Это по его, старосты, попустительству он колокол в Луговинах заложил. Срам на все княжество. А нам теперь – выкупать? – в сердцах подскочила с лавки Стэнка. – Да надо было еще пять годин взад то сделать. И, насколько я помню, деньги с нас два раза уж собирали на этот самый церковный колокол. И староста и отец Крисп потом. Сбрасывались всеми Стожками… И сколько надо теперь?
- Ну, так, - замялась в ответ подружка. – Тыщу…
- Тыщу?!
- Тыщу двести леев.
- Ого! Как дойная корова!.. Та-ак… У нас в деревне сто дворов.
- Сто восемь.
- Добро. Сто восемь. И сколько брали со двора?
- По десять леев.
- По десять? Да все одно, не хватит. А остальные? Староста добавит?
- Наверно, - вздохнула та. – Хотя он сам поиздержался. Говорит, из своего кармана к празднику Стожки готовил.
- Солена, так и на праздник тоже сбрасывались.
- О-о, - не выдержала девушка. – Да я то знаю. И что? Ведь колокол же? Он - наш «голос».
- Ага, еще два «голоса» висят, - зло уточнила Стэнка. – На колокольне по краям балки… В общем, правильно он сделал, что не пришел ко мне.
- Вот-вот.
- И-и помолчи… Чай еще будешь? С ватрушками? - Солена, вздохнув, кивком дала согласье. Стэнка подхватила пустые кружки со стола. – И расскажи мне про эту… «жизнь вашу деревенскую». Мы ведь седмицу не видались. С самого Дня Петра и Павла. И, кстати, почему? – выглянула из-за занавески. Подружка, вдруг, замялась. – Ну-у?
- Что, «ну» то? Были дела… А ты знаешь, это я опять про старосту…
- Солена?
- Ой, не про колокол, - и притянула к себе горячий ароматный чай.
- А про что? – села напротив нее Стэнка.
- Про дочь его старшую, Аду. У нее просидьба(1) через день.
- Да ну? – открыла Стэнка рот. Нет, она ту Аду знает хорошо: фигура, как у снежной бабы (одни достоинства кругом). С волосами лишь не свезло – зимой прошлой застудила сильно грудь. Это – «причина» для всей деревни. Но, Стэнка знает и «видит», что пострадало то, что ниже. Гораздо груди ниже. Вот волосы и лезут по половине гребня в день. Но это, скорей всего – «сюрприз» для жениха(2). – А кто жених то у нее? Она ведь от стожковых парней нос воротила.
- Сам батюшка ей и нашел, - хмыкнула Солена в кружку.
- И по каким просторам с фонарем полкал? – ехидно уточнила травница.
- А-а, тут недалеко. В Луговинах. И семья знатная. Всё, как Ада любит. Правда, она своего жениха еще и вполглаза не видала – он только из столицы прикатил. С учебы. И сразу – женитьба и в ремесло к отцу.
- А что за ремесло?
- Так мебельная мастерская. Лучшая в Луговинах. Мебель делают по последней моде. Самого нашего князя ею обставляли.
- О-о, - вздохнула травница. – Прощай наш старый кедрач.
- О чем ты? – хлопнула Солена глазами.
- О приданом Ады. А что, у старосты – кедрач, а у семьи мужа – мастерская. Или ее за красоту и кроткий нрав в такие выси пендельнули?
- Нет. Говорю ж тебе: не виделись они друг с другом. Через день просидьба. Ада – заранее вся не своя. Переживает.
Ну, Стэнка на ее месте тоже «переживала» бы – у старосты еще одна дочь есть. И без «сюрпризов» жениху… Жениху… И что-то шевельнулось в душе у Стэнки:
- Солена?
- Ась? – застыла та с ватрушкой у рта.
- Ты почему так долго не показывалась? У нас ведь не умер никто. На сенокос ты не ходила. Так почему?
- Ой, - вдруг, зарделась ее подруга.
- Со-лена! – протянула Стэнка. – Ты «загуляла» у меня? Точно! И с кем?
Девушка заёрзала на лавке:
- Ну и… «загуляла». А что с того?
- Так распрекрасно! Давно пора. И с кем? Или секрет?
- Ну… тебе скажу, - решилась, наконец, она. – Да ты знаешь его.
- Я много, кого знаю. Угадывать мне, что ли?
- Не надо… - и выдохнула. – Леош… Леош… Ну?
- Ой-й.
- Ну, Леош! Из Зеленчуйки! Мы с ним и другом его, Дамианом, на День Петра и Павла…
- А-а! – ну, хоть имя, наконец, узнала. – Леош, значит? Курносый тот и озорной. Ну, ты даешь, подруга!
- А что? – смущенно хмыкнула она. – У нас все по-серьезному с ним. Я и в гостях была у его родителей. Люди такие добрые. Да и отец Зоил тоже…
- А причем тут отец Зоил? – выпала из грез на землю Стэнка.
- Ну, я же исповедуюсь ему.
- По-нятно.
- Стэнка, ты прекрати. Иначе Я опять начну.
- Ладно! – вскинула руку травница. – Прекращаю. Только… если ты мне расскажешь: во всех ли делах твой Леош так хорош.
- Стэнка! – залилась краской Солена.
- А что, на то тебя отец Зоил не благословил?.. Молчу! Молчу! Рассказывай давай ты. Ну? – и, отодвинув свою кружку, подперла щеку кулаком…
До вечера Стэнка ходила под впечатлением: ну, надо же, ее Солена «загуляла». «Все по-серьезному». А по-другому Солена не умеет. И Стэнка за подругу очень рада. А уж сердечко ее…
- Пока жива, буду следить. Зеленчуйка - по берегу пять верст. А трав нам хватит.
И даже пусть не только трав. Это же Солена. И если уж она не заслужила счастье, то кто тогда? Ада? Марыля? Тут Стэнка фыркнула. Потом задумалась и уже в последний миг обернулась к двери.
- Доброго вечера, краля моя, - упала рядом с высоким порогом сумка.
- Петр.
- Соскучилась? – раскинул руки мужчина.
- Ага! – через мгновенье оказалась Стэнка в них.
А дальше все завертелось в бесстыдной буйной страсти. Подумаешь, без любви? А где ж ее…
- М-м… Ха-ха-ха! Мне щёкотно, Петруша! Щёкотно!
- О, какая же ты сладкая, - переметнул он Стэнку по-хозяйски на живот. Целуя жадно, вновь заводил усами. Снизу – доверху.
- А-ха-ха-ха-ха! – засекотила та зажатыми ногами. – Петр! – и в самое ухо услышала:
- М-молчи. Молчи, - обхватив Стэнку, поддернул Петр ее к себе.
- О-о-о… - а как тут промолчать? Подумаешь, страсть без любви?.. Где взять любовь на всех? И где она, стэнкина?..
Петр засобирался восвояси перед сумерками. До Луговин всего три с небольшим версты – особо торопиться некуда. Стэнка, лежа на перине, сначала наблюдала за ним довольной сытой кошкой. Потом потянулась и, как была, нагая, соскочила на пол:
- Помочь тебе?
Мужчина, застегивая пуговицы на рубашке, хмыкнул:
- Уж ты поможешь, научен. Налей мне лучше холодного кваса.
- Как скажешь, - задев его бедром, прошла Стэнка мимо из горницы.
- У меня сегодня разговор был с вашим богатеем Прицей.
- Господином Новиком? – остановилась она.
- С ним, - бросил Петр.
- И что он от тебя хотел? – спросила, не оборачиваясь.
- Вопрос другой: чего он хочет от тебя? Новик Прица предложил брать твой налог с него. В полном объеме. Стэнка? - вплотную подошел он к ней и снял с шеи растрепавшиеся волосы. – Стэнка?
- Что? – дернула она плечом от нового прикосновения усов и резко развернулась. Мужчина вмиг застыл, водя глазами по девичьему, еще разгоряченному лицу, и вдруг, отпрянул назад:
- Ты, как мертвая вода: сколько тебя не пей, а все не напиваешься… Я его прекрасно понимаю.
- Кого? – качнулась Стэнка к косяку двери. – Господина Новика? А ничего не было у нас с ним. И никогда не будет. И деньги эти брать не смей. Иль, взял уже?
- Нет, - тряхнул мужчина головой и пошел из дома прочь…
Стэнка вышла на крыльцо чуть погодя, уже одетой, с холодным кувшином кваса в руках. Молча поднесла его залюбнику, подтягивающему на своем коне подпругу. Тот также молча выпил половину и обтер рукой усы.
- Когда ж ты их сострижешь? – пальчиками вытянула оттуда Стэнка крошку хлеба. И засмеялась.
Петр, глядя на нее, тоже улыбнулся и обхватил девушку руками:
- Ни-ког-да. Мне нравится, как ты верещишь… Ну, что, прощаемся еще на месячину?
- Ага, - отвела Стэнка руку с кувшином в сторону.
- Тогда целуй меня так жарко, чтобы хватило на весь срок, - и сам припал к ее открывшемуся рту. Стэнка ответила ему, как будто не было перины смятой. Да это мало. Мало, чтоб заглушить жажду любви и голод молодого тела. И Стэнка целовала, целовала, не отрываясь. И вдыхала хлебный запах кваса на усах Петра… - У-ух. Где твой квас? Мне б его еще…
- Где? – хрипло отозвалась она. – Не знаю. А, вот, - и как вообще не разлила?
Мужчина прильнул к горлу кувшина… Ну, надо же. Она, Стэнка – «мертвая вода». А квас, значит – «живая»?
- Ну, мне пора, - выдохнул Петр в пустое глиняное нутро. – Открывай створку, отводи любимым землякам глаза.
- Постой, ты сумку свою седельную забыл, - вот вечно он что-то забывает! И подорвалась обратно в дом.
Большая кожаная сумка валялась там же, у порога. Стэнка ее подхватила за ремень – тяжелая. И боком поволокла, увидев лишь в сенях из-под съехавшей от такого обращенья крышки…
- Стэнка, ты чего? – произнес, ждущий у крыльца Петр.
- Сам бери, - выдула ноздрями та.
- Объясни?
- Сам тащи ее! Что там у тебя? Я… я…
- А-а, - открыл он рот. – Да чтоб… Это – парик. Женский парик.
- Па-рик? – непонимающе скривилась Стэнка. Потом заглянула обратно в сени. Туда, где сумку бросила. – Парик?
- Ну да, - хмыкнул мужчина и заскочил сбоку на крыльцо, оттуда – в сени. Вернулся уже с сумкой. Стэнка невольно от них отпрянула.
- Краля моя, ты чего это?
- Петр, парик, что такое? Это, когда…
- На голову, - кивнул он. – Дамы.
- А почему волосы там… настоящие?
- Так, дорогой. Он – очень дорогой. Цирюльник из Мушицев разорился вдрызг. И отдал налог этой «натурой». Что теперь с ней делать – бумаг столько писать, пока в казну сдашь, - нахмурил он лоб. – А хочешь его посмотреть?
- Я?! – замерла Стэнка, борясь в душе со страхом. Победило любопытство. – Ага-а. Давай.
Нет, Стэнка знала про такие «украшенья». У них в Стожках их надевали в Святки. Но, те были из сухого льна или овчины. А самый лучший – у Ады, разумеется, из густого конского хвоста. И без остаточного «живого» сияния. Будто и голова – присутствует. Причем, с прежними своими мыслями. Вот и струхнула. Не от того, что в сумке – голова, а сам факт: сумка то – Петра. Да что тут оправдываться? Струхнула да и всё.
- Гляди, - достал тем временем Петр предмет испуга.
- Ух… ты.
Ее залюбник засмеялся:
- Никогда раньше не видела? – и встряхнул гриву из длинных ореховых волос. – Должник наш говорил: из Ладмении, из самого Куполграда его привез. На что надеялся в такой глуши? Бывают же в природе лободыры. Возьми в руки то. Пощупай. Ты чего? Не отошла еще?
- Давай, - сглотнула слюну Стэнка. – О-о, - и выдохнула от восторга. – Какие они… мягкие.
- Ну, так, - авторитетно хмыкнул Петр.
- Мягче моих.
- Не мягче, точно.
- И длиннее. Такие косы выйдут. И кренделя.
- Их забирают обычно в высокие прически… дамы.
- А цвет какой… Цвет… цвет, - пришла, вдруг, в голову ее шальная мысль. – Как… у Ады.
- Какой Ады?
- У Ады до ее болезни… Петр?
- Что? – насторожился тот.
- Петруша, кречет мой усатый!
- Да что, Стэнка?
- Продай его мне. Пожалуйста. Бумаги не надо будет писать. Петруша.
- Ты свихнулась. Зачем тебе парик? У тебя свои в сто крат лучше. По Стожкам собак пугать? Да он и стоит…
- Петруша, я отдам, - напрыгнула Стэнка на него и быстро зачмокала в лицо. – Петруша… очень надо… Пожалуйста, продай.
- Он стоит триста леев. Ты свихнулась.
- Я отдам.
- Отдаст она. Попросишь у кого? – вдруг, замер Петр.
Стэнка отстранилась:
- Ни у кого. Свои отдам.
- Свои?.. Не надо… Так бери. Я что-нибудь придумаю.
- Петруша!
- Тихо ты! Ох… мне пора, - и обхватил сияющее стэнкино лицо руками. – Ну, если б не пора было…
- Ты такой… такой.
- А ты, краля моя, свихнулась. Точно, - со смехом выдохнул и наградил ее последним поцелуем.
А потом уехал. Пора ему. Давно было пора…
Стэнка, измучившись в своей постели, все ж, не уснула, дождалась. Короткое оно - время предрассветья. Когда сон человеческий глубок, как незаиленный колодец, а силы знахарки наоборот – на самой высоте. Но тратить их сейчас она задумала не на лечебный ритуал. Другие этой ночью у нее дела…
Деревня, как одеялом, накрытая ночной дремой, тихо спала. И озеро их спало. Лишь на далекой середине его слышны были легкие всплески: не то сом, не то налим водили по воде под луной круги. Над головой низко вдоль берега пронеслась летучая мышь. И снова тишина. Стэнка, сбросив туфли, поджала пальцы на ногах – песок холодный. И взмахнула на большой пологий камень. Потом нашла глазами дом старосты. Точнее, его высокую крышу над верхушками садов… Вдохнула глубоко. И выставила в знаке руку:
- Ветры ночные, вихри сонные, дурманные. Долетите, обволоките собой деву Аду. Принесите ей мысли, мною желанные. Принесите. Приказываю вам… - и закрыла глаза. Ночной ветер подхватил ее посыл и, щекотнув волосами по щекам, понесся прочь от Стэнки. Она так и продолжила стоять. А пущенный ветер все летел и летел. Над яблонями, сливами, чужими крышами домов, всколыхнул легкую занавесь на полуоткрытом окне и татем ночным метнулся к спящей на кровати деве. – Уф-ф… - получилось, вышло. Плечи Стэнки расслабленно упали, и она уже почти открыла глаза, когда новый порыв захлестнул ее саму. Нежданной картиной, ярким захватывающим всполохом. Стэнка распахнула рот и ахнула. Глянула себе под ноги. – Вот еще… Вот еще, - произнесла глухо, дернула головой. – А-а, ну, конечно. Он сам на этом камне и сидел тогда, - и, спрыгнув на песок, быстро обулась. А теперь домой и – спать. Хоть чуточку, но спать…
День новый выкатился в небо таким же жарким солнцем, что и вчера. В безветренном зное сонно стрекотали кузнечики. А над цветами по обочинам дороги гудели пчелы. Вот с дороги, еще у внешнего плетня Стэнка гостей и разглядела. Точнее, гостий: Аду и ее сестру, Натушку. Девы сидели на лавочке, в тени палисадниковой сирени. И, судя по напряженным позам – хозяйку дома тоже углядели. Но Стэнка шага не прибавила – готовилась морально к встрече. И хоть, пока переворачивала сено, проговорила все возможные ее ходы, но… не каждый день она подобными делами вертит. Не каждый день.
- День добрый, Стэнка! – первой подскочила с лавки Натушка. Конечно - она сестры своей по проще. И гораздо душевнее.
Та неспешно следом поднялась и поправила на голове платок:
- День добрый.
Стэнка изобразила на лице сосредоточенность:
- И вам всех благ. Ко мне?
- А-а мы…
- Стрекоза! А ну, домой!.. Так что у вас?
Ада снова выдавила из себя:
- Мы пришли… по делу.
- Ага-а, - протянула в ответ Стэнка, опустив с плеча грабли. – Ну, так, заходите, раз «по делу».
Хотя первой проскочила во двор коза. А гостьям пришлось вновь ждать, пока Стэнка ее напоит и закроет. Когда ж и с этими делами было покончено, все трое, поднявшись по крыльцу, вошли в прохладный дом. Девы заозирались по сторонам. Потом опомнились и осенили себя знаменьями на образа в красном углу. Хозяйка дома, сдернув по пути в кухню косынку, побрякала там вволю и вынесла на стол в избу(3) кувшин морса с кружками. Молча по ним разлила и с удовольствием плюхнулась на лавку. Гостьи спешно опустились туда же… «Вот теперь дозрела», - с прищуром глянула на Аду Стэнка.
- У меня завтра просидьба, - в доказательство, открыла она рот.
- Поздравляю, - потянулась Стэнка к своей кружке.
- Благодарю. И-и… жених мой из очень уважаемой семьи. Привык к манерам разным и… дамам из общества. Требования у него высокие и… - о-о, так она до вечера «не разродится». – и-и…
- Стэнка! Помощь нужна. Сестра моя боится, что не понравится свому жениху! – схватила кружку со стола Натушка и залпом ее осушила. – Вот!
- Ну, так, - замялась в ответ подружка. – Тыщу…
- Тыщу?!
- Тыщу двести леев.
- Ого! Как дойная корова!.. Та-ак… У нас в деревне сто дворов.
- Сто восемь.
- Добро. Сто восемь. И сколько брали со двора?
- По десять леев.
- По десять? Да все одно, не хватит. А остальные? Староста добавит?
- Наверно, - вздохнула та. – Хотя он сам поиздержался. Говорит, из своего кармана к празднику Стожки готовил.
- Солена, так и на праздник тоже сбрасывались.
- О-о, - не выдержала девушка. – Да я то знаю. И что? Ведь колокол же? Он - наш «голос».
- Ага, еще два «голоса» висят, - зло уточнила Стэнка. – На колокольне по краям балки… В общем, правильно он сделал, что не пришел ко мне.
- Вот-вот.
- И-и помолчи… Чай еще будешь? С ватрушками? - Солена, вздохнув, кивком дала согласье. Стэнка подхватила пустые кружки со стола. – И расскажи мне про эту… «жизнь вашу деревенскую». Мы ведь седмицу не видались. С самого Дня Петра и Павла. И, кстати, почему? – выглянула из-за занавески. Подружка, вдруг, замялась. – Ну-у?
- Что, «ну» то? Были дела… А ты знаешь, это я опять про старосту…
- Солена?
- Ой, не про колокол, - и притянула к себе горячий ароматный чай.
- А про что? – села напротив нее Стэнка.
- Про дочь его старшую, Аду. У нее просидьба(1) через день.
- Да ну? – открыла Стэнка рот. Нет, она ту Аду знает хорошо: фигура, как у снежной бабы (одни достоинства кругом). С волосами лишь не свезло – зимой прошлой застудила сильно грудь. Это – «причина» для всей деревни. Но, Стэнка знает и «видит», что пострадало то, что ниже. Гораздо груди ниже. Вот волосы и лезут по половине гребня в день. Но это, скорей всего – «сюрприз» для жениха(2). – А кто жених то у нее? Она ведь от стожковых парней нос воротила.
- Сам батюшка ей и нашел, - хмыкнула Солена в кружку.
- И по каким просторам с фонарем полкал? – ехидно уточнила травница.
- А-а, тут недалеко. В Луговинах. И семья знатная. Всё, как Ада любит. Правда, она своего жениха еще и вполглаза не видала – он только из столицы прикатил. С учебы. И сразу – женитьба и в ремесло к отцу.
- А что за ремесло?
- Так мебельная мастерская. Лучшая в Луговинах. Мебель делают по последней моде. Самого нашего князя ею обставляли.
- О-о, - вздохнула травница. – Прощай наш старый кедрач.
- О чем ты? – хлопнула Солена глазами.
- О приданом Ады. А что, у старосты – кедрач, а у семьи мужа – мастерская. Или ее за красоту и кроткий нрав в такие выси пендельнули?
- Нет. Говорю ж тебе: не виделись они друг с другом. Через день просидьба. Ада – заранее вся не своя. Переживает.
Ну, Стэнка на ее месте тоже «переживала» бы – у старосты еще одна дочь есть. И без «сюрпризов» жениху… Жениху… И что-то шевельнулось в душе у Стэнки:
- Солена?
- Ась? – застыла та с ватрушкой у рта.
- Ты почему так долго не показывалась? У нас ведь не умер никто. На сенокос ты не ходила. Так почему?
- Ой, - вдруг, зарделась ее подруга.
- Со-лена! – протянула Стэнка. – Ты «загуляла» у меня? Точно! И с кем?
Девушка заёрзала на лавке:
- Ну и… «загуляла». А что с того?
- Так распрекрасно! Давно пора. И с кем? Или секрет?
- Ну… тебе скажу, - решилась, наконец, она. – Да ты знаешь его.
- Я много, кого знаю. Угадывать мне, что ли?
- Не надо… - и выдохнула. – Леош… Леош… Ну?
- Ой-й.
- Ну, Леош! Из Зеленчуйки! Мы с ним и другом его, Дамианом, на День Петра и Павла…
- А-а! – ну, хоть имя, наконец, узнала. – Леош, значит? Курносый тот и озорной. Ну, ты даешь, подруга!
- А что? – смущенно хмыкнула она. – У нас все по-серьезному с ним. Я и в гостях была у его родителей. Люди такие добрые. Да и отец Зоил тоже…
- А причем тут отец Зоил? – выпала из грез на землю Стэнка.
- Ну, я же исповедуюсь ему.
- По-нятно.
- Стэнка, ты прекрати. Иначе Я опять начну.
- Ладно! – вскинула руку травница. – Прекращаю. Только… если ты мне расскажешь: во всех ли делах твой Леош так хорош.
- Стэнка! – залилась краской Солена.
- А что, на то тебя отец Зоил не благословил?.. Молчу! Молчу! Рассказывай давай ты. Ну? – и, отодвинув свою кружку, подперла щеку кулаком…
До вечера Стэнка ходила под впечатлением: ну, надо же, ее Солена «загуляла». «Все по-серьезному». А по-другому Солена не умеет. И Стэнка за подругу очень рада. А уж сердечко ее…
- Пока жива, буду следить. Зеленчуйка - по берегу пять верст. А трав нам хватит.
И даже пусть не только трав. Это же Солена. И если уж она не заслужила счастье, то кто тогда? Ада? Марыля? Тут Стэнка фыркнула. Потом задумалась и уже в последний миг обернулась к двери.
- Доброго вечера, краля моя, - упала рядом с высоким порогом сумка.
- Петр.
- Соскучилась? – раскинул руки мужчина.
- Ага! – через мгновенье оказалась Стэнка в них.
А дальше все завертелось в бесстыдной буйной страсти. Подумаешь, без любви? А где ж ее…
- М-м… Ха-ха-ха! Мне щёкотно, Петруша! Щёкотно!
- О, какая же ты сладкая, - переметнул он Стэнку по-хозяйски на живот. Целуя жадно, вновь заводил усами. Снизу – доверху.
- А-ха-ха-ха-ха! – засекотила та зажатыми ногами. – Петр! – и в самое ухо услышала:
- М-молчи. Молчи, - обхватив Стэнку, поддернул Петр ее к себе.
- О-о-о… - а как тут промолчать? Подумаешь, страсть без любви?.. Где взять любовь на всех? И где она, стэнкина?..
Петр засобирался восвояси перед сумерками. До Луговин всего три с небольшим версты – особо торопиться некуда. Стэнка, лежа на перине, сначала наблюдала за ним довольной сытой кошкой. Потом потянулась и, как была, нагая, соскочила на пол:
- Помочь тебе?
Мужчина, застегивая пуговицы на рубашке, хмыкнул:
- Уж ты поможешь, научен. Налей мне лучше холодного кваса.
- Как скажешь, - задев его бедром, прошла Стэнка мимо из горницы.
- У меня сегодня разговор был с вашим богатеем Прицей.
- Господином Новиком? – остановилась она.
- С ним, - бросил Петр.
- И что он от тебя хотел? – спросила, не оборачиваясь.
- Вопрос другой: чего он хочет от тебя? Новик Прица предложил брать твой налог с него. В полном объеме. Стэнка? - вплотную подошел он к ней и снял с шеи растрепавшиеся волосы. – Стэнка?
- Что? – дернула она плечом от нового прикосновения усов и резко развернулась. Мужчина вмиг застыл, водя глазами по девичьему, еще разгоряченному лицу, и вдруг, отпрянул назад:
- Ты, как мертвая вода: сколько тебя не пей, а все не напиваешься… Я его прекрасно понимаю.
- Кого? – качнулась Стэнка к косяку двери. – Господина Новика? А ничего не было у нас с ним. И никогда не будет. И деньги эти брать не смей. Иль, взял уже?
- Нет, - тряхнул мужчина головой и пошел из дома прочь…
Стэнка вышла на крыльцо чуть погодя, уже одетой, с холодным кувшином кваса в руках. Молча поднесла его залюбнику, подтягивающему на своем коне подпругу. Тот также молча выпил половину и обтер рукой усы.
- Когда ж ты их сострижешь? – пальчиками вытянула оттуда Стэнка крошку хлеба. И засмеялась.
Петр, глядя на нее, тоже улыбнулся и обхватил девушку руками:
- Ни-ког-да. Мне нравится, как ты верещишь… Ну, что, прощаемся еще на месячину?
- Ага, - отвела Стэнка руку с кувшином в сторону.
- Тогда целуй меня так жарко, чтобы хватило на весь срок, - и сам припал к ее открывшемуся рту. Стэнка ответила ему, как будто не было перины смятой. Да это мало. Мало, чтоб заглушить жажду любви и голод молодого тела. И Стэнка целовала, целовала, не отрываясь. И вдыхала хлебный запах кваса на усах Петра… - У-ух. Где твой квас? Мне б его еще…
- Где? – хрипло отозвалась она. – Не знаю. А, вот, - и как вообще не разлила?
Мужчина прильнул к горлу кувшина… Ну, надо же. Она, Стэнка – «мертвая вода». А квас, значит – «живая»?
- Ну, мне пора, - выдохнул Петр в пустое глиняное нутро. – Открывай створку, отводи любимым землякам глаза.
- Постой, ты сумку свою седельную забыл, - вот вечно он что-то забывает! И подорвалась обратно в дом.
Большая кожаная сумка валялась там же, у порога. Стэнка ее подхватила за ремень – тяжелая. И боком поволокла, увидев лишь в сенях из-под съехавшей от такого обращенья крышки…
- Стэнка, ты чего? – произнес, ждущий у крыльца Петр.
- Сам бери, - выдула ноздрями та.
- Объясни?
- Сам тащи ее! Что там у тебя? Я… я…
- А-а, - открыл он рот. – Да чтоб… Это – парик. Женский парик.
- Па-рик? – непонимающе скривилась Стэнка. Потом заглянула обратно в сени. Туда, где сумку бросила. – Парик?
- Ну да, - хмыкнул мужчина и заскочил сбоку на крыльцо, оттуда – в сени. Вернулся уже с сумкой. Стэнка невольно от них отпрянула.
- Краля моя, ты чего это?
- Петр, парик, что такое? Это, когда…
- На голову, - кивнул он. – Дамы.
- А почему волосы там… настоящие?
- Так, дорогой. Он – очень дорогой. Цирюльник из Мушицев разорился вдрызг. И отдал налог этой «натурой». Что теперь с ней делать – бумаг столько писать, пока в казну сдашь, - нахмурил он лоб. – А хочешь его посмотреть?
- Я?! – замерла Стэнка, борясь в душе со страхом. Победило любопытство. – Ага-а. Давай.
Нет, Стэнка знала про такие «украшенья». У них в Стожках их надевали в Святки. Но, те были из сухого льна или овчины. А самый лучший – у Ады, разумеется, из густого конского хвоста. И без остаточного «живого» сияния. Будто и голова – присутствует. Причем, с прежними своими мыслями. Вот и струхнула. Не от того, что в сумке – голова, а сам факт: сумка то – Петра. Да что тут оправдываться? Струхнула да и всё.
- Гляди, - достал тем временем Петр предмет испуга.
- Ух… ты.
Ее залюбник засмеялся:
- Никогда раньше не видела? – и встряхнул гриву из длинных ореховых волос. – Должник наш говорил: из Ладмении, из самого Куполграда его привез. На что надеялся в такой глуши? Бывают же в природе лободыры. Возьми в руки то. Пощупай. Ты чего? Не отошла еще?
- Давай, - сглотнула слюну Стэнка. – О-о, - и выдохнула от восторга. – Какие они… мягкие.
- Ну, так, - авторитетно хмыкнул Петр.
- Мягче моих.
- Не мягче, точно.
- И длиннее. Такие косы выйдут. И кренделя.
- Их забирают обычно в высокие прически… дамы.
- А цвет какой… Цвет… цвет, - пришла, вдруг, в голову ее шальная мысль. – Как… у Ады.
- Какой Ады?
- У Ады до ее болезни… Петр?
- Что? – насторожился тот.
- Петруша, кречет мой усатый!
- Да что, Стэнка?
- Продай его мне. Пожалуйста. Бумаги не надо будет писать. Петруша.
- Ты свихнулась. Зачем тебе парик? У тебя свои в сто крат лучше. По Стожкам собак пугать? Да он и стоит…
- Петруша, я отдам, - напрыгнула Стэнка на него и быстро зачмокала в лицо. – Петруша… очень надо… Пожалуйста, продай.
- Он стоит триста леев. Ты свихнулась.
- Я отдам.
- Отдаст она. Попросишь у кого? – вдруг, замер Петр.
Стэнка отстранилась:
- Ни у кого. Свои отдам.
- Свои?.. Не надо… Так бери. Я что-нибудь придумаю.
- Петруша!
- Тихо ты! Ох… мне пора, - и обхватил сияющее стэнкино лицо руками. – Ну, если б не пора было…
- Ты такой… такой.
- А ты, краля моя, свихнулась. Точно, - со смехом выдохнул и наградил ее последним поцелуем.
А потом уехал. Пора ему. Давно было пора…
Стэнка, измучившись в своей постели, все ж, не уснула, дождалась. Короткое оно - время предрассветья. Когда сон человеческий глубок, как незаиленный колодец, а силы знахарки наоборот – на самой высоте. Но тратить их сейчас она задумала не на лечебный ритуал. Другие этой ночью у нее дела…
Деревня, как одеялом, накрытая ночной дремой, тихо спала. И озеро их спало. Лишь на далекой середине его слышны были легкие всплески: не то сом, не то налим водили по воде под луной круги. Над головой низко вдоль берега пронеслась летучая мышь. И снова тишина. Стэнка, сбросив туфли, поджала пальцы на ногах – песок холодный. И взмахнула на большой пологий камень. Потом нашла глазами дом старосты. Точнее, его высокую крышу над верхушками садов… Вдохнула глубоко. И выставила в знаке руку:
- Ветры ночные, вихри сонные, дурманные. Долетите, обволоките собой деву Аду. Принесите ей мысли, мною желанные. Принесите. Приказываю вам… - и закрыла глаза. Ночной ветер подхватил ее посыл и, щекотнув волосами по щекам, понесся прочь от Стэнки. Она так и продолжила стоять. А пущенный ветер все летел и летел. Над яблонями, сливами, чужими крышами домов, всколыхнул легкую занавесь на полуоткрытом окне и татем ночным метнулся к спящей на кровати деве. – Уф-ф… - получилось, вышло. Плечи Стэнки расслабленно упали, и она уже почти открыла глаза, когда новый порыв захлестнул ее саму. Нежданной картиной, ярким захватывающим всполохом. Стэнка распахнула рот и ахнула. Глянула себе под ноги. – Вот еще… Вот еще, - произнесла глухо, дернула головой. – А-а, ну, конечно. Он сам на этом камне и сидел тогда, - и, спрыгнув на песок, быстро обулась. А теперь домой и – спать. Хоть чуточку, но спать…
День новый выкатился в небо таким же жарким солнцем, что и вчера. В безветренном зное сонно стрекотали кузнечики. А над цветами по обочинам дороги гудели пчелы. Вот с дороги, еще у внешнего плетня Стэнка гостей и разглядела. Точнее, гостий: Аду и ее сестру, Натушку. Девы сидели на лавочке, в тени палисадниковой сирени. И, судя по напряженным позам – хозяйку дома тоже углядели. Но Стэнка шага не прибавила – готовилась морально к встрече. И хоть, пока переворачивала сено, проговорила все возможные ее ходы, но… не каждый день она подобными делами вертит. Не каждый день.
- День добрый, Стэнка! – первой подскочила с лавки Натушка. Конечно - она сестры своей по проще. И гораздо душевнее.
Та неспешно следом поднялась и поправила на голове платок:
- День добрый.
Стэнка изобразила на лице сосредоточенность:
- И вам всех благ. Ко мне?
- А-а мы…
- Стрекоза! А ну, домой!.. Так что у вас?
Ада снова выдавила из себя:
- Мы пришли… по делу.
- Ага-а, - протянула в ответ Стэнка, опустив с плеча грабли. – Ну, так, заходите, раз «по делу».
Хотя первой проскочила во двор коза. А гостьям пришлось вновь ждать, пока Стэнка ее напоит и закроет. Когда ж и с этими делами было покончено, все трое, поднявшись по крыльцу, вошли в прохладный дом. Девы заозирались по сторонам. Потом опомнились и осенили себя знаменьями на образа в красном углу. Хозяйка дома, сдернув по пути в кухню косынку, побрякала там вволю и вынесла на стол в избу(3) кувшин морса с кружками. Молча по ним разлила и с удовольствием плюхнулась на лавку. Гостьи спешно опустились туда же… «Вот теперь дозрела», - с прищуром глянула на Аду Стэнка.
- У меня завтра просидьба, - в доказательство, открыла она рот.
- Поздравляю, - потянулась Стэнка к своей кружке.
- Благодарю. И-и… жених мой из очень уважаемой семьи. Привык к манерам разным и… дамам из общества. Требования у него высокие и… - о-о, так она до вечера «не разродится». – и-и…
- Стэнка! Помощь нужна. Сестра моя боится, что не понравится свому жениху! – схватила кружку со стола Натушка и залпом ее осушила. – Вот!
