Как королева, хоть и бывшая, я знала, что на вершинах Змеиных гор расположены сторожевые башни акадийской заставы.
Признаться, меня удивило, что разбойники дерзнули устроить логово под самым носом у пограничной королевской стражи.
Но всё по порядку…
Шли мы долго, лесными тропами, оврагами и буераками, до самого вечера, а казнить меня повезли на рассвете. Утренняя свежесть давно сменилась полуденным зноем, от которого не спасала даже лесная тень. Мокрая хламида прилипала к спине, а тюремные башмаки оказались мне великоваты. Вскоре каждый шаг причинял жуткую боль моим истерзанным ногам. Настал момент, когда я уселась прямо на торчащие из земли корни и наотрез отказалась идти дальше.
Пусть убивают, если хотят.
Вот странно, что никто из разбойников не поехал верхом. Поклажу-то навьючили, а сами… Берегли на продажу? Либо через такие заросли коню с седоком не проломиться. О том, чтобы сделать привал и речи не возникало. Я же, непривычная к такой ходьбе, обливалась потом, задыхалась, спотыкалась, кусала губы. Пока ноги не подкосились от боли и усталости.
– Чего расселась? – меня грубо ткнули в спину носком сапога. Не сильно, но обидно. – Недалеко осталось.
До моей погибели?
– Что хотите со мною делайте, – просипела я пересохшим горлом, прислонилась спиной к дереву и закрыла глаза, – но дальше не сделаю ни шагу… Ноги стёрла.
А они что, совсем не устали? Изверги!
Я обессилела до полного безразличия ко всему – что со мной станет, голодна я или нет, хочу пить или не хочу… Всё едино!
Воцарилось молчание, только лошади фыркали да ветер шебуршал в кронах. Я несмело приоткрыла глаза и тут же об этом пожалела. Бандиты обступили меня и разглядывали. Надо было прикинуться мёртвой. Так однажды сделал мой дядя, наткнувшись на медведя. А тут целая кодла медведей или волков…
– Скидавай обувку! – скомандовал обезображенный. – Живо!
– Чего? – я встрепенулась. – Босиком не пойду.
– Какое босиком? – хмыкнул тощий, почёсывая репу под капюшоном. – Верзилины портянки намотаешь. Они у него заговорённые от мозолей.
Верзила? Тот, что в фуфайке? В такую жару он снял её и обвязал за рукава вокруг пояса. А с прозвищем-то я, выходит, угадала!
По знаку атамана Верзила наклонился ухватился за сапог и запрыгал на месте, как будто и вправду намеревался снять его и поделиться со мной портянками. Представляю, какая там от них вонь, особенно после пробежки по лесу палящим днём и в сапогах.
Я поморщилась и зажала пальцами нос.
– Гляди, братва! Как шлюшку-то перекосило! – заржал обожжёный. – Мужских портянок не нюхала никогда? Можа тебе платочек надушенный подать?
Он полез в оттопыренный карман и вытянул оттуда грязную клетчатую тряпку. Наверное, когда-то оно и было платком… И сам недоумённо на это воззрился.
– Надо же, чего в карманах не заваляется…
– Никогда! – разозлилась я.
– Странная шлюха, – подал голос тощий. – Небось и торговала собой в неположенном месте.
– За это тебя судили?
– Отвечай!
Разбойники потешались надо мной, отпуская солёные шуточки и хохотали. Я конечно и не такое слышала, когда сопровождала Генриха во время карточных игр с друзьями. Но почему эти проходимцы думают, что я шлюха? Обидно! У меня ведь даже любовника не было, что для дворцовой знати в порядке вещей, и мужу ни разу не изменяла. Прошлое вдруг накатило, а что-то горячее и мокрое заструилось из глаз и стекло по щекам. Слёзы? Я что, реву? Какой позор для королевы!
Я сердито вытерла рукавом щёки и глаза под весёлый гогот разбойников, свирепо зыркнула на них из-под рукава, получила в ответ новый взрыв хохота и подначек, и тут же столкнулась с пристальным взглядом главаря. Джек с интересом меня изучал, совсем как давеча меч. В голубых, как полуденное небо, глазах вспыхнуло любопытство и озорное безрассудство.
Он заметил, что я заметила, отвёл взор и рявкнул:
– Хватит ржать!
Разбойники заткнулись разом, будто захлебнулись.
– Тощий!
И с этим в точку!
– Я туточки, атаман?
– Сгоняй и нарви подорожника с лопухами. И поживее! Тащи свою задницу...
Обескураженный бандюган потрусил в заросли, изумлённо оглядываясь, пока его костлявая спина не скрылась за стволами.
– Снимай башмаки, – повелел главарь, усаживаясь передо мной на корточки.
Говорил Джек на удивление правильно, что простолюдину несвойственно, и я впервые заинтересовалась тем, что крылось у него под маской. Шляпу с пером он снял, заткнул за пояс, а под нею оказался кудряв и светловолос. Блестящие от пота льняные пряди в беспорядке завивались над лбом, остальное по-прежнему скрывала маска. Внезапно я вспомнила, не к месту, что раньше мне нравились светловолосые парни, пока не встретила Генриха. А он-то темноволос. Мерзавец!
– Чего уставилась? Ногу сюда давай!
Я вздрогнула, опомнилась, и закусив губу застенчиво приподняла подол арестантской хламиды, выпростала левую ступню, её сильнее натёрла, дрожащими руками сняла башмак… И чуть не упала в обморок, а разбойники вокруг подозрительно затихли. А что, если…. Вид моей нежной окровавленной ножки внушает им…
Извращенцы!
Я приготовилась завизжать, но вовремя возвратился Тощий с охапкой листьев.
Атаман неожиданно проявил деликатность, приказав всем отвернуться, а сам бесцеремонно задрал мне подол до коленок. Я и охнуть не успела, как он ловко обмотал мне ступни подорожником, затем лопухами и перевязал всё травинками. Одну, вторую. Да так умело, словно заправский лекарь и помог надеть башмаки. Всего на секунду задержал мою правую ногу в своей крепкой и тёплой ладони… Но этого хватило, чтобы меня пробрала лёгкая дрожь.
– Ездить-то умеешь? – с ухмылкой осведомился он, одёргивая мне подол.
Я проглотила горький комок в горле и кивнула. Вновь навалились слабость и безразличие.
И главарь небывало расщедрился, дал попить из своей фляги и водрузил меня верхом на коня.
Я так устала, качнулась, наклонилась вперёд, благодарно приникла к лошадиной холке, вцепилась в гриву и прикрыла глаза.
Я никогда не спала верхом, а тут, кажется, задремала, убаюканная мерной поступью иноходца и… Я смутно вспомнила, что такая была у графа и седло без луки. На ком же тогда он ускакал? Среди убитых я его не видела…
Как жаль!
Проснулась я от того, что верхом ехала не одна. Кто-то явно сидел позади меня! И что-то твёрдое упиралось мне в спину… А спереди нарастал какой-то шум. Я не успела сообразить или возмутиться спросонья, как чужие руки натянули поводья. Шедшие впереди разбойники раздвинули ветки, лошадь прошла ещё немного и остановилась, прядая ушами. Тот, кто пристроился сзади спрыгнул на землю и безжалостно стянул меня.
Шум постепенно нарастал аж гудело в ушах.
– Дальше пойдёшь ногами, соня, – бодро заявил атаман, поправляя на поясе ножны с трофейным мечом.
И когда успел его нацепить? Так вот, что упиралось мне в спину!
Слава Единому!
– Лошадям здесь не пройти.
И при одном взгляде на это «здесь», я поняла, что не только коням, но и мне не пройти.
Над бурным потоком качался подвесной мост из брёвен, палок и верёвок. Адское приспособление! Идти по такому – типичное самоубийство. А течение в реке столь бурливое и напористое, что уносило с места камни.
Пока я с ужасом взирала на реку и мост, всё решили за меня. Бандиты стреножили лошадей, взвалили на спины поклажу, выставили часового, подхватили меня под руки и направились по берегу – навстречу моей погибели.
Нет, умереть мне суждено не от меча, а на мосту или под мостом. Что лучше, валяться с отрубленной головой или захлёбываться, барахтаясь в бурной реке, гадая перед смертью, куда меня вынесет после того, как пришибёт камнем по черепушке?
Ничего такого со мной не приключилось. Я худо-бедно переползла на тот берег в компании разбойников, судорожно цепляясь, то за узлы на верёвках, то за куртку и шею главаря. К тому времени солнце закатилось за кручу, небо посерело, и на реку низошли сумерки.
– Давай, давай! Шевели тыкалками, – подбадривал Тощий, а мне хотелось его убить, расчленить этот хилый набор костей, разбросать по берегу и поплясать на них.
– Тощий! Разводи костёр! – гаркнул атаман, ступив сапогом на острые камни и швырнув в общую кучу награбленного меч. – Жрать охота.
К – К = ЛР
Жрать захотелось не только ему. Судя по тому, как засуетились разбойники. Верзила приволок охапку сушняка, а Тощий завозился с огнивом. Едва лишь искра сорвалась с кремня, занялись ветки и язычки пламени лизнули хворост, кто-то помчался с котелком к реке. А обожжённый притащил мешок крупы.
Одна я стояла неприкаянная там, где меня оставили, и опять пересчитывала разбойников, сложив тех, кто встретил нас в лагере с вновь прибывшими. Они то и дело сновали туда-сюда-обратно, мешая сосредоточиться на их количестве. Главарь и тут застал меня врасплох. Отвлёкся от разбора добычи, повернулся ко мне и внезапно сорвал с лица маску.
От неожиданности я раззявила рот, как ярмарочный болванчик для колки орехов, и глаза вытаращила. Если и существовал в Акадии мужчина привлекательнее Генриха II, то, похоже, я его нашла. На свою голову! И он мне сразу не понравился. Нос как у селезня! Не выношу мужиков с утиными носами. Хотя, светловолосых обожаю и голубоглазых. А этот и смуглый к тому же. Прямо картинка! И в целом черты благородные. Не так высок, как мой отвратительный муженёк, но безупречно сложён. Любо дорого посмотреть…
Всё равно кобель! Все они кобели! Убила бы! Отрубила башку! Этим самым мечом, доставшемся мне в наследство от палача.
Хм, мне? Надо будет об этом подумать.
Атаман Джек наградил меня откровенно насмешливым взглядом, и моя спонтанная вспышка ярости закончилась пшиком.
– Ты! Это… Как тебя звать-то? Ступай и вымойся. Грязных девок в кровати не терплю. И от тебя вдобавок конским потом несёт.
Как будто бы от него розами и фиалками! Нахал!
Я судорожно втянула ртом воздух, будто намеревалась заорать, но слов нужных, кроме тех, какими конюхи ругались на конюшнях, припомнить не смогла. А ведь так хотелось высказать ему всё.
Грязи значит не терпит! Даром, что чумазый мужлан, бандит, похититель и грабитель, так ещё чистую шлюху ему подавай?! Главарь продолжал ухмыляться, а я беспомощно оглянулась на реку. Как ни возмущайся, а он прав. Помыться бы не мешало. Я с тоской вспомнила о тюремной лохани, которую мне приносили дважды в день. Всё же королева. Корыто не ванна, но тоже бы подошло.
Озиралась я, озиралась, а лохани полной горячей воды, с пеной, для моего величества так и не приметила, и неуверенно шагнула к реке. Всё ещё не веря, что придётся купаться в холодной воде. А она там наверняка ледяная. Да я мигом скончаюсь от простуды! Если раньше не захлебнусь.
– Эй! – окликнул меня атаман. – Куда, полоумная? Не туда! Течением унесёт. Вертун, проводи!
– Идём, – ко мне подбежал низенький бандит, ранее незамеченный и ничем не примечательный, кроме разве что фингала, красочно алеющего под глазом.
Вертун?
Постараюсь запомнить и это прозвище.
Вертун повёл меня в сторону противоположную от реки, к пещерам, и когда мы поравнялись с главарём, тот неожиданно схватил меня за рукав.
– Тебя как звать-то?
Зачем ему? Хочет выкрикивать моё имя в порыве страсти?
Я пожала плечами.
– Или ты предпочитаешь, чтобы тебя величали девкой?
Ну каков же гад!
– Лира, – буркнула я, – моё имя.
Уменьшительное. А полное – Лирина. Так звали когда-то восторженную и наивную девочку – дочь королевского рыцаря и преданного вассала, что впервые приехала в столицу с родителями. Теперь весь мир знал меня как королеву Мэрисабель. Ну, ладно, полмира или треть с четвертью. Не важно. Всё равно оно дурацкое, напыщенное и мне никогда не нравилось. От меня это не зависело. Королевам наравне с королями присваивались государственные имена. У нас в Акадии – это Гортензия, Гертруда, Матильда, Франсуаза и Мэрисабель. Из пяти зол я выбрала последнее, но в душе оставалась всё той же Лирой – Лиринкой, как ласково дразнили меня когда-то отец и младший дядя…
– Красивое, – неожиданно сообщил мне в спину главарь Джек, чем, признаться, слегка озадачил. Но я ему не поверила.
Пещера, куда привёл меня разбойник, находилась поодаль от прочих, червивыми ходами изъевших береговые утёсы. Низкий свод входа, тусклое сияние из глубины и слабое эхо: «Кап, кап, кап…».
– Гнилушек полно, не заблудишься, – подсказал бандит и, сунув мне в ладонь какой-то обломок, развернулся и ушёл.
«Бежать! Бежать немедленно! Пока не хватились!» – заметалась во мне королева.
Куда? И, главное, как?
Я еле ковыляла со своими мозолями, да и голова дико раскалывалась от боли.
Куда я пойду?
Назад по мосту? Увидят, поймают и позора не оберёшься.
Вверх по горе? К сторожевым башням? Попросить помощи? Мне туда не добраться. Лазать по скалам я не умею, дороги не знаю, сорвусь, и вороны точно склюют мои бренные косточки. А если чудом доберусь? Кто оборванке поверит? И преступнице. И… Дозорные тоже месяцами без женщин! Долго разговаривать не станут… Выдам разбойников, открою правду. И мне поверят? Но если поверят и признают во мне королеву, то… Схватят, закуют в цепи, как изменницу и передадут королю. Возвращаться к Генриху мне не хотелось. Я очень дорожила своей головой.
Вот уж дилемма так дилемма!
А ещё, я вся чесалась от грязи и пота. Это и перевесило чашу весов. Поколебавшись немного, для очистки совести, юркнула в узкий и тёмный проход. В нос ударил резкий запах, вроде знакомый, но вот не знаю откуда и как его описать. Как будто настойку розмарина с календулой плеснули на горячие камни, и я вдыхала пар.
Поначалу своды давили и грозили расплющить, но тоннель постепенно расширился и закончился просторным залом с высокими шишковатыми арками и множеством каменных бассейнов и купелей. Оттуда и поднимался горячий пар.
Дьявол!
Я так и застыла сталагмитом в проёме, обрамлённом сталактитами, рискуя превратиться в сталагнат.
Черти меня раздери, если это не знаменитые горгонийские источники. Но это невозможно! Термальные воды с той стороны Змеиного Хребта и принадлежат Горгонии. И никаких сквозных пещер не существует. Поэтому Генрих и собирался их прорубить, когда выиграет войну. Собственно, из-за этого и началась вражда между Акадией и Горгонией. Тем и прославились на весь мир горгонийские источники, что из-за них воюют два государства, с тех пор как Генрих II взошёл на трон Акадии. И первое, что он сделал – объявил войну Горгонии. Пять лет мы живём в состоянии войны. Пять лет! Из-за какой-то воды! Я никогда этого не понимала и не могла взять в толк, как можно проливать чью-то кровь из-за такого пустяка. И горгонийцы тоже хороши! Горячей воды они пожалели. Какой в этом резон? А вот неудобства – колоссальные! Особенно в нашей стране. Ведь прежде Акадия торговала с Горгонией. Из-за хребта завозили самые лучшие снадобья и превосходную косметику. Теперь мы этого лишены. Какой в этом смысл, если пока никто не побеждал?
И вот! Генрих тратит огромные средства и силы на войну, а тут… Прямо у него под носом какие-то бандюги без зазрения совести плещутся в источниках из Горгонии.
Я опомнилась и забегала по залу в попытках разобраться. И разгадка нашлась, не сразу, но в ближайшей купели. В конце концов мне надоело бегать и гадать. Надо было помыться, пока сюда никто не пришёл.
Признаться, меня удивило, что разбойники дерзнули устроить логово под самым носом у пограничной королевской стражи.
Но всё по порядку…
Шли мы долго, лесными тропами, оврагами и буераками, до самого вечера, а казнить меня повезли на рассвете. Утренняя свежесть давно сменилась полуденным зноем, от которого не спасала даже лесная тень. Мокрая хламида прилипала к спине, а тюремные башмаки оказались мне великоваты. Вскоре каждый шаг причинял жуткую боль моим истерзанным ногам. Настал момент, когда я уселась прямо на торчащие из земли корни и наотрез отказалась идти дальше.
Пусть убивают, если хотят.
Вот странно, что никто из разбойников не поехал верхом. Поклажу-то навьючили, а сами… Берегли на продажу? Либо через такие заросли коню с седоком не проломиться. О том, чтобы сделать привал и речи не возникало. Я же, непривычная к такой ходьбе, обливалась потом, задыхалась, спотыкалась, кусала губы. Пока ноги не подкосились от боли и усталости.
– Чего расселась? – меня грубо ткнули в спину носком сапога. Не сильно, но обидно. – Недалеко осталось.
До моей погибели?
– Что хотите со мною делайте, – просипела я пересохшим горлом, прислонилась спиной к дереву и закрыла глаза, – но дальше не сделаю ни шагу… Ноги стёрла.
А они что, совсем не устали? Изверги!
Я обессилела до полного безразличия ко всему – что со мной станет, голодна я или нет, хочу пить или не хочу… Всё едино!
Воцарилось молчание, только лошади фыркали да ветер шебуршал в кронах. Я несмело приоткрыла глаза и тут же об этом пожалела. Бандиты обступили меня и разглядывали. Надо было прикинуться мёртвой. Так однажды сделал мой дядя, наткнувшись на медведя. А тут целая кодла медведей или волков…
– Скидавай обувку! – скомандовал обезображенный. – Живо!
– Чего? – я встрепенулась. – Босиком не пойду.
– Какое босиком? – хмыкнул тощий, почёсывая репу под капюшоном. – Верзилины портянки намотаешь. Они у него заговорённые от мозолей.
Верзила? Тот, что в фуфайке? В такую жару он снял её и обвязал за рукава вокруг пояса. А с прозвищем-то я, выходит, угадала!
По знаку атамана Верзила наклонился ухватился за сапог и запрыгал на месте, как будто и вправду намеревался снять его и поделиться со мной портянками. Представляю, какая там от них вонь, особенно после пробежки по лесу палящим днём и в сапогах.
Я поморщилась и зажала пальцами нос.
– Гляди, братва! Как шлюшку-то перекосило! – заржал обожжёный. – Мужских портянок не нюхала никогда? Можа тебе платочек надушенный подать?
Он полез в оттопыренный карман и вытянул оттуда грязную клетчатую тряпку. Наверное, когда-то оно и было платком… И сам недоумённо на это воззрился.
– Надо же, чего в карманах не заваляется…
– Никогда! – разозлилась я.
– Странная шлюха, – подал голос тощий. – Небось и торговала собой в неположенном месте.
– За это тебя судили?
– Отвечай!
Разбойники потешались надо мной, отпуская солёные шуточки и хохотали. Я конечно и не такое слышала, когда сопровождала Генриха во время карточных игр с друзьями. Но почему эти проходимцы думают, что я шлюха? Обидно! У меня ведь даже любовника не было, что для дворцовой знати в порядке вещей, и мужу ни разу не изменяла. Прошлое вдруг накатило, а что-то горячее и мокрое заструилось из глаз и стекло по щекам. Слёзы? Я что, реву? Какой позор для королевы!
Я сердито вытерла рукавом щёки и глаза под весёлый гогот разбойников, свирепо зыркнула на них из-под рукава, получила в ответ новый взрыв хохота и подначек, и тут же столкнулась с пристальным взглядом главаря. Джек с интересом меня изучал, совсем как давеча меч. В голубых, как полуденное небо, глазах вспыхнуло любопытство и озорное безрассудство.
Он заметил, что я заметила, отвёл взор и рявкнул:
– Хватит ржать!
Разбойники заткнулись разом, будто захлебнулись.
– Тощий!
И с этим в точку!
– Я туточки, атаман?
– Сгоняй и нарви подорожника с лопухами. И поживее! Тащи свою задницу...
Обескураженный бандюган потрусил в заросли, изумлённо оглядываясь, пока его костлявая спина не скрылась за стволами.
– Снимай башмаки, – повелел главарь, усаживаясь передо мной на корточки.
Говорил Джек на удивление правильно, что простолюдину несвойственно, и я впервые заинтересовалась тем, что крылось у него под маской. Шляпу с пером он снял, заткнул за пояс, а под нею оказался кудряв и светловолос. Блестящие от пота льняные пряди в беспорядке завивались над лбом, остальное по-прежнему скрывала маска. Внезапно я вспомнила, не к месту, что раньше мне нравились светловолосые парни, пока не встретила Генриха. А он-то темноволос. Мерзавец!
– Чего уставилась? Ногу сюда давай!
Я вздрогнула, опомнилась, и закусив губу застенчиво приподняла подол арестантской хламиды, выпростала левую ступню, её сильнее натёрла, дрожащими руками сняла башмак… И чуть не упала в обморок, а разбойники вокруг подозрительно затихли. А что, если…. Вид моей нежной окровавленной ножки внушает им…
Извращенцы!
Я приготовилась завизжать, но вовремя возвратился Тощий с охапкой листьев.
Атаман неожиданно проявил деликатность, приказав всем отвернуться, а сам бесцеремонно задрал мне подол до коленок. Я и охнуть не успела, как он ловко обмотал мне ступни подорожником, затем лопухами и перевязал всё травинками. Одну, вторую. Да так умело, словно заправский лекарь и помог надеть башмаки. Всего на секунду задержал мою правую ногу в своей крепкой и тёплой ладони… Но этого хватило, чтобы меня пробрала лёгкая дрожь.
– Ездить-то умеешь? – с ухмылкой осведомился он, одёргивая мне подол.
Я проглотила горький комок в горле и кивнула. Вновь навалились слабость и безразличие.
И главарь небывало расщедрился, дал попить из своей фляги и водрузил меня верхом на коня.
Я так устала, качнулась, наклонилась вперёд, благодарно приникла к лошадиной холке, вцепилась в гриву и прикрыла глаза.
Я никогда не спала верхом, а тут, кажется, задремала, убаюканная мерной поступью иноходца и… Я смутно вспомнила, что такая была у графа и седло без луки. На ком же тогда он ускакал? Среди убитых я его не видела…
Как жаль!
Проснулась я от того, что верхом ехала не одна. Кто-то явно сидел позади меня! И что-то твёрдое упиралось мне в спину… А спереди нарастал какой-то шум. Я не успела сообразить или возмутиться спросонья, как чужие руки натянули поводья. Шедшие впереди разбойники раздвинули ветки, лошадь прошла ещё немного и остановилась, прядая ушами. Тот, кто пристроился сзади спрыгнул на землю и безжалостно стянул меня.
Шум постепенно нарастал аж гудело в ушах.
– Дальше пойдёшь ногами, соня, – бодро заявил атаман, поправляя на поясе ножны с трофейным мечом.
И когда успел его нацепить? Так вот, что упиралось мне в спину!
Слава Единому!
– Лошадям здесь не пройти.
И при одном взгляде на это «здесь», я поняла, что не только коням, но и мне не пройти.
Над бурным потоком качался подвесной мост из брёвен, палок и верёвок. Адское приспособление! Идти по такому – типичное самоубийство. А течение в реке столь бурливое и напористое, что уносило с места камни.
Пока я с ужасом взирала на реку и мост, всё решили за меня. Бандиты стреножили лошадей, взвалили на спины поклажу, выставили часового, подхватили меня под руки и направились по берегу – навстречу моей погибели.
Нет, умереть мне суждено не от меча, а на мосту или под мостом. Что лучше, валяться с отрубленной головой или захлёбываться, барахтаясь в бурной реке, гадая перед смертью, куда меня вынесет после того, как пришибёт камнем по черепушке?
Ничего такого со мной не приключилось. Я худо-бедно переползла на тот берег в компании разбойников, судорожно цепляясь, то за узлы на верёвках, то за куртку и шею главаря. К тому времени солнце закатилось за кручу, небо посерело, и на реку низошли сумерки.
– Давай, давай! Шевели тыкалками, – подбадривал Тощий, а мне хотелось его убить, расчленить этот хилый набор костей, разбросать по берегу и поплясать на них.
– Тощий! Разводи костёр! – гаркнул атаман, ступив сапогом на острые камни и швырнув в общую кучу награбленного меч. – Жрать охота.
Глава 4. Король минус Королева равно Логову Разбойников
К – К = ЛР
Жрать захотелось не только ему. Судя по тому, как засуетились разбойники. Верзила приволок охапку сушняка, а Тощий завозился с огнивом. Едва лишь искра сорвалась с кремня, занялись ветки и язычки пламени лизнули хворост, кто-то помчался с котелком к реке. А обожжённый притащил мешок крупы.
Одна я стояла неприкаянная там, где меня оставили, и опять пересчитывала разбойников, сложив тех, кто встретил нас в лагере с вновь прибывшими. Они то и дело сновали туда-сюда-обратно, мешая сосредоточиться на их количестве. Главарь и тут застал меня врасплох. Отвлёкся от разбора добычи, повернулся ко мне и внезапно сорвал с лица маску.
От неожиданности я раззявила рот, как ярмарочный болванчик для колки орехов, и глаза вытаращила. Если и существовал в Акадии мужчина привлекательнее Генриха II, то, похоже, я его нашла. На свою голову! И он мне сразу не понравился. Нос как у селезня! Не выношу мужиков с утиными носами. Хотя, светловолосых обожаю и голубоглазых. А этот и смуглый к тому же. Прямо картинка! И в целом черты благородные. Не так высок, как мой отвратительный муженёк, но безупречно сложён. Любо дорого посмотреть…
Всё равно кобель! Все они кобели! Убила бы! Отрубила башку! Этим самым мечом, доставшемся мне в наследство от палача.
Хм, мне? Надо будет об этом подумать.
Атаман Джек наградил меня откровенно насмешливым взглядом, и моя спонтанная вспышка ярости закончилась пшиком.
– Ты! Это… Как тебя звать-то? Ступай и вымойся. Грязных девок в кровати не терплю. И от тебя вдобавок конским потом несёт.
Как будто бы от него розами и фиалками! Нахал!
Я судорожно втянула ртом воздух, будто намеревалась заорать, но слов нужных, кроме тех, какими конюхи ругались на конюшнях, припомнить не смогла. А ведь так хотелось высказать ему всё.
Грязи значит не терпит! Даром, что чумазый мужлан, бандит, похититель и грабитель, так ещё чистую шлюху ему подавай?! Главарь продолжал ухмыляться, а я беспомощно оглянулась на реку. Как ни возмущайся, а он прав. Помыться бы не мешало. Я с тоской вспомнила о тюремной лохани, которую мне приносили дважды в день. Всё же королева. Корыто не ванна, но тоже бы подошло.
Озиралась я, озиралась, а лохани полной горячей воды, с пеной, для моего величества так и не приметила, и неуверенно шагнула к реке. Всё ещё не веря, что придётся купаться в холодной воде. А она там наверняка ледяная. Да я мигом скончаюсь от простуды! Если раньше не захлебнусь.
– Эй! – окликнул меня атаман. – Куда, полоумная? Не туда! Течением унесёт. Вертун, проводи!
– Идём, – ко мне подбежал низенький бандит, ранее незамеченный и ничем не примечательный, кроме разве что фингала, красочно алеющего под глазом.
Вертун?
Постараюсь запомнить и это прозвище.
Вертун повёл меня в сторону противоположную от реки, к пещерам, и когда мы поравнялись с главарём, тот неожиданно схватил меня за рукав.
– Тебя как звать-то?
Зачем ему? Хочет выкрикивать моё имя в порыве страсти?
Я пожала плечами.
– Или ты предпочитаешь, чтобы тебя величали девкой?
Ну каков же гад!
– Лира, – буркнула я, – моё имя.
Уменьшительное. А полное – Лирина. Так звали когда-то восторженную и наивную девочку – дочь королевского рыцаря и преданного вассала, что впервые приехала в столицу с родителями. Теперь весь мир знал меня как королеву Мэрисабель. Ну, ладно, полмира или треть с четвертью. Не важно. Всё равно оно дурацкое, напыщенное и мне никогда не нравилось. От меня это не зависело. Королевам наравне с королями присваивались государственные имена. У нас в Акадии – это Гортензия, Гертруда, Матильда, Франсуаза и Мэрисабель. Из пяти зол я выбрала последнее, но в душе оставалась всё той же Лирой – Лиринкой, как ласково дразнили меня когда-то отец и младший дядя…
– Красивое, – неожиданно сообщил мне в спину главарь Джек, чем, признаться, слегка озадачил. Но я ему не поверила.
Пещера, куда привёл меня разбойник, находилась поодаль от прочих, червивыми ходами изъевших береговые утёсы. Низкий свод входа, тусклое сияние из глубины и слабое эхо: «Кап, кап, кап…».
– Гнилушек полно, не заблудишься, – подсказал бандит и, сунув мне в ладонь какой-то обломок, развернулся и ушёл.
«Бежать! Бежать немедленно! Пока не хватились!» – заметалась во мне королева.
Куда? И, главное, как?
Я еле ковыляла со своими мозолями, да и голова дико раскалывалась от боли.
Куда я пойду?
Назад по мосту? Увидят, поймают и позора не оберёшься.
Вверх по горе? К сторожевым башням? Попросить помощи? Мне туда не добраться. Лазать по скалам я не умею, дороги не знаю, сорвусь, и вороны точно склюют мои бренные косточки. А если чудом доберусь? Кто оборванке поверит? И преступнице. И… Дозорные тоже месяцами без женщин! Долго разговаривать не станут… Выдам разбойников, открою правду. И мне поверят? Но если поверят и признают во мне королеву, то… Схватят, закуют в цепи, как изменницу и передадут королю. Возвращаться к Генриху мне не хотелось. Я очень дорожила своей головой.
Вот уж дилемма так дилемма!
А ещё, я вся чесалась от грязи и пота. Это и перевесило чашу весов. Поколебавшись немного, для очистки совести, юркнула в узкий и тёмный проход. В нос ударил резкий запах, вроде знакомый, но вот не знаю откуда и как его описать. Как будто настойку розмарина с календулой плеснули на горячие камни, и я вдыхала пар.
Поначалу своды давили и грозили расплющить, но тоннель постепенно расширился и закончился просторным залом с высокими шишковатыми арками и множеством каменных бассейнов и купелей. Оттуда и поднимался горячий пар.
Дьявол!
Я так и застыла сталагмитом в проёме, обрамлённом сталактитами, рискуя превратиться в сталагнат.
Черти меня раздери, если это не знаменитые горгонийские источники. Но это невозможно! Термальные воды с той стороны Змеиного Хребта и принадлежат Горгонии. И никаких сквозных пещер не существует. Поэтому Генрих и собирался их прорубить, когда выиграет войну. Собственно, из-за этого и началась вражда между Акадией и Горгонией. Тем и прославились на весь мир горгонийские источники, что из-за них воюют два государства, с тех пор как Генрих II взошёл на трон Акадии. И первое, что он сделал – объявил войну Горгонии. Пять лет мы живём в состоянии войны. Пять лет! Из-за какой-то воды! Я никогда этого не понимала и не могла взять в толк, как можно проливать чью-то кровь из-за такого пустяка. И горгонийцы тоже хороши! Горячей воды они пожалели. Какой в этом резон? А вот неудобства – колоссальные! Особенно в нашей стране. Ведь прежде Акадия торговала с Горгонией. Из-за хребта завозили самые лучшие снадобья и превосходную косметику. Теперь мы этого лишены. Какой в этом смысл, если пока никто не побеждал?
И вот! Генрих тратит огромные средства и силы на войну, а тут… Прямо у него под носом какие-то бандюги без зазрения совести плещутся в источниках из Горгонии.
Я опомнилась и забегала по залу в попытках разобраться. И разгадка нашлась, не сразу, но в ближайшей купели. В конце концов мне надоело бегать и гадать. Надо было помыться, пока сюда никто не пришёл.
