- Ты, видно, оладушек переел, - огласила я свой вердикт. После чего Ник молча со вздохом свалил из поля обзора (живот дальше смотреть не дает).
Однако Стэнку я рассмотрела прекрасно. Она тоже проникновенно вздохнула:
- Доброго дня, Агата.
- Привет. И тебе, доброй ночи. Или на небе всегда солнце?
- Всегда ясно, - просветили меня. – Как твоя жизнь?
- Как обычно, - вновь оповестила я. – Смиренно пощусь и удивляю окружающих. Сегодня господина лекаря удивила.
- Чем?
- Тем, что похудела. Занудствовал больше обычного. Но, кажется, остался доволен. Он ведь думает: я его заветам, наконец, вняла. Как считаешь: стоит господина Блинова разочаровать?
Стэнка сделала попытку улыбнуться:
- Считаю: какая разница, чьим?
- А вот ты мне сейчас и поведай.
- Следующее послушание?
- Ага.
- Благие дела.
- То есть? – по-деловому уточнила я.
- Добрые, - качнула головой Стэнка. – Хорошие. Неважно, для людей или других Божьих тварей. Главное, с душой. Я понятно выражаюсь?
- Стэнка, не занудствуй хоть ты, - и вздохнула. – Я поняла.
- Тогда пошли на кухню?
- Зачем?
- Ну, я обычно там тебе свои рассказы рассказываю.
- А-а, - открыла я рот. – А вот сегодня будешь здесь. Настроения нет куда-то тащиться. Так… спокойнее, - и приложила к животу руку.
Повествовательница моя скосилась туда же:
- Добро. Тогда слушай.
- Внимаю…
____________________________________________
4 апреля.
На пиковом месте вернулся мой муж. Пришлось срочно прерваться, что очень трудно подвязалось с моим «обетом смирения». Ибо «дюже интересно», но, пристрелите меня арбалетным болтом, непонятна до сих пор причина моих ограничений.
Без четверти пять утра. Сажусь писать и эту стэнкину историю. Причина не ясна до сих пор, так как вместо чувства праведного осуждения у меня появилась стойкая зависть к травнице (неужели я до такой степени греховодна?)
Короче, дело было в понедельник, назначенный для исполнения «именного послушанья»…
Вот сколько раз ни зарекалась травница держать все мысли и посулы при себе… опять испортила погоду (в воскресенье – дождь). Так бабушка Стэнке всегда втолковывала: «нельзя грязнить потоки». Имеются в виду «потоки жизни». А как их не грязнить? Хотя вот матом про священника. Пусть, наедине с собой…
- Ох, прости нас, Бог.
Стэнка скосилась на Солену:
- А ты чего зашлась? – и с болью повела плечом. – Ой-й, ведь не тебе, а мне после пяти стожков с утра, туда идти?
- Я за тебя тревожусь, - проблеяла подруга.
- Тогда пошли со мной.
- Что ты. Послушанье – именное. Мало ли, чего отец Зоил…
- Ох, я б сейчас…
- Стэнка!
- В баньку, да с веничком. А ты о чем подумала? – и улыбнулась, правда, криво. – Ладно. Хоть проводи тогда до церкви.
- Ага. Косынку не забудь.
- На голову мою глянь. Я – в ней. И хватит секотить. И без тебя, ой-й…
- Стэнка, это ж – честь.
- Ну, да, «честь». А для тех, кто спит и видит себя «матушкой(1)», вообще, блаженство неземное.
Солена прыснула, потом перекрестилась:
- О-ох, грех то. Хотя по мне, так ни у одной сон тот – не вещий.
- Это почему?
- Так он всем улыбается и привечает, но никого отдельно.
- Ага. Всех и никого, - повторила Стэнка. – Странно.
- А что тут странного? К приветливости сан обязывает, ведь он – посредник между людьми и Богом, а сердце… - и вздохнула. – Сердцу – не прикажешь, какую женщину любить. И если уж отец Зоил кого и выделяет, то…
- Кого? – откликнулась ей Стэнка – дюже интересно.
- А, бабку Ружану.
- Что?!
- Ага. Та в храме – каждый Божий день.
- О-о, - открыла Стэнка рот. – Я представляю.
- Что именно?
- Их у алтаря.
- Да ну тебя, - Солена махнула рукой и снова не сдержалась: отец Зоил с бабкой Ружаной. Поджавшей губки и в фате… - А-ха-ха-ха-ха! - вот так и хохотали всю дорогу, пугая кур и собирая взгляды. Потом Солена присмирела (когда свернули к озеру и впереди блеснули купола). – Мне знаешь, что вообще кажется?
- Скажи, – и Стэнка сникла.
- Отец Зоил догадался, что неспроста ты колокол наш выкупила.
- Солена, откуда ему то знать?
- Ну-у… он много знает про всех нас, - задумчиво скосилась та в озерные камыши.
- О-о. «Тайна исповеди»… А про меня откуда? Я ж… - и смолкла, открыв рот. – Соле-на?
Подружка фыркнула:
- А что? Я только про себя ему всегда, но…
- Но-о?
- Но, наши жизни так заплетены…
- И-и? – сузила глаза Стэнка.
- И я иногда не замечаю, когда рассказываю уже и про тебя. А он не останавливает.
- Матушка моя!
- Но, и не спрашивает никогда специально!
- Конечно! – надула щеки травница. – Зачем ему «специально спрашивать», когда и так всё выложат. И что ты про меня…
- А мы уже пришли, - воодушевленно дернула подружка за калитку. Потом, вдруг, замерла. – Стэнка… я только доброе всегда. Ведь ты – добрая. Ты…
- Ладно, - вздохнув, смирилась та. – Что теперь то? Знает он, и знает. Да и какая мне, вообще, разница? Только, в следующий раз, ты, это, за двоих и причащайся.
- О-ой.
- Опять, «грех»? – уточнила, застыв на крестное знаменье. – Уф, ну…
- … с Богом, - подхватила, сама крестясь, Солена.
- Ага. С Богом. Ну, я пошла, - и боком проскользнула в дверную тень…
Стэнка в последний раз наличествовала тут своей персоной… давным-давно. Тогда от сквозняков трещали свечи. И окна были все покрыты узорами, похожими на корни изо льда. Сейчас же под сводами носились воробьи. Теплый ветер из открытых створок лениво качал дым ладана напополам с ромашкой. Ее букеты стояли здесь везде: у икон, на узких подоконниках, на столике в хорах(2). А расписные стены привычно не давили своими божественными яркими картинами. Стэнка, оглядевшись от дверей, пришла к решенью: «Наверно, потому что, пусто и тихо»… Покойно… И расслабленно вздохнула. Потом еще раз огляделась, уже внимательней: «А дальше что?».
- … а я вам говорю, - через мгновенье открылась слева боковая дверь. – пора уж вам, обеим, - бабка Ружана с ведром в одной руке и с тряпками в другой, сунула подмышку тряпки и перекрестилась. – День добрый, девонька. Пришла?
За нею следом, пыхтя под горами половиков, возникли Марыля с Каролинкой (первой «красотой» в Стожках). Девы, косясь на травницу, бросили свои поклажи рядом на скамью.
- Так мы еще и пол вам мыть поможем, - робко продолжила Марыля. – Баба Ружана? А?
Каролинка сдвинула свои густые брови:
- Работы много здесь, - и по-деловому обозрела храм. – Так мы бы…
- Домой идите, - прошипела в ответ старушка. – Сама помою и всё тут застелю… Кому сказала? Кыш, - и проводила строгим взглядом обеих до дверей. Да, у нее авторитет здесь явный. А вот торчащую по-прежнему у входа Стэнку вновь одарили «неавторитетным» взглядом. – А ты чего стоишь?
- Я? – как можно тише, чтоб не отдаваться в сводах, выдохнула та. – Так, а что мне…
- А вот тебе работа как раз есть. Иди сюда.
- Иду, - вздохнула девушка.
«Наставница» ее просеменила до первой иконы на стене:
- Вот, - кивнула на нее. – Будешь омывать.
- Что делать? – переспросила Стэнка.
- Стирать пыль с рам.
- Срамную пыль?
- Да ты… - выпучила глаза старушка. Потом опомнилась. – Рамы мокрой тряпкой шоркать, а сами иконостасы – сухой и мягкой, прости нас, Бог. Вняла?
- Ага.
- Пройдись по всем. Их тут немного осталось после охальника этого, отца Криспа. А как с иконами закончишь, омой перегородку с алтарем.
- Ага.
- И подоконники все.
- Ладно.
- Потом перила и столик на хорах.
- Добро. А может, и люстры на цепях спустить? - «наставница» поджала губки, Стэнка уверила. - Я могу.
- Может она… Отец Зоил велел лишь это. И, да: сначала осеняй себя знаменьем. Перед мытьем.
- И подоконников?
- Ох, девонька… Святых и Божьих ликов. Ведро и тряпки – тут. Я – рядом, - и, бубня под нос, пошла назад, откуда и пришла.
А Стэнка тут осталась. Среди «Святых и Божьих ликов». По кругу обозрела плацдарм работ и опустила взгляд в ведро:
- Вот оно какое, «именное послушанье»… Начнем, - и засучила рукава…
Сначала она, конечно, «трепетала». Когда водила тряпкой поверх Святых сияний. Хотя с чего? И дома ведь стоят иконы – привычное занятие их «омывать». Да и сияние точно такое. И… привыкла. Заглядывала лишь в лики, читала вензельный премудрый шрифт:
- Святой князь Иоанн Владимир. Ага……… Святая княгиня Анна Неда… Красивая… А вот теперь…еще красивей…………. Ух, ты. Зоил. Святой мученик… После жесто-ких истя-заний был усечён мечом за обли-чение правителя города в отсту-пничест-ве и бесчестии… Нет, не похож…
А уж когда дошла с ведром и до хоров, то вовсе осмелела, начав тихонько петь:
- … В эту ночь святую
Пастушки не спали,
Ангел прилетел к ним
Из небесной дали.
Страх объял великий
Тех детей пустыни.
Он сказал: «Не бойтесь –
Миру радость ныне…
- С-стэнка?
- Радость и… – и открыла глаза… – Ой-й, - отец Зоил с новой скамьей наперевес и бабка Ружана застыли с другой стороны от перил. Стэнка, глядя на них, открыла рот… (нет, не рассказывать же, что воплощала сейчас мечту «спеть на хорах»). – Простите.
- У вас голос красивый, - произнес и глухо кашлянул Святой отец, облаченный в простую рубаху и штаны. Поэтому, наверно, Стэнка от смущенья быстро опомнилась.
- Ты всё закончила? – «приложила ее обратно» бабка.
- Ага, - глядя на захромавшего прочь со скамьей мужчину, кивнула травница.
Он остановился:
- Так скоро?
- Можете проверить, - а вот теперь она совсем вернулась в жизнь.
Священник же, как будто, растерялся:
- Проверить вас и в мыслях не было. Просто…
- «Просто»? – сузила Стэнка глаза.
- Ваше послушанье еще не завершилось.
- Отец Зоил, так вы ж ее…
- Сестра Ружана… я… скамью эту сейчас поставлю, наконец, и сам сестре Стэнке покажу, что нужно еще сделать, - и, развернувшись, хлопнул оную к стене. Потом расправил спину. – Идемте, сестра Стэнка?
- Да как скажете, Святой отец, - выдавила та и шлёпнула в ведро с водою тряпку…
Они вдвоем прошли всё тот же левый коридор со входом в дом настоятеля в конце. И через дверь справа оказались на заднем дворе церкви. Стэнка тотчас прикрыла глаза от яркого, после полумрака, света, вдохнув запахи травы, свежего кедра с примесью дымка, и…
- Вот, - тень от отца Зоила качнулась, открывая полностью всю ширь двора.
- Мел, – да, и еще пресный вкус меловой «каши».
- Угу, мел, - опустил Святой отец рядом в траву ведро с белилами. – Мы сами храм уже закончили и колокольню. Остался лишь проход от дома и одна домашняя стена. Добелите?
О-ох, а у нее есть выбор?.. Есть, конечно. Стэнка вздохнула «для образа» и, уперев руки в бока, глянула по сторонам:
- А-а…
- Кисти я дам, - скоро кивнул Святой отец. – И может, что переодеться? В доме есть.
- Не надо. Не на танцы ведь сюда пришла.
- Здорово, Стэнка!
Ух, ты! Ерш, оседлавший еще одну скамью, ей весело оскалился. Потом прочистил свой рубанок и сдул с досок завитки из кедра. Пасущаяся рядом гнедая лошадь тут же потянулась к этой россыпи в траве. Прямо, как Стрекоза - та тоже любит стружки грызть. Стэнка, глядя на эту «лепоту», непроизвольно расплылась в улыбке.
- Тогда, может, отдохнете сначала?
- Что? – и вмиг подобралась. – Нет. Где ваши кисти?
- Как скажете, - дернул мужчина плечом. И хромая, пошел к сараю…
Время за работой летит, как птица. Это безделье – «тягучая смола». Вот так и Стэнка, уверенно втирая в кирпичные зазоры мел то длинной мочальной кистью, то короткой, «домахалась» почти до полудня. Еще немного и солнце войдет в зенит. Да и еще столько – она уже закончит затянувшееся именное послушанье. Хотя… нравилось ей тут, чего душой кривить? Как тогда отец Зоил про ее собственный дом сказал? «И место – хорошее. Тихое и светлое». Вот-вот.
- А еще я карпов на мотылей ловлю, - Ерш, закончивший с обстругиванием новых скамей чуть раньше, теперь занимал Стэнку, торчащую на старой и кривой у стены. Та в очередной раз визгливо скрипнула (скамья). Ерш с чурбачка продолжил. – Но это дюже муторно.
- А поче-му? – отстранившись, с прищуром обозрела Стэнка свои труды.
- Так их же, мотылей, сначала самих словить надо, - резонно хмыкнул Ерш.
- Понятно, - ви-и-ик. – О-ой.
- Ты, это, осторожней, а то слетишь, - скосился мальчуган на ненадежную опору.
- Я? – удивилась Стэнка. – Не-ет. Высота не та.
- «Не та» для чего?
- А для полета, - засмеялась девушка. Шедший мимо с охапкой дров Святой отец ей улыбнулся и нырнул в дверь коридора. Стэнка проводила его взглядом. – Я знаешь, что думаю?
- Пока не ведаю, - потер облезлый нос Ерш.
- Мне вторая скамья нужна – поставить вот на эту. Чтоб дотянуться до непробела над окном.
- Так если там длинной кистью?
- Нет. Тогда я стекло забрызгаю, - скривилась она в свое, щедро забрызганное отражение в окне. И спрыгнула в траву. – Есть еще? Не все успели поколоть на дрова?
Мальчишка заозирался по сторонам:
- Есть, вижу!
Тут же они приперли «обреченную» от поленницы рядом и водрузили сверху на другую. Стэнка, подхватив рукою юбку, осторожно сбоку влезла… Постояла наверху, качаясь под удвоившийся визг, хмыкнула и потянулась за ведром с белилами. Ерш, придерживающий конструкцию с другой стороны, тихо выдохнул:
- Ты только… осторожно.
- А то, - шепнула ему Стэнка. – Мне немножко. Я лишь вот тут и… ой, - ви-ик.
- Стэнка!
- Ой… - ви-и-ик, тр-ресь!
- Стэнка, я держу!
- Ой! Ма-атушка моя!!! – спиной вперед опять же, не слетишь.
- Высота не та? – словивший ее в руки отец Зоил, прищурился, глядя в распахнутые Стэнкины глаза.
Она кивнула:
- Ага-а.
- Я так и понял, - серьезно огласил мужчина.
- Ве-дро… мешает, - и оба посмотрели на дужку, крепко зажатую в девичьей руке.
- Отец Зоил! – подпрыгнул сбоку Ерш. – А вы ее так ловко поймали! Я б не успел!.. А чего вы ее держите то до сих пор? Стэнка, ты… обезножила, что ли от страху?
- Сам ты, - мотнула ногами та. И тут же была на них опущена. – Спасибо.
- Пожалуйста, - поддергивая рукава, буркнул мужчина. – Я думаю, мне самому теперь лучше… закончить.
- Так скамейка то, того? – почесал вихрастый чуб Ерш.
- А я… с чурбачка, - направился к нему Святой отец. – Сейчас его… о-оп… А вы что встали? – пропыхтел он мимо них.
- А что нам делать? За штаны вас подержать? – удивилась Стэнка.
- Ты чего? То – грех, наверно, - дернул ее малец саму за юбку.
- Грех – не помочь ближнему… мудрым наставленьем, - взобравшись, сощурился на стену над окном Святой отец. – Я отсюда границ не вижу. Так что, «наставляйте», – и обмакнул в белила на дне ведра кисть.
Ох, ну это всегда за милу душу! «Наставлять»! И Стэнка, подбоченясь, первой начала:
- Малюйте ровнее! Щели не пропускайте меж кирпичей!
- Стэнка, ты чего?
- А «чего» я? – скосилась на мальца.
- Святые отцы не могут, того…
- Еще ровнее малюйте!
- Вот того этого, - прошипел на нее Ерш. – «Малевать».
- Опять, что ли, «грех»? – сдвинула травница брови.
- Ага, наверно.
- А что они тогда «могут»?
- Ну, не малевать, это - точно.
- Ага… И не мазать?
- Ну-у, - застыл в раздумье малец.
- Ну, а что тогда? – фыркнула Стэнка.
- Я не знаю, - выдул носом Ерш.
- Не знает он.
- Вы что там замолчали?! – уточнил с чурбачка бурно обсуждаемый.
Однако Стэнку я рассмотрела прекрасно. Она тоже проникновенно вздохнула:
- Доброго дня, Агата.
- Привет. И тебе, доброй ночи. Или на небе всегда солнце?
- Всегда ясно, - просветили меня. – Как твоя жизнь?
- Как обычно, - вновь оповестила я. – Смиренно пощусь и удивляю окружающих. Сегодня господина лекаря удивила.
- Чем?
- Тем, что похудела. Занудствовал больше обычного. Но, кажется, остался доволен. Он ведь думает: я его заветам, наконец, вняла. Как считаешь: стоит господина Блинова разочаровать?
Стэнка сделала попытку улыбнуться:
- Считаю: какая разница, чьим?
- А вот ты мне сейчас и поведай.
- Следующее послушание?
- Ага.
- Благие дела.
- То есть? – по-деловому уточнила я.
- Добрые, - качнула головой Стэнка. – Хорошие. Неважно, для людей или других Божьих тварей. Главное, с душой. Я понятно выражаюсь?
- Стэнка, не занудствуй хоть ты, - и вздохнула. – Я поняла.
- Тогда пошли на кухню?
- Зачем?
- Ну, я обычно там тебе свои рассказы рассказываю.
- А-а, - открыла я рот. – А вот сегодня будешь здесь. Настроения нет куда-то тащиться. Так… спокойнее, - и приложила к животу руку.
Повествовательница моя скосилась туда же:
- Добро. Тогда слушай.
- Внимаю…
____________________________________________
4 апреля.
На пиковом месте вернулся мой муж. Пришлось срочно прерваться, что очень трудно подвязалось с моим «обетом смирения». Ибо «дюже интересно», но, пристрелите меня арбалетным болтом, непонятна до сих пор причина моих ограничений.
Без четверти пять утра. Сажусь писать и эту стэнкину историю. Причина не ясна до сих пор, так как вместо чувства праведного осуждения у меня появилась стойкая зависть к травнице (неужели я до такой степени греховодна?)
Короче, дело было в понедельник, назначенный для исполнения «именного послушанья»…
Вот сколько раз ни зарекалась травница держать все мысли и посулы при себе… опять испортила погоду (в воскресенье – дождь). Так бабушка Стэнке всегда втолковывала: «нельзя грязнить потоки». Имеются в виду «потоки жизни». А как их не грязнить? Хотя вот матом про священника. Пусть, наедине с собой…
- Ох, прости нас, Бог.
Стэнка скосилась на Солену:
- А ты чего зашлась? – и с болью повела плечом. – Ой-й, ведь не тебе, а мне после пяти стожков с утра, туда идти?
- Я за тебя тревожусь, - проблеяла подруга.
- Тогда пошли со мной.
- Что ты. Послушанье – именное. Мало ли, чего отец Зоил…
- Ох, я б сейчас…
- Стэнка!
- В баньку, да с веничком. А ты о чем подумала? – и улыбнулась, правда, криво. – Ладно. Хоть проводи тогда до церкви.
- Ага. Косынку не забудь.
- На голову мою глянь. Я – в ней. И хватит секотить. И без тебя, ой-й…
- Стэнка, это ж – честь.
- Ну, да, «честь». А для тех, кто спит и видит себя «матушкой(1)», вообще, блаженство неземное.
Солена прыснула, потом перекрестилась:
- О-ох, грех то. Хотя по мне, так ни у одной сон тот – не вещий.
- Это почему?
- Так он всем улыбается и привечает, но никого отдельно.
- Ага. Всех и никого, - повторила Стэнка. – Странно.
- А что тут странного? К приветливости сан обязывает, ведь он – посредник между людьми и Богом, а сердце… - и вздохнула. – Сердцу – не прикажешь, какую женщину любить. И если уж отец Зоил кого и выделяет, то…
- Кого? – откликнулась ей Стэнка – дюже интересно.
- А, бабку Ружану.
- Что?!
- Ага. Та в храме – каждый Божий день.
- О-о, - открыла Стэнка рот. – Я представляю.
- Что именно?
- Их у алтаря.
- Да ну тебя, - Солена махнула рукой и снова не сдержалась: отец Зоил с бабкой Ружаной. Поджавшей губки и в фате… - А-ха-ха-ха-ха! - вот так и хохотали всю дорогу, пугая кур и собирая взгляды. Потом Солена присмирела (когда свернули к озеру и впереди блеснули купола). – Мне знаешь, что вообще кажется?
- Скажи, – и Стэнка сникла.
- Отец Зоил догадался, что неспроста ты колокол наш выкупила.
- Солена, откуда ему то знать?
- Ну-у… он много знает про всех нас, - задумчиво скосилась та в озерные камыши.
- О-о. «Тайна исповеди»… А про меня откуда? Я ж… - и смолкла, открыв рот. – Соле-на?
Подружка фыркнула:
- А что? Я только про себя ему всегда, но…
- Но-о?
- Но, наши жизни так заплетены…
- И-и? – сузила глаза Стэнка.
- И я иногда не замечаю, когда рассказываю уже и про тебя. А он не останавливает.
- Матушка моя!
- Но, и не спрашивает никогда специально!
- Конечно! – надула щеки травница. – Зачем ему «специально спрашивать», когда и так всё выложат. И что ты про меня…
- А мы уже пришли, - воодушевленно дернула подружка за калитку. Потом, вдруг, замерла. – Стэнка… я только доброе всегда. Ведь ты – добрая. Ты…
- Ладно, - вздохнув, смирилась та. – Что теперь то? Знает он, и знает. Да и какая мне, вообще, разница? Только, в следующий раз, ты, это, за двоих и причащайся.
- О-ой.
- Опять, «грех»? – уточнила, застыв на крестное знаменье. – Уф, ну…
- … с Богом, - подхватила, сама крестясь, Солена.
- Ага. С Богом. Ну, я пошла, - и боком проскользнула в дверную тень…
Стэнка в последний раз наличествовала тут своей персоной… давным-давно. Тогда от сквозняков трещали свечи. И окна были все покрыты узорами, похожими на корни изо льда. Сейчас же под сводами носились воробьи. Теплый ветер из открытых створок лениво качал дым ладана напополам с ромашкой. Ее букеты стояли здесь везде: у икон, на узких подоконниках, на столике в хорах(2). А расписные стены привычно не давили своими божественными яркими картинами. Стэнка, оглядевшись от дверей, пришла к решенью: «Наверно, потому что, пусто и тихо»… Покойно… И расслабленно вздохнула. Потом еще раз огляделась, уже внимательней: «А дальше что?».
- … а я вам говорю, - через мгновенье открылась слева боковая дверь. – пора уж вам, обеим, - бабка Ружана с ведром в одной руке и с тряпками в другой, сунула подмышку тряпки и перекрестилась. – День добрый, девонька. Пришла?
За нею следом, пыхтя под горами половиков, возникли Марыля с Каролинкой (первой «красотой» в Стожках). Девы, косясь на травницу, бросили свои поклажи рядом на скамью.
- Так мы еще и пол вам мыть поможем, - робко продолжила Марыля. – Баба Ружана? А?
Каролинка сдвинула свои густые брови:
- Работы много здесь, - и по-деловому обозрела храм. – Так мы бы…
- Домой идите, - прошипела в ответ старушка. – Сама помою и всё тут застелю… Кому сказала? Кыш, - и проводила строгим взглядом обеих до дверей. Да, у нее авторитет здесь явный. А вот торчащую по-прежнему у входа Стэнку вновь одарили «неавторитетным» взглядом. – А ты чего стоишь?
- Я? – как можно тише, чтоб не отдаваться в сводах, выдохнула та. – Так, а что мне…
- А вот тебе работа как раз есть. Иди сюда.
- Иду, - вздохнула девушка.
«Наставница» ее просеменила до первой иконы на стене:
- Вот, - кивнула на нее. – Будешь омывать.
- Что делать? – переспросила Стэнка.
- Стирать пыль с рам.
- Срамную пыль?
- Да ты… - выпучила глаза старушка. Потом опомнилась. – Рамы мокрой тряпкой шоркать, а сами иконостасы – сухой и мягкой, прости нас, Бог. Вняла?
- Ага.
- Пройдись по всем. Их тут немного осталось после охальника этого, отца Криспа. А как с иконами закончишь, омой перегородку с алтарем.
- Ага.
- И подоконники все.
- Ладно.
- Потом перила и столик на хорах.
- Добро. А может, и люстры на цепях спустить? - «наставница» поджала губки, Стэнка уверила. - Я могу.
- Может она… Отец Зоил велел лишь это. И, да: сначала осеняй себя знаменьем. Перед мытьем.
- И подоконников?
- Ох, девонька… Святых и Божьих ликов. Ведро и тряпки – тут. Я – рядом, - и, бубня под нос, пошла назад, откуда и пришла.
А Стэнка тут осталась. Среди «Святых и Божьих ликов». По кругу обозрела плацдарм работ и опустила взгляд в ведро:
- Вот оно какое, «именное послушанье»… Начнем, - и засучила рукава…
Сначала она, конечно, «трепетала». Когда водила тряпкой поверх Святых сияний. Хотя с чего? И дома ведь стоят иконы – привычное занятие их «омывать». Да и сияние точно такое. И… привыкла. Заглядывала лишь в лики, читала вензельный премудрый шрифт:
- Святой князь Иоанн Владимир. Ага……… Святая княгиня Анна Неда… Красивая… А вот теперь…еще красивей…………. Ух, ты. Зоил. Святой мученик… После жесто-ких истя-заний был усечён мечом за обли-чение правителя города в отсту-пничест-ве и бесчестии… Нет, не похож…
А уж когда дошла с ведром и до хоров, то вовсе осмелела, начав тихонько петь:
- … В эту ночь святую
Пастушки не спали,
Ангел прилетел к ним
Из небесной дали.
Страх объял великий
Тех детей пустыни.
Он сказал: «Не бойтесь –
Миру радость ныне…
- С-стэнка?
- Радость и… – и открыла глаза… – Ой-й, - отец Зоил с новой скамьей наперевес и бабка Ружана застыли с другой стороны от перил. Стэнка, глядя на них, открыла рот… (нет, не рассказывать же, что воплощала сейчас мечту «спеть на хорах»). – Простите.
- У вас голос красивый, - произнес и глухо кашлянул Святой отец, облаченный в простую рубаху и штаны. Поэтому, наверно, Стэнка от смущенья быстро опомнилась.
- Ты всё закончила? – «приложила ее обратно» бабка.
- Ага, - глядя на захромавшего прочь со скамьей мужчину, кивнула травница.
Он остановился:
- Так скоро?
- Можете проверить, - а вот теперь она совсем вернулась в жизнь.
Священник же, как будто, растерялся:
- Проверить вас и в мыслях не было. Просто…
- «Просто»? – сузила Стэнка глаза.
- Ваше послушанье еще не завершилось.
- Отец Зоил, так вы ж ее…
- Сестра Ружана… я… скамью эту сейчас поставлю, наконец, и сам сестре Стэнке покажу, что нужно еще сделать, - и, развернувшись, хлопнул оную к стене. Потом расправил спину. – Идемте, сестра Стэнка?
- Да как скажете, Святой отец, - выдавила та и шлёпнула в ведро с водою тряпку…
Они вдвоем прошли всё тот же левый коридор со входом в дом настоятеля в конце. И через дверь справа оказались на заднем дворе церкви. Стэнка тотчас прикрыла глаза от яркого, после полумрака, света, вдохнув запахи травы, свежего кедра с примесью дымка, и…
- Вот, - тень от отца Зоила качнулась, открывая полностью всю ширь двора.
- Мел, – да, и еще пресный вкус меловой «каши».
- Угу, мел, - опустил Святой отец рядом в траву ведро с белилами. – Мы сами храм уже закончили и колокольню. Остался лишь проход от дома и одна домашняя стена. Добелите?
О-ох, а у нее есть выбор?.. Есть, конечно. Стэнка вздохнула «для образа» и, уперев руки в бока, глянула по сторонам:
- А-а…
- Кисти я дам, - скоро кивнул Святой отец. – И может, что переодеться? В доме есть.
- Не надо. Не на танцы ведь сюда пришла.
- Здорово, Стэнка!
Ух, ты! Ерш, оседлавший еще одну скамью, ей весело оскалился. Потом прочистил свой рубанок и сдул с досок завитки из кедра. Пасущаяся рядом гнедая лошадь тут же потянулась к этой россыпи в траве. Прямо, как Стрекоза - та тоже любит стружки грызть. Стэнка, глядя на эту «лепоту», непроизвольно расплылась в улыбке.
- Тогда, может, отдохнете сначала?
- Что? – и вмиг подобралась. – Нет. Где ваши кисти?
- Как скажете, - дернул мужчина плечом. И хромая, пошел к сараю…
Время за работой летит, как птица. Это безделье – «тягучая смола». Вот так и Стэнка, уверенно втирая в кирпичные зазоры мел то длинной мочальной кистью, то короткой, «домахалась» почти до полудня. Еще немного и солнце войдет в зенит. Да и еще столько – она уже закончит затянувшееся именное послушанье. Хотя… нравилось ей тут, чего душой кривить? Как тогда отец Зоил про ее собственный дом сказал? «И место – хорошее. Тихое и светлое». Вот-вот.
- А еще я карпов на мотылей ловлю, - Ерш, закончивший с обстругиванием новых скамей чуть раньше, теперь занимал Стэнку, торчащую на старой и кривой у стены. Та в очередной раз визгливо скрипнула (скамья). Ерш с чурбачка продолжил. – Но это дюже муторно.
- А поче-му? – отстранившись, с прищуром обозрела Стэнка свои труды.
- Так их же, мотылей, сначала самих словить надо, - резонно хмыкнул Ерш.
- Понятно, - ви-и-ик. – О-ой.
- Ты, это, осторожней, а то слетишь, - скосился мальчуган на ненадежную опору.
- Я? – удивилась Стэнка. – Не-ет. Высота не та.
- «Не та» для чего?
- А для полета, - засмеялась девушка. Шедший мимо с охапкой дров Святой отец ей улыбнулся и нырнул в дверь коридора. Стэнка проводила его взглядом. – Я знаешь, что думаю?
- Пока не ведаю, - потер облезлый нос Ерш.
- Мне вторая скамья нужна – поставить вот на эту. Чтоб дотянуться до непробела над окном.
- Так если там длинной кистью?
- Нет. Тогда я стекло забрызгаю, - скривилась она в свое, щедро забрызганное отражение в окне. И спрыгнула в траву. – Есть еще? Не все успели поколоть на дрова?
Мальчишка заозирался по сторонам:
- Есть, вижу!
Тут же они приперли «обреченную» от поленницы рядом и водрузили сверху на другую. Стэнка, подхватив рукою юбку, осторожно сбоку влезла… Постояла наверху, качаясь под удвоившийся визг, хмыкнула и потянулась за ведром с белилами. Ерш, придерживающий конструкцию с другой стороны, тихо выдохнул:
- Ты только… осторожно.
- А то, - шепнула ему Стэнка. – Мне немножко. Я лишь вот тут и… ой, - ви-ик.
- Стэнка!
- Ой… - ви-и-ик, тр-ресь!
- Стэнка, я держу!
- Ой! Ма-атушка моя!!! – спиной вперед опять же, не слетишь.
- Высота не та? – словивший ее в руки отец Зоил, прищурился, глядя в распахнутые Стэнкины глаза.
Она кивнула:
- Ага-а.
- Я так и понял, - серьезно огласил мужчина.
- Ве-дро… мешает, - и оба посмотрели на дужку, крепко зажатую в девичьей руке.
- Отец Зоил! – подпрыгнул сбоку Ерш. – А вы ее так ловко поймали! Я б не успел!.. А чего вы ее держите то до сих пор? Стэнка, ты… обезножила, что ли от страху?
- Сам ты, - мотнула ногами та. И тут же была на них опущена. – Спасибо.
- Пожалуйста, - поддергивая рукава, буркнул мужчина. – Я думаю, мне самому теперь лучше… закончить.
- Так скамейка то, того? – почесал вихрастый чуб Ерш.
- А я… с чурбачка, - направился к нему Святой отец. – Сейчас его… о-оп… А вы что встали? – пропыхтел он мимо них.
- А что нам делать? За штаны вас подержать? – удивилась Стэнка.
- Ты чего? То – грех, наверно, - дернул ее малец саму за юбку.
- Грех – не помочь ближнему… мудрым наставленьем, - взобравшись, сощурился на стену над окном Святой отец. – Я отсюда границ не вижу. Так что, «наставляйте», – и обмакнул в белила на дне ведра кисть.
Ох, ну это всегда за милу душу! «Наставлять»! И Стэнка, подбоченясь, первой начала:
- Малюйте ровнее! Щели не пропускайте меж кирпичей!
- Стэнка, ты чего?
- А «чего» я? – скосилась на мальца.
- Святые отцы не могут, того…
- Еще ровнее малюйте!
- Вот того этого, - прошипел на нее Ерш. – «Малевать».
- Опять, что ли, «грех»? – сдвинула травница брови.
- Ага, наверно.
- А что они тогда «могут»?
- Ну, не малевать, это - точно.
- Ага… И не мазать?
- Ну-у, - застыл в раздумье малец.
- Ну, а что тогда? – фыркнула Стэнка.
- Я не знаю, - выдул носом Ерш.
- Не знает он.
- Вы что там замолчали?! – уточнил с чурбачка бурно обсуждаемый.
