Но она отшила его быстро. Холодно. Так умеют только те, кто привык ставить границы с одного взгляда.
Что ты за чертовщина такая, Ева Николаева?
Она допила бокал. Поднялась.
И тут — на секунду — её глаза поднялись вверх.
Прямо на меня.
Я не двинулся. Не подал вида. Камера всё ещё работала, но я не смотрел в монитор.
Я смотрел в глаза.
Прямо.
Без защиты.
Она держала взгляд. Полсекунды. Секунду.
Потом — уголки губ слегка дрогнули.
Не улыбка. Намёк на признание.
Словно знала.
Словно сказала: "Я вижу тебя."
И ушла.
Я сидел, сжимая стакан. Лёд внутри уже растаял.
Мне стало жарко. Внутри. Как будто меня только что разоружили. Взглядом.
Мир на секунду стал зыбким.
Я понял что наблюдать больше не получится.
Теперь — только приближаться.
У большинства людей есть защитные слои. Маски. Тени на лицах, за которыми можно прятаться.
У Евы — нет.
Я отслеживал её маршрут, ресторан — прогулка вдоль набережной — дом. Она не меняла маршруты. Не проверяла «хвост».
Не говорила по телефону.
Не делала лишних движений.
Это могло бы значить, что она не знает.
Но мне казалось — она знает всё. Просто не играет.
На следующий день я уже не сидел в тени.
Я сидел рядом.
Библиотека на Цветном. Старое здание, запах пыли, мраморные колонны. Место, где никто не будет искать кого-то вроде меня.
Она пришла к 14:00. В том же красном пальто, с кожаным портфелем под мышкой. Устроилась за столом у окна, разложила какие-то бумаги.
Села.
Я оказался рядом, на стуле через стол. Не слишком близко. Но достаточно.
На ней не было макияжа. Только губы — матовые, холодные. Глаза — спокойные, тёмные. И взгляд.
Тот самый.
Когда она подняла глаза, я увидел в них не растерянность. Не интерес.
А распознавание.
Как будто она давно меня знает.
— У вас не найдётся ручки? — спросила она.
Голос чуть хриплый. Глубокий. Слова произносит медленно, но не лениво. Как будто пробует на вкус.
Я достал ручку, протянул молча. Пальцы чуть коснулись.
Мелочь. Но ток прошёл.
Она опустила взгляд, как будто не заметила.
А я не мог отвести глаз.
Она вернула ручку через минуту.
— Спасибо.
Я кивнул.
Не спросил, как зовут. Не представился. Не стал вести диалог.
Хотя должен был. Это был шанс. Но внутри что-то не давало.
Страх?
Нет. Инстинкт.
Ближе — опасно.
И всё же я не ушёл.
Она читала. Я делал вид, что читаю.
Периодически она поднимала взгляд. Мимо. Но я чувствовал — не случайно.
Каждый её взгляд — как выстрел без глушителя. Тихий, но точный.
Прошло больше часа.
Когда она закрыла папку, я уже был весь на взводе.
Она встала. На мгновение задержалась у моего стола.
— Забавное совпадение, — произнесла она.
— Что именно? — спросил я.
— Мы всё время рядом.
Улыбнулась. Почти по-дружески. Но взгляд…
Взгляд был прямым. Пронзающим.
Я ничего не ответил.
И она ушла.
На выходе из здания я стоял, прижавшись к стене.
Сигарета не зажигалась — пальцы дрожали.
В голове пульсировал один вопрос:
Кто она, чёрт возьми?
Как будто всё, что я знал, — обман. Как будто меня втянули в игру, где правила переписаны прямо на ходу.
Я не привык быть пешкой.
Но сейчас — я даже не знал, чья это доска.
Иногда, чтобы понять, с кем ты имеешь дело, нужно разорвать дистанцию.
Дать шанс случайности.
Я подстроил «случайность» сам.
Небольшой винный бар на Патриарших. Интерьер — кирпич, дерево, барная стойка из чёрного металла. Уютно, но без пафоса.
Я знал, что она будет там — у меня был её маршрут за неделю.
Она появлялась по пятницам, ближе к девяти, садилась у окна, заказывала «Шардоне» и сидела в одиночестве. Как будто ждала кого-то. Или наоборот — никого не ждала, но хотела, чтобы её заметили.
Я пришёл за полчаса до неё.
Выбрал место ближе к бару, чтобы видеть вход. Лицо спрятано в полутьме, но достаточно видно, чтобы распознать. Я заказал бурбон, медленно пил, проверяя импровизированный план в голове.
Ждал.
Она пришла в 20:53.
На ней снова было красное. На этот раз — платье облегающее, тонкое, с глубоким вырезом на спине.
Против правил.
Я поднял глаза в тот момент, когда она проходила мимо.
Она заметила.
Остановилась.
Мгновение — и вдруг:
— Алекс?
— Откуда вы?... – не понял откуда она узнала моё имя, я ей не говорил.
— Предположила.
Я не успел удивиться.
— Простите… — начал я, делая вид, что не понял.
— Мы же виделись в библиотеке, — сказала она с лёгкой улыбкой. — И на ручке была гравировка с иминем.
— Верно. А я и забыл об этом.
— Забавно. Вы теперь везде.
Голос не обвиняющий. Даже не удивлённый. Просто — констатация.
Она подошла ближе, поставила сумку на край стола.
— Не возражаете?
Я кивнул.
Она села. Без напряжения. Уверенно.
Как будто это я — её цель.
Не наоборот.
— У вас слишком прямая осанка, Алекс. Люди так сидят только в двух случаях: они военные… или что-то скрывают.
Она смотрела в глаза. Не отводя.
Улыбка мягкая. Но в глубине — острое лезвие.
Я ответил:
— А вы слишком наблюдательны, чтобы быть просто женщиной в красном.
Она чуть склонила голову.
— Значит, мы оба не те, кем кажемся.
Пауза.
На секунду мы замерли. Мир вокруг исчез. Осталась только она — и её глаза.
Не испуганные. Не оценивающие.
Изучающие.
Словно она вскрывала меня по слоям. Без ножа.
Я спросил:
— Почему вы сидите здесь одна?
— Я всегда одна.
Сказано легко. Будто привычно. Но в голосе — тонкий холод.
Не гордость. Не боль. Просто факт.
Мы говорили ещё минут десять. О винах. О книгах. О дождях в Стамбуле.
Ни одного прямого вопроса. Ни одной попытки «выяснить».
Но напряжение между нами нарастало, как натянутый трос.
Потом она встала.
— Спасибо за разговор, Алекс. Вы — интересный собеседник.
Улыбнулась.
— И, думаю, очень опасный.
Она ушла. Просто так. Без просьбы о номере. Без «до встречи».
А я остался.
С гудящим черепом.
И с ощущением, будто проиграл партию, которую ещё не начал играть.
Я всегда держал грань.
Между целью и собой.
Холод — моя броня. Дистанция — мой щит.
Я видел, как люди теряли контроль, начинали чувствовать, жалеть, влюбляться — и умирали.
Не позволял себе этого ни разу. До неё.
После той встречи в баре я не спал.
Не потому что опасался — я давно привык спать с открытым глазом.
А потому что впервые не понимал, что происходит.
В отчёте, который пришёл с базы, всё было сухо:
“Объект: Ева Николаева. Возраст 29. Род деятельности: консалтинг, психология. Подозрение на двойную жизнь. Возможно, вербовка. Возможна связь с Ветровым.”
Ветров. Старый призрак.
Если она связана с ним — это опасно.
Но ни один её жест, ни одно движение не подтверждали, что она — часть игры.
Наоборот.
Кажется, она вообще выше игры.
Я вышел к ней на улицу намеренно.
Вечер. Дождь. Капли стекали по воротнику кожаной куртки.
Она шла по Тверской. Плавно. В красном плаще.
Я вышел ей навстречу.
Без тени. Без прикрытия.
Просто — вышел.
Она остановилась.
— Мы теперь официально следим друг за другом?
Голос — спокоен. Даже мягок.
Как будто это была шутка. Или… признание.
— Я думал, ты боишься, — сказал я.
— Нет. Я просто не понимаю, зачем я тебе.
Пауза.
— Или ты сам не понимаешь?
Я замер.
Слова ударили точно в грудь.
Она знала. Всё это время.
И не сбежала. Не вызвала полицию. Не проверяла «хвост».
Потому что не боялась.
Я смотрел ей в лицо.
Хрупкое. Чёткие скулы. Тонкие губы. Глаза — без страха.
Но с чем-то другим. Более опасным.
— Ты работаешь на них? — спросил я.
Она качнула головой.
— Я никому не принадлежу.
— Тогда кто ты?
— Та, кто хочет узнать, почему человек вроде тебя — один.
Это был удар.
Не по телу — по сердцу. Туда, где я привык не чувствовать.
Я ушёл первым.
Но внутри что-то сломалось.
Теперь я не просто не знал, кто она.
Я не знал, кто теперь я сам.
Киллер? Агент?
Или просто человек, который впервые за десять лет не смог выстрелить, даже мысленно?
Если цель говорит с тобой как с человеком,
если она смотрит прямо в душу —
осталась ли она целью?
Или это уже ты стал объектом?
