ТАМ---

Просто в одно мгновение Слава увидела испуганные лица парней через лобовое стекло, двух девчонок, вжавшихся в сидение сзади, почувствовала, как что-то твердое врезается в ее мягкое, податливое тельце, доставляя неимоверную боль в костях, ломая их, словно карточный домик. Мир резко перевернулся: заледенелый асфальт оказался перед ее глазами, а затем - темное небо, все такое же черное, со скалящейся на нее луной. Последнее, что помнила Мирослава, был чей-то крик, звук распахивающихся автомобильных дверей и собственная кровь на подушечках пальцев. Голова сникла набок, висок прижался ко льду, а глаза еще мгновение видели чьи-то ботинки, которые спешили к ней.
       
       Монотонный голос Максима в ее голове перемежался с ее собственным.
       Она мысленно повторяла слова заклятия.
       
       И мир для нее превратился в черную бездну.
       

       
       
       Глава 2.

       
       
       Вокруг было темно. Слава знала, что темнота бывает разная. В ее комнате она по-домашнему уютная и мягкая, а в подворотне на окраине города - опасная и холодная. В этой темноте она не чувствовала ничего. Словно кто-то переключил рубильник, и все чувства в ней испарились, оставив лишь одно тело и разум. Голова больше не казалась тяжелой, а пальцы - липкими от крови. Она подняла руку, но так и не смогла увидеть что-то, кроме темноты. Было ощущение, что она растворилась, исчезла.
       
       Это и есть смерть?
       
       Она разомкнула губы, и тьма хлынула в ее тело, наполнив его собой. Втиснулась в кости, сухожилия, смешалась с медленно бегущей кровью по венам, завладела глазами. Ей не было страшно: странное умиротворение охватило тело Славы, словно так все и должно было быть. Словно она должна была завалить экзамен, напиться, произнести глупые слова глупого заклинания, ощутить боль от столкновения с машиной и умереть, нелепо распластавшись на дороге. Такой был ее жизненный цикл? И теперь он закончился? А дальше только скитание во тьме? Она не знала ответы на эти вопросы. Они были слишком далекие, недосягаемые для нее при жизни. А теперь есть время поразмышлять над ними.
       
       Целая вечность.
       
       Слава сделала шаг вперед. Тьма не расступалась, а шла вместе с ней. Куда идти? Зачем идти? Можно лечь здесь и пролежать так черт знает сколько времени, ничего не изменится. Но что-то тянуло ее, будто кто-то невидимый ухватился за ее руку и повел за собой следом. На выход ли. А может дальше, во тьму, чтобы она уже никогда не выбралась?
       
       Ей казалось, будто идет она часы, которые медленно перетекали в дни. Разум подкидывал ей различные варианты исхода. Вот она дойдет до края темноты и ухнет вниз, в Преисподнюю. Или выйдет на болото и увязнет в нем, а темнота забьется в нос, что дышать будет просто невозможно. А может не будет ничего. Чернота и чернота. Тьма и тьма. И она. Одна.
       
       - Не хочу, - прошептала Слава, и слова эхом размножились в темноте, словно упругий мячик отскочил от темноты.
       
       Тьма отвечала ей: не хочу. не хочу. не хочу.
       
       Она не хотела умирать. Она хотела другой жизни, поэтому в последние мгновения шептала строчки дурацкого заклинания, которое больше походило на плохой стишок. Ком обиды застрял у нее в горле, отчего она больше не хотела размыкать губ. Тьма смеялась над ней, пародировала ее слова, сгущалась.
       
       В один миг во тьме появился кто-то еще. Нечеткие контуры фигуры мерцали, и Славе пришлось сощурить глаза, чтобы попытаться разглядеть явление. С ней умер кто-то еще? Разве это не ее личный котел, наполненный самым большим страхом до краев? Фигура стояла на месте. Мерцание било глазам, ослепляло. Мирослава смотрела на это, не в силах отвести взгляда. Это была девушка, а может женщина или старуха. Тьма обступала фигуру, устремлялась к ней длинными черными змеями, которые обжигались о мерцание и шипели.
       
       - Помогите, - выдавила из себя Слава. Тьма пульсировала внутри нее. - Я не этого хотела.
       
       Фигура стояла на месте и не приближалась. Слава шла к ней, ноги увязали во тьме, а сердце (сердце ли?) колотилось в ее груди. Когда она достигла определенной точки во тьме, которая не пустила ее дальше к фигуре, словно перед ней возникла стена, Мирослава почувствовала, как слезы текут по ее щекам. Может она не мертва, раз плачет, а ее сердце, пускай и обхваченное тисками тьмы, бьется в груди? Может это какой-то разрыв между смерть и жизнью? Неопределенная точка существования.
       
       - Помогите, - повторила она. - Прошу вас, помогите. Я сделаю все, что угодно.
       
       Фигура подняла руку, яркое мерцание все еще резало глаза. Ее пальцы на глазах Мирославы обрастали тканями и нежной кожей. Теперь Слава могла разглядеть в этом силуэте наполовину женщину, наполовину - голый скелет. Правая сторона черепа обросла кожей, появилась темная бровь и черная косица, перекинутая через плечо. Славу затошнило. Запах гибели ударил ей в нос с такой силой, что она отшатнулась назад. Левая сторона фигуры была все еще сборищем костей.
       
       - Играй, - гаркнула фигура, и уголок ее губ дернулся в искривленной полуулыбке. - Пока я забираю то, что ты мне отдала.
       
       Слава опустила взгляд во тьму.
       Из тьмы на нее смотрело глазное яблоко.
       
       Вместо крика из нее вырвался сдавленный хрип, словно на ее грудь сбросили пару тонн кирпичей, которые придавили ее. По глазам ударила полоска яркого света, выбивающаяся из окна. Слава часто дышала, а над ухом отсчитывали ее сердцебиение и давление датчики, тихо попискивая. Казалось, что она увидела страшный сон, который был настолько реалистичным, что она все еще чувствовала вязкую тьму на своей коже. Она чуть повернула голову и уставилась на свою руку, в кожу которой впивалась иголка, вливая в тело какие-то препараты.
       
       - Что происходит, - прохрипела она. Слова давались тяжело. - Меня же сбила машина.
       
       За дверью слышался чей-то оживленный разговор. Кто-то всхлипывал, кто-то громко ругался, не заботясь о ее самочувствии. Сил, чтобы встать, у нее совершенно не было. Кричать - тоже. Поэтому Мирослава уставилась расфокусированным взглядом в белый облупленный потолок, на котором множились витиеватые узоры серых трещин. Она в больнице. И она жива. Металлический привкус крови все еще оседал на ее языке, заполнял рот, словно напоминая о том, что с ней приключилось. Хотелось то ли радоваться, то ли истошно завыть или расплакаться у кого-нибудь на груди. Может нужно было, чтобы машина сбила, и она - замерзшая, со стеклянным взглядом - лежала бы там до самого утра, когда пошли бы первые автобусы. Тогда бы ее уже ничто не спасло. Мороз бы сковал в своих объятиях, зацеловал румяные от алкоголя щеки, покрыв их ледяной коркой. Не было бы тогда уже ничего: ни семейных драм, ни университетских проблем, ни Максима.
       
       - С ней все будет в порядке? - послышалось за дверью. Голос был надрывный и совершенно незнакомый. - Вы уверены?
       
       - У нее сотрясение, возможны частичные провалы в памяти. Вашей дочери очень повезло.
       
       Славе захотелось зло рассмеяться. Повезло, о да.
       
       - К ней можно войти? - спрашивал все тот же незнакомый голос. - Мне нужно ее увидеть.
       
       Ответа врача Мирослава не услышала. Белая дверь распахнулась, пропуская в небольшую палату женщину средних лет в синем платье, из-под которого выглядывали острые коленки. Она прижимала к аккуратно вздернутому вверх носику белый платок, рыская взглядом по телу Славы. Ей захотелось почему-то закрыть себя руками, сказать, чтобы не смотрели на нее так, будто хотят распродать на органы, но вместо этого из ее губ вырвался хрип с нечленораздельным словом. Женщина кинулась к ней, уместилась на краешке больничной койки и положила свои ладони на Славины колени - они были аккуратные, без вздутых синих вен. Не мамины руки.
       
       - Костя, Костечка, она пришла в себя! - заливалась женщина. - Костя!
       
       Костя. Незнакомое имя. Сухое. Слава постаралась произнести его, распробовать на вкус, но в итоге даже оказалась не в силах разомкнуть губ. В палату заскользнул мужчина в костюме тройке и черных очках в роговой оправе. Его суровый взгляд тут же сменился, две вертикальные морщинки между бровями в мгновение разгладились, словно их там и не было никогда. Он стоял рядом с женщиной и смотрела на Мирославу с той отеческой любовью, которую она всегда старалась отыскать в мутном взгляде своего отца.
       
       - Как хорошо, что ты цела, - выдохнул он. - Алиса, мы переживали за тебя. Ты должна нам все рассказать.
       
       Язык присох к небу. Слава смотрела на этих незнакомых людей и слушала. В их речи мелькали "доченька", "Алиса" и "расскажи нам все". Что им рассказать? Что они хотели услышать от нее, Мирославы Смольниной, студентки второго курса филологического факультета, не закрывшая в срок сессию, по уши влюбленная в Максима, который на деле являлся лишь красивой оберткой прогорклой конфеты? Что им нужно было услышать от нее? Что она напилась, поехала домой, а на середине моста, обдуваемая холодным ветром, не смирившаяся с выпавшей ей участью, произнесла какое-то заклинание из записной книжки бабушки своей подруги? Что машина появилась откуда не возьмись, испуганные парни не справились с управлением, когда колеса автомобиля заскользили по заледенелому асфальту, а она стояла и ждала своей участи? Что они спутали ее с кем-то другим, потому что она никакая не Алиса?
       
       - Я вас не знаю, - выпалила она. Голос оказался звонким, как дрожащая струна. - Где мои мама и папа?
       
       Женщина прижала ладони к лицу, оставив открытыми лишь светлые глаза, которые смотрели на Славу испуганно. Словно она поняла, что перед ними никакая не Алиса, а какая-то Мирослава, которую они спутали с собственной дочерью. Константин вдруг подался вперед и легко коснулся пальцами лба Мирославы, словно разглаживая морщинки.
       
       - Тебе нужно отдохнуть, дочка. Врач сказал, что у тебя могут быть провалы в памяти. Но тебе нужно вспомнить. Это очень важно. Ради твоих друзей, - ответил мужчина и наклонился вперед, оставляя легкий поцелуй на разгладившемся лбу.
       
       Славе захотелось спросить, что случилось с Настей, ведь она была ее подругой. Хотелось спросить, где ее настоящие родители и почему эти незнакомые люди так заботятся о ней. Вопросы вертелись на языке, но так и сорвались с губ. Мирослава легко кивнула головой, проморгавшись. Палата подернулась белой пленкой, словно застоявшееся на столе горячее молоко, а веки налились свинцовой тяжестью, что она была не в силах держать глаза открытыми. Усталость навалилась на нее, и Слава позволила себе закрыть глаза, утопая в мягкости подушки под тихое попискивание датчиков, все еще чувствуя иглу в своей руке.
       
       Ей нужно о многом спросить их, о многом узнать, но сейчас ей хотелось лишь одного - провалиться в темноту сна.
       
       Она проснулась утром. Солнце заботливо скользнуло по одеялу, защекотало щеку и юркнуло на прикрытые веки, согревая их. Слава невольно заворочалась и прижала ладонь к лицу. Никакого писка не было, как и иглы. Казалось, что проспала она целую вечность и все про нее забыли, оставив в этой палате с облупившейся светло-голубой краской на стенах. Может быть так оно и было, но ей это было только в радость. Не нужно было никому и ничего рассказывать.
       
       Слава разлепила веки и уставилась взглядом в потолок, растянув губы в блаженной улыбке. Ничего не болело, даже головная боль, до этого мучившая ее, словно по вискам били маленькие молоточки, отступила. Взгляд пополз следом за трещиной, которая перетекала на стену, а там пряталась за окном. Все было хорошо. И она была Мирославой.
       
       - Я рад, что ты проснулась.
       
       Слава едва не подскочила на месте. Койка под ней жалобно застонала, когда она резко села. Затекшая спина отозвалась тянушей болью в пояснице. На табурете рядом с ее койкой сидел парень, а в руках он держал яблоко, которое очищал ножом.
       
       - Сейчас одиннадцать часов утра. Мне сказали, что ты спишь со вчерашнего полудня, - протянул он, дочищая яблоко и откладывая его на тарелку, где таких было не меньше трех штук.
       
       - Откуда ты меня знаешь? - выпалила она.
       
       Он удивленно взглянул на нее, а затем улыбнулся, склонив голову чуть вбок, что светлые пряди волос закрыли его глаза.
       
       - Врач предупредил меня, что у тебя провалы в памяти. Не думал, что ты забудешь меня.
       
       - Как ты сюда попал?
       
       - Подкупил твоего лечащего врача.
       
       Слава нервно сглотнула. Был ли это один из тех парней, который сидел в машине? Она попыталась вспомнить ту ночь, когда машина появилась словно из неоткуда: два парня, которых она едва разглядела в лобовом стекле, смотрели на нее с не скрываемым ужасом, пока она стояла и ждала. Чего ждала?.. Смерти?
       Смольнина закусила нижнюю губу.
       
       - Ты не ответил на мой вопрос. Откуда ты меня знаешь?
       
       - Я тебя фотографирую, - без особого энтузиазма ответил парень, заворачивая нож в салфетку и засовывая его в рюкзак. - Каждый день.
       
       Он что, и вчера приходил? И фотографировал?
       
       - Быть этого не может, - она мотнула головой. - Я бы заметила тебя.
       
       - Ты меня и так замечала, - рассмеялся он. - И грозилась написать на меня в полицию. Правда, не успела этого сделать.
       
       Он коснулся ее ладони, которая лежала поверх белого пододеяльника. Шероховатые пальцы скользнули по нежней коже, большой палец погладил костяшки, а затем его ладонь сжала ее - и Славу прошиб ток. Голова едва не пошла кругом - мысли взрывались фейерверками, сверкали искрами перед ее глазами. Она увидела направленный на нее объектив фотоаппарата, улыбку этого незнакомца, услышала его смех и почувствовала его дыхание над своим виском, когда он показывал ей - Славе - фотографии Алисы Воротынской. А потом откуда не возьмись появилась сама Алиса, словно прошла сквозь стену. Мирослава поймала себя на мысли, что он с каким-то благоговейным трепетом касался ладони Алисы, уводил в подземелье пешедного перехода, где она стояла спиной к небольшим магазинчикам, устремив взгляд куда-то в сторону, а он делала лишь одно - нажимал на кнопку на фотоаппарате. Щелк. Щелк. Щелк. Щелк. Ей стало плохо.
       
       - Я тебя не знаю, - произнесла Слава, - ровно как и тех людей, кто называл меня Алисой. Уходи. Пожалуйста, уходи. Вы меня с кем-то спутали.
       
       - Воротынская, ты меня поражаешь, - незнакомец вдруг резко подался вперед, пересаживаясь на ее койку. Крупные ладони опустились по обе стороны от ее ног, отчего она непроизвольно дернулась назад. - Еще позавчера ты кричала о том, что жалеешь о нашем знакомстве, а сегодня говоришь, что не помнишь меня. Ты прекрасная актриса, браво! Хватит меня избегать, я не отстану.
       
       - Я сейчас позову врача, - слова вырвались из нее быстрее, чем она вспомнила, что он подкупил его. Слава поморщилась. А если он сейчас ее зарежет здесь этим своим ножичком, которым очищал яблоки? - Уходи, я сказала! Я не Воротынская, черт возьми! Ничего не получилось!
       
       В мгновение ока перед ее лицом оказался треснутый экран сенсорного телефона, который держал парень. Слава уставилась на себя, затаив дыхание и мысленно думая, когда он успел включить фронтальную камеру. На нее смотрела Алиса Воротынская - с едва заметными ссадинами на веснушчатом лице, с зелеными глазами, которые в светлой палате казались едва ли не прозрачными. Рыжие волосы были заплетены в неаккуратную косу, которая растрепалась из-за ее сна. Все в ней выдавало именно Алису, а не Славу: и этот чуть прищуренный взгляд, словно она что-то затеяла, и аккуратно подкрашенные брови, и тонкие губы, сжимающиеся в одну полоску от негодования.