ГЛАВА 1. «Черные Крылья»
Он был хорош, а его песня заставляла душу рыдать. Не каждый менестрель Ночи мог вызвать такой внутренний трепет, как этот длинноногий парень на арене стадиона. Менестрели – великие искусники превращать в музыку слова, но часто им не хватало той ярости эмоций, что выплёскивал этот паренёк в толпу, заставляя её неистовствовать. Да и понимания жизни не доставало, хоть бесчисленное количество раз они воспевали значимые моменты жизненного пути смертных, отправляя их души на перерождение.
Нет, смертный не может так петь. Неужели этот парень тот, кого она уже отчаялась найти?
– Ты опять занимаешься не тем, чем надо, – проворчал Ану. – Оника, нельзя отклоняться от нашей цели. Ты всё погубишь
– Два часа меня не спасут, – покосилась Оника на своего собеседника – расписанный рунами череп, притороченный к её поясу. – Если этот парень тот, кто я думаю, он поможет мне.
– С вероятностью пятьдесят процентов, – хохотнул Ану. – Кстати, тебе не кажется, что парень без ума от своей партнёрши? И она вовсе не та, кого ты ищешь. Гарантированно говорю.
Она взглянула на вокалиста с раздражением.
– Рой! Рой! Рой! – скандировала толпа.
Парень замер на краю сцены, а рядом с ним, тяжело дыша, застыла черноволосая девушка со счастливой улыбкой. Оба в чёрных одеждах и макияже, который некоторые смертные сочли бы устрашающим. Особенно, если бы столкнулись где-нибудь в тёмной подворотне. «Парень достоин одеваться, как подданный Короля Ночи, а девчонка – нет. Голосок слабоват, и эмоции наигранные. Пустышка», – фыркнула Оника про себя. Вот кого она с удовольствием бы высушила, но, к сожалению, нельзя выдавать себя. Настроение ещё сильнее испортилось, когда парень вдруг крикнул:
– Друзья мои! Следующую песню я хочу посвятить чудесной девушке, которая поёт.
Он повернулся к певичке:
– Кристи, для тебя…
Стадион вновь заполнил волшебный голос, но теперь его переполняла нежность. Большая часть прожекторов погасла, остался лишь молочный диск, в центре которого Рой пел своей подружке. А потом на затянувшихся мраком трибунах начали вспыхивать звезды: люди зажигали огоньки.
Оника презрительно фыркнула от этих сопливых нежностей. Она расправила крылья и полетела в сторону истинного ночного светила. Хватит с неё этих сценических подделок. Ану прав: на этого парня не стоит полагаться.
Два года спустя. Люблин, Столица Итлии
В университетской столовой сегодня традиционно было пустынно. Не то, чтобы студенческая братия не любила покушать, просто рядом с универом было огромное количество кафешек на любой вкус. Мы с Эльвирой обычно обедали в «Морском» – уютном заведении в тенистом парке со встроенными в стену аквариумами. Она обожала морепродукты и считала их очень полезными для здоровья. К тому же, там иногда появлялся Герт – плечистый блондин с журфака, по которому Эльвира уже четвёртый год с ума сходила. Хотя, как по мне, занятие абсолютно бесперспективное. Герт последнее время всерьёз увлёкся нашей однокурсницей и признанной красавицей универа – Агатой Жемчужной. Именно это стало причиной того, что «Морской» вдруг стал Эльвире немил. Влюблённая парочка начисто отбивала ей аппетит.
Выбор места, где можно перекусить, был извилист и тернист. Подруга предавалась этому с самого утра, мешая мне слушать преподавателей. Прежде всего, она разнесла в пух и прах большую часть кафешек из-за их многолюдности, отвратительного меню или качества обслуживания. Решительно заклеймив несчастные заведения словом «отстой», она взялась оценивать шансы трёх оставшихся кафе увидеть Эльвиру в качестве посетительницы. «Коромысло» она отвергла сразу – там, конечно, цены были терпимые и студенты из приличных семей, но сильно накурено. В «Королевской поступи» собиралась элита элит нашего универа, которая не очень приветствовала чужаков, а у «Остролиста» – сама ценовая политика являлась мощным отсеивателем. После долгих стенаний, вздохов и проклятий в адрес Агаты, Эльвира всё же решила почтить своим присутствием нашу столовую. К сожалению, стенала она так громко, что профессор Андрус Всеной попросил нас покинуть аудиторию.
Жаль, конечно. Всеной успел прочитать пока лишь пару лекций, но я успела влюбиться в «Историю управленческой мысли». К тому же я искренне не понимала, что не устраивает подругу в нашей столовой. По своей малолюдности она могла дать фору «Остролисту», сервиса в ней почти не было, так как всё строилось на самообслуживании и буфетчице Зои. Ну, а меню… Так Эльвира всё равно почти ничего не ела, а я могла позволить себе лишь кофе.
Войдя в просторный и пустынный зал, мы спокойно выбрали себе вполне неплохое местечко. Столик выглядел не таким исцарапанным, как его пластиковые соседи, стулья почти не шатались, а из окна виднелся университетский сквер с деревьями, которые осень уже начала покрывать позолотой.
– Ты только посмотри! – Эльвира ткнула меня локтем, и кофе выплеснулся мне на джемпер.
Подруга во все глаза уставилась в окно. На кирпичной дорожке Агата что-то говорила, кривя губы, застывшему перед ней истуканом Герту. Тот был на две головы выше нашей аристократки, но это не мешало ей выглядеть так, словно это она смотрит на парня сверху вниз, а не он. Герт слушал, и его лицо каменело всё больше. Наконец, он что-то коротко сказал, развернулся и быстро пошёл прочь. Агата презрительно скривила губы и направилась в другую сторону.
– Ну, всё, Инга! Это мой шанс, – возликовала Эльвира и бросилась к выходу. На столе остались её недоеденный салат и початая банка тоника.
В шею кольнуло, да так сильно, что в глазах потемнело. Боль почти сразу прошла, но сумрак остался. Краски вокруг словно выцвели. Осеннее солнце затянула дымка, тени удлинились, в воздухе запахло затхлостью. Мне вдруг до слёз стало жаль себя.
Эльвире хорошо. У неё отец – успешный бизнесмен. Его ткацкие мануфактуры известны не только в Итлии, но и в других странах. Конечно, до столичной золотой молодёжи Эльвира не доросла, но и в деньгах нужды не знала. А вот мне приходилось жить от стипендии до стипендии. Куртку с сапогами, опять же, к зиме купить надо как-то. От мамы остались небольшие сбережения, но таяли они быстро. Приходилось экономить на всём.
А вдруг стипендию не дадут? Её лишали гораздо охотнее, чем назначали. Достаточно одной жалобы преподавателя, чтобы закрыть мне доступ к государственному финансированию особо прилежных студентов. Профессор Всеной – замечательный лектор, но злопамятный. Вот, возьмёт сейчас, накатает на меня докладную в деканат, и что делать?
Я мысленно застонала. Почему мне так не везёт? Мало того, что выгнали из-за Эльвиры, теперь ещё за ней посуду убирать. Всё-таки правильно меня называют за глаза мышью. Я и есть такая – серая, невзрачная, никому не нужная. Вот умру, и никто обо мне не вспомнит. Даже Эльвира. Ведь я кто для неё? Всего лишь дочь её бывшей учительницы музыки. Привыкла, что я всегда рядом. И в университет после школы потащила за компанию. Вот только другую компанию ей найти – раз плюнуть. Стоит только захотеть. Эльвира красивая и весёлая, а я – её «подай и принеси». Удобно, но не настолько, чтобы долго по мне сокрушаться. Мама меня пожалела бы. Но её теперь нет.
Идея с самоубийством показалась невероятно соблазнительной. Я даже представила, как это произойдёт. Поднимусь на крышу универа, встану на край, распахну руки и шагну в небо…
Что за глупость!
Постаралась выкинуть из головы дурное, но оно не спешило оставлять меня в покое. На пластик стола упала солёная капля.
В нашу жалкую столовую народ не торопился идти. Еда здесь пресная и холодная, а выпечка чёрствая и серая. Единственное и неоспоримое достоинство – кофе. Уж не знаю, почему, но он один из лучших в городе. Вот только сегодня этот прекрасный напиток вылился на мой светло-серый джемпер.
Пара девиц, облюбовавших столик в другом конце зала, куда-то делись, а крикливая буфетчица Зои покинула свой боевой пост. В столовой я осталась одна. Горько вдохнув, принялась складывать на поднос посуду. Мое настроение стремительно портилось. Хотя, казалось бы, куда хуже?
В столовую вошёл улыбчивый тёмноволосый парень и застыл у входа, во все глаза глядя на меня. Его зрачки расширились, почти полностью залив синюю радужку. Ант Лазурин – вспомнилось имя парня, который на днях перевёлся в нашу группу. Заглядевшись, я споткнулась о ножку стула и чудом удержала поднос.
Вот только этого мне для полного счастья не хватало: растянуться на полу на потеху новичку. Мысленно ругнулась, отвернулась от парня и двинулась к мусорному контейнеру. Чувствовала себя при этом странно – коленки подгибались, а кафельный пол казался таким опасно далёким и скользким, что приходилось идти осторожно.
Да что со мной?!
И я всё же грохнулась. Что-то обрушилось на меня сзади. Поднос звякнул, разбрасывая содержимое в разные стороны. Коленки обожгло, а зубы клацнули и прикусили язык.
– Ох, извини!
Сильные руки потянули меня вверх.
– Ты в порядке? – обеспокоенно спросил Ант. – Прости, я засмотрелся в окно и не заметил тебя.
Колготки разорвались, а на коленках зияли кровоточащие ссадины. Просто отлично! Сначала испорченный джемпер, теперь ободранные ноги. Единственный плюс во всём этом, злость на парня вытеснила все дурацкие мысли о самоубийстве. Я выдохнула, стараясь успокоиться.
– Прощаю, – прошипела я.
Наклонилась, чтобы подобрать посуду, и тотчас врезалась лбом в лоб парня, некстати решившего мне помочь.
– Ох, – потёр он лоб и широко улыбнулся. – Тебя ведь Мышкой зовут?
– Ингой. И хватит меня разыгрывать.
– Что? – искренне удивился он.
– Спорим, сейчас в дверь войдут твои приятели и начнут наблюдать за тем, как ты охмуряешь меня?
– «Охмуряешь»? И как я тебя буду «охмурять»? – развеселился Ант.
От улыбки на щеках у него появились ямочки, а от кончиков глаз разбежались милые лучики.
– К примеру, предложишь угостить меня кофе в каком-нибудь навороченном кафе, чтобы я растаяла от счастья. А потом попросишь сделать тебе контрольную или написать реферат.
– Я, действительно, хотел угостить тебя кофе, – хмыкнул Ант, забирая у меня поднос.
А потом мы, не сговариваясь, посмотрели на входную дверь. Зрители были в наличии – Олге Шатун и Вики Пулсор. Известные, кстати, в универе личности из числа завсегдатаев «Королевской поступи», которые, вряд ли просто так заглянули бы в университетскую столовую. Олге, темноволосый и бледный дылда, мрачно смотрел на меня, прислонившись к косяку и скрестив на груди руки. Вики гнусно ухмыльнулся мне и показал язык.
– Эй, мышонок, всё не так, как ты думаешь, – попытался взять меня под локоть Ант, но я вырвала руку и бросилась прочь из столовой.
Парни молча расступились, пропуская меня.
Дурацкий день!
По прошествие двух недель с того злополучного дня оставалось только удивляться безнадёжной тоске, что обрушилась на меня в университетской столовой. В тот день я совершила свой первый прогул в жизни. Не захотела идти на лекции грязной, как свинушка, вот и пришлось пропустить их. Моя маленькая квартира в старом панельном доме находилась недалеко от универа, и я пробралась дворами почти никем не замеченная. Всё оказалось не так ужасно, как казалось. Скорее неприятно. За прогулы меня не наказали, а профессор Всеной не стал писать докладную на нас с Эльвирой. Ант тоже больше не пытался со мной разговаривать. И я была этому рада. Наверное.
Мама говорила, что я уже родилась рассудительной старушкой. Вот она у меня была порывистой, талантливой, красивой. Её имя гремело по всему миру, а лучшие оперные театры соревновались за право заключить с ней контракт. Она умела жить ярко, но и сгорела быстро, влюбившись. Я не знаю, кто мой отец, но он разрушил жизнь моей мамы, когда однажды появился на её пути и исчез, оставив меня на память. Надо сказать, мама меня этим ни разу не попрекнула, но иной раз я ловила в её глазах разочарование. Не удивительно. Я была олицетворением всего самого страшного, что случилось с ней: потерянной любви, сорванного голоса, безысходности. Денежные потоки с моим рождением не просто обмелели. Они потекли в обратную сторону. Маме пришлось платить за сорванные контракты, в которых, как форс-мажор, была предусмотрена потеря голоса, но не в случае беременности. Ушлые юристы нашли в медицинских учебниках несколько случаев, когда беременность оказывала непоправимое воздействие на организм, и обвинили в потере голоса маму. Мне кажется, что решение оставить меня, было её самой большой ошибкой.
Впрочем, мама уверяла, что ни о чем не жалела. Ей вполне хватало небольшой двухкомнатной квартиры на тенистой улочке в центре города. В одной комнате мы с мамой спали, другую она переоборудовала под учебный класс, где давала уроки вокала. Я тоже принимала в этих уроках участие, когда нужно было петь в два голоса, а после того, как у мамы стали неметь пальцы, ещё и аккомпанировать на синтезаторе.
На этих уроках я и познакомилась с Эльвирой. Тогда она была ужасно непоседливым ребёнком, из тех, за кем постоянно нужен глаз да глаз. Ни одна гувернантка не могла ужиться с ней больше месяца, и отец часто лично возил её к нам на уроки. Хотя, может, дело было не в Эльвире, а в моей маме. Утончённую красоту она сохранила до конца своей недолгой жизни. Даже когда лежала в гробу, казалась юной девушкой.
Умерла мама неожиданно и тихо. Прямо во сне. Помнится, я тогда проснулась рано. Даже обрадовалась, что мама ещё спит. Думала, сделаю сюрприз. Приготовила оладушки с мёдом, сварила кофе, а потом запела один из модных шлягеров. Я его для прослушивания готовила, мечтала на эстрадный вокал поступать, вот и пела по любому поводу. Плохой из меня будильник получился. Просто отвратительный. Мама так и не проснулась.
Воспоминания полоснули по сердцу острым ножом, и я привычно отогнала их. Высыпала из жестяной банки остатки кофе и включила старую кофемолку. Резкий дребезжащий звук заставил скривиться, но почти сразу кухня начала заполняться божественным запахом. Я поставила медную кофеварку на огонь, чтобы раскалить, и включила электрочайник. Некоторые любят кофейные аппараты, а по мне, самый вкусный кофе – это тот, который мы заваривали с мамой. Чёрный, густой, без всяких добавок и взбитых пенок. Главное, чтобы сам кофе был из Эльгограда. Не дешёвое, конечно, удовольствие, но оно того стоит.
Звонок в дверь прозвучал не вовремя. Я не отрывала взгляд от коварной пенки, которая медленно ползла по стенкам кофейника. Очень важно словить момент, когда она сорвётся вверх, и выключить конфорку. Это ежеутреннее соревнование – «кто быстрее» – мы с кофе выигрывали с переменным успехом.
К звонку добавился стук в дверь. И вероломная кофеварка выплюнула кофе на плиту, когда я нервно оглянулась.
Забери всех Хаос!
Эльвира ворвалась в прихожую, как ураган. На ходу сбросила на тумбу свой плащ и влетела в кухню, как обычно, не разуваясь. Мама всегда пыталась с этим бороться, ну а я смирились. Моя подруга на редкость упорна в своих вредных привычках.
– О, кофе! – обрадовалась Эльвира.
Она вылила весь кофе в чайный бокал, а потом свершила самое страшное преступление – бросила туда сахар. Ложка рвано забренчала по стенкам, уничтожая благородный вкус.
– Собирайся, Инга. У нас сегодня день Х! – торжественно провозгласила подруга.
