Глава 1
Аэлита
Я стояла перед зеркалом в своей маленькой квартире-студии, которую снимаю с первого курса. Она давно уже перестала казаться мне временным убежищем — теперь это мой личный штаб. Уютный бардак из стопок конспектов, стетоскопа на стуле, кружек с остывшим кофе и парочки зелёных растений, которые чудом ещё не умерли, — всё это было частью моего студенческого быта.
В зеркале на меня смотрела рыжая бестия с глазами цвета свежей листвы. Волосы, как огонь в утреннем солнце, собраны в высокий хвост, но несколько непослушных прядей всё равно падали на лицо. Лицо с лёгким веснушчатым загаром, подчеркнутое тонким слоем макияжа: чуть-чуть стрелок, немного туши и аккуратная помада — ровно столько, чтобы выглядеть «я просто так родилась, вся такая красивая».
На мне — тёплый свитер цвета топлёного молока, чёрные зауженные брюки, и белый халат, который уже успел пережить десятки стирок, но всё ещё держался. У шеи висела карточка-пропуск в университетскую клинику.
Сегодня у нас снова практика в больнице при университете. Это значило, что там будет и он — Матвей, ординатор профессора Валентины Игнатьевны.
При одном его имени у меня сердце делало лишний удар, а ладони начинали греться, будто в руках кружка кофе.
В то время как половина группы ныла про «гудящие ноги» и «по тринадцать тысяч шагов за день», я — наоборот. Я обожала практику. Больничный запах хлоргексидина, шелест халатов, ровные шаги по коридорам — всё это для меня как саундтрек к мечте.
Я вернулась к зеркалу, прикусив губу. Опять дилемма: идти так или переодеться во что-то более «спокойное»?
Взгляд на часы сорвал с меня остатки сомнений. Чёрт, времени в обрез.
Схватив пальто, шарф и сумку, я выскочила на улицу. Мартовский воздух тут же обжёг щёки. Весна была только в календаре — за окном всё ещё минус два, и ветер, который мог бы сдувать крышу, если бы очень захотел.
Почти бегом я дошла до угла и… увидела хвост отъезжающего автобуса.
— Блин… — выдохнула я, закатив глаза.
Открыла приложение такси — ждать следующий автобус пятнадцать минут, а это катастрофа. Села на остановку, потянулась к телефону, чтобы подтвердить заказ, и… передо мной появился бумажный стакан с кофе. Горячим.
— Это тебе. Чтобы не замёрзла, — услышала я знакомый, слишком самодовольный голос.
Подняла глаза — Леон.
Он, как обычно, одет стильно и чертовски не по погоде: модная короткая куртка, серые джинсы, белая водолазка и кроссовки. На голове — лёгкий хаос из тёмных волос, а на губах наглая улыбка. На щеках лёгкий румянец от холода, но явно не от мороза — этот тип вечно ухмыляется.
— Лео, у вас там на биохимии и генетике не рассказывают, что при минусовой температуре нужно утепляться? — я прищурилась. — Простуды, переохлаждение, снижение иммунитета… мёрзнут ноги и голова — привет, гайморит и миозит.
— О, пошла лекция, — он отмахнулся. — Давай, зануда, в машину.
Я поднялась, прихватила кофе, сумку и пошла за ним. Он галантно открыл дверь своей машины — чёрного, блестящего седана, который явно стоил больше, чем моя десяти годовая аренда квартиры.
— И что ты тут делаешь? — спросила я, когда он сел за руль.
— Ждал тебя. Знал, что опять опоздаешь, — он хмыкнул.
— А разве ты сегодня не ко второй паре?
— Ну да. Забыл. Думал, что проспал, — пожал он плечами, будто это было чем-то нормальным.
— Гений, — фыркнула я. — Спасибо, выручил.
— Всегда пожалуйста.
— Ну? Как вечеринка? — спросила я, вспомнив, что вчера весь курс там был, а я отказалась ради подготовки к практике.
— Да так… — он с хитрой ухмылкой посмотрел на меня. — Подцепил красотку, всю ночь зажигал с ней…
— Лео! — я сморщила нос. — Без подробностей, пожалуйста.
Он расхохотался.
— Ладно, шучу. Ушёл рано, было кисло и скучно.
Мы уже подъезжали к университетской клинике, и я, доставая из сумки маленькое зеркало, снова проверила макияж.
— Ну как я? — спросила, повернувшись к нему.
— Как всегда, лучше всех. Ходячая секс-бомба, — заявил он без тени сомнения.
— Переборщила с макияжем? — я напряглась.
— Да успокойся. Просто подкалывать тебя на почве твоей первой любви — лучшее начало дня, — довольно заявил он.
— Козёл, — я шлёпнула его по плечу и, выйдя, с нарочитой злостью захлопнула дверь его дорогущей машины так, что он возмущённо вытаращился. Я показала ему язык.
И именно в этот момент за его машиной остановилась серебристая «Тойота». Я сразу узнала этот номер.
Матвей.
Сделав вид, что ищу пропуск, я стояла, пока он выйдет. Сердце уже било сильнее — чёрт, ну почему он всегда появляется так неожиданно?..
Матвей вышел из машины, поправив тёмно-серое пальто, воротник которого слегка поднялся от ветра, и затянув на шее тёплый, аккуратно завязанный шарф. На его лице — привычная сдержанная уверенность, от которой у меня всегда сердце словно пыталось пробить рёбра.
— Доброе утро, Аэлита. Поторапливайся, иначе опоздаешь, — произнёс он, проходя мимо. Голос ровный, но в нём есть эта лёгкая хрипотца, от которой внутри всё переворачивается.
— Да… — кивнула я автоматически и посмотрела на часы на запястье.
Осталось всего пять минут. Чёрт.
Махнув рукой Лео, который что-то выкрикивал мне вслед, я побежала. Любовь любовью, но у него есть девушка, и я знаю своё место — со стороны, без надежд и действий. Зато у меня есть другая цель и если я буду опаздывать и учиться абы как, то буду со стороны смотреть и на лучшие места на практике, и на все перспективы в будущем.
На бегу оглянулась. Матвей шёл спокойно, длинными шагами, словно время под него подстраивалось. Последний взгляд — и я, выдохнув, влетела к группе, стоящей у раздевалки.
Пальто приняли у меня на ходу. Я уже тянулась за блокнотом в сумку, когда с поворота появилась она — профессор Валентина Игнатьевна. Высокая, подтянутая, с идеальной осанкой, в белоснежном халате и строгом пучке. Её глаза холодно-голубые, но, если заслужить её уважение, они умеют светиться.
Я быстро запихнула всё лишнее в шкафчик, захлопнула дверцу и, подхватив блокнот, вернулась к группе. Профессор уже раздавала папки с историями сегодняшних пациентов.
И начался обход. Длинный, как всегда.
У каждого больного своя история. У кого-то свежий шов после аппендэктомии — проверяли, как мы помним технику наложения шва и постоперационный уход. У кого-то черепно-мозговая травма после ДТП — там Валентина Игнатьевна больше объясняла, чем спрашивала, но внимательность требовалась максимальная.
Когда дошла моя очередь отвечать, я собрала волю в кулак. На все вопросы — чётко, без запинок. Даже прочитала вчерашнее МРТ одной пациентки, и, к своему облегчению, правильно озвучила диагноз.
— Хорошо, Аэлита, — сказала Валентина Игнатьевна.
Но похвала профессора осталась где-то далеко, когда в этот момент Матвей повернулся, посмотрел на меня и едва заметно улыбнулся.
Вот тут я была готова растечься лужицей прямо там в палате. Но вместо этого сжала зубы и пошла дальше, повторяя себе как мантру: «Ты просто смотришь. Ты не станешь причиной распада чужих отношений. Ты умная, взрослая, держи себя в руках».
Прошло несколько часов в шуме, запахе антисептиков и бесконечных историях болезни. И вдруг по громкой связи раздалось:
— Всем свободным врачам — в приёмное отделение. Массовое поступление пострадавших.
Все переглянулись.
— Все — со мной! — коротко бросила профессор.
В коридоре уже чувствовалось напряжение: кто-то бежал с каталкой, кто-то кричал, прося открыть дорогу. Но при этом все работали слажено и спокойно.
У входа в приёмное отделение нам всем пришлось остановиться.
— Так, — Валентина Игнатьевна быстро оценила ситуацию и повернулась к группе. — Остаться — Аэлита и Матвей. Остальные — к стойке. Спрашивайте, чем можете помочь. И запомните: никаких самостоятельных действий. Только ассистирование.
— Есть, — ответили мы почти хором.
Мы пошли за профессором вглубь приёмного. Там стоял гул голосов, шум аппаратуры, запах крови и металлический привкус в воздухе.
И вот его привезли. Мужчина лет сорока, в сознании, но с выражением дикого страха в глазах. Лицо бледное, губы уже начали синеть. На шее — свежий след от ремня безопасности. Но главное — странная, неестественная поза головы, лёгкий наклон в сторону и медленно развивающийся парез правой руки.
Я замерла, но Валентина Игнатьевна уже была рядом, проверяя зрачковые реакции. Один реагировал медленнее.
— Возможная субдуральная гематома. Срочно КТ! — бросила она медсестре. — Матвей, сопровождаешь. Аэлита — готовь всё для интубации, если состояние ухудшится. И смотри за сатурацией.
В тот момент я поняла — всё, что мы учили на лекциях все 5 лет обучения, сейчас нужно будет применить. И права на ошибку нет.
Дорогие читатели!
Перед вами первая часть истории, которая откроет целую диалогию — будет и вторая книга, где события развернутся с ещё большим накалом страстей.
Эта часть полностью бесплатная и такой останется, потому что мне важно, чтобы каждый смог прочитать её от начала и до конца.
Буду рада вашей подписке на автора, лайкам и, конечно, честной критике — ведь именно обратная связь помогает сделать историю ещё лучше.
Спасибо, что вы со мной.
Приятного чтения!
Ваш автор
Elian Grey
Глава 2
Аэлита
— Понял, — коротко ответил Матвей и уже наклонялся над ка талкой, проверяя фиксацию шеи.
Я же машинально проверила монитор: SpO? — 92%, ЧСС — 112, давление 135 на 85. Не критично, но и не подарок. Руки сами на автомате достали из ящика амбу-бэг, ларингоскоп, трубки трёх диаметров и шприц для манжетки. Всё, как учили: готовь так, чтобы в любой момент можно было подключиться, даже если не понадобится.
Везём пациента в КТ. Коридор кажется бесконечным — колёса тележки грохочут, а я не отрываю взгляда от пульсоксиметра. В голове повторяю что субдуралка — это коварно, может «выстрелить» в любую секунду.
Аппарат уже готов. Медсестра ловко подключает контраст, Матвей держит голову пациента в нейтральном положении. Мы уходим за защитное стекло.
Снимки начинают «выезжать» на экран. Валентина Игнатьевна, стоящая рядом, почти не дышит, глядя на серые срезы.
— Вот, — она указывает пальцем, — смотри, Аэлита. Гиперденсивная полоса по серповидной форме — типичный признак острой субдуральной гематомы. Сместилась срединная структура на четыре миллиметра. Видишь компрессию бокового желудочка?
Я киваю, глотая ком в горле. На картинках всё так… чётко и страшно одновременно.
— Если не уберём — сдавит ствол мозга. Время пошло, — резюмирует она и разворачивается к Матвею. — Подготовить операционную. Краниотомия, эвакуация гематомы.
У меня сердце подпрыгнуло — операция. Настоящая. И я буду рядом. Пусть даже за стеклом.
В операционной всё, как в учебниках, только в реальности это похоже на отлаженный оркестр. Анестезиолог подключает аппарат ИВЛ, медсестра надевает стерильные перчатки на Матвея. Я стою за стеклом, ощущая запах антисептика даже отсюда.
Разметка кожного разреза — дугообразно, по линии роста волос. Скалпель. Мягкие ткани разводятся, кость обнажается.
— Пилу, — спокойно говорит Матвей. Турбинная фреза делает аккуратное «окно» в черепе. Я чувствую, как моё сердце бьётся синхронно с его движениями.
Когда твёрдая мозговая оболочка вскрыта, из-под неё тёмно-вишнёвая кровь вытекает с лёгким давлением. Это и есть враг, из-за которого мы все тут. Валентина Игнатьевна аккуратно аспирирует сгустки, промывает физиологическим раствором.
— Смотри, Лита, — она поворачивается в мою сторону, — мозг постепенно «расправляется». Видишь, пульсация возвращается?
Я киваю, даже не осознавая, что прижимаю ладонь к груди.
Через сорок минут рана ушита послойно, кость фиксирована титановыми пластинами. Мониторы показывают: давление стабильно, сатурация 98%.
Матвей снимает перчатки, вытирает пот со лба и краем глаза бросает взгляд в мою сторону. Не знаю, заметил ли он мою глупую улыбку, но в тот момент я точно поняла — хочу быть именно такой, как они.
Двор университетской больницы после обеда был странно тихим. Как будто за эти несколько часов утренней суматохи, криков, звона каталок и писка мониторов он выдохся вместе с нами. Снег лежал неравномерными островками, местами серыми от песка и реагентов, местами белыми, как в рекламных буклетах, но холод всё ещё был злой, пронизывающий, даже сквозь пальто.
Мы стояли небольшими кучками, переминаясь с ноги на ногу, кто-то курил, кто-то просто тёр ладони.
— Это было страшно, — первой нарушила тишину Марина, кутаясь в длинный пуховик и глядя куда-то в сторону, чтобы не встречаться глазами.
— Да уж… — отозвался кто-то из ребят, — особенно когда привезли того мужика с черепно-мозговой… Я чуть сама не потеряла сознание.
— Привыкайте, — отрезала Настя, вечно суровая и с напором, как будто она уже главный хирург, хотя мы на одном курсе. — Это наша работа, будет ещё хуже.
— А тебе как, Лита? — спросил Саша, поправляя рюкзак. — Первый раз ведь в такой ситуации?
Я посмотрела на них, уже собираясь подобрать нейтральный ответ, но в этот момент за спиной посигналил знакомый чёрный BMW, и из окна показалась знакомая наглая ухмылка Лео. Он тряс в воздухе огромной картонной чашкой с надписью "Extra Large" — кофе или чай, не важно, главное — горячее.
— Мне? — я улыбнулась. — Я влюбилась в эту профессию ещё раз. И поняла, что сделала правильный выбор.
Не давая времени на расспросы, я махнула ребятам рукой и побежала к Лео. Он, как всегда, выглядел так, будто вышел с фотосессии: джинсы сидят идеально, водолазка подчёркивает фигуру, на запястье блестят часы, а куртка явно больше про стиль, чем про тепло.
— Ну садись уже, замёрзнешь, — сказал он, подавая мне стакан. — Куда едем? Какие планы?
— Планов никаких, — я забрала кофе, — но я не завтракала… и не обедала.
— Намёк понят, — ухмыльнулся он и, не дожидаясь уточнений, вырулил на дорогу.
Мы катились по питерским улицам, и серое небо, свинцовое, как на всех зимних открытках про Петербург, нависало прямо над головой. Через двадцать минут мы остановились у нашего любимого ресторана — маленькое место на тихой улице, с витражными окнами и запахом корицы, который чувствовался ещё снаружи. Здесь не было пафоса, но было тепло, вкусно и по-домашнему.
Когда мы вошли, я, рассказывая Лео про утреннюю суматоху, не заметила, как чуть не врезалась в кого-то. Молодой мужчина, может, чуть старше меня, высокий, с густыми тёмными волосами и каким-то очень добрым, спокойным взглядом, едва успел подхватить меня за локоть, чтобы я не опрокинула на себя свой кофе.
— Простите! — выдохнула я, отступив на шаг.
— Это я виноват, задумался, — ответил он мягко, с лёгкой улыбкой.
Лео уже стоял рядом, положив руку мне на плечо, и быстро, но вежливо пробормотал: