В жаркий летний день деревня изнывала от духоты. Казалось, мир остановился и жгучие солнечные лучи стараются выжечь землю. Работа встала. Люди прятались в тенек, обмахивались лопухами, женщины обмахивались подолами длинных сарафанов. Кто-то убежал на речку. И только самая маленькая ребятня бегала, пытаясь остыть. Среди них была Настенька, которой папа придумал воздушного змея. И теперь она бегала с ним по полянке.
       — Маменька, он не летит! - девочка встала и топнула ножкой.
       — Настенька, ну нет ветра. Чего ты со своим змием вышла? И платочек не надела. Иди-ка сюда.
       — Не хочу! — девчушка ловко увернулась от материнских рук и побежала куда глаза глядят. Оказавшись на холмике, она пролепетала. — Ну-ка, ветер давай, дуй! А я за это тебе женой стану. Ой! — веревка на змее резко натянулась и девочка увидела, как игрушка взлетела в небо. Радостно ввизгнув, Настя побежала обратно к матери, неся с собой ветер.
       
       Деревня выдохнула. Появился ветер. Все занялись своими делами и никто не смотрел, как Настенька заливисто хохочет и убирает свои золотистые волосики с лица, а ветер снова их бросает вперед.
       
       

***

       Настенька
       
       Я сидела в доме, в комнате маменьки и вышивала. От ветра покачивались шторки, а я улыбалась. Мне начали делать приданое! Вот я и выросла, стала девушкой. А ведь совсем недавно я бегала с тем змием, как мама говорит, по полю и папе мешала. И обещала, что за ветер замуж пойду. Глупая была.
       — Настенька, тебе не холодно? Вон как шторы от ветра заворачивает, — в комнату вошла бабушка. — А ты, Маняша, чего окна не закроешь? Застудишь девку, кто еe замуж брать будет?
       —Ветер, кто же ещe, — мама улыбнулась и подмигнула мне. — Она же с детства о помолвке думает. Вот, пущай вышивает наволочки. И ветер пусть помогает, раз за него собралась.
       Я фыркнула. Ну глупая была, чего столько раз-то это крутить? Я ведь помню, как после моего обещания ветер в деревню пришeл. И не ушел.
       — Ну это же не повод, девку-то студить, — не унималась бабушка. — Она итак у нас
       тростиночка, за мужика страшно отдавать, а ты еe ещe и студишь. Помрет так.
       — Типун тебе на язык, мама! — маменька подняла тяжелый взгляд на бабушку. — Ты что, совсем старая стала. Нечего такое говорить. Ещe беду накликаешь.
       
       Маменька и бабушка никогда особо не ладили и сладить не могли. Бабушка всe с подозрением косилась на меня, ведь не той породы я была. Худенькая, стройная, грудь хоть и небольшая, но высокая, талия и запястья узенькие. А в нашей семье остальные ребятишки были крепкие, кровь с молоком, хоть и светловолосые все. Даже младшая сестра моя Милка, и та была крупнее меня. Такая, что за ней все парни в деревне бегали. А на меня никто и не смотрел. Маменька говорила, что я такой стала
       
       из-за болезни, когда мне годик был. Носили они тогда меня к знахарке и та сказала: «Путного из неe ничего не вырастет, но счастливая будет» так все и думали. Так и случилось. Нигде от меня толку не было, из рук вeдра падали, коромысло с плеч соскальзывало. А лопату я один раз чуть себе в ногу не воткнула. Поэтому умела я только готовить, да вышивать. Поэтому так обрадовалась, что приданое себе и сестрицам буду шить. Хоть где-то польза будет.
       
       Вышивка всегда меня успокаивала. Вот и сейчас маменька с бабушкой начали спорить, а я лишь нитки новые достаю, да иглой туда-сюда по полотну бегаю. Я очень любила вышивать цветы. Вот и сейчас колокольчики на подушках вышила. И узоры всякие легко мне давались. Поэтому уголки пододеяльников пестрели цветочными орнаментами. Вскоре я не заметила, как утро в день перешло.
       
       — Настенька, отнеси отцу и братьям еду в поле, — матушка поставила на стол чугунок в тряпках. — Да поскорее, а то они устали там бедные.
       
       Убрав рукоделие, я взяла кулек и чугунок. Это тоже было только моим делом, потому что остальные дети работать могли и умели. А я так, на побегушках. Поэтому с радостью потащилась на поле.
       
       Ветерок приятно охлаждал личико. Если бы не он, наши мужики так долго бы не работали. От жары никому ничего делать не хочется. А так, вон они, уже половину поля окучили. Хотя поле очень большое. Потому что соседи у нас решили в город податься, а поле так и осталось. Папеньке жалко стало, что хорошая земля пропадет, вот и взялся за него. Теперь у нас пшеницы больше стало.
       
       — Привет, Настенька! — младший из всех братьев, Вадюша тут же подскочил ко мне и чуть не сбил с ног. Хоть и семь лет всего, а уже силища огромная. — Маменька приготовила, да?
       — Да — улыбнулась, когда Вадюша сморщил нос. Им всем нравилась моя стряпня больше, чем мамина.
       — А чего ты не приготовила?
       — Занята она, Вадя, приданое сестрам нужно шить, — пдошeл отец, пока я расставляла еду посуду на пеньке, смотрел на меня не отрываясь. — Скоро ведь всех замуж разберут.
        Я смутилась и отвернулась от папеньки. Всех разберут, кроме меня. Кому такая тощая девица нужна?
       Я дождалась пока они поедят. Ходила по малому околку, что остался на поле, смотрела на цветы, грибы немного насобирала в фартук. Деревья загадочно шумели, и я слышала как кто-то зовет меня. Вздрогнув, обернулась. Нет никого. Мурашки побежали по спине. А деревья всe продолжали стонать: «Настенька». Я побежала к родным. Запнулась о корягу и растеряла все грибы. Встала, отряхнулась и пошла медленнее. Ноги не хотели слушаться и теперь каждая ветка на пути становилась преградой. Дышать было трудно, будто ребра сковало холодом. Но я шла. Выглянув на опушку, я видела как мои мужики лежат на земле и смеются. Поели, значит.
       
       — Настенька, ты где там ходишь? Мы уже собирались искать тебя, — отец привстал и нахмурился. — Не ходи одна по лесу.
       
       — Так папенька, это же всего околок. Три дерева да кустики — сказала я и отряхнула платье. — Вдруг я там грибочков наберу.
       — Не нужно, дочка. Ступай домой. Там наверное матери помочь нужно.
       
       Я собрала грязную посуду в кучу и поплелась домой. В завываниях ветра мне слышался смех. Наверное, голову напекло сегодня. Сейчас вот приду домой и спрячусь в маменькиной комнате. И буду опять вышивать. Авось и пройдет всe.
       
       По проселочной дороге неслась каретка. Не очень большая и богатая, но настоящая. Такие только у баринов бывают. Да только наш барин особо за нами не следил никогда Собирал налоги раз в год и слыхать о нас не слыхивал. И не приезжал ни разу. А пока я это думала, каретка проехала мимо меня. Странно, что она даже пыли не подняла. Я пожала плечами, и пошла дальше.
       
       Маменька встречала меня на кухне молчанием. Сестрицы смотрели так, будто я клад домой принесла. Я зашла на кухню, поставила чугунок, разложила грязную посуду. Переминаясь с ноги на ногу, я подошла к маме.
       
       — Маменька, что с вами? - я погладила еe по плечу. Мать подняла нам меня глаза. И разревелась. — Да что случилось? Я только за ворота вышла, а тут уже слезы.
       — Настенька, барин приезжал! — прорыдала мать. — Тебя замуж берет. А сам страшный!
       — Какой барин?
       — С соседнего уезду, сказал. Приехал и говорит: «Я вашу Настеньку уже давно приглядел, она уже выросла, замуж за меня пойти должна». Ужасный. Как глянул на меня своими глазами, я чуть не померла. Сам длинный как жердь. Худой, — подлетела старшая сестрица Оля. — А потом к нам в комнату зашел и на твоей кровати сидел. Долго сидел. А потом ушел. Сказал только, что свадьбу через три дня играть будут. Он приедет к свадьбе.
       
       Мать продолжала рыдать, сестрица смотрела испуганно. А в моей голове было пусто. Замуж, так замуж. А куда мне ещe идти?
       
       Я пошла в комнату. На кровати была вмятина, будто там и правда кто-то сидел. Провела рукой по этому месту. Ещe теплое. Села. И разрыдалась. Не увижу я больше сестриц своих, маменьку и папеньку, Вадюшку не обниму. Ночи буду с барином проводить. А если ночи с мужчиной спать, то это же дети появятся. От этой мысли я даже рыдать перестала. Если он страшный, то и детки страшные будут! Слезы капали на испачканный фартук. Зачем ему я? Барины на деревенских девках не женятся. Значит, неладно тут что-то.
       
       — Ну ты чего, Настенька, не плачь, — в комнату зашла Ольга. — Будешь жить зато богато.
       — А если дети? — я рыдала прямо как маменька недавно. — Если он такой страшный, вдруг и дети такие будут?
       — Так дети-то и твои будут, а у нас порода хорошая, — сестрица погладила меня по спине. — Да и ты у нас девица неплохая. Главное, во всeм мужу подчиняйся и не своевольничай. Он хоть и страшный, может и не злой будет к тебе. Бить не будет просто так.
       — А если бу-у-удет?
       
       — То за дело значит. Барины они умные, не то что мы. Ты его только спрашивай аккуратно, что не так делаешь. И злить меньше будешь.
       — Не хочу замуж, — губы подрагивали. — Не увижу я вас потом.
       — Если хорошей женой будешь, то муж тебя свозит к нам, наверное. А вообще, ты барыней будешь. Не дело тебе по крестьянам ездить.
       
       Она говорила ещe что-то, но уже не слушала. Нарыдалась я до икоты. И уснула. А снилось мне наше поле, где я бегаю с воздушным змием, что папа мне мастерил. И вокруг меня кружится мужской смех. Меня ловят в объятия, но я не вижу кто это. Кружат над землей. И я смеюсь.
       
       Я проснулась посреди ночи. Посмотрела на сестриц и вышла на улицу. Ветер коснулся лица. Едва ощутимо, но мне показалось, что даже ласково. «Не хочу замуж за барина, я ведь тебе обещанная» — прошептала я ветру. Тот лишь сильнее подул. Значит, да, обещанная. Не совсем понимая, что я делаю, схватила ножницы и побежала в поле. Луна светила ярко и я смотрела на свои волосы. В этом свете они выглядели как серебряные. Поудобнее взяла ножницы и поднесла к прядке. Вдруг барин увидит меня без кос, то передумает жениться? Только лезвие коснулось волос, как налетевший ветер швырнул меня на землю.
       
       — Настенька! — ко мне бежал отец. — Что ты удумала, дуреха?
       — Не пойду за барина! — я поднялась и заплакала. — Другому обещана уже давно.
       — Глупая! — отец взял меня на руки и понес домой. — Ты чего меня позоришь? Такое не каждой девке в деревне предлагают, а она «не хочу, не пойду». Ветер в голове у тебя. И никакой ветер тебя в жены брать не будет, выдумки это всe. Сказки. Сказал барин, что понравилась ты ему, так и молчи. Подушки обшивай. И чтобы больше ничего такого не делала.
       
       Я держалась за отцовскую шею и плакала. Не получилось ничего. Ветер заботливо ерошил волосы. «Прости меня, прости! — говорила я в голове. — После свадьбы я сбегу от него, не буду женой». Отец занес меня в комнату, посадил на кровать и наотмашь, ударил по лицу. Слезы брызнули во все стороны. Мать схватила отца за руку.
       
       — Чтобы урок усвоила. Два дня до свадьбы. Чтобы носа из дома не показывала! — проревел он и ушел.
       — Настя, Настя, не плачь, — меня гладила по спине старшая сестра. — Все выходят
       замуж. И ты сможешь.
       — Не люб он мне, Оля, не люб.
       — И что теперь? Нас всe равно родители сватать будут. Полюбишь своего барина, ещe увидишь. И всe у вас хорошо будет.
       
       Все два дня до свадьбы я ничего не могла делать. Только вышивала. И мать иногда звала примерить свадебное платье. Белое. Если бы любила я барина, то может и платье меня обрадовало. А так я даже толком его не разглядывала. Маменька больше не плакала, но смотрела на меня с тревогой. И пыталась накормить. Мне же ничего не хотелось. Лишь ночью я прокрадывалась на улицу и просто стояла, смотрела на Луну. Уже не хотелось ни волосы резать, ни платье портить. Хотелось, чтобы это всe закончилось. Иногда я плакала и тогда ветер заботливо сдувал мои слезинки.
       
       Утро перед свадьбой началось для меня рано. Я услышала скрип кареты и выглянула в окно. Совсем немного, чтобы хотя бы увидеть барина. Из каретки выходил мужчина. Высокий мужчина в каком-то черном кафтане и черных штанах. Волосы были длинные, собранные в длинную косу и растрепанные немного на голове. Светлые. Он повернулся в сторону дома и я быстро отошла от окна. Понятнее не стало.
       
       Собирали на свадьбу меня всем домом. Косы заплели как замужней, надели фату, платье. Маменька нашла белые туфельки. Я стояла и не чувствовала себя невестой. Будто это не я за барина иду. Слезинки то и дело скатывались по щекам. Но так редко, что их никто заметить не успевал. Родственники тоже принарядились и все мы отправились в церковь. Только жениха с нами не было. Папенька сказал, что он сразу в церковь направился. А я немного успокоилась, раз в церковь ходит, значит не нечистая сила.
       
       Саму церемонию я не запомнила. Только глаза барина. Темные, колючие, злые. Будто не хочет он меня замуж совсем. От этого слезинок на щеках стало ещe больше. И он их увидел. Нахмурил брови, тоже колючие, как и глаза. Испугавшись, я вмиг проморгалась. Когда он убирал фату, я дрожала: под фатой не так видно, что я его боюсь. Он взглянул в мои глаза и дернул щекой. Поцеловал так, что я почти не заметила. И больше глаз на меня не поднимал. А толпа гостей улюлюкала и радовалась.
       
       Пир проходил шумно, но я даже не смотрела на веселых родителей. Оказывается, барин обещал им награду за моe воспитание и они могли сейчас очень хорошо жить начать. Когда толпа закричала «Горько!» я вздрогнула. Опять целоваться?! Встала и повернулась к жениху, который, странно смотрел на меня. Будто ждал чего-то. А я не могла пошевелиться. Только смотрела как узкие твердые губы приближаются к моим.
       — Сейчас нужно будет целоваться дольше чем в церкви, — это было первое, что он мне сказал. Взял моe лицо в ладони и начал поцелуй. Твердые губы оказались мягкими и нежными, они легко ласкали мои, совершенно не требуя ответа, но я решилась. Когда мои губы раскрылись навстречу, жених вздрогнул и шумно вздохнул. От этого побежали мурашки по спине и рукам, а ноги перестали держать. Толпа устала считать и радостно заревела. Жених отстранился и посмотрел в глаза. Я покраснела и резко отвела взгляд. Мы сели. «Другому обещана она — корила себя в мыслях — А сама с барином целуется как влюбленная!»
       
       Чувство стыда мешало взглянуть на барина, рассмотреть его. Даже есть оно мешало. Хотелось вскочить и убежать куда-нибудь подальше от этого веселья. А гости, как назло, всe больше кричали это своe «Горько!» и мы целовались. И каждый раз всю мою честь и гордость, да и верность ветру уносило в неведомы дали. Поцелуи с каждым разом становились глубже. После очередного поцелуя я посмотрела в глаза жениху. Там бушевала такая буря, что у меня задрожали коленки. А он, не меняясь в лице, усадил меня рядом и продолжил есть.
       
       Ел он, кстати говоря, медленно. Разговаривал со всеми вежливо. Только люди, глядя на него робели и быстро прятались за другими разговорами. На меня он почти не смотрел, хотя еду подкладывал. Вот и сейчас мой старший брат поговорил с ним и
       
       резко отошел куда-то. Хотелось и мне с ним поговорить. Не всe же время целоваться. Да только о чeм говорить? О вышивке?
       
       — Настенька, а вы, я слышал, рукодельница? — жених будто почуял, что я захотела поговорить, и повернулся ко мне.
       — Да, я немного вышиваю, — я начала крутить салфетку в руках от волнения. — Сестрицам приданое вышила.
       — Это похвально. Вы молодец, — от его голоса у меня начали дрожать ноги. А эта
       похвала смутила. — А что любите больше всего вышивать?
       — Цветы — прошептала я, вспомнив о работе под кроватью. — Хочу что-то большое вышить, чтобы на стену можно было повесить.
       — Ой, кому нужна твоя вышивка на стене, — фыркнула рядом бабушка. — Ты лучше готовить учись всякие блюда новые, заморские.