Они зашли на кухню. Холодильник мирно гудел, а приглушенный свет от софитов на кухне создавал какую-то интимную обстановку. Настя вытащила из пакета вино, посмотрела на него то ли придирчиво, то ли оценивающе (Слава никогда не могла различать эти ее взгляды), потом шуршащие пачки чипс и две баночки с маслинами. Мирослава принесла из гостиной два бокала, выдохнула на них и протерла белой салфеткой. Вино булькало, лилось кровавой рекой до самых краев бокала. Они сидели рядом - прижимались друг к другу худыми плечами, пили вино, смакуя его, и молчали. А потом Настя вдруг заговорила:
- Слав, я так больше не могу. Мне страшно на тебя смотреть.
Слава поняла, что она имела в виду. Тут был виноват не Максим. И даже не сбитый режим сна, из-за которого у Смольниной появились мешки под глазами - темные, почти черные круги, которые она старательно замазывала сначала праймером, а потом тональным кремом. Виноваты были обстоятельства: неаккуратно брошенная мамой фраза, разозлившийся отец, первая чекушка водки за долгие, казавшиеся отдельной жизнью, семь лет. А дальше все пошло по накатанной - жизнь от выходных до выходных, предчувствие беды, поселившееся под ребрами дикобразом, который протыкал ее тело изнутри каждый раз, когда отец приходил домой пьяный, и разъеренным быком бросался на них с матерью - обвиняя, угрожая.
- Почему они не разводятся, - прошелестела Настя. Кажется, первый бокал вина на пустой желудок дал о себе знать. - Так же жить нельзя...
- Нельзя, - эхом повторила Слава. - Совсем нельзя. Я каждую неделю жду, что она станет для нас последней. Я каждый раз готовлюсь к его ударам, стеной вырастая перед мамой. Мне так страшно, Насть.
- А Максим... Максим твой хотя бы раз спрашивал, откуда у тебя эти синяки? - фыркнула подруга, подцепила вилкой маслину и отправила ее в рот.
- Я говорю, что это на физкультуре заработала синяк, - протянула Мирослава. - Он верит.
- Идиот он, - рявкнула Настя, и Слава вздрогнула. - Я тебе сразу говорила: зачем он тебе, ну зачем! Он ведь девчонок менял, как перчатки. Ты вспомни Лизу. Она же едва с крыши не спрыгнула из-за этой нездоровой любви к нему. А вдруг... - Настя вдруг повернулась к ней лицом и оказалась близко-близко, понизила голос до шепота и прошептала: - А вдруг он вас привораживает...
Слава поперхнулась вином.
- Бред это все. Просто есть в нем что-то... потрясающе необычное, что гипнотизирует.
- Ну не знаю, - Настя пожала плечами и вновь уставилась взглядом на кухню. - Моя бабка, которая в деревне живет, обладает вот этими силами. Потусторонними, короче. Магия-шмагия... К ней многие ходят. Ну только она не привораживает. Говорит, что плохо это, к человеку вернется в двойном размере, а там и смерть может прийти. Она обычно людей лечит, скот там... Но знаешь, у нее книжка записная есть.
- И? - спросила Слава, чтобы поддержать беседу, ушедшую в другую степь.
- Я когда к ней летом ездила в прошлом году, влюблась там в одного. Никиту. А он меня словно не видел. Так вот я стащила у бабки эту книжку и покопалась в ней. Там и привороты были, и наговоры, и сглазы. Я нашла там одну занятную вещицу. Что-то типа обмен душами. - Настя налила себе еще вина. - Нужен был волос того, с кем хочешь душами обменяться. И заклинание прочитать. Ну и типа... Обмен и так далее.
- И как?
- Никита был влюблен в Катю, я это потом от подруг узнала. Ну, а она один раз пришла к моей бабке. Я и выдрала у нее из хвоста волос. Сделала все, как надо. Даже луна была полная! Но ничего не произошло. Обидно было жутко. Потому что потом от бабки получила. Говорит, это семейная ценность, хранящая в себе и тьму, и свет. И пользоваться ею может только тот, кто определился, что он на стороне света. Темную часть открывать нельзя. Она от Лукавого написана. Светлая - от Бога. Ну а тот обряд как раз был на черных страницах... Может быть я просто уже на светлой стороне?.. Как вообще определить, на какой ты стороне.
- Не знаю, - произнесла Слава. - А что за заклинание?
- Ой, не помню. Я его только сфоткала. Сейчас поищу, может не удалила, - Настя потянулась за телефон, но в момент осеклась. - А тебе зачем?
- Интересно просто. Вдруг ты слова там спутала. А может это вообще обычные стихи, а ты губу раскатала.
Настя на это неодобрительно повела плечами и начала копаться в телефоне. Слава покачивала бокал с красным вином, наблюдая, как яркая жидкость омывает прозрачные бока, словно споласкивая их. Казалось, что пьет она кровь. И не чужую, а свою, вытягивая сама у себя силы. Оно может так и было: прошло всего полгода, как Мирослава начала встречаться с Максимом, погрязнув в этой тягучей трясине, которые все хором именовали "любовь". Она и не помнила, как начала прогуливать занятия, придумывать дурацкие отмазки, лишь бы побыть с ним вдвоем, переплетаясь ногами под тяжелым одеялом, дышать куда-то в район его острых ключиц и целовать чуть колючий подбородок. А потом пришла сессия, а Слава ничего не знала, не помнила, путалась в терминах и понятиях, а преподаватели досадливо поджимали губы. Как же так, Славочка, ведь на первом курсе все было так хорошо, а сейчас тьма, беспроственая тьма. А ей хотелось крикнуть, что, мол, мне обещали потрясающие студенческие будни, почти взрослую жизнь, а в итоге я получила списки литературы, домашнее задание и чертовы коллоквиумы, которые жизни мне дают! А так хочется, так хочется почаще оставаться с Максимом. Поэтому приходилось учить по ночам, не спать сутками, заливая в себя энергетики, от которых голова кругом шла, а во рту образовывалась пустыня. Здоровье услужливо кричало ей, что нужно заканчивать, но Слава продолжала вести такой образ жизни.
Это сейчас она поняла, что он насытился ею. Испил сполна, испробовал. Начал сам придумывать дурацкие отмазки, словно это она была скучной и надоедливой учебой, которую он избегал. Но внутри, когда она думала о нем, все еще разливалось приятное тепло... Слава запрокинула голову назад и тут же осушила остатки вина.
- Нашла! - торжествующе пропела Настя. - Нашла, нашла, нашла!
- Покажи, - протянула Слава и подалась к ней.
Фото было нечеткое. Буквы двоились, но Слава старательно напрягла зрение, чтобы распознать знакомые слова. Ей было не привыкать. На фольклорной практике она переводила тексты первой половины двадцатого века, стараясь разобраться в каракулях слова, походившие на русские. Поэтому и здесь она вновь попыталась узнать хоть что-то знакомое.
- Жизнь у другого я забираю, свою душу в его тело вселяя, - пробормотала Настя, щурясь. - Тянется красною нитью судьба, переплетая наши слова. Марена рассудит нашу сделку: дряблой старухой придет за подделкой...
- Дичь какая-то, - выдохнула Слава. - Марена - славянская богиня смерти.
- Ну так все обряды обращены к славянским богам, - ответила ей Настя. - Что я тогда неправильно сделала... Вроде все правильно прочитала.
- Не знаю, - буркнула Слава. - Забей. Есть проблемы насущнее.
И Мирослава наполнила их бокалы вином до самых краев.
Черный экран телефона высвечивал белые цифры. Половина двенадцатого ночи. Слава чувствовала себя опустошенной. К бутылке вина добавилась неизвестно откуда взявшаяся бутылка дешевого виски, от горечи которого живот в миг скрутило в тугой узел. Но они, несмотря на дурные предчувствия собственного организма, продолжали пить. За заваленный предмет, за Максима, который развлекался там сейчас со своей семьей, обнимался с прибывшей сестрицей и выпивал дорогой коньяк, за них самих - одиноких и немного никчемных, предоставленных самих себе в этой жизни, за то, что не родились в другой стране и в другое время. В другом теле.
Слава прижалась плечом к каменной кладке дома. Ее мутило. Перед глазами плясали искры. Нужно было остаться у Насти, когда она предлагала, даже настаивала. Стягивала с Мирославы дутый пуховик, прижималась со спины и говорила, что никуда не пустит. Что у нее еще спирт есть. Нужно только правильно развести. Но Слава, походившая на упертого барана, говорила только одно:
- Я поеду домой!
Домой она собиралась. Не учла только одного - на ее берег сейчас почти не ходит транспорт, а денег на такси у нее нет. Придется ехать до моста, а там пешком. Может быть из организма выветрится алгоколь, голова станет яснее, и домой она вернется вполне трезвой. Только мороз колол щеки, а внутреннее тепло потихоньку превращалось в одну большую глыбу льда. Мирослава запихнула телефон в карман и оттолкнулась от стены. Дошла до автобусной остановки и принялась ждать, переминаясь с ноги на ногу. Небо черным куполом висело над ней, не было ни единой звездочки, кроме желтого блина ноздреватой луны. Она выдохнула. Засунула продрогшие пальцы в карман и начала перебирать монеты. Спустя двадцать минут перед ней остановился пустующий автобус со скучающим водителем, который окинул ее взглядом.
- После десяти проезд стоит двадцать пять рублей, - проговорил он, указывая на небольшую табличку с расценками.
Слава кивнула головой и протянула ему тридцать рублей. Водитель отдал ей сдачу и тронулся с места, а она упала на ближайщее сидение, почувствовав, как все ее косточки ломит. В автобусе было душно. Резкие перепады температуры плохо сказывались на ней - голова походила на свареное в крутую яйцо. Ее клонило в сон, но каждая колдобина на дороге, которую водитель то старался объезжать, резко выкручивая баранку руля, отчего автобус резко заносило в другую сторону, то ехал напрямую, отчего автобус тут же начинал качаться, не давали ей даже прикорнуть. Голова каждый раз падала на грудь, шапка съезжала на глаза, но Слава постоянно вздергивала голову, морщилась от боли в висках и поправляла шапку. Спустя двадцать минут водитель остановился на остановке. Она знала, что это его конечная. Сейчас он развернется и умчит в обратную сторону по освещаемой фонарями пустынной дороге.
Она выскользнула на улицу и пошла в направлении моста. Он был окружен белоснежным плостом льда, покрытым снегом. Фонари светили тускло, едва освещая дорогу. Слава шла, чуть покачиваясь, но старалась придать себе вид просто уставшей студентки. Сердце бешено колотилось у нее в груди. Прийти домой, стянуть с себя эту одежду и спать. Сутки, двое... Лишь бы голова перестала казаться такой тяжелой.
Мирослава повернула вслед за дорогой и очутилась на мосту. Там было пусто и холодно. Мерзкий ветер продувал ее пуховик, обхватывал порывом тонкие ноги в джинсах. Она шла все дальше, напевая себе под нос какие-то песни, вспоминая стихи и повторяя билеты по уже прошедшим экзаменам. Нужно было о чем-то думать, размышлять, а не бездумной куклой тащиться вперед. Глаза выискивали людей или машины, собаку или кошку. Но ей попадались только прямые фонарные столбы и корявые стволы деревьев на той стороне моста, которые казались ей изогнутыми фигурами. Когда она достигла середины моста, то остановилась, чтобы перевести дыхание.
Будь она кем-то другим, этого бы не случилось с ней.
Будь она кем-то другим, она бы оборвала это на корню.
Будь она кем-то другим, она была бы... счастлива?
Мысль возникла в ее голове подобно яркой вспышке. Волос, желание, слова. Может быть попробовать, попытаться? Если у Насти ничего не вышло, то и у нее не получится. Но ведь интересно. Интересно ощутить складные строчки заклинания на собственном языке, как они будут срывать с него, уносясь к ночному небу. Может быть ее там кто-нибудь услышит, смилостивится, подумает, мол, на ее долю и так много испытаний вышло, и так долго была черная полоса, в которой она увязла, может стоит помочь? Хотя бы раз...
Она даже вспомнила, что у нее был волос. Много волос. Слава стянула с плеч рюкзак, поставила его на снег и начала копаться внутри. Наконец, нашла расческу. Пластмассовую, небольшую. Сама ей пользовалась нечасто, а вот другим давала, не придавала значения. Чужих волос было много. Черные, русые, желтовые, как у цыпленка, платиновый блонд... Слава не знала, кому они принадлежали. Точнее знала, но не подозревала об их жизни. Они всего лишь перекидывались парой слов в женском туалете, а потом какая-нибудь девушка вздыхала о том, что забыла дома расческу, а на голове черт знает что. И Мирослава протягивала свою, улыбалась едва, и говорила: "Вот, возьми". Теперь эта идея казалась ей безумно глупой. С кем меняться душами? В кого вселяться? А вдруг у них еще хуже, чем у нее. Слава глубоко вздохнула и уже хотела засунуть ее обратно, как заметила длинный рыжий волос, обвившийся вокруг одной зазубрины расчески.
Из рыжих знакомых у Славы была такая одна.
Алиса Воротынская.
Она аккуратно сняла этот волос с расчески, которая тут же выскользнула из рук и упала в снег. Рыжий волос в ее замерзших пальцах покачивался на ветру. Глупо это, глупо. Но мама всегда говорила, что волосы - это своего рода индификатор человека, получше всяких отпечатков пальцев. А уж сколько она программ смотрела, где с помощью волос накладывали разные магические проклятия. В голове всплыли слова заклинания, которые Настя читала вслух. Слава попыталась воспроизвести их, но ничего не получалось. Они то путались на языке, то Слава проглатывала окончания, то не хватало воздуха.
На пятый раз она все-таки смогла выговорить заклинание.
- Жизнь у другого я забираю, свою душу в его тело вселяя. Тянется красною нитью судьба, переплетая наши слова. Марена рассудит нашу сделку: дряблой старухой придет за подделкой... - прошептала Слава, явственно представив про себя стройную и красивую Алису Воротынскую, с ее копной рыжих волос и милой улыбкой. С дорогой сумочкой и в платье по последней моде. А затем разорвала волос.
Зажмурилась крепко, что перед глазами вспыхнули искры. Стояла все та же тишина, темное небо ничуть не изменилось, а луна лишь затянулась тучами. Когда Слава открыла глаза, ее встретило заснеженное водохранилище, одинокий мост и фонарь.
Ничего не случилось.
Она расхохоталась.
Там ей не дали шанса.
Мирослава засунула обратно в рюкзак расческу, застегнула молнию и закинула его на плечо. Ну и к черту. Завтра, когда она протрезвеет, то обязательно позвонит Максиму и порвет с ним. Хватит быть куклой в его руках кукловода. В ее жизни будет еще много парней. А томящее чувство, когда она будет слышать имя Максим, она переживет. В жизни бывают вещи и посерьезнее, чем влюбленность в симпатичного парня.
Она двинулась дальше, втянув голову в плечи. Губы прижались к вороту пуховика. Скоро она будет дома. Стоило ей на мгновение закрыть глаза, как Слава услышала громкую музыку. Веки тут же поднялись, а по глазам ударил яркий желтый свет. По дороге неслась машина, в которой громко бухала какая-то веселая музыка. Она не разглядела, кто вел машину, но и тормозить их не стала. Пусть едут дальше. Музыка приближалась. Машина - тоже. Слава следила за ней вполглаза: они смыкались.
А потом что-то случилось. Желтые фары вперились в ее лицо, ослепили, заставили сощуриться. Тонкий гудок, подобный свисту, резко ударил по барабанным перепонкам, словно стараясь разорвать их. Она даже не поняла сначала, что машина теперь двигалась на нее. Метры сокращались настолько стремительно, что она - пьяная, сонная, тяжелая от собственных мыслей - не осознала, что произошло.
