ПРОЛОГ
Рассказывают, будто где-то далеко на востоке, на очень дальнем востоке - есть загадочный город, не похожий ни на один другой. Там - куда бы ты ни пошел, ты идешь в гору. А если нет ветра - это странно. Там на железнодорожном вокзале пахнет морем, и кричат чайки. А из всего фаст-фуда - огромной популярностью пользуются пирожки на пару, которые местные называют странным словом "пянсе". Там японский и китайский языки учат гораздо чаще французского и немецкого. Там вечером берут по бутылочке соджу или Асахи, и обсуждают предстоящий ежегодный аниме-фестиваль. А в шкафу может спокойно себе стоять бутыль змеиной водки - с настоящей змеей внутри.
Там не пользуются метро, а единственная станция метро "Гоголя" - долгое время была ориентиром для посетителей старейшего городского рок-клуба. К счастью, общественный транспорт в городе не столь актуален, и в университет местные студенты ездят на своих личных машинах.
Кстати, о машинах. Машина в этом городе - существо хтоническое, священное. Едва только местный житель начинает планировать что-то сделать в этом мире - его и его маму уже везут в роддом на японской машине. Когда он родится, ему подготовят выписку и мягкий уютный конвертик, а к роддому приедет японская машина, чтобы отвезти его домой. Он подрастет и впервые сядет за руль - а руль будет справа, потому что машина окажется японской. Он начнет учиться говорить заново - и в его словаре появятся странные, хотя с виду такие знакомые слова: бочка, чайник, сайра, сугроб, самурай, лаврик, атлет, хорёк, прогресс, спринтер, президент, пульсар, сафари, сирена, виноград... И как бы ни было это грустно - в последний путь там также увозят на японских машинах.
И это то, чего никогда не поймут надменные чужаки, живущие западнее Пекина. Мы рождаемся с этими машинами. Мы живем с этими машинами. И мы умираем с этими машинами.
Они не старые. Они живые.
Глава 1. АЙСБЕРГ
Сказать, что он любил ее - не сказать ничего. Он дышал ею. Мыслил ею. Бережно хранил в складках ткани каждую капельку ее парфюма - такого невесомого, неброского, тонкого. Без нее жизни не было. Сердце останавливалось. Пространство вокруг переставало существовать. Как в той Бесконечной сказке - огромное, такое черное и пугающее Ничто - обволакивало его. С ней все было по-другому. При виде нее он оживал. Бережно принимал ее хрупкое тело в свои крепкие объятия. Если на улице было холодно или сыро - изо всех сил старался отогреть. Всегда стремился защитить, уберечь - даже ценой собственной жизни, если это потребуется. С ней он обретал неведомые доселе силы. Он был способен парить под облаками. Он мог на несколько секунд разорвать хрупкую материю пространства и времени - и даже не оглянуться. В нем просыпалась совершенно необузданная, дикая страсть к этому причудливому, иногда парному танцу - где-то на грани физики и химии, полностью подчинившись ее воле.
Конечно, он ревновал ее. Иногда он видел ее с другими. Иногда она делала с ними те вещи, которые он считал очень интимными, предназначенными только для двоих. Пережить такое было тяжело, тяжело было видеть, как твоя женщина делает с другим то, что ты разрешал делать с собой одной только ей. Но он всегда прощал любимой эти минуты слабости. Ведь он знал - он самый лучший. Она любит только его. По-настоящему, не на пару таких горячих, адреналиновых минут.
В глубине автомобильной разборки, за стеллажами с моторами, коробками передач и прочими частями, притаился вместительный бетонный бокс. Было холодно, несмотря на начало августа - в боксе стоял сырой воздух. Здесь лето и так влажное, а на днях прошел традиционный тайфун, по обычаю утопив центр города, Спортивную и Зеленый Остров.
Он стоял у стены, на въезде, покорно ожидая. Она смотрела на него с нескрываемой ненавистью - она хотела раздавить, растоптать, уничтожить. И не могла. Потому что он был самым лучшим. Собственно, ему на все эти бабские загоны было абсолютно все равно. Он жил одной лишь, бережно хранимой глубоко в душе, своей любовью.
Стайер подошел, присел рядом на корточки, вынул из кармана комбинезона пачку сигарет и закурил.
- Хочешь?
Он демонстративно промолчал. Он не курил. Хотя иногда так и подмывало вдохнуть горького белесого дыма. Поговорить по душам. Хотя бы с тем же Стайером. Тем более он мужик нормальный, не злой.
- Ну, сам смотри, - Стайер затянулся. - Что, не любит она тебя?
Он вопросительно приподнял бровь.
- Ну не, я про Скалу, - Стайер кивнул куда-то за спину, на массивный подъемник.
Метрах в пяти или шести позади Стайера, на четырех лапах подъемника - висела насыщенного, темно-синего цвета 34-ая Скала. И глядела на него из-под прищуренных век лютой ненавистью. Казалось, от ее ресниц даже воздух электризуется.
- Никогда вы не помиритесь, - вздохнул Стайер, словно разговаривая сам собой. - Что за черная кошка меж вас пробежала...
Он молчал. Он знал, но никогда и никому этого не расскажет. Он не хотел этого делать. Просто увидел капельки на ресницах любимой. Дальше - все как в тумане. Помнит, что давление подскочило, стрелка уперлась в отметку 1 бар, дальше только отсечка по бусту и свист вейстгейта, сбрасывающего избыток куда-то на даунпайп, за турбины. Как на автопилоте, руки сами все сделали. Такой побитой он Скалку еще никогда не видел.
- Ты в курсе, что от никотина опухоль вырастает на корнях легкого? - спросил женский голос откуда-то сзади, с улицы. - Опухоль будет неоперабельная, и помирать будешь в жутких муках.
- Иди ты знаешь куда! - Стайер бросил бычок на бетон и растер ботинком.
Он замер как вкопанный, но на звук голоса так и не обернулся. Хотя - это был тот самый голос, такой знакомый, и такой любимый.
Она мягко скользнула в его крепкие объятия. Повернула ключ в замке зажигания. Он ожил. Почувствовал, как горячая кровь бежит по венам. Как сильно, с характерным гулом бьется сердце. Он хотел так много сказать ей - но разве сейчас это имеет значение? Ведь она пришла, она снова вместе с ним.
Даже сейчас, когда уже стемнело - движение на Тещином языке не прекращалось. Где-то ниже и впереди, на Третьей рабочей - какой-то раненый дракон ревел прямоточной трассой без катализатора, наворачивая по кольцу круги, запутавшись в белесых клубах дыма.
- Ну что, малыш, - ласково прошептала она, нежно потрепав его ладошкой по пластику торпеды. - Поехали, бочком навалим?
Глава 2. СТЕРВА
Честно говоря, ей нравилось, как он относится к ней. Как окружает её заботой и вниманием. Ухаживает. Дарит подарки - и порой весьма и весьма недешевые. Пылинки с нее сдувает. Не мужчина, а сказка. Она лишь смотрела на него свысока. Он думает, что она - его. Но даже не догадывается, достаточно малейшего ее каприза - и он пойдет, палимый солнцем, как Кастанеда по пустыне.
Да, она - девушка видная, она привыкла привлекать внимание, она привыкла, что все хотят обладать ею. Она привыкла быть дорогой и самой любимой игрушкой. Да, в какой-то момент она снизошла и позволила ему овладеть ею. Да, она отдается ему, порой полностью растворяясь в его сильных руках, подчиняясь каждому его движению.
Да, стервой быть очень легко. Но вот если честно, в глубине души...
Нет, они вовсе не пара. Никакой любви, об этом и речи идти не может, хватит - она уже любила однажды, и чем это все закончилось? И даже не друзья. Она вообще - сама по себе, если что. Просто так получилось, что...
Да нет, это бред какой-то. Ну зачем он ей, да еще со своей бесконечной любовью? Честно, уж лучше было бы остаться где-то под мостом, тихонечко умирать под шум дождя, одной, наедине с собой, такой израненной и несчастной. Брошенной любимым и единственным. Вот зачем небеса прислали ей этого парня? Да еще такого чуткого и внимательного. С которым она - постепенно, капля по капле - оттаяла, ожила. Позволила взять себя, сильно, порой жестко - но все же очень бережно и нежно. А потом, со временем - сама стала с нетерпением ждать каждой встречи. Стала переживать - почему до сих пор не пришел? Где его черти носят? А вдруг с ним что-то случилось? При этой мысли внутри все замирало, покрывалось ледяной коркой страха и отчаяния.
В общем, так получилось, что он - ее человек.
Город укутался в черное манто и зажег гирлянды огней. На Красоте как всегда было полно народу. Они катились не торопясь, тщательно присматривая свободный пятачок на правой стороне - с видом на залив. Молодые парни и даже девушки, столпившиеся у припаркованных машин - пожирали взглядами ее тело. Да, ее хотели. Она лишь едва заметно улыбалась - да, мальчики и девочки, я здесь самая желанная игрушка.
Минуту назад он взял на пит-стопе огромный стакан кофе, и теперь бережно обнимал его бедрами - чтобы не дай боже не облить любимую горячим и липким. Наконец он увидел свободный кусочек пространства, включил поворотник, аккуратно подоткнул передачу - и 34-ая Скала насыщенного темно-синего цвета протиснулась между какой-то компашкой на Батарейке и Сайрой, с милой парочкой на борту. Парочка всячески обжималась, а Сайра откровенно скучала, монотонно выдувая ЦэО2 в атмосферу слегка гнусавой ТРД'шной трассой на холостых оборотах.
Он вылез наружу, бегло глянул в сторону парочки, чуть отошел чтобы не мешать им и пригубил кофе. Она знала, что когда-то - у него была своя, человеческая самка. А теперь он один. И очень старается не думать, не вспоминать. В чем-то она его понимала. Ей тоже когда-то любимый человек подписал приговор. У нее было два пути - либо под пресс, либо пойти в разбор - донором для других автомобилей. Но случилось третье - ее разобрали до самых косточек, на какое-то время она словно перестала существовать. Было темно, сыро и очень страшно. Казалось, она попала в то самое Чистилище - где души получают дальнейшее распределение, в Рай или Ад. Она готовилась к худшему. Она пыталась представить - а как выглядит автомобильный Ад?
А потом внезапно стало светло. Она видела зеленые кроны деревьев, слышала пение птиц. Она дышала свободно, полной грудью. Сердце билось ровно и четко. Сперва ей показалось, что она в Раю. А потом появился он. Четкий, короткий щелчок коробки передач - и вот она выкатывается за ворота. Поначалу она думала, что это и есть автомобильный Рай. Но это оказался лишь город на другом краю Моря. Старые машины, которым дома грозила мучительная смерть - обретали здесь новую жизнь. Находили здесь новых хозяев. Да, не всем везло - она видела, как иной раз неопытный хозяин разматывает свой автомобиль в лоскуты. Но ей жаловаться было не на что. Ее берегли. Ее любили.
Телефон пискнул новым сообщением. Он допил кофе, не отрывая взгляд от экрана дошел до урны и бросил стакан, затем открыл дверцу и угнездился в глубокий, чуть жестковатый, обнимающий с боков полу-ковш.
- Ну что, родная, двинем на Рабочую? Там народ собрался, наваливать будут...
Короткий ход рычага, четкие и точные переключения - коробка с квик-шифтером работала как часы. Они двигались спокойно - тут и ехать всего ничего, по Красоте до Шилкинской, от Славянского вниз, к кольцу.
На спуске с кольца они услышали рев разномастных глушителей где-то в самом низу - на Третьей Рабочей народ уже собирался.
- Делай со мной что хочешь, - шептала она, хотя сквозь шелест наддувного мотора и мерное гудение трассы он вряд ли мог это услышать. - Но если еще хоть раз долбанешь в отсечку, клянусь, ты у меня пешком пойдешь...
Глава 3. ТАНЕЦ
Проблема Веры заключалась в том, что при всем своем характере - она была очень мягким и нежным созданием. Она никак не могла свыкнуться с тем, что последний месяц ее насилует в хвост и в гриву ее молодой человек. Нет, правда - она очень хотела дать ему именно то, чего он так хочет. И не могла. Может быть, и не сможет никогда, может она не способна физически подарить ему это. Но и дать отпор своему домашнему насильнику Вера тоже не могла.
Тяжело, когда ты мягкая, податливая, беззащитная и хрупкая Вера. И вдвойне тяжелее, если Вера - это уменьшительно ласкательное от "Веросса".
Тойота Веросса.
Он выехал со стороны Красного знамени, обрулил кольцо Третьей рабочей справа, вывернул на спуск со стороны Шилкинской и подъехал к бордюру на левой стороне проезжей части - где уже собрались четыре или пять японских машин, спортивных и не очень.
- Пойду, с пацанами потолкаюсь, - сказал он своей Скале, сунул мобильник в карман джинсов и выбрался из кабины.
Народ собрался у открытого капота черной как ночь Вероссы. Что-то горячо обсуждали. Он подошел, пожал руки паре знакомых ребят.
- Что случилось-то? Дают чего?
- У Бандита опять с машиной не клеится, - сказал кто-то.
Хозяин синей Скалы в 34-ом кузове придвинулся поближе, заглянул через чье-то плечо.
- Бандос, у тебя опять машина не едет?
- Она по жизни не едет, - Бандит захлопнул крышку капота. - Здорово, Дан.
Они обменялись рукопожатиями.
- Чек горит? - спросил Дан. - Самодиагностику запускали?
- Там дроссельная заслонка электронная, - подсказал кто-то. - Она, наверное, датчик охлаждайки не видит и заслонку в аварийный режим сбрасывает.
- А ты в этом шаришь? - спросил Бандит, повернувшись к нему.
- Не очень, - честно признался Дан. - На Вероссе с компьютером много головняка, нет нормальных тюнь-мозгов для 110-ого кузова, чтобы можно было полноценно заменить родной блок управления. Реально тебе тему говорят пацаны, проверь датчики. Может с землей проблемы, у нее на земле куча всего собрана, и земля с датчика буста, и...
Его рассказ прервал легкий скрип цельсиоровских тормозов. К толпе на холостом ходу плавно подкатился белоснежный, словно айсберг, Самурай. Тойота Марк 2 в девяностом кузове. На шестицилиндровом твин-турбовом моторе, объемом 2,5 литра, дающем в стоке 280 сил. В обвесе "Вертекс". Крышка капота - с вытяжкой для горячего воздуха. Сзади верхняя треть белоснежного монолита подчеркнута сплошной алой полосой стоп-сигналов. Багажник венчает небольшое стоковое антикрыло. Из-под задней губы торчит баночка HKS.
- Турик песня, - вздохнул кто-то.
Некоторое время хозяйка Самурая провела за рулем - очевидно, переобувалась. Потом все-таки выкарабкалась из кабины - в коротком черном платье-водолазке, туфельках на шпильках. Грива непослушных светлых волос заканчивается в районе лопаток. Тонкая талия, плавно переходящая в широкие бедра. На обеих голенях, с внешней стороны - вьются узором от лодыжек до верхней трети небольшие бабочки, размером с пятирублевую монетку. Но несмотря на столь малые размеры рисунка - художник постарался проработать каждую деталь, и бабочки получились как живые; почти черные, отливающие фиолетово-бирюзовыми полосами, а нижняя часть крыльев увенчана характерными хвостиками. Такой он, парусник Маака, больше известный как приморский махаон, самая крупная дневная бабочка России...
- Вы опять кофе пьете? - спросила девушка небрежно. - Вам осталось только начать обсуждать, кто и сколько ввалил в свою машину.
Белый Самурай стоял рядом с двоюродным братом. Чейз иногда брал покататься его любимую, но это, пожалуй, единственный случай, когда он не ревновал.
