Глава *Пара вступительных слов от рассказчика.*
Моя рукопись – это вовсе не рукопись, а практически транскрибация *набор текста с речи/аудио носителя надиктованных Анджеем воспоминаний. По его словам, запись сделана сразу по окончании "каникул", когда, цитирую: " события еще кровоточили в мозгу своей свежестью". Мне, правда, удалось заметить некоторые несостыковки в изложении. Однако я не стал их исправлять, так как они, добавляя красочности, не искажают ход событий. Кроме того, как и всякие слова очевидца, рассказ отличается некоторой однобокостью. Поэтому, для придания картине полноты объема и собственно улучшения понимания, мне пришлось снабдить текст небольшими вставками-дополнениями, полученными из других документальных источников.
Пожалуй, стоит еще заметить, что Анджей прислал мне записи в качестве продолжения разговора, случайно затеянного на одной нашей дружеской вечерней посиделки. Мы тогда просто беседовали за жизнь, наслаждаясь ничегонеделанием. И тут Анджей, показывая новый телефон, упомянул, что будь у него в свое время такая штучка, то никакого "Возвращения" не случилось бы. Естественно, нам потребовалось обсудить такое утверждение. Затем, слово за слово, мы перешли к теме "Знал бы, где упасть..." А там уже я, выслушав разновсякие "как могло бы быть", спросил, а с чего собственно началось его "Возвращение"?
С чего все началось...– медленно повторил Анджей, уходя взглядом сквозь меня,– с чего все началось, сказать очень трудно. Лета, к примеру, считает, что таково наше изначальное предназначение. Правда, ее всегда тянет на что-то грандиозно-возвышенное. Впрочем, чего еще от толкиенистов ждать? Помашут деревянными мечами, песенки пришибленные повоют, а потом начинают видеть невесть что в самых обыденных вещах... Ну, чего, собственно говоря, невообразимого можно увидеть в обыкновенной радио розетке?
Взгляд Анджея сфокусировался на мне, призывая поддержать его в осуждении. На моем лице отразилось "вежливое" сомнение в словах приятеля, поскольку это событие пересказывалось мне в деталях не один раз.
– Ну, хорошо, в сломанной розетке,– снисходительно поправился друг, но видя, что слушатель не купился, внес дополнительную корректировку,– ...ладно, в двух проводах торчащих на месте бывшей радио розетки. Все равно они на знак свыше не похожи. Хотя, конечно, обидно схлопотать прямо в нос тридцать вольт. Особенно обидно, если случилось по собственной дури... но называть это знаком судьбы, на мой взгляд, совершенно не стоит. Это просто глупость. Во! Нашел! Глупость! Вот все с чего началось – с глупости!
Глава *Глупость, с которой все началось.*
В тот день наш Глобус... в смысле, географ, заболел. Его урок стоял в расписании последним, поэтому школьное начальство просто распустило нас по домам. В результате я заявился домой пораньше. То есть раньше сестры...
Вообще-то, если разобраться, Лета и не сестра мне вовсе. Она дочь Анатолия, маминого мужа. С другой стороны мать и Анот (как я зову отчима) приходятся друг дружке тоже какой-то родней. Не то троюродными дядями-тетями, не то пятиюродными кузенами, а может, и тем, и другим одновременно. Соответственно, и мы с Летой приходимся друг другу родней, правда, такой дальней, что захоти мы вступить в брак, то никаких возражений не поступит ни по божеским, ни по светским законам.
С другой стороны, мы знакомы с Летой почти всю нашу сознательную жизнь и взаправду считаем себя братом и сестрой... ну, в крайнем случае, весьма близкими кузенами. Кроме того, она старше меня на два года, и считает это достаточным основанием для долгих и нудных поучений-воспитаний. И это я еще не упоминаю ее толкиенутость. Вот зачем мне выбирать в спутницы девицу, воображающую себя эльфийкой? Это тогда придется питаться травяными чаями и песенками, да еще радоваться, что она не гномка, помешанная на камнях и минералах.
По большому счету, я, по сестрицыным понятиям, на спутника жизни тоже не тяну, поскольку попадаю в категорию двуногого с приземленными желаниями. Такой классификации я удостоился за то, что солидарен с Винни-Пухом, считавшим, что подходящая компания – это такая компания, где могут чем-нибудь угостить, а не предложат песенки повыть. Как говаривал Матроскин: "Песни я и сам петь могу. Только от них пользы нету". Правда, от моего частого желания перекусить пользы особо тоже незаметно. Я и ростом значительно сверстникам уступаю, да и конечности мои частенько со спичками сравнивают. Но с аппетитом у меня все хорошо. Даже очень хорошо. Наверно поэтому, придя домой, первое, о чем я мечтаю, так это о еде. Холодильник почти пуст, но этого почти лично мне было в самый раз.
Яичница... О, моя милая яичница! Ах, как прав был сэр Пол, когда хотел ей посвятить свою песнь. Я уверен, что она стала бы ничуть не менее популярной, чем окончательный вариант. Ведь миллионы... Да что миллионы! Миллиарды людей во всем мире мурлыкали бы ее себе под нос, разбивая пару яиц над сковородкой... И, пожалуй, никакое "естадись" не сравнилось бы с "яиш-шенкой" *на записи Анджей шипит подобно скворчащей сковородке, да на сале, да с жареным лучком и хлебцем, да посыпанной сверху зеленым укропчиком...
Правда, укропчика в холодильнике не нашлось, а хлеб оказался не поджаренный, а слегка засохший, но все остальное выглядело точно, как на картинке. Не хватало только чашки крепкого сладкого чая. И я, решив дождаться этого завершающего штриха, поставил чайник на огонь.
Вот в этом и состояла моя ошибка.
Не успел чайник издать свое победоносное закипающее "У-иии", как пришла Лета. Причем, как обычно, незаметно. Хотя заслуги в этом самой сестрицы никакой нет, просто по радио играли что-то громкое классическое, заглушая все шумы. Я б выключил чертову коробку, но неделю назад Анот, возмутившись, что за регулятор громкости все вечно хватаются грязными руками, повесил ее над дверью. Поближе, как он сказал, к розетке, которую неизвестный гений разместил впритык к дверному косяку на такой высоте, что я могу достать только со стула. Таскать же мебель туда-сюда мне решительно не хотелось, поэтому по кухне распространялись все заглушающие аккорды классики. И Лета явилась.
Если какой-нибудь умник будет с пафосом говорить, что женщины гораздо спокойней относятся к еде, чем мужчины, можно смело плюнуть ему в глаза. Враки. Они могут спокойно относиться только к той еде, которую еще только надо приготовить. Но вот к той, которая уже приготовлена и стоит на столе, источая соблазнительные запахи, они спокойно относиться не могут. И сестрица лишнее тому подтверждение.
– Ох, Кузя, какой ты милый! – заявила она, запуская вилку в стоящую на столе сковородку.
– А? Что?– обернулся я, стараясь не ошпарить себя из чайника, который к тому времени держал в своих руках.
– Мням! – раздалось в ответ, и приличный кусок яичницы исчез в ее рту.
– Эй, ты! Прекрати жрать мою яичницу!
– Фи, Кузя, как только твой язык поворачивается говорить в таком тоне со старшей сестрой... Мням... Ф слефусий рас клади тсуть мнше соли.
– Лета! – постарался я сказать со всей серьезностью, в то же время избавляясь от чайника,– немедленно оставь мою еду в покое! И прекрати меня звать 'Кузей'! Или...
– Или что? – переспросила она, проглотив кусок.
– Или я применю силу...
– О-о-о! Силу! – запрокинув голову, Лета от души рассмеялась. Да еще демонстративно спиной ко мне развернулась, вновь приступая к яичнице. К МОЕЙ яичнице!
От прилива возмущения искранула злоба, толкая меня на дикие свершения.
Обычно-то я стараюсь быть посдержанней. А что еще остается делать, если в свои тринадцать с половиной я выгляжу от силы лет на восемь-девять. И хотя в своем классе мне удалось заслужить уважение, когда с помощью швабры отдубасил двух особо рьяных доставал, однако ж, прекрасно понимаю, что в честной драке смогу победить лишь первоклассника... Ну, может быть, второклассника...
Лета же, наоборот, выглядит гораздо старше своих почти шестнадцати. Ее один раз даже приняли за молодую маму с ребенком. Наверно, не стоит пояснять, кого именно приняли за ее сынишку.
Но я был зол. Причем зол весьма по-настоящему. А поэтому, не раздумывая, бросился в бой: зайдя сзади, прыгнул сестре на спину и вцепился в волосы. От неожиданности Лета вскрикнула и под моим весом стала заваливаться назад. Она попыталась схватиться за стол, но не повезло, и в следующее мгновение мы, с табуреткой за компанию, грохнулись на пол.
Точнее, сначала я приземлился на спину, отчего мои глаза выпучились как у лягушки. Потом мне на грудь свалился огромный булыжник, оказавшийся Летиной головой, и выбил из легких весь воздух. А потом перед глазами вырос диск сковородки.
Как говорится, против лома нет приема... Могу твердо заверить, против сковородки тоже очень трудно подобрать какой-либо приемчик. Особенно когда вы припечатаны к полу немалыми килограммами, а чертов диск неумолимо идет с вами на стыковку. Я, конечно, пытался дергаться, но спастись от весьма ощутимого 'Бамс!' по лбу мне не удалось. Картинка помутнела-расплылась, и следующие минут десять-пятнадцать моей жизни прошли в густом тумане, в котором сознание бродило, как всем известный ежик. Разве что "Лошадь!" не кричало. И это радовало, показывая, что хоть что-то еще соображаю. Страшно даже представить возможные последствия, будь сковородка не алюминиевая, а чугунная. Так что, да здравствует прогресс и легкие металлы!
С этой мыслью я сделал попытку вернуться в действительность. Тем более что звон в ушах стал потише, а в глазах тумана вроде как поменьше. Даже бледное пятно, непонятно почему висящее передо мной в воздухе, стало постепенно обретать более четкие границы, пока не превратилось в лицо Леты.
– О! По-моему, ты теперь совсем пришел в себя! – приветствовала она мое возвращение,– тогда, может, сам подержишь полотенце? А я попробую организовать настоящий холод для твоей шишки.
'Какой шишки?' – хотел спросить я, но не спросил, так как вдруг осознал, что уже не лежу на полу посреди кухни, а сижу на стуле в самом уютном ее уголке. Тем временем Лета, сунув мокрую тряпку мне в руку, приставила ее к моему же лбу, приказав: "Держи!". Сама же она, вооружившись ножом, нырнула в холодильник. Непродолжительная схватка с морозилкой и ей удалось отколоть вполне приличный кусок наледи.
– Повезло тебе братец, что мы никак не разоримся на покупку нового холодильника,– заявила Лета, заменяя мне тряпку на ледышку,– у современных-то лед на морозилке не образуется.
Тем временем врученный мне ледяной осколок, выскользнув из руки, попытался вылететь из кухни, но угодил сестре в ногу. Подобрав его, она завернула его в полотенце, после чего протянула узелок мне:
– Держи, Кузя, и цени какая добрая и заботливая у тебя сестра.
– Так это ты мне от избытка доброты и заботы приложила сковородкой по кумполу?– сварливо поинтересовался я.
– Вообще-то, за твою идиотскую выходку, тебя прибить мало...
– Ты так и сделала...
Она лишь отмахнулась:
– Это так, случайность. Просто когда падала, промахнувшись мимо стола, ухватилась за сковородку. Но вот чем ты думал, я этого не понимаю!
– Не волнуйся об этом. Ты мне уже отшибла все, чем я мог думать.
– Сам виноват!
– 'Сам виноват'?! – сипло повторил я, чувствуя как во мне снова начало все закипать.
– Да сам!
– Да ты... ты...
– Слушай, братец,– перебила меня сестрица,– мы, конечно, с тобой можем еще разок поцапаться, но ты уверен, что сейчас тебе, точней твоим мозгам, это будет пользительно?
– Что?– заорал я.
– Да не злись, ты так. Ведь тебе действительно крепко по лбу влетело. А от крика в лучшем случае голова будет сильно гудеть, в худшем же,– Лета постучала пальцем по виску,– вот отсюда все фьюить...– ее палец, изобразив причудливую змейку, ткнул куда-то вверх. Я невольно поднял глаза, словно ожидая увидеть именно то местечко, куда мои мозги сделают этот "фьюить" и наткнулся на чуднОе яркое пятно под потолком. Такое свежее и радостное.
Сначала я не понял что это. Потом понял, но не понял, откуда оно там взялось. И только потом меня пробило на 'хи-хи'. Да еще как пробило. Прямо свалило с ног, точней с табурета. Хорошо хоть на стол облокотиться можно было, а то бы так и скатился на пол под аккомпанемент Летиных "Ты чего? " и "Что с тобой? ". Бедняжка, видимо решила, что у меня случился этот самый "фьюить" и все мои шарики и ролики раскатились-разбежались по углам, да по щелям.
Эх, как меня утешали, успокаивали, уговаривали, сочувствовали, раскаивались... И еще во внезапном страхе-смятении, как бы ненароком все предметы подальше, подальше от меня. Собственно я ее прекрасно понимал и даже одобрял, потому что угадать возможные действия явно неадекватного мальчика ну просто невозможно. А ведь на столе и нож, и вилка, и неплохо зарекомендовавшая себя сковородка. Короче вполне достаточно причин, чтоб у рационально оценивающего обстановку человека холодный пот выступил.
Вот только я ничего не могу с собой поделать. Ржу напропалую.
А не на шутку обеспокоенная Лета мне опять: "Ну, миленький... Ну, хороший мой... Ну, не надо".
А я от смеха лыка не вяжу. Только и смог (с трудом) указать пальцем на потолок за спиной у сестрицы. С предосторожностями, опасаясь подвоха с моей стороны, она оглянулась и замерла.
Спустя пару мгновений мы ржали вместе, а над нами, точней над кухонной дверью, красовалась ярко-радостная композиция из смеси яичницы и радио.
Глава *Совместный труд и его последствия.*
Не знаю как у сестрицы, но из меня глупенькие смешки сочились ровно до тех пор, пока живот не сказал: 'Баста!' Мол, еще один хи-хи и лопну. Даже вздохнуть больно. Да и устал я так, словно снабжал электричеством если не весь город, то добрую его половину уж точно. Максимум на что хватало сил – это слегка приподнять голову над столом. Впрочем, мне сразу захотелось упасть обратно и не шевелиться. Заметившая мое движение Лета мило улыбнулась, сделав, как говорит мать, 'очаровательные глазки'.
– Что, Кузя, будем убирать или оставим до прихода родителей?– поинтересовалась она нежным голоском.
Меня словно по носу щелкнули, всколыхнув обиду. Ведь эта зараза опять назвала меня Кузей! Вот только сердиться сил не было. У меня вообще никаких сил не осталось. Но смолчать означало смириться.
– Лета,– я постарался говорить в эдаком дружески деловом тоне, даже ухитрился сесть вертикальнее,– тебя много раз просили, не называть меня так.
– Но ведь ты мой кузен... значит, Кузя!
Забурлившее возмущение потребовало беспощадной ругани, однако внезапное вдохновение предложило другой путь:
– Ну, а ты мне сестра...– у меня даже силы появились окончательно распрямиться на своей табуретке,– "Sister" по англицки. Значит, я тебя буду звать Сись!
– КАК?!
– Или Сысь, – продолжил я "добивку",– точно не решил еще пока. Но обязательно скоро решу.
Глазки у сестренки стали большие-пребольшие. Наверняка представила как в школе, на виду у всего ее класса, ей на встречу несется мой допротивного звонкий крик: "Сысь!"... Или "Сись!".
Я поддерживал ее видения довольно гаденькой улыбочкой. В ответ меня попытались прижечь возмущенным взглядом, но победа в гляделках осталась за мной. Лета же демонстративно устремила взгляд мимо меня в окно. На меня не подействовало, и наслаждение триумфом не испортило. С другой стороны, человек я не жестокий, поэтому, выждав минутку, решил продолжить процесс переговоров:
