– Завтра за твоё зелье он что хочешь расскажет и пообещает, – рассмеялась Ждана. – Батюшка говорит, оно у тебя дюже хорошее.
– Ладно, пойду я. Буду собираться.
– Да что там тебе собираться? – ещё веселее засмеялась подруга. – Голому собраться, только подпоясаться. А мы с девчонками к тебе вечерять придём. Пустишь?
– Договорились. Жду.
Раньше я осталась бы с подругой рассматривать привезённые купцами товары. Даже если ничего не купишь, то хотя бы повеселишься, но теперь не стала. Отправилась поскорее домой, потому что совершенно не представляла, как долго придётся собираться. Я никогда не покидала Большие Грязи. Даже на ярмарку в соседнюю деревню, как Ждана, никогда не ездила. Её пару раз брал с собой отец, известный на всю округу кузнец, а матушка моя как приехала сюда, так больше деревню не покидала. Так что я совсем не представляла, что меня ждёт и за что хвататься первым. Аж голова кругом!
В доме первым под ноги кинулся Черныш, замяукал приветственно, и стало ясно: начинать надо с него. Вначале кормить, а потом думать, как его с собой в такую дальнюю дорогу брать. Хоть путешествие с котом обещало большие хлопоты, но оставить его здесь я не могла. Сомневаюсь, что мне суждено стать княгиней, но в деревню я вряд ли вернусь. Черныш же был не просто любимым котиком, а маминым фамильяром, единственной памятью о ней. Расстаться с ним невозможно!
– Что же, Черныш, будем собирать тебя в дальнюю дорогу, – по привычке обсуждать всё с котом заговорила я. – Уезжаю я отсюда. Уже скоро.
Услышав мои слова, кот сверкнул жёлтыми глазами и громко мяукнул. Потом подбежал к дверям в сени и выразительно посмотрел, явно предлагая следовать за ним.
– Какой ты умный! – засмеялась я. – И правда, начинать с чулана нужно. Возьмём там для тебя подходящую корзину, положим туда подстилку, и будет у тебя переносная лежанка.
Накинув старую безрукавку, я вместе с Чернышом отправилась в чулан. Но не успела начать перебирать стоявшие на полках корзины в поисках подходящий, как Черныш шмыгнул в дальний угол, куда давно никто не заглядывал. Угол прятался в тени и казался пустым. Кот запрыгнул на какой-то короб, который я раньше не замечала, и трижды ударил по нему хвостом. Короб засветился и принялся расти, увеличиваясь в размерах и превращаясь в большой сундук.
– Что это? – не надеясь на ответ, спросила я.
– Это твоё приданное, – маминым голосом неожиданно произнёс Черныш. – Раз ты его увидела, значит, уезжаешь отсюда. Пусть без меня, но моя мечта сбудется. Ты найдёшь для себя лучшую долю.
Слышать мамин голос было так странно и больно, что горло моё сжалось. Я не могла ничего сказать, но Черныш в этом и не нуждался.
Он спрыгнул с выросшего сундука, встал на задние лапы, опершись передними о стенку, и продолжил:
– Подойди сюда.
Я приблизилась.
– Положи руку на крышку и скажи: Сундук, откройся!
Я подошла, чувствуя себя как в детстве рядом с учившей меня волшбе мамой: и боязно, и ждёшь чуда. Положила руку на тёплую крышку сундук и сказала:
– Сундук, откройся!
Крышка у меня под рукой зашевелилась и поднялась с лёгким скрипом вверх. Я от неожиданности еле успела отдёрнуть ладонь, но далеко отступать не стала, а с любопытством заглянула внутрь.
Сундук был заполнен лишь наполовину. Наверху видны были нарядные платья. В углу на вещах лежал какой-то покрытый вязью узоров деревянный куб
– Всё, что здесь, это твоё приданное, – продолжил вещать кот, прогуливаясь по бортику, как по забору, и добавил, указав лапкой на этот резной брусок из тёмного дерева. – Видишь внутри шкатулку? Возьми её, уколи палец и капни кровь на камень в центре крышки. Так ты станешь её полной хозяйкой.
Я села на бортик сундука и достала небольшую шкатулку, которая сейчас больше походила на цельный резной деревянный куб без единого намёка на то, что он может ка-то открыться. От всего случившегося и, главное, от маминого голоса, мной овладела растерянность. Я никак не могла сообразить чем же мне проколоть палец, и Черныш, потеряв терпение, ударил по моей руке мягкой когтистой лапой так, что на царапине проступила кровь.
Я ранкой прикоснулась к камушку и он, до этого тускло-коричневый, внезапно засиял, словно внутри поселилась алая искра.
– Теперь ты его хозяйка, и чтобы в следующий раз открыть шкатулку достаточно будет просто прикоснуться к камушку. Нажми на него теперь.
Я послушно нажала и прежде монолитный куб с тихим щелчком раскрылся, как цветок с четырьмя лепестками. В одной секции лежали кольца, в другой – серьги, в третьей -– бусы, а в четвёртой находился один-единственный кулон на серебряной цепочке. Камень в подвеске словно прятал внутри каплю первозданной тьмы или нет, ночного неба, ведь внутри мерцали голубые искорки, как напоминание о звёздах. Даже мой слабый дар позволил почувствовать, какая мощная сила спрятана в этой подвеске. Кулон завораживал, пугал и притягивал.
Я не могла отвести от кулона глаз. Рука сама потянулась к цепочке и вынула подвеску из шкатулки. Я надела кулон на шею, и камень скользнул мне под рубаху, прикоснулся к коже.
– Ты взяла его, – вновь заговорил Черныш, о котором я умудрилась забыть при виде волшебной вещи. – Знай, что магия, заключённая в нём, очень опасна. Обращайся к ней только в самом крайнем случае. Три раза камень поможет тебе, а что потом случится - никто не знает.
Это так напомнило мне время, когда мама учила меня волшбе, что я улыбнулась, и на сердце потеплело. Ученицей я была плохой. Уж очень дар у меня слабый, но мама всё равно заставляла меня учить бесполезные для меня заклинания. И сейчас Черныш говорил точь в точь, как мама на тех уроках – спокойно и строго.
– Украшениями, что лежат в шкатулке, можешь распоряжаться как хочешь: носи или продай, коль нужда в деньгах будет. А вот серебряные кольцо с бирюзой надень и носи не снимая. Этот оберег для тебя сделан. Коли беда на пороге – оно тебя предупредит, нагреется.
Я торопливо нашла указанное мамой колечко. Выглядело оно простенько, особенно на фоне лежавших рядом настоящих драгоценностей. Но меня эта простота только порадовала. Не представляю, как бы я носила золотые перстни в наших Грязях. Да и в дороге такие лучше никому не показывать. А вот серебряное колечко внимание не привлечёт. Я надела его на палец и стало тепло на душе, словно мама по голове погладила.
– Всё, что в сундуке лежит, потом рассмотришь. Сила моя, в Черныша вложенная, к концу идёт. Сейчас он тебе ещё покажет, как с сундуком обращаться, а дальше тебе самой уж во всём разбираться придётся.
Черныш потёрся головой о мою руку, словно прощаясь, а потом вновь заговорил:
– Коли нужно сундук закрыть, то прикоснись рукой к его стеночке и скажи: сундук, закройся!
Я встала, прикоснулась к боку сундука, и повторила нужные слова. Сундук послушно закрылся. Черныш трижды стукнул по нему лапкой, и он уменьшился.
– Если хочешь, можешь его ещё уменьшить. Для этого когда скажешь “Сундук, закройся!”, постучишь по нему не трижды, а три раза по трижды. Всё поняла?
– Всё.
– Что же, тогда прощай, Даринушка. Будь счастлива!
Не успели слова отзвучать, как Черныш, мамин фамильяр, стал таять, как дымка, и скоро сгинул, будто его и не было. Я зарыдала. Последняя память о матушке исчезла
Когда вечером пришли Ждана с подругами, нос у меня распух, а глаза заплыли от слёз, так я рыдала по исчезнувшему Чернышу.
Увидев меня, такую красивую, девушки даже испугались:
– Что ещё случилось? – встревоженно спросила Ждана, обнимая меня.
– Если ты так не хочешь уезжать, так и оставайся, – предложила Голуба. – Как-нибудь перезимуешь. Неужто никто тебе не поможет? Неждан тебя точно не оставит.
На имени Неждана Голуба чуть запнулась, и я оценила её жертву. Мы с ней никогда особо не дружили. Нас объединяла только Ждана, у которой в приятельницах было полдеревни. Теперь, когда я знала о планах Виданы женить старшего сына на Голубе, я совсем по-другому оценила её молчаливое присутствие в нашей с Жданой компании.
Она всегда старалась быть поближе к сыну старосты, что вечно крутился рядом со мной. Похоже, он Голубе нравился, и если я уеду, то парень почти наверняка к ней переменится. После моего отъезда Ждана и Голуба останутся единственными девушками, с которыми он приятельствовал. Ждана своим бойким характером всегда немного пугала парня, а вот со спокойной тихой Голубой Неждан общался свободно.
– Я не из-за отъезда плачу. Это из-за Черныша.
– А что с ним?
– Он исчез...
– Сбежал, что ли? Так это с котами бывает. Нагуляется и вернётся. Или боишься, что не вернётся до твоего отъезда? Не бойся, если что – мы за ним присмотрим.
– Черныш не вернётся... Он же фамильяр мамин. Я ещё удивлялась, что кот не исчез сразу после её смерти. А он волю её исполнял. Исполнил – и ушёл.
– А что за воля-то? – поинтересовалась Веселина.
Она в моих подругах никогда не числилась. В её взглядах и разговорах мне часто виделась скрытая зависть, и я не понимала, почему она так стремится быть рядом со мной и Жданой.
Может, если бы подруга пришла только с Голубой, то я бы рассказала всё, а так при Веселине делать этого не хотелось, и я ограничилась частью правды:
– Да вот, колечко мамино передал. Это оберег в дорогу. Сказал, что матушка всегда хотела, чтобы я отсюда уехала. Он только этого и ждал.
– Ну не плачь, – обняла меня Ждана. – Жалко, конечно, котика, но тут уж ничего не поделаешь. Зато память у тебя о нём и матушке останется. Ты теперь знаешь её последнюю волю.
– А воля эта – уехать из наших Грязей, – радостно произнесла Веселина. – Видишь, и матушка твоя считала, что не место тебе здесь. Так что и возвращаться сюда смысла нет, когда проиграешь на Отборе.
Её радость по этому поводу меня покоробила, но Веселина права. Матушкина воля ясна. И наследство её позволит мне устроиться в стольном граде независимо от того, как закончится Отбор.
Девушки помогли мне со сборами, а после мы вместе поужинали, запивая нехитрую снедь принесённой девчонками брагой. Мы вспоминали разные истории, случавшиеся с нами, пели, обсуждали, что меня может ждать в дороге и какова жизнь в стольном граде, и засиделись допоздна. Потом Голуба и Веселина ушли, а Ждана осталась:
– Матушка сказала негоже тебя в такое время одну оставлять, а батюшка разрешил заночевать у тебя.
Я обрадовалась. Оставаться одной в опустевшем без Черныша доме не хотелось. После того как Голуба с Веселиной ушли, я пошла с подругой в чулан: показать ей и самой рассмотреть получше матушкино наследство.
Мне было немного боязно, что одной без Черныша справиться с сундуком не выйдет. Но всё получилось и три удара по крышке вновь его увеличили и открыли. Шкатулку с украшениями я показывать не стала, а вот вещи, что лежали в сундуке я в прошлый раз хорошо не рассмотрела, слишком взволнованная случившимся, и теперь сама смотрела на них как в первый раз.
Вещей оказалось не слишком много, но мы со Жданой восхищённо ахали, доставая каждую. Особенно поразили четыре платья, удивительной красоты: алое, зелёное, лазоревое и золотое.
– Вот и ясно стало, что ты не крестьянская дочь, – задумчиво сказала Ждана. – Да даже и у купеческой таких нарядов не сыскать. Видно, что матушка твоя из непростого рода вышла. А скорее батюшка твой –т боярин али княжич. Матушка твоя что об том говорила?
– Ничего.
– Совсем-совсем?
– Совсем.
– Странно.
Ждана бросила на меня взгляд искоса и больше не стала ничего говорить, продолжив молча доставать из сундука новые вещи: платки, чулки, рубашки, бельё шелковое, туфли расшитые в пару платьям. Лежали там и душегрейки, тёплая шапка и рукавицы. Всё это я перебирала с удовольствием, но думала о другом. Почему матушка никогда ничего не говорила мне об отце, о своей семье, а я её об этом не спрашивала?
Не помню, чтобы даже совсем малышкой говорила об этом с матерью. А ведь дети, бывало, повторяя за взрослыми, иногда дразнили меня байстрючкой. Я плакала, бежала к маме, чтобы спросить её об отце, но стоило её увидеть, как вопрос забывался и я не могла понять из-за чего обижалась.
Пока я думала о такой своей странной забывчивости, Ждана накинула на плечи один из лежавших в сундуке платков, и завертелась передо мной:
– Какое чудо! Как мне?
– Красиво! Возьми его себе на память.
– Нет, что ты, нехорошо. Я его у тебя словно выпросила.
– Не говори ерунды! Я всё равно хотела сделать тебе подарок, и раз тебе он по душе пришёлся, то пусть твой и будет. На память о нашей дружбе. Бери, бери, он принесёт тебе счастье! И мне на душе спокойнее, что ты меня не забыла.
– Я тебя и так не забуду.
Ждана вертела в руках тонкий узорный платок, не в силах с ним расстаться, и стесняясь взять такой дорогой подарок.
– Считай, что это я тебе на свадьбу дарю.
– Какую свадьбу? – встрепенулась подруга. – У меня и жениха ещё нет.
– Нет, так появится! Только меня уже здесь не будет. Не погуляю я на твоей свадьбе, не смогу одарить чем-то, вот и сделаю тебе подарок сейчас. На счастье.
– Спасибо, подруженька, – не стала больше отказываться Ждана. – Только знаешь что? Я платок этот спрячу и достану его, когда жених на примете появится. И тебе советую, пока эту красоту никому не показывать и в дорогу не надевать ни шали, ни сапожки. Не стоит лихих людей дразнить. Польстятся на твоё добро, ограбят тебя, сироту беззащитную, а то и хуже чего сотворят. Пусть лучше не знает никто, что у тебя с собой такое богатьство. Ты и в той одёжи, что у тебя сейчас есть, не замёрзнешь.
– Так и сделаю, – согласилась я.
– А это что? – потянулась Ждана к узелку, лежавшему между вещей.
– Не трогай! – остановила её я. – Это непростой узелок!
От него веяло магией. Подруга её не чувствовала, и хотя я была уверена, что ничего опасного матушка мне не оставила, но всё же негоже простому человеку брать волшебные предметы.
– Я думала, тут что-то необыкновенное будет, а здесь всего-то гребень деревянный да полотенце простое, – засмеялась Ждана, когда я развязала узелок. – Разве что зеркальце серебряное для наших Грязей редкостью будет.
– Зря смеёшься. Они только с виду простые. В сказках-то помнишь, как героини спасались? Бросила сестрица гребень и встал за спиной лес густой. Чудище зубы поломало, пока дорогу себе прогрызло...
Ждана кивнула, поражённо глядя на скромные с виду предметы:
– Это о них, что ли?
– Похоже. Это обереги сильные.
– Дай бог, они тебе не понадобятся, – вздохнула подруга. – Не будет у тебя врагов, чтобы от них с их помощью спасаться. В стольном граде тебе разве что невесты завистливые грозить будут.
– Невесты завистливые иногда хуже чудища могут оказаться.
– Если ты за князя не рвёшься, то они тебе не опасны.
Из волшебных предметов на самом дне нашлась ещё книга, обтянутая телячьей кожей. Толстая, видно, что старая. Вот только не открывалась она, как мы со Жданой не пытались заглянуть под её обложку.
Рассмотрев всё, я уложила вещи обратно, отложив только тёплую лисью шапку и рукавички. Место ещё оставалось, и туда я решила завтра убрать самые ценные из трав и ингредиентов. Других ценностей у меня не было.
Утром, взяв с собой настой от похмелья, отправилась вместе с подругой к дядьке Втораку. Он моему подарку обрадовался, выпил настой не откладывая.
– Ладно, пойду я. Буду собираться.
– Да что там тебе собираться? – ещё веселее засмеялась подруга. – Голому собраться, только подпоясаться. А мы с девчонками к тебе вечерять придём. Пустишь?
– Договорились. Жду.
Раньше я осталась бы с подругой рассматривать привезённые купцами товары. Даже если ничего не купишь, то хотя бы повеселишься, но теперь не стала. Отправилась поскорее домой, потому что совершенно не представляла, как долго придётся собираться. Я никогда не покидала Большие Грязи. Даже на ярмарку в соседнюю деревню, как Ждана, никогда не ездила. Её пару раз брал с собой отец, известный на всю округу кузнец, а матушка моя как приехала сюда, так больше деревню не покидала. Так что я совсем не представляла, что меня ждёт и за что хвататься первым. Аж голова кругом!
В доме первым под ноги кинулся Черныш, замяукал приветственно, и стало ясно: начинать надо с него. Вначале кормить, а потом думать, как его с собой в такую дальнюю дорогу брать. Хоть путешествие с котом обещало большие хлопоты, но оставить его здесь я не могла. Сомневаюсь, что мне суждено стать княгиней, но в деревню я вряд ли вернусь. Черныш же был не просто любимым котиком, а маминым фамильяром, единственной памятью о ней. Расстаться с ним невозможно!
– Что же, Черныш, будем собирать тебя в дальнюю дорогу, – по привычке обсуждать всё с котом заговорила я. – Уезжаю я отсюда. Уже скоро.
Услышав мои слова, кот сверкнул жёлтыми глазами и громко мяукнул. Потом подбежал к дверям в сени и выразительно посмотрел, явно предлагая следовать за ним.
– Какой ты умный! – засмеялась я. – И правда, начинать с чулана нужно. Возьмём там для тебя подходящую корзину, положим туда подстилку, и будет у тебя переносная лежанка.
Накинув старую безрукавку, я вместе с Чернышом отправилась в чулан. Но не успела начать перебирать стоявшие на полках корзины в поисках подходящий, как Черныш шмыгнул в дальний угол, куда давно никто не заглядывал. Угол прятался в тени и казался пустым. Кот запрыгнул на какой-то короб, который я раньше не замечала, и трижды ударил по нему хвостом. Короб засветился и принялся расти, увеличиваясь в размерах и превращаясь в большой сундук.
– Что это? – не надеясь на ответ, спросила я.
– Это твоё приданное, – маминым голосом неожиданно произнёс Черныш. – Раз ты его увидела, значит, уезжаешь отсюда. Пусть без меня, но моя мечта сбудется. Ты найдёшь для себя лучшую долю.
Слышать мамин голос было так странно и больно, что горло моё сжалось. Я не могла ничего сказать, но Черныш в этом и не нуждался.
Он спрыгнул с выросшего сундука, встал на задние лапы, опершись передними о стенку, и продолжил:
– Подойди сюда.
Я приблизилась.
– Положи руку на крышку и скажи: Сундук, откройся!
Я подошла, чувствуя себя как в детстве рядом с учившей меня волшбе мамой: и боязно, и ждёшь чуда. Положила руку на тёплую крышку сундук и сказала:
– Сундук, откройся!
Крышка у меня под рукой зашевелилась и поднялась с лёгким скрипом вверх. Я от неожиданности еле успела отдёрнуть ладонь, но далеко отступать не стала, а с любопытством заглянула внутрь.
Сундук был заполнен лишь наполовину. Наверху видны были нарядные платья. В углу на вещах лежал какой-то покрытый вязью узоров деревянный куб
– Всё, что здесь, это твоё приданное, – продолжил вещать кот, прогуливаясь по бортику, как по забору, и добавил, указав лапкой на этот резной брусок из тёмного дерева. – Видишь внутри шкатулку? Возьми её, уколи палец и капни кровь на камень в центре крышки. Так ты станешь её полной хозяйкой.
Я села на бортик сундука и достала небольшую шкатулку, которая сейчас больше походила на цельный резной деревянный куб без единого намёка на то, что он может ка-то открыться. От всего случившегося и, главное, от маминого голоса, мной овладела растерянность. Я никак не могла сообразить чем же мне проколоть палец, и Черныш, потеряв терпение, ударил по моей руке мягкой когтистой лапой так, что на царапине проступила кровь.
Я ранкой прикоснулась к камушку и он, до этого тускло-коричневый, внезапно засиял, словно внутри поселилась алая искра.
– Теперь ты его хозяйка, и чтобы в следующий раз открыть шкатулку достаточно будет просто прикоснуться к камушку. Нажми на него теперь.
Я послушно нажала и прежде монолитный куб с тихим щелчком раскрылся, как цветок с четырьмя лепестками. В одной секции лежали кольца, в другой – серьги, в третьей -– бусы, а в четвёртой находился один-единственный кулон на серебряной цепочке. Камень в подвеске словно прятал внутри каплю первозданной тьмы или нет, ночного неба, ведь внутри мерцали голубые искорки, как напоминание о звёздах. Даже мой слабый дар позволил почувствовать, какая мощная сила спрятана в этой подвеске. Кулон завораживал, пугал и притягивал.
Я не могла отвести от кулона глаз. Рука сама потянулась к цепочке и вынула подвеску из шкатулки. Я надела кулон на шею, и камень скользнул мне под рубаху, прикоснулся к коже.
– Ты взяла его, – вновь заговорил Черныш, о котором я умудрилась забыть при виде волшебной вещи. – Знай, что магия, заключённая в нём, очень опасна. Обращайся к ней только в самом крайнем случае. Три раза камень поможет тебе, а что потом случится - никто не знает.
Это так напомнило мне время, когда мама учила меня волшбе, что я улыбнулась, и на сердце потеплело. Ученицей я была плохой. Уж очень дар у меня слабый, но мама всё равно заставляла меня учить бесполезные для меня заклинания. И сейчас Черныш говорил точь в точь, как мама на тех уроках – спокойно и строго.
– Украшениями, что лежат в шкатулке, можешь распоряжаться как хочешь: носи или продай, коль нужда в деньгах будет. А вот серебряные кольцо с бирюзой надень и носи не снимая. Этот оберег для тебя сделан. Коли беда на пороге – оно тебя предупредит, нагреется.
Я торопливо нашла указанное мамой колечко. Выглядело оно простенько, особенно на фоне лежавших рядом настоящих драгоценностей. Но меня эта простота только порадовала. Не представляю, как бы я носила золотые перстни в наших Грязях. Да и в дороге такие лучше никому не показывать. А вот серебряное колечко внимание не привлечёт. Я надела его на палец и стало тепло на душе, словно мама по голове погладила.
– Всё, что в сундуке лежит, потом рассмотришь. Сила моя, в Черныша вложенная, к концу идёт. Сейчас он тебе ещё покажет, как с сундуком обращаться, а дальше тебе самой уж во всём разбираться придётся.
Черныш потёрся головой о мою руку, словно прощаясь, а потом вновь заговорил:
– Коли нужно сундук закрыть, то прикоснись рукой к его стеночке и скажи: сундук, закройся!
Я встала, прикоснулась к боку сундука, и повторила нужные слова. Сундук послушно закрылся. Черныш трижды стукнул по нему лапкой, и он уменьшился.
– Если хочешь, можешь его ещё уменьшить. Для этого когда скажешь “Сундук, закройся!”, постучишь по нему не трижды, а три раза по трижды. Всё поняла?
– Всё.
– Что же, тогда прощай, Даринушка. Будь счастлива!
Не успели слова отзвучать, как Черныш, мамин фамильяр, стал таять, как дымка, и скоро сгинул, будто его и не было. Я зарыдала. Последняя память о матушке исчезла
Прода от 04.01.2025, 02:44
Глава 3.
Когда вечером пришли Ждана с подругами, нос у меня распух, а глаза заплыли от слёз, так я рыдала по исчезнувшему Чернышу.
Увидев меня, такую красивую, девушки даже испугались:
– Что ещё случилось? – встревоженно спросила Ждана, обнимая меня.
– Если ты так не хочешь уезжать, так и оставайся, – предложила Голуба. – Как-нибудь перезимуешь. Неужто никто тебе не поможет? Неждан тебя точно не оставит.
На имени Неждана Голуба чуть запнулась, и я оценила её жертву. Мы с ней никогда особо не дружили. Нас объединяла только Ждана, у которой в приятельницах было полдеревни. Теперь, когда я знала о планах Виданы женить старшего сына на Голубе, я совсем по-другому оценила её молчаливое присутствие в нашей с Жданой компании.
Она всегда старалась быть поближе к сыну старосты, что вечно крутился рядом со мной. Похоже, он Голубе нравился, и если я уеду, то парень почти наверняка к ней переменится. После моего отъезда Ждана и Голуба останутся единственными девушками, с которыми он приятельствовал. Ждана своим бойким характером всегда немного пугала парня, а вот со спокойной тихой Голубой Неждан общался свободно.
– Я не из-за отъезда плачу. Это из-за Черныша.
– А что с ним?
– Он исчез...
– Сбежал, что ли? Так это с котами бывает. Нагуляется и вернётся. Или боишься, что не вернётся до твоего отъезда? Не бойся, если что – мы за ним присмотрим.
– Черныш не вернётся... Он же фамильяр мамин. Я ещё удивлялась, что кот не исчез сразу после её смерти. А он волю её исполнял. Исполнил – и ушёл.
– А что за воля-то? – поинтересовалась Веселина.
Она в моих подругах никогда не числилась. В её взглядах и разговорах мне часто виделась скрытая зависть, и я не понимала, почему она так стремится быть рядом со мной и Жданой.
Может, если бы подруга пришла только с Голубой, то я бы рассказала всё, а так при Веселине делать этого не хотелось, и я ограничилась частью правды:
– Да вот, колечко мамино передал. Это оберег в дорогу. Сказал, что матушка всегда хотела, чтобы я отсюда уехала. Он только этого и ждал.
– Ну не плачь, – обняла меня Ждана. – Жалко, конечно, котика, но тут уж ничего не поделаешь. Зато память у тебя о нём и матушке останется. Ты теперь знаешь её последнюю волю.
– А воля эта – уехать из наших Грязей, – радостно произнесла Веселина. – Видишь, и матушка твоя считала, что не место тебе здесь. Так что и возвращаться сюда смысла нет, когда проиграешь на Отборе.
Её радость по этому поводу меня покоробила, но Веселина права. Матушкина воля ясна. И наследство её позволит мне устроиться в стольном граде независимо от того, как закончится Отбор.
Девушки помогли мне со сборами, а после мы вместе поужинали, запивая нехитрую снедь принесённой девчонками брагой. Мы вспоминали разные истории, случавшиеся с нами, пели, обсуждали, что меня может ждать в дороге и какова жизнь в стольном граде, и засиделись допоздна. Потом Голуба и Веселина ушли, а Ждана осталась:
– Матушка сказала негоже тебя в такое время одну оставлять, а батюшка разрешил заночевать у тебя.
Я обрадовалась. Оставаться одной в опустевшем без Черныша доме не хотелось. После того как Голуба с Веселиной ушли, я пошла с подругой в чулан: показать ей и самой рассмотреть получше матушкино наследство.
Мне было немного боязно, что одной без Черныша справиться с сундуком не выйдет. Но всё получилось и три удара по крышке вновь его увеличили и открыли. Шкатулку с украшениями я показывать не стала, а вот вещи, что лежали в сундуке я в прошлый раз хорошо не рассмотрела, слишком взволнованная случившимся, и теперь сама смотрела на них как в первый раз.
Вещей оказалось не слишком много, но мы со Жданой восхищённо ахали, доставая каждую. Особенно поразили четыре платья, удивительной красоты: алое, зелёное, лазоревое и золотое.
– Вот и ясно стало, что ты не крестьянская дочь, – задумчиво сказала Ждана. – Да даже и у купеческой таких нарядов не сыскать. Видно, что матушка твоя из непростого рода вышла. А скорее батюшка твой –т боярин али княжич. Матушка твоя что об том говорила?
– Ничего.
– Совсем-совсем?
– Совсем.
– Странно.
Ждана бросила на меня взгляд искоса и больше не стала ничего говорить, продолжив молча доставать из сундука новые вещи: платки, чулки, рубашки, бельё шелковое, туфли расшитые в пару платьям. Лежали там и душегрейки, тёплая шапка и рукавицы. Всё это я перебирала с удовольствием, но думала о другом. Почему матушка никогда ничего не говорила мне об отце, о своей семье, а я её об этом не спрашивала?
Не помню, чтобы даже совсем малышкой говорила об этом с матерью. А ведь дети, бывало, повторяя за взрослыми, иногда дразнили меня байстрючкой. Я плакала, бежала к маме, чтобы спросить её об отце, но стоило её увидеть, как вопрос забывался и я не могла понять из-за чего обижалась.
Пока я думала о такой своей странной забывчивости, Ждана накинула на плечи один из лежавших в сундуке платков, и завертелась передо мной:
– Какое чудо! Как мне?
– Красиво! Возьми его себе на память.
– Нет, что ты, нехорошо. Я его у тебя словно выпросила.
– Не говори ерунды! Я всё равно хотела сделать тебе подарок, и раз тебе он по душе пришёлся, то пусть твой и будет. На память о нашей дружбе. Бери, бери, он принесёт тебе счастье! И мне на душе спокойнее, что ты меня не забыла.
– Я тебя и так не забуду.
Ждана вертела в руках тонкий узорный платок, не в силах с ним расстаться, и стесняясь взять такой дорогой подарок.
– Считай, что это я тебе на свадьбу дарю.
– Какую свадьбу? – встрепенулась подруга. – У меня и жениха ещё нет.
– Нет, так появится! Только меня уже здесь не будет. Не погуляю я на твоей свадьбе, не смогу одарить чем-то, вот и сделаю тебе подарок сейчас. На счастье.
– Спасибо, подруженька, – не стала больше отказываться Ждана. – Только знаешь что? Я платок этот спрячу и достану его, когда жених на примете появится. И тебе советую, пока эту красоту никому не показывать и в дорогу не надевать ни шали, ни сапожки. Не стоит лихих людей дразнить. Польстятся на твоё добро, ограбят тебя, сироту беззащитную, а то и хуже чего сотворят. Пусть лучше не знает никто, что у тебя с собой такое богатьство. Ты и в той одёжи, что у тебя сейчас есть, не замёрзнешь.
– Так и сделаю, – согласилась я.
– А это что? – потянулась Ждана к узелку, лежавшему между вещей.
– Не трогай! – остановила её я. – Это непростой узелок!
От него веяло магией. Подруга её не чувствовала, и хотя я была уверена, что ничего опасного матушка мне не оставила, но всё же негоже простому человеку брать волшебные предметы.
– Я думала, тут что-то необыкновенное будет, а здесь всего-то гребень деревянный да полотенце простое, – засмеялась Ждана, когда я развязала узелок. – Разве что зеркальце серебряное для наших Грязей редкостью будет.
– Зря смеёшься. Они только с виду простые. В сказках-то помнишь, как героини спасались? Бросила сестрица гребень и встал за спиной лес густой. Чудище зубы поломало, пока дорогу себе прогрызло...
Ждана кивнула, поражённо глядя на скромные с виду предметы:
– Это о них, что ли?
– Похоже. Это обереги сильные.
– Дай бог, они тебе не понадобятся, – вздохнула подруга. – Не будет у тебя врагов, чтобы от них с их помощью спасаться. В стольном граде тебе разве что невесты завистливые грозить будут.
– Невесты завистливые иногда хуже чудища могут оказаться.
– Если ты за князя не рвёшься, то они тебе не опасны.
Из волшебных предметов на самом дне нашлась ещё книга, обтянутая телячьей кожей. Толстая, видно, что старая. Вот только не открывалась она, как мы со Жданой не пытались заглянуть под её обложку.
Рассмотрев всё, я уложила вещи обратно, отложив только тёплую лисью шапку и рукавички. Место ещё оставалось, и туда я решила завтра убрать самые ценные из трав и ингредиентов. Других ценностей у меня не было.
Утром, взяв с собой настой от похмелья, отправилась вместе с подругой к дядьке Втораку. Он моему подарку обрадовался, выпил настой не откладывая.
