ГЛАВА 1 – Тяжёлый разговор.
– Леся! Сколько ещё ты будешь морочить мне голову?
Мужчина прижал меня к закрытой двери машины, положив две огромные ладони на крышу автомобиля по обе стороны от меня. Его руки сомкнулись вокруг меня, не касаясь тела, но создавая ощущение замкнутого пространства, в котором не оставалось даже призрачной возможности для отступления. Он блокировал любой маршрут к бегству с той бесшумной решимостью, которая никогда не требует слов, но ощущается телом – от напряжения в плечах до едва заметной дрожи в коленях. Таким незаурядным образом он лишал меня даже иллюзии свободы, как хищник, аккуратно, но неотвратимо загоняющий жертву в угол, чтобы не сбежала. А ведь именно эта мысль билась, пульсируя в моей голове: «Бежать!» Бежать – и как можно быстрее, бежать, не оглядываясь назад, не думая, не позволяя себе ни малейшей заминки. Все фибры моей души просто вопили об этом, даже умоляли, превращая внутреннее напряжение в сдавленную волну тревоги, которая поднималась из живота к горлу, мешая дышать, выталкивая изнутри необходимость движения.
Я не знаю, интуиция это или выверты подсознания... но ощущение опасности было настолько отчётливым, что стало почти телесным. Всё внутри протестовало – не против прикосновения, которого ещё не было, а против самой близости, от которой нельзя было отстраниться. Рядом с этим человеком я всегда чувствовала себя не очень комфортно, и дело было не в его действиях, а в самом его присутствии, в той особенной, настораживающей тишине, которую он приносил с собой. Это ощущение нельзя было разложить на составляющие, его не получалось ни обойти разумом, ни оттолкнуть. Оно прочно въедалось в кожу и задерживалось где-то под рёбрами, как глухой, ровный холод. Он не казался мне человеком, он воспринимался иначе – как нечто тяжёлое, чужое, отстранённое от живого. Не было в нём ни тепла, ни открытости, даже когда он стоял на расстоянии дыхания. Просто тень. Чужая, холодная, призрачная тень, не оставляющая ни малейшего сомнения в своей чуждости.
Даже не знаю, как можно это объяснить... Наверное, это смогла бы сделать моя бабушка, а вот мне сложно... Сложно и объяснить, и понять суть происходящего, когда каждая клетка тела реагирует быстрее мысли, когда разум спотыкается, пытаясь назвать то, чего не умеет распознать. Всё происходящее казалось одновременно знакомым и непереносимо неправильным – как на грани падения, когда ноги ещё стоят на земле, а тело уже не верит, что его удержит.
– Ле-е-е-ся! – прошептал он, и от его голоса по моей коже пронёсся мороз.
Этот шёпот был не резким и не громким, но в нём звучало нечто такое, что сразу пробирало до мурашек. Вибрация пошла от шеи вниз, охватила позвоночник, заставила живот сжаться.
Смотрю в его глаза, а сама мысленно ускользаю в прошлое, погружаясь в воспоминания о том, кого когда-то любила и давно потеряла. Перед внутренним взором возникает бабушка – та самая, о которой в её время говорили разное, нередко называя ведьмой. Ведьмой она, конечно, не была – не в прямом, не в сказочном смысле, – но знала многое, гораздо больше, чем принято считать возможным. Её отношение к жизни, к миру, к наукам всегда оставалось особенным, не поддающимся ни бытовой логике, ни объяснениям. Она никогда не спорила, не доказывала, но умела смотреть так, что становилось ясно: ей открыто больше, чем остальным.
Порой её проницательность спасала нас, выручала в ситуациях, где ничто другое не помогало. Казалось, она действительно могла подключаться к какому-то информационному слою, недоступному другим, и говорить о людях такие вещи, которых они сами о себе не знали. Она называла это чувствованием, никогда не объясняя, как именно это работает. И всё же она была точна. Беспощадно точна. Но сейчас не об этом…
Так вот. Она всегда повторяла мне одну и ту же фразу, с той прямотой, в которой не было места сомнениям: «Леся, слушай свою интуицию, она тебе плохого не посоветует. Но никогда, слышишь, никогда не пытайся узнать то, что прикрыто занавесом. Цена за такие ответы может оказаться слишком высокой».
Слушать интуицию? Но как её отличить? Где грань между правдой и всплеском неконтролируемого воображения? Где конец ощущениям и начало фантазии? Бабушка… бабушка… почему же ты так упрямо отказывалась учить меня тому, что знала сама? Почему не захотела передать мне свои знания, свои чувства, свою силу – ту самую, которой ты не боялась?
Холодные, чужие пальцы едва коснулись моей скулы, проведя по коже неторопливую, почти ласковую линию – настолько осторожную, что именно эта сдержанность и выбила воздух из лёгких. Прикосновение не причиняло боли, но в нём было нечто глубоко неестественное, заставляющее тело вздрогнуть на уровне рефлекса. Омут синих глаз, пристальных и спокойных, втягивал в себя, не оставляя выбора, не давая времени на противодействие. Этот взгляд завораживал, лишал воли, вытягивал изнутри последние силы и подчинял – не силой, а необратимой тягой, против которой невозможно было устоять.
А вот моя интуиция жалобно пищала и не знала, что ей ещё сделать, чтобы её хозяйка наконец пришла в себя. Я не улавливала сути происходящего и не могла понять претензий Кротова. Когда это я ему успела задолжать? Когда именно голову морочила? Да я, вообще, его по дуге обхожу с самого начала нашего знакомства! Собственно, в таком моём специфическом отношении к этому мужчине и были виноваты мои ощущения и внутренний дискомфорт.
Интуиция стала проявлять нестандартные звуковые признаки, напоминая о своём существовании ещё при первой встрече с Валерием Павловичем Кротовым. Поначалу просто периодически вопила на краю сознания, привлекая таким образом моё внимание, а потом и вовсе начала переходить на ультразвук, настойчиво намекая держаться от этого человека как можно подальше.
Я бы и рада, но есть одно жирное «но»… Проблема в том, что по работе мы с ним очень часто достаточно тесно взаимодействуем. Я начальник отдела кадров, он – начальник службы безопасности. Хочешь не хочешь, а пересекаться мы будем по многим вопросам, и с этим ничего не поделаешь.
Всё бы ничего, вполне можно было бы сосуществовать – на безопасной дистанции, с минимально необходимым уровнем взаимодействия, – если бы Валера не вбил себе в голову в один «прекрасный» момент, что я ему нужна, как воздух. Причём не метафорически, а буквально – с той навязчивой, тяжёлой, липкой потребностью, которая не даёт ни одному слову уйти без отклика. Возможно, в сложившейся ситуации есть и моя вина: уж слишком откровенно я от него шарахалась, не скрывая внутреннего отторжения и тем самым, как ни парадоксально, добившись совершенно противоположного результата. Чем явственнее становилась моя отстранённость, тем упрямее он приближался.
К моему прискорбию, слово «нет» этот мужчина просто не воспринимал. Он не слышал его как отказ, он воспринимал его как приглашение к следующему шагу, как вызов, как игру. Не «нет», а «ещё не сейчас», не «уйди», а «добейся». Все мои попытки остановить, обозначить границы, утвердить себя как недоступную – он перечёркивал внутренне, выстраивая собственную картину происходящего, в которой я неизбежно должна была оказаться рядом. Знаете, что самое отвратительное во всём этом?
Я чувствую, что он даже не влюблён в меня. Да, я ему нравлюсь, привлекаю физически, возможно, задеваю каким-то внутренним триггером. Но… Нет в его взгляде любви, нет трепета, нет нежности, нет тепла, за которое можно было бы зацепиться. Его взгляд – холодный, расчётливый, как будто сканирует, выискивая не чувства, а уязвимости. И в то же время он какой-то пустой… не мёртвый, нет – скорее опустошённый, измотанный, уставший до предела. Моментами – одержимый, но не мною, а самой идеей обладания, как будто я – не человек, а цель, не живая женщина, а лаконичный ответ на внутреннюю пустоту, которую он сам не может ни понять, ни заполнить.
И вот зачем мне эта головная боль? Я уже давно не молодая романтичная дурочка, которая готова ждать, когда из искры разгорится пламя. Вот не хочу разгадывать ребусы и копаться в чужой голове! Я скорее ленивый, старый кот, облюбовавший свой собственный уголок и не желающий им делиться. Жила, никого не трогала, нате, получите и распишитесь! Вот вам куча проблем и неприятностей в придачу.
Сильный мужчина поставил себе цель и с упорством быка добивается её выполнения, не замечая перед собой препятствий. Вот только мне в роли этой самой «цели» находиться крайне некомфортно, а ещё мучает чёткое ощущение, что ничем хорошим всё это в конечном итоге не закончится. По крайней мере для меня!
Я, затаив дыхание, всматривалась в тёмно-синие глаза стоявшего напротив меня человека, пытаясь уловить в этом взгляде хотя бы тень ответа на мучившие меня вопросы. С каждым мгновением всё яснее ощущая, что этих ответов там нет и не может быть, краем сознания отстранилась, передёрнула плечами и невольно съёжилась от внезапного пронизывающего холода, пробежавшего по спине. Это был не тот холод, что исходит от воздуха или ветра, а внутренний, глубокий, сдавливающий изнутри.
Странное, неприятное ощущение… Когда находишься рядом с Валерой, это состояние приходит почти сразу. Сначала – как лёгкий озноб, потом – как пустота, глухая и липкая. А потом накатывает страх, ничем не объяснимый, не имеющий формы, но оттого ещё более давящий. Вроде вот он – человек, физически присутствует, стоит совсем рядом, смотрит прямо, буравит взглядом, своим эго заполняет пространство до краёв, подавляя сам факт твоего существования. И в то же время присутствует ощущение, что его здесь нет. Не в том смысле, что он ушёл – а в том, что от него исходит не жизнь, а нечто чуждое, холодное, отталкивающее.
Иногда мне действительно казалось, что передо мной стоит не человек, а нечто иное – липкое, вязкое, обволакивающее, стелющееся по коже с невыносимой медленностью, пытающееся опоясать меня своими невидимыми щупальцами. Это чувство вызывало отвращение на самом глубинном уровне, инстинктивное, почти телесное, как реакция на прикосновение к чему-то скользкому и живому одновременно.
И самое смешное, что Валера сам по себе человек неплохой. В обыденности – вежливый, внешне сдержанный, даже обходительный. Но энергетика у него – тяжёлая, вязкая, разрушающая, как гудящий фоновый шум, от которого невозможно избавиться. А ещё этот эгоизм… плотный, как стена, с которой невозможно ни договориться, ни обойти. Такой коктейль – точно не для меня.
– Валера! – прошептала я с шипящими нотками, упираясь ладонями в массивную грудь «неандертальца» и, прилагая немалое усилие, чтобы увеличить между нами пространство, отодвигая его от себя на максимально возможное расстояние. – Валерий Павлович, а вы не обнаглели? – снова зашипела, что говорило о крайней степени моего бешенства. Ну вот как-то не привыкла я к такому наглому отношению по отношению к себе. На быка ведь тоже можно найти управу? Ломик, например? Или я ошибаюсь? – Во-первых, «Лесей» меня может называть только ограниченный круг особ, и хочу вам, – специально выделила некоторые слова, акцентируя на них внимание, – заметить, что вы в этот круг лиц никоим образом не входите! Во-вторых, соблюдайте корпоративный этикет, а то украшу вашу характеристику парой строк о невменяемости и скверном характере! Вы меня знаете, фантазия у меня богатая, а рука тяжёлая! Мы с вами на брудершафт не пили и находимся, между прочим, фактически на работе, а не на вечеринке или в баре. Поэтому обращайтесь ко мне исключительно «Алёна Леонидовна» и никак не иначе! Не забывайтесь, будьте так любезны, – выдохнула я зло, перехватив хмурый, прищуренный взгляд Валеры, полный недовольства. – Мы с вами не состоим в панибратских отношениях, не имеем ни малейших оснований для фамильярности и даже друзьями не являемся! – проговорила я с нажимом. – А в-третьих… что это ещё значит – «морочу вам голову»? Я ведь с самого начала, прямо и без двусмысленностей, сказала вам о полной бесперспективности всех ваших глупых поползновений, – ещё раз с раздражением ударила этого непробиваемого чурбана ладонями по грудной клетке, твёрдой, как камень, и тут же поморщилась. Больно! – Немедленно отойдите от меня в сторону и держитесь отныне подальше, обходите хотя бы девятой дорогой! И повторяю ещё раз, специально для тех, кто не способен понять с сотого раза: нас с вами связывают исключительно деловые взаимоотношения, и в личные они никогда не перерастут!
Так мы и замерли, стоя молча, сверля друг друга взглядами, холодными и злыми, полными накопленного напряжения.
– За что же ты так меня невзлюбил? – почти мягко произнёс он, хотя голос его звучал глухо, как от сдерживаемой ярости. – Я тебе зла не делал. Готов пылинки сдувать! Ну так в чём проблема? Лес-с-ся… – назло мне протянул он моё имя, с противным растягиванием, которое только сильнее вывело из себя. – Говоришь, на работе находимся? А я тебя давно зову – и в ресторан, и на природу… да хоть куда ты сама захочешь! – голос срывался, переходя в сдавленное рычание, когда он наклонился ко мне ближе, слишком близко, сократив и без того недостаточное расстояние. – Кого ты из себя строишь, девочка? Ледяную королеву? Неописуемую красавицу? Сколько тебе лет? За тридцать уже перевалило, или ещё нет? Ни семьи, ни детей! – начал выговаривать он, и в его тоне чувствовалась едкая жалость, перемешанная с раздражением. – Ты скоро и родить без проблем не сможешь! Биологические часы тикают, между прочим! Они не стоят на месте! Со мной бы ты была как за каменной стеной! – уже почти кричал Валера, наваливаясь всем весом. – Чем я для тебя плох, Алёна Леонидовна? Работа у меня перспективная, должность надёжная, зарплата – поболее твоей! Особняк за городом, да и внешне не урод! Леся, за мной бабы бегают толпами, только ты личико воротишь! – теперь уже шипел он сквозь зубы, а у меня глаза от услышанного начали расширяться – от ярости, унижения и отвращения. – Цену себе набиваешь? А какая она – цена твоя, а? Леся?.. Смотри, как бы не пришлось упасть низко. А падать – всегда больно…
Он прошептал это уже почти у самого моего лица, наклоняясь ещё ближе, явно намереваясь разомкнуть границы и смять мой протест в грубом стремлении подчинить и поцеловать.
– Валера, да ты спятил! – вырвался из моей груди возмущённый возглас, в котором кипели и обида, и злость. – Не твоё дело, сколько мне лет и как сложится моя судьба! Это моя жизнь, и я проживу её так, как сочту нужным, – голос сорвался, стал жёстче. – Биологические часы тикают? Ты на себя в зеркало смотрел, умник? О своих часиках подумай, если они у тебя вообще ещё идут! Уж кого-кого, а тебя в моей жизни не будет точно, – толкнула его в грудь обеими руками, резко, с силой, отталкивая от себя. – Отвали от меня, псих ненормальный! По-хорошему отвали! – бросила в лицо, не сдерживая больше ни гнева, ни презрения. – Иди к своему стаду почитательниц, пусть они перед тобой виляют хвостиками! Я ни в какие соревнования за твоё внимание вступать не собираюсь и никогда не собиралась! Зачем ты ко мне прилип, как банный лист?! Не любишь ведь! Никогда не любил! Больной ты! – опять толкнула его, яростно, отчётливо, уже не контролируя силу.
Меня захлестнуло – возмущение, омерзение, глухое чувство несправедливости, настолько сильное, что оно стало пробуждающим, очищающим – как пощёчина, возвращающая к себе.
