мелочь.
Он стоял на крыльце небольшого лесного дома, курил сигарету, не чувствуя вкуса, и будучи не в силах избавиться от этой привычки. Он знал, что жить ему осталось недолго, потому не беспокоился о таких мелочах. Прислонившись спиной к прохладному, еще не прогретому на солнце деревянному срубу до рези в глазах вглядывался в даль. Прислушивался, пытаясь различить в весенней разноголосице шум ее шагом. Глупо было надеяться, что она придет проститься с ним. Прошло уже столько времени, а она не спешила появиться. Все же он надеялся, как надеялся каждый год, когда она появлялась на опушке леса, едва только зима нехотя уступала место весне, и оставалась с ним до лета. Эти три месяца были тем временем, когда он по-настоящему жил. Остальное время лишь существовал: просыпался и засыпал, ел, читал, иногда слушал радио, чтобы совсем не одичать, не забыть человеческую речь, выполнял рутинную работу.
Когда-то все было иначе. Оставив за спиной шумный грязный город, предательство любимой женщины, высокооплачиваемую работу, перебрался сюда, в сибирскую глушь, на край обитаемого мира. Долго привыкал к отсутствию привычного комфорта, сотовой связи и интернета, необходимости колоть дрова и топить печь, самому ежедневно готовить еду, а не ждать, пока это сделает Карина, уже не любимая, больше не жена. Первое время постоянно рвался обратно, да и друзья, приезжая к нему, звали с собой, ужасались практически первобытным условиям, в которых он жил. Однажды он почти поддался их уговорам, но что-то в последний момент удержало его, и он остался.
Так проходили дни, недели, месяцы. Он привык или смирился. Сумел разглядеть особую прелесть в нынешней жизни – простой, но такой настоящей. Практически не видя людей, перестал зависеть от чужого мнения, забыл о скандалах, интригах, подлости. С усмешкой вспоминал то время, когда интересовался биржевыми котировками, ценами на нефть и ситуацией в Персидском заливе. Сейчас его больше интересовала метеорологическая сводка и порядок на вверенной ему территории. За последним он следил особенно рьяно, не допуская разгула браконьеров. Начальство несколько раз «мягко» намекало, что некоторым людям можно позволить охотиться в лесу для удовольствия, но он был слишком упрям, чтобы согласиться. Даже угрозы на него не действовали: сам ничего не боялся, потому что терять ему было нечего, да и кое-какие связи в Москве еще остались.
Со временем на него перестали обращать внимание. К местным, забредавшим из соседних деревень, он относился спокойно. С одной семьей даже сдружился, приносил им грибы и ягоды, взамен брал молоко, домашний хлеб, мясо. Лесного зверя и птицу не трогал. Как-то прицелился в глухаря, но понял, что не сможет нажать на курок.
Так и жил, пока однажды, ранней весной, не услышал во время очередного обхода, странный звук, похожий на плач. Пройдя метров пятьсот, под одной из разлапистых елей заметил человека. Он даже ущипнул себя, потом перекрестился, не веря своим глазам. На подушке из веток лежала девушка. Крошечная обнаженная фигурка свернулась калачиком, пытаясь сохранить последние остатки тепла. Ее кожа уже приобрела болезненно-серый оттенок, а с посиневших губ не срывались даже слабые стоны. Кто она? Откуда могла взяться здесь, в тайге в таком виде? Эти вопросы отошли на второй план, только жизнь имела значение.
Пробравшись под сень дерева, он присел на корточки, коснулся запястья и с облегчением ощутил еле уловимый пульс. Осторожно приподнял незнакомку и вытащил на свет. Снял куртку, укрыл, как мог, и нес на руках несколько километров до дома. Ни минуты не думал о том, что зря ввязался в эту историю. Девушка могла умереть от переохлаждения. Возможно, ее даже специально оставили так, но кому могло прийти в голову подобное, он не представлял. Уложил ее на единственную кровать, закутал в одеяло так, что наружу выглядывал только кончик чуть вздернутого носа, накрыл сверху дубленкой. Растопил жарче печь, поставил чайник в крошечной кухне, отделенной от комнаты деревянной перегородкой.
Едва очнувшись, девушка попросила пить. От горячего она отказалась, и он поил ее с ложечки чаем с земляникой.
– Зверобоя бы сейчас да с кипрейным медом, – промолвила незнакомка. Голос звонкий, чистый, как лесной ручей, разрушил тишину дома. – Принесешь?
– Принесу, – неожиданно согласился он. Сам уже раздумывал, найдется ли у Дудиных или кого-то еще в деревне мед по весне.
– Спасибо, – улыбнулась она так нежно, будто теплое ласковое солнце коснулось его своим лучом.
– Как тебя зовут, чудо лесное? – наконец, смог он спросить.
– Лелей можешь звать. Баню затопишь?
– Теперь уже поздно. Скоро совсем стемнеет. Банника не боишься? – пошутил он.
– Меня он не тронет. Добро, до завтра оставь.
Промолвила, снова спряталась под одеяло и почти сразу уснула.
Он почти не сомкнул глаз этой ночью, устроившись на полу на старом матрасе, укрывшись той самой дубленкой, которую вернула ему девушка. Не тревожить же гостью! Сон не шел. Стоило только чуть задремать, как вспоминались ее колдовские сине-зеленые глаза, лукаво изогнутые в улыбке губы, золотисто-русые волосы. Странная она: слишком быстро очнулась и пришла в себя, будто не ее, почти окоченевшую от холода, он принес несколько часов назад. Речь ее тоже показалась ему непривычной – не московская и не сибирская, будто бы не из XX в., а откуда-то из глубокой старины она пришла.
Утром, как и обещал, натопил печь, оставил ей новое полотенце, чистые штаны и рубашку, свитер, ботинки и уехал в поселок на старой «Ниве». За те несколько часов, что не был дома, казалось, с ума сойдет, если, вернувшись, не найдет ее. Ничего, кроме имени, не знал, но всю дорогу думал только о ней. Обидеть ее никто не мог. К нему мало кто приезжал, кроме начальника лесного хозяйства раз в полгода, звери тоже не подходили близко, но беспокойство разъедало душу. По дороге заехал в деревню, спросил что-нибудь от простуды. Отзывчивая Мария Семеновна дала ему с собой не только мед, но и малиновое варенье, и даже сбор каких-то трав.
Едва подъехал, достал из машины покупки и сразу бросился в дом, только там не было и намека на вчерашнюю гостью. Постель была аккуратно застелена, посуда стояла на месте. В остывшей бане тоже никого не оказалось. Неужели приснилась, привиделась она ему? Он давно не пил ничего крепче чая, не жаловался на память. Женщины у него тоже давно не было, но он не пятнадцатилетний мальчишка, у которого гормоны вместо мозгов. Произошедшее никак не укладывалось в голове.
Он сел на лавку, закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями, но все никак не мог прийти в себя. Что было в этой незнакомке такого, что он, едва ее зная, уже сходил с ума? Совсем девчонка – около двадцати лет, а ему почти в два раза больше. Маленькая, худенькая, глаза как омуты, руки тонкие, кожа будто прозрачная: каждая венка видна, но никак не мог выбросить ее из головы. Ходил в тайгу, искал, звал ее, но все без толку. Вернулся домой совсем без сил. Согрел воды, наскоро ополоснулся и отправился готовить ужин. Весь день не ел, аппетита не было, но нужно было чем-то занять руки, чтобы выбросить незнакомку из головы.
Задумался и не услышал, как скрипнула дверь. Не заметил, как легкая тень метнулась из сеней в дом, только почувствовал чужое присутствие.
– Скучал по мне, Никита?
Он не поверил, повернулся и увидел Лелю в том самом платье, которое он купил ей сегодня. Будто какой-то колдовской силой тянуло его к ней. Не удержался, сгреб ее в охапку, прижал к себе. Уткнулся носом в распущенные волосы, пахнувшие травами. Она не сопротивлялась, сама обвила его шею руками. Он уже ни о чем не мог думать, кроме нее. Целовал исступленно, жадно губы, шею, плечи, ласкал податливое, льнущее к нему тело, упивался ее запахом. Лишь на миг замер, боясь спугнуть ее, причинить лишнюю боль, ничего не зная о ней. Только она сама подалась ему навстречу, приняла его, обнимая ногами. Так и уснула у него на груди, не сказав ни слова.
– Кто же ты, Леля? – спросил он снова, едва рассвело.
– Лесная царевна, сам сказал! – ответила она, смеясь. Встала, потянулась, совсем не стесняясь свой наготы, достала из рюкзака банку с медом. Легко открыла двойную крышку, пальцем зачерпнула янтарное лакомство, съела и снова улыбнулась.
– Не обманул, – промолвила мечтательно. – Честный ты, Никита, благородный. Потому и приглянулся мне.
Леля осталась жить у него. Несмотря на все попытки мужчины разузнать что-нибудь о ней, ничего не смог. Даже спрашивал у участкового, не пропадали ли люди в последнее время, но ничего подобного не было. Девушка оставалась для него загадкой, и он смирился с тем, что на все его вопросы она лишь улыбалась, а, если настаивал, целовала его. Никаких мыслей не осталось в его голове, лишь желание быть рядом, любить, защищать странную хрупкую девушку.
Она не переставала удивлять его. Ходила в тонком хлопковом сарафане и босоножках, несмотря на морозы до минус пятнадцати градусов. На генератор электричества смотрела, будто впервые видела, как и на газовую плиту. Совершенно не умела готовить, а к еде присматривалась и принюхивалась так, будто видела ее впервые. Зато в травах разбиралась так, словно всю жизнь только этим и занималась. Собирала их в плетеную корзину всякий раз, когда отправлялась с ним в тайгу. Потом сушила, завязав в пучки и развесив под потолком в сенях и в доме, только подписать просила мужчину.
– Неужели писать не умеешь? – спросил он, под диктовку записывая названия.
Леля брала у него разноцветные листочки и прикрепляла их к пучкам трав.
– Я грамоту знаю, только ты не поймешь. Травы береги, они зимой тебе пригодятся. Едва рюен наступит, как выпадет снег и больше уже до березеня не растает.
– О чем ты? Не понял.
– Вроде бы взрослый муж, сильный, заботливый, а простых вещей не знаешь.
Снова улыбнулась и ничего не объяснила, чмокнула в щеку и ушла на крыльцо слушать птиц.
Эта ночь накануне лета была особенной. До рассвета оба не сомкнули глаз. Леля дарила ему ласки без счету, целовала нежно, отдавалась во власть его сильных рук с загрубевшими от работы ладонями. Он любил ее, как в последний раз.
Едва забрезжил рассвет, Леля встала. Надела одно из тех платьев, что он привез ей, разбудила мужчину. Гладя по волосам, сказала:
– Я должна уйти, и так слишком задержалась с тобой. Вернусь по весне, если будешь ждать.
Он спросонья мало что понял, только в сердце вдруг стало больно. Протянутая рука встретила лишь пустоту. Девушка исчезла. Он как был, нагой, выскочил на улицу, снова звал ее, как в первый день, но ему отвечали лишь птицы звонкими трелями.
Поиски вновь не увенчались успехом. Она словно сквозь землю провалилась.
Он думал, что сойдет с ума без нее. В каждой девушке в деревне и поселке видел ее. Лишь полгода спустя смирился, взял себя в руки. Кое-как пережил зиму, а весной, едва солнце пригрело настолько, что весело заиграла капель, Леля вернулась. Вышла из леса, будто только накануне покинула его дом. Она словно парила над землей, а длинное воздушное платье не касалось подтаявшего снега. Леля подошла вплотную к мужчине, положила руки ему на грудь. Смотрела в его глаза с такой тоской и надеждой, будто ожидала услышать приговор.
– Знаешь же, что люблю! Не могу без тебя, будто и не живу вовсе, – признался он.
– Милый мой, любый, желанный, – шептала она той же ночью. – Не будь тебя, не знала бы радости! Свет белый без тебя не мил!
Утром снова становилась смешливой, шутила, подначивала его, знала, что ни словом, ни делом не обидит ее.
– Кто же ты, Леля? – снова спрашивал, не надеясь на ответ.
– Лесная дева, внучка лешего. Родители в лесу забыли, а он меня воспитал, как родную. Только к людям обратно не пускал, сказал, что от вас все зло. А мне любопытно было на вас посмотреть, только прав дедушка: злые вы, жесткие. Зверя просто так губите, птицу, рыбу. Землю поганите. Все вам мало, ничего, кроме злата, каменьев самоцветных да каменного масла не нужно.
Он только качал головой, не понимая, в шутку или всерьез она говорила.
Снова было три месяца счастья: дни – бесконечные прогулки по тайге, сбор первых трав, цветочных почек и ночи, полные любви и неги. Только в конце мая Леля опять ушла, несмотря на все его просьбы остаться.
Сейчас он снова задумался о том, не привиделось ли ему все это? Кем она была? Почему так таинственно исчезала, едва на смену весне приходило лето? Что нашла в нем? Конечно, он всегда пользовался вниманием женщин, но тогда был еще и богат, влиятелен, а здесь превратился в простого лесника, который год от года становился все старше. Леля же совершенно не менялась, оставаясь внешне все той же девчонкой, найденной им холодным мартовским днем в лесу. Только в глазах ее он порой замечал тоску, но она никогда не жаловалась. Иногда ему казалось, что Леля даже не была человеком, хотя внешне ничем не отличалась от других женщин, И желания, и потребности у нее были те же, одно лишь отличало ее – она никогда его ни о чем не просила. Ей не нужны были подарки, только его внимание. Он любил ее до безумия, до изнеможения, жил ею и умирал без нее. До сих пор это была скорее метафора, но сегодня он чувствовал, что все будет иначе.
Сердце ранит твоя милость, как стрела над тетивою;
Ты платишь – за песню луною, как иные платят монетой,
Я отдал бы все, чтобы быть с тобою, но, может, тебя и на
свете нету…
«Королевна», группа «Мельница»
За окном цвела весна. Нет, до цветения деревьев было, конечно, еще далеко, только март наступил. Тем не менее, весна ощущалась во всем: в звонких трелях пеночки-веснички, в гулких ударах дятла по стволу старого орешника, в неугомонном стрекоте сорок. Снег еще не растаял в лесу, но был уже рыхлым, ноздреватым, хотя и удивительно чистым. Если бы не тонкая цепочка следов полевки, шишки, опустошенные белкой и сброшенные вниз за ненадобностью, густая россыпь еловых игл, снег казался бы свежим, только что выпавшим. Ледяная вода пробивавшего из-под корней ольхи родника смывала его понемногу, превращаясь в бурный ручей, увлекая за собой те самые шишки, веточки, желуди и прочую мелочь.
Он стоял на крыльце небольшого лесного дома, курил сигарету, не чувствуя вкуса, и будучи не в силах избавиться от этой привычки. Он знал, что жить ему осталось недолго, потому не беспокоился о таких мелочах. Прислонившись спиной к прохладному, еще не прогретому на солнце деревянному срубу до рези в глазах вглядывался в даль. Прислушивался, пытаясь различить в весенней разноголосице шум ее шагом. Глупо было надеяться, что она придет проститься с ним. Прошло уже столько времени, а она не спешила появиться. Все же он надеялся, как надеялся каждый год, когда она появлялась на опушке леса, едва только зима нехотя уступала место весне, и оставалась с ним до лета. Эти три месяца были тем временем, когда он по-настоящему жил. Остальное время лишь существовал: просыпался и засыпал, ел, читал, иногда слушал радио, чтобы совсем не одичать, не забыть человеческую речь, выполнял рутинную работу.
Когда-то все было иначе. Оставив за спиной шумный грязный город, предательство любимой женщины, высокооплачиваемую работу, перебрался сюда, в сибирскую глушь, на край обитаемого мира. Долго привыкал к отсутствию привычного комфорта, сотовой связи и интернета, необходимости колоть дрова и топить печь, самому ежедневно готовить еду, а не ждать, пока это сделает Карина, уже не любимая, больше не жена. Первое время постоянно рвался обратно, да и друзья, приезжая к нему, звали с собой, ужасались практически первобытным условиям, в которых он жил. Однажды он почти поддался их уговорам, но что-то в последний момент удержало его, и он остался.
Так проходили дни, недели, месяцы. Он привык или смирился. Сумел разглядеть особую прелесть в нынешней жизни – простой, но такой настоящей. Практически не видя людей, перестал зависеть от чужого мнения, забыл о скандалах, интригах, подлости. С усмешкой вспоминал то время, когда интересовался биржевыми котировками, ценами на нефть и ситуацией в Персидском заливе. Сейчас его больше интересовала метеорологическая сводка и порядок на вверенной ему территории. За последним он следил особенно рьяно, не допуская разгула браконьеров. Начальство несколько раз «мягко» намекало, что некоторым людям можно позволить охотиться в лесу для удовольствия, но он был слишком упрям, чтобы согласиться. Даже угрозы на него не действовали: сам ничего не боялся, потому что терять ему было нечего, да и кое-какие связи в Москве еще остались.
Со временем на него перестали обращать внимание. К местным, забредавшим из соседних деревень, он относился спокойно. С одной семьей даже сдружился, приносил им грибы и ягоды, взамен брал молоко, домашний хлеб, мясо. Лесного зверя и птицу не трогал. Как-то прицелился в глухаря, но понял, что не сможет нажать на курок.
Так и жил, пока однажды, ранней весной, не услышал во время очередного обхода, странный звук, похожий на плач. Пройдя метров пятьсот, под одной из разлапистых елей заметил человека. Он даже ущипнул себя, потом перекрестился, не веря своим глазам. На подушке из веток лежала девушка. Крошечная обнаженная фигурка свернулась калачиком, пытаясь сохранить последние остатки тепла. Ее кожа уже приобрела болезненно-серый оттенок, а с посиневших губ не срывались даже слабые стоны. Кто она? Откуда могла взяться здесь, в тайге в таком виде? Эти вопросы отошли на второй план, только жизнь имела значение.
Пробравшись под сень дерева, он присел на корточки, коснулся запястья и с облегчением ощутил еле уловимый пульс. Осторожно приподнял незнакомку и вытащил на свет. Снял куртку, укрыл, как мог, и нес на руках несколько километров до дома. Ни минуты не думал о том, что зря ввязался в эту историю. Девушка могла умереть от переохлаждения. Возможно, ее даже специально оставили так, но кому могло прийти в голову подобное, он не представлял. Уложил ее на единственную кровать, закутал в одеяло так, что наружу выглядывал только кончик чуть вздернутого носа, накрыл сверху дубленкой. Растопил жарче печь, поставил чайник в крошечной кухне, отделенной от комнаты деревянной перегородкой.
Едва очнувшись, девушка попросила пить. От горячего она отказалась, и он поил ее с ложечки чаем с земляникой.
– Зверобоя бы сейчас да с кипрейным медом, – промолвила незнакомка. Голос звонкий, чистый, как лесной ручей, разрушил тишину дома. – Принесешь?
– Принесу, – неожиданно согласился он. Сам уже раздумывал, найдется ли у Дудиных или кого-то еще в деревне мед по весне.
– Спасибо, – улыбнулась она так нежно, будто теплое ласковое солнце коснулось его своим лучом.
– Как тебя зовут, чудо лесное? – наконец, смог он спросить.
– Лелей можешь звать. Баню затопишь?
– Теперь уже поздно. Скоро совсем стемнеет. Банника не боишься? – пошутил он.
– Меня он не тронет. Добро, до завтра оставь.
Промолвила, снова спряталась под одеяло и почти сразу уснула.
Он почти не сомкнул глаз этой ночью, устроившись на полу на старом матрасе, укрывшись той самой дубленкой, которую вернула ему девушка. Не тревожить же гостью! Сон не шел. Стоило только чуть задремать, как вспоминались ее колдовские сине-зеленые глаза, лукаво изогнутые в улыбке губы, золотисто-русые волосы. Странная она: слишком быстро очнулась и пришла в себя, будто не ее, почти окоченевшую от холода, он принес несколько часов назад. Речь ее тоже показалась ему непривычной – не московская и не сибирская, будто бы не из XX в., а откуда-то из глубокой старины она пришла.
Утром, как и обещал, натопил печь, оставил ей новое полотенце, чистые штаны и рубашку, свитер, ботинки и уехал в поселок на старой «Ниве». За те несколько часов, что не был дома, казалось, с ума сойдет, если, вернувшись, не найдет ее. Ничего, кроме имени, не знал, но всю дорогу думал только о ней. Обидеть ее никто не мог. К нему мало кто приезжал, кроме начальника лесного хозяйства раз в полгода, звери тоже не подходили близко, но беспокойство разъедало душу. По дороге заехал в деревню, спросил что-нибудь от простуды. Отзывчивая Мария Семеновна дала ему с собой не только мед, но и малиновое варенье, и даже сбор каких-то трав.
Едва подъехал, достал из машины покупки и сразу бросился в дом, только там не было и намека на вчерашнюю гостью. Постель была аккуратно застелена, посуда стояла на месте. В остывшей бане тоже никого не оказалось. Неужели приснилась, привиделась она ему? Он давно не пил ничего крепче чая, не жаловался на память. Женщины у него тоже давно не было, но он не пятнадцатилетний мальчишка, у которого гормоны вместо мозгов. Произошедшее никак не укладывалось в голове.
Он сел на лавку, закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями, но все никак не мог прийти в себя. Что было в этой незнакомке такого, что он, едва ее зная, уже сходил с ума? Совсем девчонка – около двадцати лет, а ему почти в два раза больше. Маленькая, худенькая, глаза как омуты, руки тонкие, кожа будто прозрачная: каждая венка видна, но никак не мог выбросить ее из головы. Ходил в тайгу, искал, звал ее, но все без толку. Вернулся домой совсем без сил. Согрел воды, наскоро ополоснулся и отправился готовить ужин. Весь день не ел, аппетита не было, но нужно было чем-то занять руки, чтобы выбросить незнакомку из головы.
Задумался и не услышал, как скрипнула дверь. Не заметил, как легкая тень метнулась из сеней в дом, только почувствовал чужое присутствие.
– Скучал по мне, Никита?
Он не поверил, повернулся и увидел Лелю в том самом платье, которое он купил ей сегодня. Будто какой-то колдовской силой тянуло его к ней. Не удержался, сгреб ее в охапку, прижал к себе. Уткнулся носом в распущенные волосы, пахнувшие травами. Она не сопротивлялась, сама обвила его шею руками. Он уже ни о чем не мог думать, кроме нее. Целовал исступленно, жадно губы, шею, плечи, ласкал податливое, льнущее к нему тело, упивался ее запахом. Лишь на миг замер, боясь спугнуть ее, причинить лишнюю боль, ничего не зная о ней. Только она сама подалась ему навстречу, приняла его, обнимая ногами. Так и уснула у него на груди, не сказав ни слова.
– Кто же ты, Леля? – спросил он снова, едва рассвело.
– Лесная царевна, сам сказал! – ответила она, смеясь. Встала, потянулась, совсем не стесняясь свой наготы, достала из рюкзака банку с медом. Легко открыла двойную крышку, пальцем зачерпнула янтарное лакомство, съела и снова улыбнулась.
– Не обманул, – промолвила мечтательно. – Честный ты, Никита, благородный. Потому и приглянулся мне.
Леля осталась жить у него. Несмотря на все попытки мужчины разузнать что-нибудь о ней, ничего не смог. Даже спрашивал у участкового, не пропадали ли люди в последнее время, но ничего подобного не было. Девушка оставалась для него загадкой, и он смирился с тем, что на все его вопросы она лишь улыбалась, а, если настаивал, целовала его. Никаких мыслей не осталось в его голове, лишь желание быть рядом, любить, защищать странную хрупкую девушку.
Она не переставала удивлять его. Ходила в тонком хлопковом сарафане и босоножках, несмотря на морозы до минус пятнадцати градусов. На генератор электричества смотрела, будто впервые видела, как и на газовую плиту. Совершенно не умела готовить, а к еде присматривалась и принюхивалась так, будто видела ее впервые. Зато в травах разбиралась так, словно всю жизнь только этим и занималась. Собирала их в плетеную корзину всякий раз, когда отправлялась с ним в тайгу. Потом сушила, завязав в пучки и развесив под потолком в сенях и в доме, только подписать просила мужчину.
– Неужели писать не умеешь? – спросил он, под диктовку записывая названия.
Леля брала у него разноцветные листочки и прикрепляла их к пучкам трав.
– Я грамоту знаю, только ты не поймешь. Травы береги, они зимой тебе пригодятся. Едва рюен наступит, как выпадет снег и больше уже до березеня не растает.
– О чем ты? Не понял.
– Вроде бы взрослый муж, сильный, заботливый, а простых вещей не знаешь.
Снова улыбнулась и ничего не объяснила, чмокнула в щеку и ушла на крыльцо слушать птиц.
Эта ночь накануне лета была особенной. До рассвета оба не сомкнули глаз. Леля дарила ему ласки без счету, целовала нежно, отдавалась во власть его сильных рук с загрубевшими от работы ладонями. Он любил ее, как в последний раз.
Едва забрезжил рассвет, Леля встала. Надела одно из тех платьев, что он привез ей, разбудила мужчину. Гладя по волосам, сказала:
– Я должна уйти, и так слишком задержалась с тобой. Вернусь по весне, если будешь ждать.
Он спросонья мало что понял, только в сердце вдруг стало больно. Протянутая рука встретила лишь пустоту. Девушка исчезла. Он как был, нагой, выскочил на улицу, снова звал ее, как в первый день, но ему отвечали лишь птицы звонкими трелями.
Поиски вновь не увенчались успехом. Она словно сквозь землю провалилась.
Он думал, что сойдет с ума без нее. В каждой девушке в деревне и поселке видел ее. Лишь полгода спустя смирился, взял себя в руки. Кое-как пережил зиму, а весной, едва солнце пригрело настолько, что весело заиграла капель, Леля вернулась. Вышла из леса, будто только накануне покинула его дом. Она словно парила над землей, а длинное воздушное платье не касалось подтаявшего снега. Леля подошла вплотную к мужчине, положила руки ему на грудь. Смотрела в его глаза с такой тоской и надеждой, будто ожидала услышать приговор.
– Знаешь же, что люблю! Не могу без тебя, будто и не живу вовсе, – признался он.
– Милый мой, любый, желанный, – шептала она той же ночью. – Не будь тебя, не знала бы радости! Свет белый без тебя не мил!
Утром снова становилась смешливой, шутила, подначивала его, знала, что ни словом, ни делом не обидит ее.
– Кто же ты, Леля? – снова спрашивал, не надеясь на ответ.
– Лесная дева, внучка лешего. Родители в лесу забыли, а он меня воспитал, как родную. Только к людям обратно не пускал, сказал, что от вас все зло. А мне любопытно было на вас посмотреть, только прав дедушка: злые вы, жесткие. Зверя просто так губите, птицу, рыбу. Землю поганите. Все вам мало, ничего, кроме злата, каменьев самоцветных да каменного масла не нужно.
Он только качал головой, не понимая, в шутку или всерьез она говорила.
Снова было три месяца счастья: дни – бесконечные прогулки по тайге, сбор первых трав, цветочных почек и ночи, полные любви и неги. Только в конце мая Леля опять ушла, несмотря на все его просьбы остаться.
Сейчас он снова задумался о том, не привиделось ли ему все это? Кем она была? Почему так таинственно исчезала, едва на смену весне приходило лето? Что нашла в нем? Конечно, он всегда пользовался вниманием женщин, но тогда был еще и богат, влиятелен, а здесь превратился в простого лесника, который год от года становился все старше. Леля же совершенно не менялась, оставаясь внешне все той же девчонкой, найденной им холодным мартовским днем в лесу. Только в глазах ее он порой замечал тоску, но она никогда не жаловалась. Иногда ему казалось, что Леля даже не была человеком, хотя внешне ничем не отличалась от других женщин, И желания, и потребности у нее были те же, одно лишь отличало ее – она никогда его ни о чем не просила. Ей не нужны были подарки, только его внимание. Он любил ее до безумия, до изнеможения, жил ею и умирал без нее. До сих пор это была скорее метафора, но сегодня он чувствовал, что все будет иначе.
