Сегодня утром я проснулся раньше обычного. Тихонечко встал с кровати и, осторожно ступая, побрёл на кухню. За окном всё ещё было темно, как будто ночь не попрощалась, отдав свои права утру. Часы же упорно показывали шесть тридцать — значит всего через полчаса мама всё равно пришла бы меня будить. Сегодня понедельник, а это значит, что выходным конец и пора идти в школу. Нет, школу я любил, там и друзей много и много интересного узнаёшь, к тому же Варька из параллельного класса всегда шоколадными конфетами угощает. Только вот стал я замечать, что мама моя с каждым днём всё грустнее и грустнее. Она часами сидит за столом глядя в полупустую чашку кофе. Тот уже давно остыл, а она сидит и не пьёт его. Я спросил её однажды:
— Тебе не нравится кофе? Тогда зачем ты его варишь?
— Понимаешь, сынок кофе я люблю, — ответила она мне тогда. — Но иногда у него какой-то неприятный осадок. Вот и жду, когда он совсем осядет.
Я её не совсем понял. Если не вкусно, то я не буду это ни есть, ни пить. А она всё равно сидит и давится. Странные эти взрослые. Когда вырасту, то никогда не буду так. Отодвину чашку и скажу: «Фу, какая гадость! Не буду его варить». И всего делов-то.
На кухне сидела мама. Она смотрела в окно, а в руках держала чашку, от которой шёл пар. Значит, кофе ещё не остыл. Она не услышала меня, продолжая смотреть вдаль. И такое у неё при этом было лицо, что мне захотелось её скорее обнять. Что я и сделал.
— Эй, ты чего? — удивилась мама. — Не заболел ли?
Она потрогала лоб своей прохладной рукой, ласково взъерошив мои волосы. На её накрашенном лице отразилась тревога.
— Нет, мамочка, всё хорошо, — поцеловав её в щёку, сказал я.
— Тогда ладно, — улыбнулась она. — Ты у меня совсем большой. Скоро женишься и уедешь.
— Никогда мамочка! — с жаром воскликнул я, прижимаясь к ней ещё сильнее.
— Уедешь-уедешь, — печально заключила она. — И останется твоя мамочка одна. — Она вздохнула, а потом поднялась на ноги, держа меня на руках. — Хотя, ты ещё совсем не дорос. Вот, когда на мамины ручки забираться перестанешь, тогда и поговорим.
Мама принялась щекотать мои голые пятки, а я начал дико хихикать, стараясь не поддаться. Но моя мама просто спец по щекотке.
— Николай, где это ты витаешь? — строго сказал учитель физкультуры, когда я пропустил мяч.
Его кинул мне Витька, чтобы я выбил из соперниковой команды Антона. Я пожал плечами, а Дмитрий Семёнович погрозил мне пальцем. Но кто может думать о мяче, когда сегодня твоя мама плакала. Я спросил её, почему, а она сказала, что что-то в глаз попало. Это что же должно было туда попасть, чтобы она так долго плакала? Я ей не поверил.
Вечером того же дня меня из школы забирала мамина сестра. Я спросил её, что может так болеть в глазу, что мама плачет. Тётя Ира рассмеялась и сказала, что это совсем не то, что я себе подумал. Но что, так и не сказала. А я задумался. Вот и пропустил тот мяч.
А вчера мы шили смешные подушечки для иголок. Марина Вячеславовна сказала, что это игольницы, и что мы их должны подарить мамам на восьмое марта. А Витька сказал, что хочет подарить ей. И все сразу тоже захотели. А я не захотел. У меня мама одна и ей сейчас как раз подарки нужны. Может, тогда она снова будет улыбаться.
И вот теперь опять меня ругает Дмитрий Семёнович — я форму забыл дома. Мама была такая грустная, что даже не спросила меня, всё ли я взял с собой. Вот я и забыл взять пакет со спортивной одеждой. Он попросил меня задержаться. Сейчас, наверное, двойку поставит.
— Послушай, Николай, ты плохо себя чувствуешь? — спросил меня физрук спокойным голосом. Он совсем не ругал меня.
— Нет, — говорю, а сам не смотрю на Дмитрия Семёновича.
— Тогда, что же, дружочек, с тобой происходит? — доверительно спрашивает учитель.
— Знаете, Дмитрий Семёнович, — вдруг мне захотелось обо всём рассказать. — Помните, в прошлом году, на двадцать третье февраля я вам свою открытку подарил? Надо мной тогда все смеялись. А мне ведь её подарить некому было — папы у меня нет, дедушки тоже.
— Да-да, спасибо тебе. Мне было очень приятно.
— А в этом году я не захотел делать эту глупую открытку. Зачем, если мне всё равно её дарить некому? А Ирина Вячеславовна мне двойку поставила. После этого мама такая грустная была и даже плакала, — тут я смутился, что сболтнул лишнего, но физрук только понимающе кивнул. Не засмеялся.
— Вчера мы шили подушечки-игольницы для мам. И все захотели подарить их не мамам, а Ирине Вячеславовне. А я не захотел. Ребята стали ругаться, и я подрался с Витькой. А зачем ей столько?
— Правильно, ни к чему, — улыбнулся Дмитрий Семёнович.
— И теперь мне опять двойку поставят, — понурил я голову. — И мама опять будет плакать. А я не хочу.
— Ты молодец, — похлопал меня по плечу учитель. — А с Ириной Вячеславовной я поговорю.
— А с мамой можете поговорить? — загорелся я. Конечно! Если Дмитрий Семёнович всё ей объяснит, то она поверит ему и плакать не будет.
— Конечно, если так надо — кивнул физрук.
После уроков мы с физруком пошли ко мне домой. Мама сегодня должна была быть дома. Встретить она меня не успевала, так как нас отпустили раньше, поэтому вела меня на телефоне. Я не стал говорить ей, что приду не один. А то она начнёт волноваться.
— Колька, ты почему мне раньше не позвонил… — начала мама, как только я открыл своим ключом дверь. Она выходила с кухни, на ней был передник, а руки в муке. Она увидела, что за мной стоит учитель и забыла договорить, что хотела.
— Добрый вечер, Валерия Константиновна, — склонил голову физрук, ступая в коридор. — Меня зовут Дмитрий Семёнович. Я учитель физкультуры вашего сына.
— Что-то случилось? — побледнела мама.
— Нет, мама, — попытался я её успокоить. — Просто Дмитрий Семёнович хотел тебе что-то сказать. Наедине.
Оба, и мама, и учитель покраснели. Я же не понял ничего и пожал плечами. С кухни вкусно пахло пирожками. Я быстро скинул ботинки и курточку, и побежал туда, чтобы отведать лакомства, приготовленного мамой.
— Простите, — смутилась Валерия, — проходите, пожалуйста.
— Да нет, — замахал руками Дмитрий. — Это вовсе ни к чему. — Он вдруг вспотел, глядя на невысокую блондинку, которая выглядела так по-домашнему. — Я пришёл сказать вам…
— Да? — взволновалась женщина. Она была смущена тем, что незнакомый мужчина увидел её — не накрашенную и всю в муке. Сам он был гладко выбрит, симпатично одет и вообще выглядел привлекательно. На первый взгляд ему было около тридцати-тридцати пяти.
— Всё дело в двойке, — прочистив горло, проговорил мужчина.
— Ах, — всплеснула руками Валерия, принявшись отирать тесто полотенчиком. — Коля что-то натворил?
— Как раз наоборот, — покачал головой Дмитрий. — Он вступился за вашу честь. Он очень хороший мальчик. Вам с ним очень повезло.
— Да. Но что же всё-таки случилось?
— Ничего, что стоило бы вашего вмешательства. Я сам со всем разберусь, не волнуйтесь.
И они оба замолчали, отчаянно краснея словно юнцы.
— Ну, так я пойду? — спросил Дмитрий. В голосе его проскользнула какая-то надежда. Лера взглянула на него с интересом.
— Не хотите чаю? — вдруг спросила она. Женщина сама не ожидала от себя чего-то подобного, но слова вылетели прежде, чем она задумалась над ними.
— Я вижу, вы заняты, — заключил мужчина, комкая в руках перчатки.
— Да, завтра праздник и я пеку пироги, — доверительно поведала Валерия, неосознанно приблизившись к собеседнику на полшага.
— Праздник… — эхом отозвался Дмитрий.
— Да…
— Не буду вам мешать, — сожаления прозвучало ещё больше. — Может быть в другой раз.
— Приходите завтра, — нарушил гнетущую атмосферу Коля, вышедший из кухни с ватрушкой в руках. — Завтра маму будем поздравлять. И вы приходите.
Непосредственность мальчика зажгла в душе Дмитрия Семёновича надежду. Он заглянул в глаза его матери и увидел ту же самую надежду и в них.
— Тогда до завтра? — улыбнулся мужчина.
— До завтра, — отозвалась Валерия, сверкая глазами.
— Тебе не нравится кофе? Тогда зачем ты его варишь?
— Понимаешь, сынок кофе я люблю, — ответила она мне тогда. — Но иногда у него какой-то неприятный осадок. Вот и жду, когда он совсем осядет.
Я её не совсем понял. Если не вкусно, то я не буду это ни есть, ни пить. А она всё равно сидит и давится. Странные эти взрослые. Когда вырасту, то никогда не буду так. Отодвину чашку и скажу: «Фу, какая гадость! Не буду его варить». И всего делов-то.
На кухне сидела мама. Она смотрела в окно, а в руках держала чашку, от которой шёл пар. Значит, кофе ещё не остыл. Она не услышала меня, продолжая смотреть вдаль. И такое у неё при этом было лицо, что мне захотелось её скорее обнять. Что я и сделал.
— Эй, ты чего? — удивилась мама. — Не заболел ли?
Она потрогала лоб своей прохладной рукой, ласково взъерошив мои волосы. На её накрашенном лице отразилась тревога.
— Нет, мамочка, всё хорошо, — поцеловав её в щёку, сказал я.
— Тогда ладно, — улыбнулась она. — Ты у меня совсем большой. Скоро женишься и уедешь.
— Никогда мамочка! — с жаром воскликнул я, прижимаясь к ней ещё сильнее.
— Уедешь-уедешь, — печально заключила она. — И останется твоя мамочка одна. — Она вздохнула, а потом поднялась на ноги, держа меня на руках. — Хотя, ты ещё совсем не дорос. Вот, когда на мамины ручки забираться перестанешь, тогда и поговорим.
Мама принялась щекотать мои голые пятки, а я начал дико хихикать, стараясь не поддаться. Но моя мама просто спец по щекотке.
***
— Николай, где это ты витаешь? — строго сказал учитель физкультуры, когда я пропустил мяч.
Его кинул мне Витька, чтобы я выбил из соперниковой команды Антона. Я пожал плечами, а Дмитрий Семёнович погрозил мне пальцем. Но кто может думать о мяче, когда сегодня твоя мама плакала. Я спросил её, почему, а она сказала, что что-то в глаз попало. Это что же должно было туда попасть, чтобы она так долго плакала? Я ей не поверил.
Вечером того же дня меня из школы забирала мамина сестра. Я спросил её, что может так болеть в глазу, что мама плачет. Тётя Ира рассмеялась и сказала, что это совсем не то, что я себе подумал. Но что, так и не сказала. А я задумался. Вот и пропустил тот мяч.
А вчера мы шили смешные подушечки для иголок. Марина Вячеславовна сказала, что это игольницы, и что мы их должны подарить мамам на восьмое марта. А Витька сказал, что хочет подарить ей. И все сразу тоже захотели. А я не захотел. У меня мама одна и ей сейчас как раз подарки нужны. Может, тогда она снова будет улыбаться.
И вот теперь опять меня ругает Дмитрий Семёнович — я форму забыл дома. Мама была такая грустная, что даже не спросила меня, всё ли я взял с собой. Вот я и забыл взять пакет со спортивной одеждой. Он попросил меня задержаться. Сейчас, наверное, двойку поставит.
— Послушай, Николай, ты плохо себя чувствуешь? — спросил меня физрук спокойным голосом. Он совсем не ругал меня.
— Нет, — говорю, а сам не смотрю на Дмитрия Семёновича.
— Тогда, что же, дружочек, с тобой происходит? — доверительно спрашивает учитель.
— Знаете, Дмитрий Семёнович, — вдруг мне захотелось обо всём рассказать. — Помните, в прошлом году, на двадцать третье февраля я вам свою открытку подарил? Надо мной тогда все смеялись. А мне ведь её подарить некому было — папы у меня нет, дедушки тоже.
— Да-да, спасибо тебе. Мне было очень приятно.
— А в этом году я не захотел делать эту глупую открытку. Зачем, если мне всё равно её дарить некому? А Ирина Вячеславовна мне двойку поставила. После этого мама такая грустная была и даже плакала, — тут я смутился, что сболтнул лишнего, но физрук только понимающе кивнул. Не засмеялся.
— Вчера мы шили подушечки-игольницы для мам. И все захотели подарить их не мамам, а Ирине Вячеславовне. А я не захотел. Ребята стали ругаться, и я подрался с Витькой. А зачем ей столько?
— Правильно, ни к чему, — улыбнулся Дмитрий Семёнович.
— И теперь мне опять двойку поставят, — понурил я голову. — И мама опять будет плакать. А я не хочу.
— Ты молодец, — похлопал меня по плечу учитель. — А с Ириной Вячеславовной я поговорю.
— А с мамой можете поговорить? — загорелся я. Конечно! Если Дмитрий Семёнович всё ей объяснит, то она поверит ему и плакать не будет.
— Конечно, если так надо — кивнул физрук.
После уроков мы с физруком пошли ко мне домой. Мама сегодня должна была быть дома. Встретить она меня не успевала, так как нас отпустили раньше, поэтому вела меня на телефоне. Я не стал говорить ей, что приду не один. А то она начнёт волноваться.
— Колька, ты почему мне раньше не позвонил… — начала мама, как только я открыл своим ключом дверь. Она выходила с кухни, на ней был передник, а руки в муке. Она увидела, что за мной стоит учитель и забыла договорить, что хотела.
— Добрый вечер, Валерия Константиновна, — склонил голову физрук, ступая в коридор. — Меня зовут Дмитрий Семёнович. Я учитель физкультуры вашего сына.
— Что-то случилось? — побледнела мама.
— Нет, мама, — попытался я её успокоить. — Просто Дмитрий Семёнович хотел тебе что-то сказать. Наедине.
Оба, и мама, и учитель покраснели. Я же не понял ничего и пожал плечами. С кухни вкусно пахло пирожками. Я быстро скинул ботинки и курточку, и побежал туда, чтобы отведать лакомства, приготовленного мамой.
— Простите, — смутилась Валерия, — проходите, пожалуйста.
— Да нет, — замахал руками Дмитрий. — Это вовсе ни к чему. — Он вдруг вспотел, глядя на невысокую блондинку, которая выглядела так по-домашнему. — Я пришёл сказать вам…
— Да? — взволновалась женщина. Она была смущена тем, что незнакомый мужчина увидел её — не накрашенную и всю в муке. Сам он был гладко выбрит, симпатично одет и вообще выглядел привлекательно. На первый взгляд ему было около тридцати-тридцати пяти.
— Всё дело в двойке, — прочистив горло, проговорил мужчина.
— Ах, — всплеснула руками Валерия, принявшись отирать тесто полотенчиком. — Коля что-то натворил?
— Как раз наоборот, — покачал головой Дмитрий. — Он вступился за вашу честь. Он очень хороший мальчик. Вам с ним очень повезло.
— Да. Но что же всё-таки случилось?
— Ничего, что стоило бы вашего вмешательства. Я сам со всем разберусь, не волнуйтесь.
И они оба замолчали, отчаянно краснея словно юнцы.
— Ну, так я пойду? — спросил Дмитрий. В голосе его проскользнула какая-то надежда. Лера взглянула на него с интересом.
— Не хотите чаю? — вдруг спросила она. Женщина сама не ожидала от себя чего-то подобного, но слова вылетели прежде, чем она задумалась над ними.
— Я вижу, вы заняты, — заключил мужчина, комкая в руках перчатки.
— Да, завтра праздник и я пеку пироги, — доверительно поведала Валерия, неосознанно приблизившись к собеседнику на полшага.
— Праздник… — эхом отозвался Дмитрий.
— Да…
— Не буду вам мешать, — сожаления прозвучало ещё больше. — Может быть в другой раз.
— Приходите завтра, — нарушил гнетущую атмосферу Коля, вышедший из кухни с ватрушкой в руках. — Завтра маму будем поздравлять. И вы приходите.
Непосредственность мальчика зажгла в душе Дмитрия Семёновича надежду. Он заглянул в глаза его матери и увидел ту же самую надежду и в них.
— Тогда до завтра? — улыбнулся мужчина.
— До завтра, — отозвалась Валерия, сверкая глазами.
