— Спросим его об этом прямо? — предлагает Эдвард.
— Вряд ли он ответит.
— И если честно, меня не на шутку встревожили его слова, которые он сейчас сказал. О том, что мир будто бы хочет от него избавиться. Что раз ему суждено было умереть, то так и должно быть. Мол, мы все лишь тянем время и мучаем его.
— Готов дать руку на отсечение, что это все проделки Маркуса, — уверенно заявляет Даниэль. — Это он вчера что-то наговорил Питеру.
— Или этот урод просто укрепил в нем веру, что смерть будет для него лучшим выходом, — предполагает Терренс. — Заставил думать, что он сделает ему хорошо, если грохнет.
— Блять, мало того что эта сука уже четыре дня удерживает Хелен хер знает где, так он еще и решил прополоскать ему мозги и извести морально, — мрачно бросает Эдвард. — Чтобы сделать ему еще хуже.
— Да наверняка Маркусу просто не охота с ним корячиться, и он думает, что всеми своими действиями доведет парня до того, что он сам с собой покончит, — отвечает Даниэль.
— Поэтому мы с вами должны быть начеку, — решительно говорит Терренс. — Упустим момент – Питер обязательно сведет счеты с жизнью.
— Пока Хелен жива, мы можем держать ситуацию под контролем, — отмечает Эдвард. — Если же мы не успеем ее спасти, то можно будет сдаваться.
— А хрен знает, жива ли она сейчас или нет! — восклицает Даниэль. — Вдруг этот мудак уже грохнул ее там по-тихому, а нам пока ничего не говорит! Скажет когда его душенька захочет.
— Сомневаюсь. Скорее всего он просто позволит своим прихвостням издеваться над ней. Питер ведь говорил, что у этих мудаков был стояк от мыслей об этой девчонке.
— Прямо напоминает ситуацию с Уэйнрайтом, — задумчиво отмечает Эдвард. — Только тогда был он один, а здесь целая компашка. Которой Хелен точно не сможет противостоять, если они набросятся на нее как голодные волки, почесывая свои вонючие яйца.
— Черт, как же все сложно… — устало вздыхает Даниэль. — А самое противное – это сидеть и ждать. Не иметь никакой возможности помочь бедной девчонке.
— Как посоветовал мистер Джонсон, надо бросить все силы на то, чтобы не дать Питеру сделать глупости, — отвечает Терренс. — Это единственное, что нам сейчас под силу.
— Ох, надеюсь, нам хватит сил не дать Роузу рехнуться и утешать девчонок, — выражает надежду Эдвард. — И самим не повеситься из-за всей этой херни.
— Тем не менее нам сейчас намного легче, чем ему и Хелен, — отмечает Даниэль.
В воздухе воцаряется пауза, во время которой Терренс на ходу приобнимает загрустивших Даниэля за Эдварда за плечи, вместе с ними продолжая свой путь к гримерной и стараясь не замечать те сочувствующие взгляды, которые им бросают мимо проходящие люди.
Добравшись до гримерной, Питер с грохотом закрывает за собой дверь, когда заходит внутрь. После чего закрывает лицо обеими руками и, тихо шмыгая носом, проводит ими по своим слегка взъерошенным волосам. А понимая, что он здесь совершенно один, мужчина подходит к одному из диванов и обессилено оседает на пол, спрятавшись за расположенной рядом ширмой, где его так сразу не обнаружишь. Он наконец-то позволяет себе выпустить наружу все свои эмоции, которые изо всех сил был вынужден сдерживать. Слезы бесконтрольно текут из глаз, а тело содрогается в болезненных судорогах и съеживается от мурашек, что его покрывают.
Чувствующий себя маленьким, беззащитным ребенком Питер, наверное, еще никогда не плакал так много, как в последние несколько дней. Мало того что он в отчаянии из-за того, что ничем не может помочь Хелен и вынужден страдать от собственного бессилья, так еще и ему приходиться снова и снова вспоминать о своем травмирующем прошлом. К тому, что разрывает ему душу с еще большей силой и подталкивает к той же самой бездне, из которой его однажды с большим трудом вытащили. Мужчина так усердно пытался откреститься от всех тех ужасов и сделать вид, что в его жизни все наконец-то наладилось. Но теперь понимает, что раны-то на самом деле так и не зажили. Наоборот, они начали еще сильнее кровоточить. Да так, что, возможно, даже его близкие друзья не смогут ничего с этим поделать.
Снова и снова тихонько всхлипывая, Питер сначала проводит руками по волосам, а затем дрожащими, плохо слушающимися пальцами снимает все браслеты, что надеты на обеих его руках. После чего с учащенным дыханием рассматривает свои запястья, на которых по-прежнему можно рассмотреть следы старых, так и не заживших до конца шрамов. Страшно велико искушению провести по ним чем-нибудь острым, да войти поглубже. А поскольку у него не хватает на это смелости, то парень негромко вскрикивает и продолжает горько плакать, ненавидя себя за свою слабость, бессилие и трусость.
Впрочем, Питер мгновенно затихает и посильнее вжимается спиной в ширму, когда слышит, как дверь в гримерной открывается. По шагам он сразу же понимает, что сюда зашли Эдвард, Терренс и Даниэль, которые удивленно округляют глаза, когда осматриваются вокруг и нигде не видят своего приятеля.
— Роуза здесь нет… — задумчиво произносит Даниэль. — Хотя его сумка с вещами на месте…
— И где нам теперь его искать? — разводит руками Терренс. — Куда он пошел?
— Может, сходить проверить туалет? — предлагает Эдвард. — Вдруг он там?
— Да, пошли туда! Наверняка он пошел умыться! А еще можно расспросить народ – вдруг кто-то видел, куда он направился.
— Да здесь я, здесь… — низким, дрожащим голосом отзывается Питер, уставив мокрый, пустой взгляд в одну точку. — За ширмой…
Вопросительно переглянувшись между собой, Даниэль, Эдвард и Терренс тут же подходят к той самой ширме, за которым прячется Питер. И перед ними тут же предстает бледный, дрожащий, заплаканный парень, вокруг которого разбросаны все его браслеты.
— Питер, приятель… — с грустью во взгляде произносит Эдвард, опускается на корточки и легонько хлопает Питера по плечу, пока блондина также окружают и Даниэль с Терренсом.
— Все хорошо, приятель, ты молодец! — подбадривает Даниэль, похлопав Питера по предплечью. — Ты отлично отыграл концерт, без единой запинки.
— Ты это сделал, брат, — бодро отмечает Терренс, похлопав Питера по колену. — Концерт отыгран! А значит, можно расслабиться.
— Я устал, парни… — без эмоций произносит Питер и тихо шмыгает носом, пока крепко обнимает ноги и прижимает колени к груди. — Я ахереть как заебался. Ахереть как устал ото всего этого дерьма.
— Рано или поздно все это закончится, — уверяет Эдвард. — Ничто не длится вечно.
— Я говорю себе это уже двадцать семь лет… — Питер запускает пальцы в свои волосы. — Но ни хера ничего не меняется. Все становится только хуже.
— Слушай, Пит, если Маркус реально наплел тебе какую-то херню вчера, то умоляем, не слушай его, — спокойно просит Терренс. — Слышишь, не вздумай! Его цель – довести тебя до истерического состояния. Заставить тебя сходить с ума.
— Да я уже, сука, на грани истерики… — Питер резким махом отшвыривает в сторону некоторые свои браслеты и прикладывает руки ко лбу. — Уже давно не понимаю, кто я, что я и на хера вообще живу на этом свете.
— Эй-эй, тихо-тихо, приятель, все хорошо, — пытается успокоить Эдвард, присаживается рядом с Питером и приобнимает его за плечи. — Все хорошо.
— Все в этом мире против меня. Все хотят от меня избавиться. Все будто говорят, что мне здесь не место.
— Эй, чувак, ты что такое говоришь?! — широко распахнув глаза, ужасается Даниэль. — Никто не хочет от тебя избавляться!
— Все, наоборот, обожают тебя! — восклицает Эдвард. — Слышал, как народ бурно тебе аплодировал? Видел, какие у них были лица, когда ты сорвался? Твои слова привели их в ужас!
— Не надо меня успокаивать, парни, — хмуро бросает Питер. — Я знаю, что только усложняю всем жизнь. Что мое рождение было чьей-то ошибкой, которую кто-то сверху не может исправить вот уже двадцать семь лет. Потому что сначала этому мешала мои трусость и нерешительность, а теперь меня останавливают уже какие-то люди.
— Ты не можешь так говорить, пока у тебя есть причина, ради которых стоит жить, — уверенно отвечает Терренс. — Их масса.
— Какие причины, Терренс? Какие?
— Друзья, группа, девушка, любовь поклонников…
— А как же роль примера для подражания? — вставляет Даниэль. — Есть много людей, для которых ты являешься причиной, почему они живут и борются. Они остаются сильными из-за тебя. Кто-то преодолел депрессию, кто-то оправился после смерти близкого, а кто-то и вовсе победил опасную болезнь. Разве это не здорово, когда кто-то берет с тебя пример и делает своим мотиватором для решения любых жизненных трудностей?
— Я уж точно не могу быть примером для подражания, — возражает Питер. — Серьезно, блять? Какой на хер пример для подражания? Слабый, трусливый, рыдающий как девка…
— Тебе уже сказали, что ты не слабый, а сломленный, — напоминает Эдвард. — Сломленный всем дерьмом, что происходит в твоей жизни. И твое состояние в данной ситуации нисколько не удивляет. Удивляет другое – что ты вообще все это пережил и остался человечным. Не превратился в мстительную, бессердечную гниду, винящую весь мир в своих бедах.
— Я не пережил все это, а всего лишь оттягиваю время. Меня вообще не должно быть на этом свете.
— Нет, Питер, сейчас же прекрати так говорить! — строго наказывает Терренс.
— Маркус в какой-то степени прав. Вы не спасайте меня, а мучайте, заставляя и дальше жить в этом гребаном мире, где меня не ждет уже ничего хорошего.
— Ты, блять, совсем идиот? — стучит пальцем по виску Даниэль. — Ахерел что ли верить этому мудаку?
— Если бы вы и правда желали мне счастья, то не стали бы носиться со мной как с ребенком и позволили бы мне сдохнуть. И жили бы себе спокойно.
— Что ж, я так понимаю, теперь этот старый урод решил настраивать тебя против нас, — резко выдыхает Эдвард. — Мало ему было заставить тебя обозлиться на Хелен. Так он решил вынудить тебя обвинить нас во всех грехах.
— Ох, теперь я вообще не знаю, кто желает мне добра, а кто – зла… — устало стонет Питер, проведя руками по лицу.
— Мы твои друзья, Питер, — напоминает Терренс, взяв Питера за плечи. — Ты наш брат, который многое для нас значит. И что бы ни случилось, мы всегда будем рядом. Особенно сейчас, когда Маркус доводит тебя до такого состояния.
— Я лишь заставлял себя думать, что оправился и чувствую себя прекрасно. На самом же деле я всегда был не в порядке. Всегда, парни.
— Возможно, тебе нужно заглянуть внутрь себя и вспомнить то, что ты так отчаянно пытаешься забыть, — спокойно говорит Даниэль.
— Чего? — сильно хмурится Питер.
— Скажи нам честно, есть ли еще что-то, что ты до сих пор нам не рассказал? То, о чем ты по тем или иным причинам забыл? Возможно, в этом и кроется причина твоего состояния. Еще она причина, которая вот уже много лет тебя губит.
— Прости, Перкинс, но я не понимаю, о чем ты говоришь. — Питер отводит хмурый взгляд в сторону и тихо шмыгает носом. — Я уже все давно вам рассказал.
— Ну а вдруг есть еще что-то? — предполагает Терренс. — Вдруг есть что-то, о чем ты не хочешь говорить? То, что вызывает у тебя чувства страха, стыда, унижения или что-то вроде? Что если ты, так сказать, заблокировал какие-то свои воспоминания, чтобы хоть немного сберечь свою и без того расшатанную психику?
— И где это вы слов-то таких понабрались? Когда успели заделаться психологами, которые знают о людях все?
— Ну правда, Питер, может, ты боишься нам в чем-то признаваться? — осторожно спрашивает Эдвард, положив руку на плечо Питера. — Боишься, что мы осудим тебя и поднимем на смех? Вдруг ты скрываешь что-то, что поможет нам справиться с твоим состоянием?
— Может… — задумчиво произносит Даниэль. — Мы все еще причиняем тебе боль, сами того не зная? Может, мы делаем что-то не так и вынуждаем мысленно возвращаться к тому моменту, когда тебе нанесли какую-то травму? К тому же… Хоть мы и твои близкие друзья, иногда кажется, будто ты соорудил между нами какую-то невидимую стену. Ты вроде бы и близок к нам, но в то же время далеко. Не позволяешь нам еще больше к тебе приблизиться.
— Единственная вещь, которой вы меня раните, это ваши попытки вынудить меня и дальше страдать, — без эмоций отвечает Питер. — Нежелание наплевать на меня и позволить мне умереть.
— Как нас можно было бы назвать верными друзьями, если бы мы спокойно наблюдали за тем, как ты издеваешься над собой и намереваешься отправиться в мир мертвых?
— Не стоит, ребята. Вы сделали все что могли. Но увы, мне это не помогло. Мне уже ничто не поможет.
— Запомни, Питер, пока ты не вспомнишь и не признаешься в том, что губит тебя на самом деле, тебе не станет лучше, — предупреждает Терренс. — Пока ты не выпустишь это наружу и не перестанешь отрицать, что с тобой происходили такие вещи, обида, злость и отчаяние так и будут тобою овладевать и вынуждать загонять себя в могилу.
— Неужели ты сам не чувствуешь, что обманываешь сам себя, утверждая, будто рассказал нам обо всех причинах своего состояния? — недоумевает Эдвард. — Вряд ли тебя до такого довели одни лишь издевательства в школе. Это, скорее всего, только больше усугубило твое состояние. Проблему надо искать в чем-то другом. Не знаю, в чем, но ты точно знаешь ответ на этот вопрос. Он внутри тебя. В твоей голове.
— Кто знает, по какой причине твой мозг предпочел заставить тебя все забыть, — добавляет Даниэль. — Возможно, ты просто был слишком маленьким, а произошедшее событие оказалось очень травмирующим для детской психики. Это заставило тебя забыть подробности. Но… Если мы не ошибаемся, то ты и сам понимаешь, что что-то не так. Не понимаешь, почему в определенной ситуации впадаешь в ступор и паникуешь.
Питер ничего не говорит и просто нервно сглатывает, пока его глаза увлажняются слезами, как будто он в глубине души понимает, что парни имеют в виду, но не то желая это признавать, не то и сам не понимая, что с ним происходит.
— Как бы больно мне ни было это говорить, но ты должен это вспомнить, — уверенно говорит Эдвард. — Должен понять, что убивает тебя, если хочешь окончательно прийти в себя и жить нормальной жизнью.
— Мы поможем тебе это сделать, — обещает Даниэль, крепко приобняв Питера за плечи. — Поможем все вспомнить и справиться с той болью, которую тебе придется испытать. Сделаем все, чтобы тебе стало легче.
— Мы рядом, Питер, — спокойно произносит Терренс, взяв Питера за запястья. — Всегда будем. И что бы ты ни натворил в прошлом, мы ни в коем случае не будем смеяться, осуждать и издеваться. Разорвем любого, кто посмеет что-то вякнуть против тебя. Пожалуйста, доверься нам. Верь нам. Верь, что мы не подведем.
Слова друзей определенно находят в Питере отклик и заставляют подумать о чем-то, что он все это время как будто бы пытался отрицать. Хоть в голове по какой-то причине пусто, сердце неприятно сжимается, а каждый его удар по грудной клетке причиняет нестерпимую боль. Тело будто бы что-то помнит и покрывается мурашками, а каждую мышцу будто бы выворачивают во все стороны словно мокрое полотенце. Дышать становится тяжелее из-за нарастающей паники, а слезы сами собой текут из глаз по щекам.
— Эй-эй, тихо-тихо, Пит, тихо, — пытается успокоить Эдвард, приобняв Питера за плечи и энергично растирая его предплечье свободной ладонью. — Все хорошо, все хорошо.
— Дыши глубже, слышишь, дыши глубже, — спокойно просит Терренс, все еще держа Питера за руки, пока тому тяжело дышать из-за чувства сдавленности в груди. — Постарайся расслабиться.
— Вряд ли он ответит.
— И если честно, меня не на шутку встревожили его слова, которые он сейчас сказал. О том, что мир будто бы хочет от него избавиться. Что раз ему суждено было умереть, то так и должно быть. Мол, мы все лишь тянем время и мучаем его.
— Готов дать руку на отсечение, что это все проделки Маркуса, — уверенно заявляет Даниэль. — Это он вчера что-то наговорил Питеру.
— Или этот урод просто укрепил в нем веру, что смерть будет для него лучшим выходом, — предполагает Терренс. — Заставил думать, что он сделает ему хорошо, если грохнет.
— Блять, мало того что эта сука уже четыре дня удерживает Хелен хер знает где, так он еще и решил прополоскать ему мозги и извести морально, — мрачно бросает Эдвард. — Чтобы сделать ему еще хуже.
— Да наверняка Маркусу просто не охота с ним корячиться, и он думает, что всеми своими действиями доведет парня до того, что он сам с собой покончит, — отвечает Даниэль.
— Поэтому мы с вами должны быть начеку, — решительно говорит Терренс. — Упустим момент – Питер обязательно сведет счеты с жизнью.
— Пока Хелен жива, мы можем держать ситуацию под контролем, — отмечает Эдвард. — Если же мы не успеем ее спасти, то можно будет сдаваться.
— А хрен знает, жива ли она сейчас или нет! — восклицает Даниэль. — Вдруг этот мудак уже грохнул ее там по-тихому, а нам пока ничего не говорит! Скажет когда его душенька захочет.
— Сомневаюсь. Скорее всего он просто позволит своим прихвостням издеваться над ней. Питер ведь говорил, что у этих мудаков был стояк от мыслей об этой девчонке.
— Прямо напоминает ситуацию с Уэйнрайтом, — задумчиво отмечает Эдвард. — Только тогда был он один, а здесь целая компашка. Которой Хелен точно не сможет противостоять, если они набросятся на нее как голодные волки, почесывая свои вонючие яйца.
— Черт, как же все сложно… — устало вздыхает Даниэль. — А самое противное – это сидеть и ждать. Не иметь никакой возможности помочь бедной девчонке.
— Как посоветовал мистер Джонсон, надо бросить все силы на то, чтобы не дать Питеру сделать глупости, — отвечает Терренс. — Это единственное, что нам сейчас под силу.
— Ох, надеюсь, нам хватит сил не дать Роузу рехнуться и утешать девчонок, — выражает надежду Эдвард. — И самим не повеситься из-за всей этой херни.
— Тем не менее нам сейчас намного легче, чем ему и Хелен, — отмечает Даниэль.
В воздухе воцаряется пауза, во время которой Терренс на ходу приобнимает загрустивших Даниэля за Эдварда за плечи, вместе с ними продолжая свой путь к гримерной и стараясь не замечать те сочувствующие взгляды, которые им бросают мимо проходящие люди.
***
Добравшись до гримерной, Питер с грохотом закрывает за собой дверь, когда заходит внутрь. После чего закрывает лицо обеими руками и, тихо шмыгая носом, проводит ими по своим слегка взъерошенным волосам. А понимая, что он здесь совершенно один, мужчина подходит к одному из диванов и обессилено оседает на пол, спрятавшись за расположенной рядом ширмой, где его так сразу не обнаружишь. Он наконец-то позволяет себе выпустить наружу все свои эмоции, которые изо всех сил был вынужден сдерживать. Слезы бесконтрольно текут из глаз, а тело содрогается в болезненных судорогах и съеживается от мурашек, что его покрывают.
Чувствующий себя маленьким, беззащитным ребенком Питер, наверное, еще никогда не плакал так много, как в последние несколько дней. Мало того что он в отчаянии из-за того, что ничем не может помочь Хелен и вынужден страдать от собственного бессилья, так еще и ему приходиться снова и снова вспоминать о своем травмирующем прошлом. К тому, что разрывает ему душу с еще большей силой и подталкивает к той же самой бездне, из которой его однажды с большим трудом вытащили. Мужчина так усердно пытался откреститься от всех тех ужасов и сделать вид, что в его жизни все наконец-то наладилось. Но теперь понимает, что раны-то на самом деле так и не зажили. Наоборот, они начали еще сильнее кровоточить. Да так, что, возможно, даже его близкие друзья не смогут ничего с этим поделать.
Снова и снова тихонько всхлипывая, Питер сначала проводит руками по волосам, а затем дрожащими, плохо слушающимися пальцами снимает все браслеты, что надеты на обеих его руках. После чего с учащенным дыханием рассматривает свои запястья, на которых по-прежнему можно рассмотреть следы старых, так и не заживших до конца шрамов. Страшно велико искушению провести по ним чем-нибудь острым, да войти поглубже. А поскольку у него не хватает на это смелости, то парень негромко вскрикивает и продолжает горько плакать, ненавидя себя за свою слабость, бессилие и трусость.
Впрочем, Питер мгновенно затихает и посильнее вжимается спиной в ширму, когда слышит, как дверь в гримерной открывается. По шагам он сразу же понимает, что сюда зашли Эдвард, Терренс и Даниэль, которые удивленно округляют глаза, когда осматриваются вокруг и нигде не видят своего приятеля.
— Роуза здесь нет… — задумчиво произносит Даниэль. — Хотя его сумка с вещами на месте…
— И где нам теперь его искать? — разводит руками Терренс. — Куда он пошел?
— Может, сходить проверить туалет? — предлагает Эдвард. — Вдруг он там?
— Да, пошли туда! Наверняка он пошел умыться! А еще можно расспросить народ – вдруг кто-то видел, куда он направился.
— Да здесь я, здесь… — низким, дрожащим голосом отзывается Питер, уставив мокрый, пустой взгляд в одну точку. — За ширмой…
Вопросительно переглянувшись между собой, Даниэль, Эдвард и Терренс тут же подходят к той самой ширме, за которым прячется Питер. И перед ними тут же предстает бледный, дрожащий, заплаканный парень, вокруг которого разбросаны все его браслеты.
— Питер, приятель… — с грустью во взгляде произносит Эдвард, опускается на корточки и легонько хлопает Питера по плечу, пока блондина также окружают и Даниэль с Терренсом.
— Все хорошо, приятель, ты молодец! — подбадривает Даниэль, похлопав Питера по предплечью. — Ты отлично отыграл концерт, без единой запинки.
— Ты это сделал, брат, — бодро отмечает Терренс, похлопав Питера по колену. — Концерт отыгран! А значит, можно расслабиться.
— Я устал, парни… — без эмоций произносит Питер и тихо шмыгает носом, пока крепко обнимает ноги и прижимает колени к груди. — Я ахереть как заебался. Ахереть как устал ото всего этого дерьма.
— Рано или поздно все это закончится, — уверяет Эдвард. — Ничто не длится вечно.
— Я говорю себе это уже двадцать семь лет… — Питер запускает пальцы в свои волосы. — Но ни хера ничего не меняется. Все становится только хуже.
— Слушай, Пит, если Маркус реально наплел тебе какую-то херню вчера, то умоляем, не слушай его, — спокойно просит Терренс. — Слышишь, не вздумай! Его цель – довести тебя до истерического состояния. Заставить тебя сходить с ума.
— Да я уже, сука, на грани истерики… — Питер резким махом отшвыривает в сторону некоторые свои браслеты и прикладывает руки ко лбу. — Уже давно не понимаю, кто я, что я и на хера вообще живу на этом свете.
— Эй-эй, тихо-тихо, приятель, все хорошо, — пытается успокоить Эдвард, присаживается рядом с Питером и приобнимает его за плечи. — Все хорошо.
— Все в этом мире против меня. Все хотят от меня избавиться. Все будто говорят, что мне здесь не место.
— Эй, чувак, ты что такое говоришь?! — широко распахнув глаза, ужасается Даниэль. — Никто не хочет от тебя избавляться!
— Все, наоборот, обожают тебя! — восклицает Эдвард. — Слышал, как народ бурно тебе аплодировал? Видел, какие у них были лица, когда ты сорвался? Твои слова привели их в ужас!
— Не надо меня успокаивать, парни, — хмуро бросает Питер. — Я знаю, что только усложняю всем жизнь. Что мое рождение было чьей-то ошибкой, которую кто-то сверху не может исправить вот уже двадцать семь лет. Потому что сначала этому мешала мои трусость и нерешительность, а теперь меня останавливают уже какие-то люди.
— Ты не можешь так говорить, пока у тебя есть причина, ради которых стоит жить, — уверенно отвечает Терренс. — Их масса.
— Какие причины, Терренс? Какие?
— Друзья, группа, девушка, любовь поклонников…
— А как же роль примера для подражания? — вставляет Даниэль. — Есть много людей, для которых ты являешься причиной, почему они живут и борются. Они остаются сильными из-за тебя. Кто-то преодолел депрессию, кто-то оправился после смерти близкого, а кто-то и вовсе победил опасную болезнь. Разве это не здорово, когда кто-то берет с тебя пример и делает своим мотиватором для решения любых жизненных трудностей?
— Я уж точно не могу быть примером для подражания, — возражает Питер. — Серьезно, блять? Какой на хер пример для подражания? Слабый, трусливый, рыдающий как девка…
— Тебе уже сказали, что ты не слабый, а сломленный, — напоминает Эдвард. — Сломленный всем дерьмом, что происходит в твоей жизни. И твое состояние в данной ситуации нисколько не удивляет. Удивляет другое – что ты вообще все это пережил и остался человечным. Не превратился в мстительную, бессердечную гниду, винящую весь мир в своих бедах.
— Я не пережил все это, а всего лишь оттягиваю время. Меня вообще не должно быть на этом свете.
— Нет, Питер, сейчас же прекрати так говорить! — строго наказывает Терренс.
— Маркус в какой-то степени прав. Вы не спасайте меня, а мучайте, заставляя и дальше жить в этом гребаном мире, где меня не ждет уже ничего хорошего.
— Ты, блять, совсем идиот? — стучит пальцем по виску Даниэль. — Ахерел что ли верить этому мудаку?
— Если бы вы и правда желали мне счастья, то не стали бы носиться со мной как с ребенком и позволили бы мне сдохнуть. И жили бы себе спокойно.
— Что ж, я так понимаю, теперь этот старый урод решил настраивать тебя против нас, — резко выдыхает Эдвард. — Мало ему было заставить тебя обозлиться на Хелен. Так он решил вынудить тебя обвинить нас во всех грехах.
— Ох, теперь я вообще не знаю, кто желает мне добра, а кто – зла… — устало стонет Питер, проведя руками по лицу.
— Мы твои друзья, Питер, — напоминает Терренс, взяв Питера за плечи. — Ты наш брат, который многое для нас значит. И что бы ни случилось, мы всегда будем рядом. Особенно сейчас, когда Маркус доводит тебя до такого состояния.
— Я лишь заставлял себя думать, что оправился и чувствую себя прекрасно. На самом же деле я всегда был не в порядке. Всегда, парни.
— Возможно, тебе нужно заглянуть внутрь себя и вспомнить то, что ты так отчаянно пытаешься забыть, — спокойно говорит Даниэль.
— Чего? — сильно хмурится Питер.
— Скажи нам честно, есть ли еще что-то, что ты до сих пор нам не рассказал? То, о чем ты по тем или иным причинам забыл? Возможно, в этом и кроется причина твоего состояния. Еще она причина, которая вот уже много лет тебя губит.
— Прости, Перкинс, но я не понимаю, о чем ты говоришь. — Питер отводит хмурый взгляд в сторону и тихо шмыгает носом. — Я уже все давно вам рассказал.
— Ну а вдруг есть еще что-то? — предполагает Терренс. — Вдруг есть что-то, о чем ты не хочешь говорить? То, что вызывает у тебя чувства страха, стыда, унижения или что-то вроде? Что если ты, так сказать, заблокировал какие-то свои воспоминания, чтобы хоть немного сберечь свою и без того расшатанную психику?
— И где это вы слов-то таких понабрались? Когда успели заделаться психологами, которые знают о людях все?
— Ну правда, Питер, может, ты боишься нам в чем-то признаваться? — осторожно спрашивает Эдвард, положив руку на плечо Питера. — Боишься, что мы осудим тебя и поднимем на смех? Вдруг ты скрываешь что-то, что поможет нам справиться с твоим состоянием?
— Может… — задумчиво произносит Даниэль. — Мы все еще причиняем тебе боль, сами того не зная? Может, мы делаем что-то не так и вынуждаем мысленно возвращаться к тому моменту, когда тебе нанесли какую-то травму? К тому же… Хоть мы и твои близкие друзья, иногда кажется, будто ты соорудил между нами какую-то невидимую стену. Ты вроде бы и близок к нам, но в то же время далеко. Не позволяешь нам еще больше к тебе приблизиться.
— Единственная вещь, которой вы меня раните, это ваши попытки вынудить меня и дальше страдать, — без эмоций отвечает Питер. — Нежелание наплевать на меня и позволить мне умереть.
— Как нас можно было бы назвать верными друзьями, если бы мы спокойно наблюдали за тем, как ты издеваешься над собой и намереваешься отправиться в мир мертвых?
— Не стоит, ребята. Вы сделали все что могли. Но увы, мне это не помогло. Мне уже ничто не поможет.
— Запомни, Питер, пока ты не вспомнишь и не признаешься в том, что губит тебя на самом деле, тебе не станет лучше, — предупреждает Терренс. — Пока ты не выпустишь это наружу и не перестанешь отрицать, что с тобой происходили такие вещи, обида, злость и отчаяние так и будут тобою овладевать и вынуждать загонять себя в могилу.
— Неужели ты сам не чувствуешь, что обманываешь сам себя, утверждая, будто рассказал нам обо всех причинах своего состояния? — недоумевает Эдвард. — Вряд ли тебя до такого довели одни лишь издевательства в школе. Это, скорее всего, только больше усугубило твое состояние. Проблему надо искать в чем-то другом. Не знаю, в чем, но ты точно знаешь ответ на этот вопрос. Он внутри тебя. В твоей голове.
— Кто знает, по какой причине твой мозг предпочел заставить тебя все забыть, — добавляет Даниэль. — Возможно, ты просто был слишком маленьким, а произошедшее событие оказалось очень травмирующим для детской психики. Это заставило тебя забыть подробности. Но… Если мы не ошибаемся, то ты и сам понимаешь, что что-то не так. Не понимаешь, почему в определенной ситуации впадаешь в ступор и паникуешь.
Питер ничего не говорит и просто нервно сглатывает, пока его глаза увлажняются слезами, как будто он в глубине души понимает, что парни имеют в виду, но не то желая это признавать, не то и сам не понимая, что с ним происходит.
— Как бы больно мне ни было это говорить, но ты должен это вспомнить, — уверенно говорит Эдвард. — Должен понять, что убивает тебя, если хочешь окончательно прийти в себя и жить нормальной жизнью.
— Мы поможем тебе это сделать, — обещает Даниэль, крепко приобняв Питера за плечи. — Поможем все вспомнить и справиться с той болью, которую тебе придется испытать. Сделаем все, чтобы тебе стало легче.
— Мы рядом, Питер, — спокойно произносит Терренс, взяв Питера за запястья. — Всегда будем. И что бы ты ни натворил в прошлом, мы ни в коем случае не будем смеяться, осуждать и издеваться. Разорвем любого, кто посмеет что-то вякнуть против тебя. Пожалуйста, доверься нам. Верь нам. Верь, что мы не подведем.
Слова друзей определенно находят в Питере отклик и заставляют подумать о чем-то, что он все это время как будто бы пытался отрицать. Хоть в голове по какой-то причине пусто, сердце неприятно сжимается, а каждый его удар по грудной клетке причиняет нестерпимую боль. Тело будто бы что-то помнит и покрывается мурашками, а каждую мышцу будто бы выворачивают во все стороны словно мокрое полотенце. Дышать становится тяжелее из-за нарастающей паники, а слезы сами собой текут из глаз по щекам.
— Эй-эй, тихо-тихо, Пит, тихо, — пытается успокоить Эдвард, приобняв Питера за плечи и энергично растирая его предплечье свободной ладонью. — Все хорошо, все хорошо.
— Дыши глубже, слышишь, дыши глубже, — спокойно просит Терренс, все еще держа Питера за руки, пока тому тяжело дышать из-за чувства сдавленности в груди. — Постарайся расслабиться.
