Глава 1.
- Вы приходите в марте, хорошо? - не отвлекаясь от натягивания на светлые волосы шапки, проговорила преподавательница. - Подучите все, что вам нужно, может и на четверку наскребем, если посидим подольше. Вы ведь способная, просто расслабились. Каждому хочется расслабиться, но нужно держать себя в ежовых рукавицах. Так придете? В марте?
Слава слабо кивнула и улыбнулась. За окном чернела улица, пожирая стоящие на стоянке машины. Преподавательница суетилась: искала телефон, какие-то бумаги, прятала в темную щель сумки билеты по экзамену и твердила все, мол, ну так в марте, хорошо? там и погодка будет хорошая, настроитесь. Слава настраивалась на сегодня. Доучивала билеты, живенько читала краткие содержания романов и их анализы, сделала парочку шпоргалок, но так ими и не воспользовалась. Даже телефон на ноги положила, но ни разу не подглядела - испугалась.
- В марте, ладно? - вновь повторила учительница и звякнула ключами от кабинета.
- А если пораньше? В феврале, к примеру, - спросила Слава. - Не хочется оттягивать.
- Можно и в феврале, - согласилась преподавательница. - Выучите?
- Выучу, - робко ответила Слава и отвернулась, едва лбом не стукнувшись о дверь. - До свидания, Ольга Викторовна.
- Всего хорошего, Славочка, - прилетело ей в спину, когда она уже закрывала дверь.
Коридор встретил ее скрипом половиц и мигающей лампой, неприятного цвета стенами и бледным светом фонарей из окон. Настенные часы грозно показывали без пятнадцати семь вечера, тикали так, словно отчитывали ее: глупая-глупая-глупая. Слава и сама сейчас глупой считала, ничтожной даже, аж противно было. Под ребрами шевелилось какое-то нечто, изворачивалось, и Слава скользнула за угол, прижимаясь к холодной стене спиной. Первый всхлип вырвался из нее неожиданно - тихо и резко, словно кто-то ударил ее между острых лопаток, заставляя откашляться. Перед глазами все поплыло, и она поняла, что плачет. Не сдерживаясь, захлебываясь жгучими слезами обиды на саму себя и свою лень, которая с каждым днем все сильнее обхватывала ее в свое кольцо, шептала вкрадчико, едва ли не мурлыкая, что все в этом мире подождет, все успеется, так что можно и часок лишний поспать, пропустив первую пару, и не краситься, потому что ну кому это надо, Максим и так любит. Лень, кажется, подставила ее изрядно.
Это ж где было видано, чтобы забыть о том, как развивался реализм на рубеже веков во Франции, его представителей и новеллы Мопассана? Преподавательница смотрела на нее украдкой, поджимала тонкие, подкрашенные красной помадой, губы и негодовала, когда Слава запиналась через каждые два слова, замолкая. А Слава слушала лень, которая нашептывала ей, что, мол, ну не в этот раз, так в следующий, дома кроватка мягкая - стоит на нее лечь и забудешь о своей зарубежной литературе. До дома еще нужно было доехать, отстоять пробки и пройтись по скрипучему снегу, выдыхая сизое облако пара, чувствуя, как нос замерзает. Обида раскаленной трубой прижималась к сердцу, жгла больно, поэтому Славка все не могла остановить слез, которые крупными каплями падали на руки. Мимо пробежала лаборантка в пестрой курточке, удивленно взглянула на нее, но не обратила внимания, звонко цокая каблучками сапожек по лестничным ступенькам.
Все накапливалось в ней, как накатывается снежный ком – постепенно, слой за слоем. Слава обрастала этими слоями, как снеговик. Закупоривались уши, глаза, рот, только нос торчал – чтобы дышать, жить, но ни на что не обращать внимания. А тут влепили затрещину, да такую сильную, что слои эти отвалились пластинами и разбились вдребезги. Лень стояла перед ней точным отражением ее самой, только улыбка у нее была широкая, дерзкая. Сумасшедшая.
- Все будется, - прошептала лень, - а сейчас можно и отдохнуть.
Отдыхать не хотелось. Хотелось позвонить Насте, выплакаться, а потом позвать в ближайшее кафе и напиться так, чтобы не помнить сегодняшний день, чтобы стерся он из головы. Но вместо этого пальцы сами набрали на дисплее сенсерного телефона номер Максима, а рука сама потянулась к уху – прижала телефон крепко, едва не вдавливая в ушную раковину. Коридор множился черными тенями, которые приобретали силуэты чудовищ, готовых утащить Славу в темный подвал и разорвать на куски. Телефон бездушно отсчитывал время монотонными гудками, пока кто-то на той стороне не решился ответить. Послышался голос Максима, а на заднем фоне чей-то смех.
- Максим? – Ее голос дрогнул. Она повторила. – Максим.
- Что такое, Мир? – спросил он, переведя дыхание. – Ты где?
- В университете, - проговорила она. – Я хотела к тебе заехать. Отвлечься.
Максим шумно вздохнул.
- Мир, тут такое дело. Ко мне сестра приехала, родители на стол накрывают. Ну, семейный ужин, понимаешь, да? В кругу семьи, - зачем-то повторил он, словно она не могла понять смысла его слов. – Я, конечно, обещал тебя с родителями познакомить, но не думаю, что сегодня подходящий день. Машка… Она ведь раз в полгода приезжает. Понимаешь?
Слава понимала. Понимала так же просто, как таблицу умножения, как то, что на стакан гречки – два стакана воды. Понимала и Максима. Максима она понимала лучше всех, как книгу читала – новая интерпретация Бедной Лизы.
- Хорошо, до завтра, - сухо бросила она и оборвала звонок. Повела плечами и оттолкнулась от стены.
Тени шли за ней. Тянулись длинными черными полосами по стенами, перемежались на пол, змеями ползя по содранному линолеуму. Ее каблуки отбивали тихую дробь, которая эхом отдавалась на лестнице – раз ступенька, два, три. Она на секунду замерла, когда оглянулась на окно, из которого лился фонарный свет. Косой оранжевый луч заливал нижний этаж, а ветки вырисовывали причудливые узоры на полу. Что там с Бедной Лизой случилось у Карамзина?.. Точно, утопилась. Зашла в воду, чувствуя, как она обнимает со всех сторон, гладит по коже и манит к себе дальше, чтобы сомкнуть водные щупальца на тонкой шее и утянуть на черное дно. Вот и сомкнулись на Лизе объятия-цепи, затащили туда, где змеи-водоросли обвили худые лодыжки, и потащили на дно. А кричала ли Лиза? Звала на помощь, повторяя сухое имя своего возлюбленного, который откупился от нее? Или тонула молча, а волны срывали слезы с ее щек, растворяя в воде…
Слава качнулась. Голова закружилась, перед глазами все поплыло, отчего она схватилась рукой за стену. От тебя тоже откупились, да? Выкинули, словно кошку, которая надоела. Выставили за порог, подтолкнув носком тапочка по направлению к выходу. Иди, мол, Слава, иди, я с тобой наигрался, натешился, н а л ю б и л тебя всласть, прочувствовал твою каждую клеточку тела, поцеловал каждую родинку и обрисовал своими пальцами каждый шрам, каждую белую черточку. Иди, Слава, иди, я тебя не люблю. А до твоей любви мне дела нет.
Она вновь ринулась вниз по лестнице, чувствуя подступающую к горлу обиду. Говорила тебе мама, чтобы ты выбирала не красивого, а любящего. Красивых много, только сердце у них очерствевшее, а у любящего бы оно расцветало красной розой при виде тебя. А теперь и твое сердце превратилось в черную гальку, о которую не порежешься, но поскользнешься на влажном камне и разобьешь голову. Славе хотелось кричать – на преподавателей, Максима, родителей. Но изо рта вырывались лишь всхлипы, зажатые в тисках гордости. Смольнина выскочила из университетских дверей, словно невидимые руки подтолкнули ее. Пропуск тут же выпал из ослабевших пальцев, упал в грязный снег, оставив лишь острый уголок поблескивать в тусклом свете фонаря. Бежать. От университета, надоедливых людей, парня, от самой себя. Бежать быстро, спотыкаясь, падая, сдирая кожу до крови, но вставать и продолжать бежать дальше. Вся жизнь для нее была дорожкой для спринтера – ей нужна белая черта, ознаменовывающая «конец». После конца – успокаивающая тьма и никого. Одна. Одной всегда лучше.
Сбоку засигналила машина, обдав ярким светом желтых фар. Слава махнула водителю рукой, рявкнула что-то, хоть и знала, что он не услышит, и перебежала дорогу. По правую сторону светилась вывеска Русского аппетита, а из широких окон лился приятный свет. Там было тепло, уютно, комфортно всем им, пришедшим с друзьями и парами. Смеющиеся, болтающие друг с другом, делающие милые селфи, а затем выкладывающие их в инстаграм, дожидаясь первых лайков и комментариев. Вся их жизнь была такая – лайк, лайк, лайк.
Она тряхнула головой, прогоняя наваждение. К черту все это, к черту! И Максима этого, с мягкими руками, словно у девушки, темным взглядом из-под черных ресниц и влажными губами, которые прочерчивали дорожки поцелуев от самой шеи все ниже и ниже, достигая ремня джинсов. У него таких, как она – наивных, втрескавшихся по уши – были миллионы. Нужно было сразу оборвать все, не дать развития этой болезни, которая поглощала ее каждое мгновение. Болезнь под названием «Максим» - вяло протекающая и незаметная до четвертой стадии. Стадии, когда «ко мне приехала сестра» звучало как «ты мне надоела, куколка».
- Настя, - крикнула Слава в динамик телефона, прижав его к уху. – Слышишь меня?
- Естественно, ты так орешь! – ответили ей. – Что случилось?
- У тебя кто дома?
- Одна. Родители же в командировке, ты головой стукнулась, что ли? – удивилась подруга. – Я же тебе говорила.
- Я сейчас приеду, - проговорила Мирослава. – Выпьем.
- У меня ничего нет.
- Я все куплю, - и оборвала звонок, запихнув телефон в карман пуховика.
Она остановилась у края асфальтированного пяточка, выдыхая сизое облако пара. Машины стройными рядами неслись вперед, перегруппировывались в два ряда, а затем в один. Мигали оранжевыми поворотниками, а водители надавливали на клаксоны, и вечернюю тишину разрезал тонкий звук сигнала. Слава развернулась обратно, прошла мимо все того же Русского аппетита, перешла дорогу и пошла мимо здания филармонии, провожая себя взглядом в темных окнах. В гастрономе было тепло и почти безлюдно, лишь пара ребятишек выбирали у кассы шоколадку. Она прошла сразу к стеллажу с вином и коньяками, пробежала взглядами по этикеткам, узнала пару знакомых названий, но остановилась на незнакомом, зато градус все компенсировал. Держа бутылку в руке, Слава набрала еще пару пачек чипс, конфеты и черные маслины, которые любила Настя. На кассе дородная тетка уставилась на нее, а потом на бутылку вина.
- Восемнадцать есть? - гаркнула она. - Паспорт.
Слава фыркнула, но промолчала и показала паспорт. Тетка пристально вглядывалась сначала в фото, а затем в дату рождения Славы.
А потом пробила вино и все остальное. Плюс белый пакет.
- Я уже еду, - оповестила Мирослава подругу, выбегая из магазина и заскакивая в подошедший автобус. - Буду через пятнадцать минут.
- Слав, - жалобно протянули с той стороны, - что у тебя случилось?
Мирослава подавилась смешком, как ворона каркнула. Сунула кондуктуру в потную ладонь семнадцать рублей и упала на свободное место, а затем придвинулась к окну. Уставилась в него, всматриваясь в ночную темноту. Рядом лежал рюкзак и пакет.
- Маша приехала, - язвительно бросила она. - Машенька приехала! Сестра, сестрица, кровушка родная! А ты знаешь, какая она на самом деле? Лицемерная и лживая сука. Мне в лицо при знакомстве улыбалась, говорила, какая мы хорошая пара с Максюшей, едва не платьями делиться предлагала. А стоило Максиму в туалет свалить, как она вцепилась в мою ладонь своими когтями и прошипела: "Таких страхолюдин в девушках у Максима век не видела. Как он на тебя повелся?". Я ей и ответила. А она как разрыдалась, словно я все волосы нарощенные повыдирала. А я бы повыдирала, Насть! И ногти бы переломала. Просто людей много было. И Максим бы злился.
- Славк, я же тебе говорила, что не нужен тебе этот Максим. Он тобой пользовался, пользуется и будет пользоваться. У него это на физиономии написано.
- Дура я, Настя. Круглая дура.
- Все мы дуры, Слав, когда дело касается мужиков. Жду тебя.
Мирослава прижалась виском к стеклу, всматриваясь в мелькающие высокоэтажки за окном автобуса. Ей захотелось на мгновение побыть другим человеком: свободным от обязательств, от любовных проблем и предрассудков. Вот бы залезть в чужое тело: надеть на себя кожу, всунуть в голову чужой мозг, чтобы работал он лучше, почувствовать, как дышится по-иному - легко и свободно, ощутить свои же прикосновения, но иначе. Острее, ярче, приятнее. Может быть, будь она кем-то другим, то и жилось бы ей по-другому. Может лучше, а может хуже. Но Славе хотелось попробовать это на себе. С самого детства она примеряла на себя образы: диснеевская принцесса, какая-то милая девочка из мультфильма Хаяо Миядзаки, поклонница Мерлина Менсона, отличница и умница, а затем студентка филологического, потому что мама так захотела. Тебе тоже понравится эта роль, Слава. Она ей и понравилась... но через полгода она поняла, что не ее это образ, совсем не ее.
Хотелось побыть радикально другой - немного стервозной, богатой и популярной. Но этот образ никогда не выпадал ей на колесе.
Когда автобус остановился, она выскочила наружу, заскрипев сапогами по трескучему снегу. За спиной висел рюкзак, а рука, держащая пакет, начинала замерзать. Недалеко сверкали желтыми окнами-ямами десятиэтажки. Слава направлялась к ним. Настя жила в съемной квартире одна - по вечерам она подрабатывала в книжном магазине рядом с домом, иногда писала курсовые и рефераты за деньги, в остальном же помогали родители. Она несколько раз предлагала Славе жить вместе - всяк лучше, веселее, да и платить будет легче. Но Слава, настолько домашняя, прикормленная бабушкином супом на курином бульоне, даже не представляла, как будет приходить по вечерам в пустующую квартиру и готовить себе полуфабрикаты из ближайшего магазина. Как будет сверять показания счетчика, записывать их и оплачивать в срок. Было слишком много факторов, которые не отпускали Мирославу в настоящую взрослую жизнь. Главным из них был страх неизведанного.
Когда она добралась до нужного подъезда, то тут же нажала на домофоне номер квартиры. Послышались монотонные гудки, сопровождаемые какими-то помехами, а затем голос Насти, возвещающий короткое "входи". Слава открыла металлическую дверь, зашла в тускло освещенный подъезд и поднялась по лестнице на пятый этаж. На лестничной площадке уже стояла Настя в своем махровом халате и плюшевых тапочках с мордочками собак.
- Быстро ты, - проговорила она, обнимая себя за плечи.
- Людей мало было, поэтому автобус пропускал многие остановки, - слабо улыбнулась Мирослава.
- А там, - Настя кивнула на пакет, - вино?..
- Ага. И маслины.
Настя довольно хихикнула, приглашая в квартиру. Мирослава протянула ей пакет, сбросила рюкзак на пол и стянула с ног сапоги. Пуховик и шапку она повесила на крючок и прошла следом за Настей, которая щебетала о своей работе.
- Сегодня был новый завоз, - поделилась она своей информацией. - Столько книг, Слав. А обложки - ну просто загляденье. Во мне прям книжный шопоголик проснулся в тот момент.
- Ну, тебе эти книги предоставляются со скидкой, - усмехнулась Мирослава.
- Я и тебе могу достать, - подмигнула ей подруга.
- Если мне понадобятся какие-нибудь книги, я попрошу тебя, - улыбнулась Слава.
