— Не надобно ей уже слово заветное, — ответила Карга. — Поздно его уж говорить.
Подкосились у кузнеца ноги сильные, упал он на колени и зарыдал. Опоздал, не успел любимой помочь! Незачем больше спешить, осталось только сердце разорвать!
— Что кручинишься, добрый молодец? — спросила Карга. — Али не знаешь, что беда твой дом стороной обошла? Глянь в зеркальце, что Горафена тебе подарила.
Достал кузнец подарок заговорённый и сказал:
— Катись-катись яблочко по серебряному блюдечку, покажи мне то, что душа просит!
И показало блюдечко Дарию-красавицу. Стоит молодушка у ворот, жива-здорова, на дорогу печально смотрит.
— Ждёт тебя, все глаза проглядела, — сказала Карга ласково. — Ступай домой, кузнец Данила, витязь бесстрашный с богом на плечах! Не убоишься боле от страха нощного, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме переходящия. Не придёт к тебе зло и рана не приблизится к телесе твоему.
Сказала так и протянула Даниле свиток заветный — от богов подарок особый, со словом божьим. Навеки вечные оберегом заговорённый.
Поблагодарил кузнец Каргу Ягу, вскочил на коня верного и поскакал домой скоро — к жене любимой, Дарии ненаглядной!
— А теперь спать!
Баба Оля поправила одеяло, поцеловала дремавшую внучку в щёчку и погасила лампу. А сама вышла из комнаты, дверь за собой тихонечко прикрыла. Ночь вступила в полные права, пора было в лес идти, владенья проверять. Времена меняются, меняются боги и вера. Да только природа знай себе, живёт своей жизнью, и стерегут её старые Карги, бережно хранят свои секреты, искусно превращая прожитые давно истории в старинные сказки.
Макошь. Любовь Всемогущая
Сегодня Варе было очень грустно. Скоро Новый год, а родители все ссорятся. Мама и папа молча, довезли Варю до бабушки Оли, сердито выгрузили из машины вещи. Папа помог занести сумки в дом и засобирался обратно в город. Этот Новый год наступит для Вари без папы, а может, и все остальные праздники так же пройдут без него.
Во дворе у бабушки уже наряжена красивая живая ель, весело сверкают снежинки на пушистых лапах, ярко переливаются на солнце рукодельные игрушки. Так нарядно, а радости нет.
— Серёжа, зайди на минутку! — позвала баба Оля. — Помоги стол на кухне переставить.
Варя увидела, как папа зашёл в дом, плотно прикрыв за собой дверь, прогоняя мороз и стужу. И тут же зашумело, застонало за стенами старой избы, да так, что бревна затрещали от натуги, справляясь с диким вихрем, внезапно налетевшим на маленький домик в лесу.
И пока папа двигал тяжёлый дубовый стол, дом замело высокими сугробами, а на улице яркое зимнее утро вмиг превратилось в неспокойный серый день. Метель выла так громко, что гудела крыша!
— Ничего себе! — Сергей выглянул в окно и, не увидев под сугробами свою машину, тихонько присвистнул. — Только что ничего не было…
— Метель, — ответила спокойно баба Оля, налила травяного чаю и пригласила всех за стол. А сама подбросила дров в печь и села вязать. — Ты, Серёжа, в такую метель никуда не уедешь. Посиди пока с нами. А как утихнет вьюга, так уйдёшь
— Меня в городе ждут, — недовольно ответил Сергей.
— Ничего. Успеешь. И ты, Лада, садись. Садись, дочка. В ногах правды нет. Пейте чай. Я ватрушек напекла. Устали, небось, проголодались с дороги?
Сергей и Лада сели по разные стороны стола, а Варя устроилась ближе к бабушке с большой кружкой чая и вкуснейшей ватрушкой.
— Расскажи сказку, бабуль!
— Конечно расскажу, милая! В такую метель ничего лучше чая с ватрушками и бабушкиной сказки не бывает!
Давным-давно это было. Стояла тогда на берегу реки Итиль, что сегодня Волгою зовётся, крепость Муром, которую ныне Муромским городком называют, что на Самарской луке у села Валы расположен. Была та крепость великой защитой, крепкой границей от лиходеев и супостатов. Жил там народ добрый и честный, мастерством своим славился. Раз в год съезжались в Муром лучшие ремесленники со всей Руси-Матушки на весеннюю ярмарку. Вот где диву даваться можно было с утра и до вечера! Тут тебе и латы крепкие, и горшки цветастые, и ткани расписные. Серебро и злато в нарядную оправу наряжено. Живность холёная, откормленная в загонах дожидается. Много всего люд добрый на ярмарку ту свозил. Всех крепость Муром к себе принимала, всем гостям кров и пищу давала.
Сторожили покой честного люда стражи, могучие дружинники. Боялись стражей лиходеи и супостаты и ненавидели люто — не давали поживиться разбойной братии на таком богатом торжище.
Жила в этой крепости семья одна — Иван и Любава.
Любава мастерицей была, что говорят, от Бога. Такое полотно ткала, такие узоры на ткани вышивала, что покупали её товар для самого князя! А Иван на стенах крепости стражу нёс. На хорошем счету у воеводы был. Жили они не тужили, лад в семье хранили. Души друг в дружке не чаяли.
Все бы хорошо, да только невзлюбила молодых Марфа-горшечница. Уж в годах баба, а семьи всё нет. Целыми днями сидит, горшки лепит, счастья ждёт, да никто на неё не заглядывается. Больно уж норов тяжёл, больно злобы в её взоре много. Увидит Марфа Ивана и Любаву вместе и ядом исходит, завистью чёрной покрывается. Тогда горшки у неё неказистые получаются. Торга нет, голод на пороге топчется.
Решила Марфа пару ненавистную разбить, молодых рассорить. Авось, успокоится тогда её сердце чёрное, и жизнь наладится. А коли повезёт — Иван бросит свою зазнобу и к Марфе придёт!
Задумано — сделано. Вылепила Марфа из глины заговорённой горшок. Насыпала туда земли с кладбища, слова заветные, что у заезжей колдуньи узнала, нашептала и посадила в горшок аглаонему — цветок редкостный, что горе и разлуку в дом приносит. В крепости таких цветов не было — Марфа за ним в леса заповедные ходила, седмицу в пути провела, но для дела тёмного ни сил, ни времени не пожалела.
Принялась аглаонема на заговорённой кладбищенской земле, силой налилась. Вот тогда и принесла Марфа Любаве цветок. Вроде как в подарок.
Не почуяла молодица злого умысла, с поклоном приняла диковинку, на окно у самого ложа брачного поставила.
С того времени лад из молодой семьи ушёл. Злоба и ненависть поселились в любящих сердцах.
Стал Иван Любаву без повода ругать, стали молодые ссориться, гневиться, да так, что вся округа по душенькам их пересуды вела. А Марфа-горшечница радовалась тихонько и всё ждала, когда чужая любовь, что она погубила, в её двери постучится.
Не стало в молодой семье покоя. Горе пришло в их дом. Любава, случилось, так в гнев вошла, что сорвала с пальца кольцо обручальное и выбросила во дворе, а сама всеми днями полотно ткать принялась. Иван же день и ночь в дозоре проводить стал.
Неделя прошла, другая, а Марфа всё никак не успокоится. Не приносит ей счастья разбитая семья. Не идёт к ней Иван. Пуще прежнего разошлась злая баба — решила Ивана со свету сжить, чтобы горе разбитой семьи ярче её злосчастия горело!
Задумано — сделано. Подвязала Марфа лиходеев Ярилко и Блуда, что за крепостью Муромской схрон разбойничий устроили, извести стражника Ивана. Зелье особое, колдуном чёрным сваренное, для него припасла. Не простой наговор какой на сглаз, а самое что ни есть колдовское варево слуге Тьмы заказала. Такое сильное, что пришлось Марфе три пальца с правой ноги отдать!
А лиходеи и рады стараться — уж больно зорок глаз дружинника Ивана — не проскочишь мимо него, уж больно крепка рука стражника — так наваляет, мало не покажется! Нету из-за него ходу лиходеям в крепость Муромскую, нет наживы и не привидится.
Вот пришли Ярилко и Блуд к стенам крепости и стали на ярмарку проситься. Да только знала дружина, почём их зуд на Муром. Вышел Иван лиходеев вон погнать, а Блуд достал зелье поганое, да в него и бросил.
Взревел вдруг витязь могучий страшно и рухнул на сыру землю. А как упал — так вмиг обратился в лебедя белого. А там, где на пальце кольцо обручальное носил, проступило на крылышке пятно золотистое.
Взмахнул лебедь белый крылами и взмыл в небеса, только его и видели.
И пока колдовство силу набирало, сумели Ярилко и Блуд под шумок сбежать.
Подглядела Марфа за страшным превращением и поспешила первой Любаве новость рассказать. Поглядеть хотела, что молодица после таких вестей делать будет.
Встретила Любава Марфу на пороге. Выслушала молча, и так же без единого слова дверь перед ней закрыла. А через мгновение разнеслись по округе рыдания горькие и стоны скорбные. Да такие, что замолчали птицы певчие, а с яблонь цветущих посыпались лепестки нежные. Усмехнулась Марфа жестоко и с победой домой пошла.
День проходит, другой проходит, стонет молодица, по мужу тоскуя. Каждый день у стен крепости стоит, суженого своего в лебединой ипостаси увидеть хочет. Да не прилетает лебедь белый к крепости, не ищет Любавушку.
Жалеют люди девицу, а помочь ей некому.
На третий день увидала Любава странницу. Как та у крепостных ворот оказалась — неизвестно, да только сразу к Любаве направилась.
— Слыхала я, — говорит, — о твоём горе, милая. Вот, пришла совет дать, где можно лебедей поискать.
— Где же? — загорелась молодица. — Скажи, не томи!
— А на пруду, что за крепостью. Много их на воде собирается. Глядишь, и твой суженый там окажется.
— Отродясь лебедей на нашем пруду не было, — удивилась Любава.
— А ты, поди, — говорит странница. — Погляди.
Поклонилась девушка страннице в ноги и побежала что есть духу к пруду.
Издали увидала молодица стаю белых лебедей. Подошла осторожно, за плакучей ивой спряталась и стала суженого высматривать. Того лебедя, у которого на крылышке пятнышко золотистое. Долго смотрела Любава на стаю, уж отчаялась, да вот, показался долгожданный лебедь! Особняком держится, искоса поглядывает, в камышах хоронится.
Обрадовалась Любава, что суженого своего отыскала, да только радость та быстро прошла. Как жить теперь ей, вдовою ставшей при живом-то муже? Как любимого вернуть, как зло колдовское исправить?
Долго думала Любава, долго слезы горькие на пруду лила. И решила помощи у Богини-Матери Макоши просить. Больше тоску девичью изливать было некому.
Встала Любава под ивою и взмолилась:
— Государыня Макошь-Матушка! Царица-Мать небесная, прошу, верни мне мужа моего Ивана, Долей суженого!
Долго стояла девушка под ивою плакучею, долго ответа ждала, да только не услышала её богиня, видать прогневалась. Отвадила Царицу Небесную от семьи молодой ругань пустая да обиды.
Ни с чем вернулась Любава в холодную избу. Ночку тёмную в слезах горьких утопила, а на утро упала на колени и стала кольцо обручальное, что в сердцах с пальца сняла да выбросила, искать. Долго искала, отчаялась было, да глядь — лежит колечко золотое в ямке у забора. Схватила его Любава и на палец тут же надела. А сама снова к пруду пошла. На любимого посмотреть.
Вот опять стоит она, на лебедя белого смотрит, а сердце того и гляди, из груди от тоски выпрыгнет. И снова взмолилась бедная девица. И снова Макошь в помощь позвала. И в этот раз осталась богиня к слезам девичьим глуха.
А тут странница знакомая на бережку сидит, крошки хлебные птицам белым в воду бросает. И не боятся её дикие лебеди. Покорно хлеб из воды ловят.
Поманила странница к себе Любаву и говорит:
— Вижу, любишь ты суженого своего, девица.
— Люблю, матушка, всем сердцем люблю! — ответила Любава. — Да только не уберегла я любовь свою. Имевши не ценила, а потерявши плачу!
— Знаю я твою долю женскую. Так и будешь по прудам бегать, да на лебедей глядеть?
— Что ж делать, — вздохнула горько Любава. — Видать, доля моя такая.
— А если подскажу я средство верное, от колдовства тёмного? Да только не спеши соглашаться, выслушай! Не лёгкое это дело, трудное. Колдовство на твоего мужа не простое наложено. Страшное, сильное! Сможешь все от начала до конца пройти, глядишь — и вернёшь себе мужа. А не сумеешь — так одна и останешься.
— На все согласна, матушка! — запричитала Любава. — Говори, что делать надобно!
Тут встала странница, встрепенулась и обратилась в Царицу Небесную. Стоит перед Любавой сама Макошь Богородица! Смотрит на неё и хмурится.
Догадалась девушка, отчего покровительница гневается. Вспомнила все ссоры и обиды, что в их семье случались и склонила голову виновато.
— Не винись! — заговорила Макошь грозно, так, что испугались лебеди и сорвались криком с пруда, улетели в небеса, под облака. — Навели на вас порчу чёрную, голубушка. Помни, что как только найдёт твой лебедь себе лебёдушку в стае, так навсегда забудет тебя! Уж тогда даже я не смогу тебе помочь. А пока борись за любовь одна, коли сил хватит. Сможет воля твоя отстоять супруга — падёт колдовство чёрное, ежели не сможет — быть твоему суженому лебедем белым навеки!
— Говори, Богородица, что от меня надобно! — взмолилась Любава. — Не отступлюсь, за двоих всё вынесу!
— Ну слушай! С этого дня ни слова не должно из уст твоих вырваться, ничего кроме хлеба чёрствого и воды ключевой во рту твоём быть не должно. И каждое утро будешь ты крепость Муромскую трижды на коленях обходить. Может, волею твоей и снимем мы колдовство чёрное. А может и нет. Тебе решать!
Поклонилась Любава Макоши до самой земли и пошла молча домой. Ни слова больше не проронила.
А лебеди белые вернулись на свой пруд. И тот, что с пятном золотистым на крылышке.
Только солнце озарило башню Муромскую, как вышла Любава за стены каменные, упала на колени и поползла кругом. Долог путь Любавы, труден. Крепость Муромская велика, четыре сотни десятин в себе носит, камнями да ямами за стенами усеяна, на коленях по-простому не обойдёшь.
Уж на первом круге завидели Муромцы Любаву. С вопросами подходили, поднять пытались, да только молчит Любава, не встаёт с уставших колен. На втором круге толпа за нею собралась. Кто жалеет, кто смеётся, кто слова нехорошие на её голову бросает, да только молчит Любава, знай себе ползёт на разбитых коленях. На третьем круге сбила молодица ноги в кровь, уж и сил нет больше двигаться, да только ползёт Любава. Слезы горькие глотает, а знай своё, ползёт и молчит.
Как кончился третий круг, так и упала девица без сил возле ворот крепости. Донесли люди добрые молодушку до дома. А она отлежалась, да к пруду пошла. На лебедя своего посмотреть — не нашёл ли тот себе лебёдушку, не позабыл ли навеки свою Любавушку? Видит — сидит себе лебедь с золотым пятнышком в самых камышах, прячется от стаи.
Вернулась Любава к себе в дом. Водички ключевой попила, краюшкой закусила и стала следующего дня дожидаться.
С первыми петухами поднялась девушка на больные ноги и сразу заприметила, как цветок диковинный, что соседка подарила, вянуть начал. Полила его Любава заботливо и снова пошла за крепость, ношу свою нести.
Не идут больные ноги, а она старается, шевелится, не склоняются разбитые колени, а она всё равно себя заставляет. Как прошла первый круг — не помнит. Слезы горькие от боли глаза застилают. Люд добрый, любопытный, рядом трётся. А Любава ползёт, терпит, что есть мочи старается. Не сломить боли молодой души, не разбить любовь к суженому немощи телесной! И снова на третьем круге упала Любава без чувств. И снова снесли люди добрые её до дома. А она отлежалась немного и к пруду поковыляла. На лебедя родного посмотреть.
Глядь — а он уж в камышах не сидит — по пруду плавает, приглядывается, шею длинную к лебедицам тянет.
Ужели не сможет Любава суженого вернуть? Ужели колдовство чёрное сильнее любви беззаветной окажется?
Подкосились у кузнеца ноги сильные, упал он на колени и зарыдал. Опоздал, не успел любимой помочь! Незачем больше спешить, осталось только сердце разорвать!
— Что кручинишься, добрый молодец? — спросила Карга. — Али не знаешь, что беда твой дом стороной обошла? Глянь в зеркальце, что Горафена тебе подарила.
Достал кузнец подарок заговорённый и сказал:
— Катись-катись яблочко по серебряному блюдечку, покажи мне то, что душа просит!
И показало блюдечко Дарию-красавицу. Стоит молодушка у ворот, жива-здорова, на дорогу печально смотрит.
— Ждёт тебя, все глаза проглядела, — сказала Карга ласково. — Ступай домой, кузнец Данила, витязь бесстрашный с богом на плечах! Не убоишься боле от страха нощного, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме переходящия. Не придёт к тебе зло и рана не приблизится к телесе твоему.
Сказала так и протянула Даниле свиток заветный — от богов подарок особый, со словом божьим. Навеки вечные оберегом заговорённый.
Поблагодарил кузнец Каргу Ягу, вскочил на коня верного и поскакал домой скоро — к жене любимой, Дарии ненаглядной!
— А теперь спать!
Баба Оля поправила одеяло, поцеловала дремавшую внучку в щёчку и погасила лампу. А сама вышла из комнаты, дверь за собой тихонечко прикрыла. Ночь вступила в полные права, пора было в лес идти, владенья проверять. Времена меняются, меняются боги и вера. Да только природа знай себе, живёт своей жизнью, и стерегут её старые Карги, бережно хранят свои секреты, искусно превращая прожитые давно истории в старинные сказки.
Макошь. Любовь Всемогущая
Сегодня Варе было очень грустно. Скоро Новый год, а родители все ссорятся. Мама и папа молча, довезли Варю до бабушки Оли, сердито выгрузили из машины вещи. Папа помог занести сумки в дом и засобирался обратно в город. Этот Новый год наступит для Вари без папы, а может, и все остальные праздники так же пройдут без него.
Во дворе у бабушки уже наряжена красивая живая ель, весело сверкают снежинки на пушистых лапах, ярко переливаются на солнце рукодельные игрушки. Так нарядно, а радости нет.
— Серёжа, зайди на минутку! — позвала баба Оля. — Помоги стол на кухне переставить.
Варя увидела, как папа зашёл в дом, плотно прикрыв за собой дверь, прогоняя мороз и стужу. И тут же зашумело, застонало за стенами старой избы, да так, что бревна затрещали от натуги, справляясь с диким вихрем, внезапно налетевшим на маленький домик в лесу.
И пока папа двигал тяжёлый дубовый стол, дом замело высокими сугробами, а на улице яркое зимнее утро вмиг превратилось в неспокойный серый день. Метель выла так громко, что гудела крыша!
— Ничего себе! — Сергей выглянул в окно и, не увидев под сугробами свою машину, тихонько присвистнул. — Только что ничего не было…
— Метель, — ответила спокойно баба Оля, налила травяного чаю и пригласила всех за стол. А сама подбросила дров в печь и села вязать. — Ты, Серёжа, в такую метель никуда не уедешь. Посиди пока с нами. А как утихнет вьюга, так уйдёшь
— Меня в городе ждут, — недовольно ответил Сергей.
— Ничего. Успеешь. И ты, Лада, садись. Садись, дочка. В ногах правды нет. Пейте чай. Я ватрушек напекла. Устали, небось, проголодались с дороги?
Сергей и Лада сели по разные стороны стола, а Варя устроилась ближе к бабушке с большой кружкой чая и вкуснейшей ватрушкой.
— Расскажи сказку, бабуль!
— Конечно расскажу, милая! В такую метель ничего лучше чая с ватрушками и бабушкиной сказки не бывает!
Давным-давно это было. Стояла тогда на берегу реки Итиль, что сегодня Волгою зовётся, крепость Муром, которую ныне Муромским городком называют, что на Самарской луке у села Валы расположен. Была та крепость великой защитой, крепкой границей от лиходеев и супостатов. Жил там народ добрый и честный, мастерством своим славился. Раз в год съезжались в Муром лучшие ремесленники со всей Руси-Матушки на весеннюю ярмарку. Вот где диву даваться можно было с утра и до вечера! Тут тебе и латы крепкие, и горшки цветастые, и ткани расписные. Серебро и злато в нарядную оправу наряжено. Живность холёная, откормленная в загонах дожидается. Много всего люд добрый на ярмарку ту свозил. Всех крепость Муром к себе принимала, всем гостям кров и пищу давала.
Сторожили покой честного люда стражи, могучие дружинники. Боялись стражей лиходеи и супостаты и ненавидели люто — не давали поживиться разбойной братии на таком богатом торжище.
Жила в этой крепости семья одна — Иван и Любава.
Любава мастерицей была, что говорят, от Бога. Такое полотно ткала, такие узоры на ткани вышивала, что покупали её товар для самого князя! А Иван на стенах крепости стражу нёс. На хорошем счету у воеводы был. Жили они не тужили, лад в семье хранили. Души друг в дружке не чаяли.
Все бы хорошо, да только невзлюбила молодых Марфа-горшечница. Уж в годах баба, а семьи всё нет. Целыми днями сидит, горшки лепит, счастья ждёт, да никто на неё не заглядывается. Больно уж норов тяжёл, больно злобы в её взоре много. Увидит Марфа Ивана и Любаву вместе и ядом исходит, завистью чёрной покрывается. Тогда горшки у неё неказистые получаются. Торга нет, голод на пороге топчется.
Решила Марфа пару ненавистную разбить, молодых рассорить. Авось, успокоится тогда её сердце чёрное, и жизнь наладится. А коли повезёт — Иван бросит свою зазнобу и к Марфе придёт!
Задумано — сделано. Вылепила Марфа из глины заговорённой горшок. Насыпала туда земли с кладбища, слова заветные, что у заезжей колдуньи узнала, нашептала и посадила в горшок аглаонему — цветок редкостный, что горе и разлуку в дом приносит. В крепости таких цветов не было — Марфа за ним в леса заповедные ходила, седмицу в пути провела, но для дела тёмного ни сил, ни времени не пожалела.
Принялась аглаонема на заговорённой кладбищенской земле, силой налилась. Вот тогда и принесла Марфа Любаве цветок. Вроде как в подарок.
Не почуяла молодица злого умысла, с поклоном приняла диковинку, на окно у самого ложа брачного поставила.
С того времени лад из молодой семьи ушёл. Злоба и ненависть поселились в любящих сердцах.
Стал Иван Любаву без повода ругать, стали молодые ссориться, гневиться, да так, что вся округа по душенькам их пересуды вела. А Марфа-горшечница радовалась тихонько и всё ждала, когда чужая любовь, что она погубила, в её двери постучится.
Не стало в молодой семье покоя. Горе пришло в их дом. Любава, случилось, так в гнев вошла, что сорвала с пальца кольцо обручальное и выбросила во дворе, а сама всеми днями полотно ткать принялась. Иван же день и ночь в дозоре проводить стал.
Неделя прошла, другая, а Марфа всё никак не успокоится. Не приносит ей счастья разбитая семья. Не идёт к ней Иван. Пуще прежнего разошлась злая баба — решила Ивана со свету сжить, чтобы горе разбитой семьи ярче её злосчастия горело!
Задумано — сделано. Подвязала Марфа лиходеев Ярилко и Блуда, что за крепостью Муромской схрон разбойничий устроили, извести стражника Ивана. Зелье особое, колдуном чёрным сваренное, для него припасла. Не простой наговор какой на сглаз, а самое что ни есть колдовское варево слуге Тьмы заказала. Такое сильное, что пришлось Марфе три пальца с правой ноги отдать!
А лиходеи и рады стараться — уж больно зорок глаз дружинника Ивана — не проскочишь мимо него, уж больно крепка рука стражника — так наваляет, мало не покажется! Нету из-за него ходу лиходеям в крепость Муромскую, нет наживы и не привидится.
Вот пришли Ярилко и Блуд к стенам крепости и стали на ярмарку проситься. Да только знала дружина, почём их зуд на Муром. Вышел Иван лиходеев вон погнать, а Блуд достал зелье поганое, да в него и бросил.
Взревел вдруг витязь могучий страшно и рухнул на сыру землю. А как упал — так вмиг обратился в лебедя белого. А там, где на пальце кольцо обручальное носил, проступило на крылышке пятно золотистое.
Взмахнул лебедь белый крылами и взмыл в небеса, только его и видели.
И пока колдовство силу набирало, сумели Ярилко и Блуд под шумок сбежать.
Подглядела Марфа за страшным превращением и поспешила первой Любаве новость рассказать. Поглядеть хотела, что молодица после таких вестей делать будет.
Встретила Любава Марфу на пороге. Выслушала молча, и так же без единого слова дверь перед ней закрыла. А через мгновение разнеслись по округе рыдания горькие и стоны скорбные. Да такие, что замолчали птицы певчие, а с яблонь цветущих посыпались лепестки нежные. Усмехнулась Марфа жестоко и с победой домой пошла.
День проходит, другой проходит, стонет молодица, по мужу тоскуя. Каждый день у стен крепости стоит, суженого своего в лебединой ипостаси увидеть хочет. Да не прилетает лебедь белый к крепости, не ищет Любавушку.
Жалеют люди девицу, а помочь ей некому.
На третий день увидала Любава странницу. Как та у крепостных ворот оказалась — неизвестно, да только сразу к Любаве направилась.
— Слыхала я, — говорит, — о твоём горе, милая. Вот, пришла совет дать, где можно лебедей поискать.
— Где же? — загорелась молодица. — Скажи, не томи!
— А на пруду, что за крепостью. Много их на воде собирается. Глядишь, и твой суженый там окажется.
— Отродясь лебедей на нашем пруду не было, — удивилась Любава.
— А ты, поди, — говорит странница. — Погляди.
Поклонилась девушка страннице в ноги и побежала что есть духу к пруду.
Издали увидала молодица стаю белых лебедей. Подошла осторожно, за плакучей ивой спряталась и стала суженого высматривать. Того лебедя, у которого на крылышке пятнышко золотистое. Долго смотрела Любава на стаю, уж отчаялась, да вот, показался долгожданный лебедь! Особняком держится, искоса поглядывает, в камышах хоронится.
Обрадовалась Любава, что суженого своего отыскала, да только радость та быстро прошла. Как жить теперь ей, вдовою ставшей при живом-то муже? Как любимого вернуть, как зло колдовское исправить?
Долго думала Любава, долго слезы горькие на пруду лила. И решила помощи у Богини-Матери Макоши просить. Больше тоску девичью изливать было некому.
Встала Любава под ивою и взмолилась:
— Государыня Макошь-Матушка! Царица-Мать небесная, прошу, верни мне мужа моего Ивана, Долей суженого!
Долго стояла девушка под ивою плакучею, долго ответа ждала, да только не услышала её богиня, видать прогневалась. Отвадила Царицу Небесную от семьи молодой ругань пустая да обиды.
Ни с чем вернулась Любава в холодную избу. Ночку тёмную в слезах горьких утопила, а на утро упала на колени и стала кольцо обручальное, что в сердцах с пальца сняла да выбросила, искать. Долго искала, отчаялась было, да глядь — лежит колечко золотое в ямке у забора. Схватила его Любава и на палец тут же надела. А сама снова к пруду пошла. На любимого посмотреть.
Вот опять стоит она, на лебедя белого смотрит, а сердце того и гляди, из груди от тоски выпрыгнет. И снова взмолилась бедная девица. И снова Макошь в помощь позвала. И в этот раз осталась богиня к слезам девичьим глуха.
А тут странница знакомая на бережку сидит, крошки хлебные птицам белым в воду бросает. И не боятся её дикие лебеди. Покорно хлеб из воды ловят.
Поманила странница к себе Любаву и говорит:
— Вижу, любишь ты суженого своего, девица.
— Люблю, матушка, всем сердцем люблю! — ответила Любава. — Да только не уберегла я любовь свою. Имевши не ценила, а потерявши плачу!
— Знаю я твою долю женскую. Так и будешь по прудам бегать, да на лебедей глядеть?
— Что ж делать, — вздохнула горько Любава. — Видать, доля моя такая.
— А если подскажу я средство верное, от колдовства тёмного? Да только не спеши соглашаться, выслушай! Не лёгкое это дело, трудное. Колдовство на твоего мужа не простое наложено. Страшное, сильное! Сможешь все от начала до конца пройти, глядишь — и вернёшь себе мужа. А не сумеешь — так одна и останешься.
— На все согласна, матушка! — запричитала Любава. — Говори, что делать надобно!
Тут встала странница, встрепенулась и обратилась в Царицу Небесную. Стоит перед Любавой сама Макошь Богородица! Смотрит на неё и хмурится.
Догадалась девушка, отчего покровительница гневается. Вспомнила все ссоры и обиды, что в их семье случались и склонила голову виновато.
— Не винись! — заговорила Макошь грозно, так, что испугались лебеди и сорвались криком с пруда, улетели в небеса, под облака. — Навели на вас порчу чёрную, голубушка. Помни, что как только найдёт твой лебедь себе лебёдушку в стае, так навсегда забудет тебя! Уж тогда даже я не смогу тебе помочь. А пока борись за любовь одна, коли сил хватит. Сможет воля твоя отстоять супруга — падёт колдовство чёрное, ежели не сможет — быть твоему суженому лебедем белым навеки!
— Говори, Богородица, что от меня надобно! — взмолилась Любава. — Не отступлюсь, за двоих всё вынесу!
— Ну слушай! С этого дня ни слова не должно из уст твоих вырваться, ничего кроме хлеба чёрствого и воды ключевой во рту твоём быть не должно. И каждое утро будешь ты крепость Муромскую трижды на коленях обходить. Может, волею твоей и снимем мы колдовство чёрное. А может и нет. Тебе решать!
Поклонилась Любава Макоши до самой земли и пошла молча домой. Ни слова больше не проронила.
А лебеди белые вернулись на свой пруд. И тот, что с пятном золотистым на крылышке.
Только солнце озарило башню Муромскую, как вышла Любава за стены каменные, упала на колени и поползла кругом. Долог путь Любавы, труден. Крепость Муромская велика, четыре сотни десятин в себе носит, камнями да ямами за стенами усеяна, на коленях по-простому не обойдёшь.
Уж на первом круге завидели Муромцы Любаву. С вопросами подходили, поднять пытались, да только молчит Любава, не встаёт с уставших колен. На втором круге толпа за нею собралась. Кто жалеет, кто смеётся, кто слова нехорошие на её голову бросает, да только молчит Любава, знай себе ползёт на разбитых коленях. На третьем круге сбила молодица ноги в кровь, уж и сил нет больше двигаться, да только ползёт Любава. Слезы горькие глотает, а знай своё, ползёт и молчит.
Как кончился третий круг, так и упала девица без сил возле ворот крепости. Донесли люди добрые молодушку до дома. А она отлежалась, да к пруду пошла. На лебедя своего посмотреть — не нашёл ли тот себе лебёдушку, не позабыл ли навеки свою Любавушку? Видит — сидит себе лебедь с золотым пятнышком в самых камышах, прячется от стаи.
Вернулась Любава к себе в дом. Водички ключевой попила, краюшкой закусила и стала следующего дня дожидаться.
С первыми петухами поднялась девушка на больные ноги и сразу заприметила, как цветок диковинный, что соседка подарила, вянуть начал. Полила его Любава заботливо и снова пошла за крепость, ношу свою нести.
Не идут больные ноги, а она старается, шевелится, не склоняются разбитые колени, а она всё равно себя заставляет. Как прошла первый круг — не помнит. Слезы горькие от боли глаза застилают. Люд добрый, любопытный, рядом трётся. А Любава ползёт, терпит, что есть мочи старается. Не сломить боли молодой души, не разбить любовь к суженому немощи телесной! И снова на третьем круге упала Любава без чувств. И снова снесли люди добрые её до дома. А она отлежалась немного и к пруду поковыляла. На лебедя родного посмотреть.
Глядь — а он уж в камышах не сидит — по пруду плавает, приглядывается, шею длинную к лебедицам тянет.
Ужели не сможет Любава суженого вернуть? Ужели колдовство чёрное сильнее любви беззаветной окажется?
