Мне до сих пор страшно, парализующий шок не покинул бы меня, если бы я вовремя не увидел, что гореть свече осталось совсем недолго. Я прижимаю горящий фитилек к ремню, воск обжигает мои пальцы, и в это время я гадаю, откуда женщина в латексе узнала, что я из Днепра.
Вино
Я вспоминаю реакцию Пауэерса на новость о моей женитьбе.
- Мои соболезнования, друг.
Моя женитьба никогда не вызывала у меня соболезнований. До сегодняшнего дня я плохо представлял себе, что такое соболезнование. Лишь сейчас я начинаю соболезновать самому себе.
Мои запястья пахнут горелым. Мое тело болит. Уже одетый, я веду машину по ночным дорогам и не понимаю, что со мной происходит. Как во сне, я приезжаю в Кастро.
Я вбегаю по ступенькам и останавливаюсь у двери. Света нет. Окна завешены, но если бы в доме был свет, я бы это понял.
Я стучусь в дверь. Вдруг Пауэрс просто дрыхнет.
Мне никто не отвечает. Нажимаю на звонок, стучусь в дверь, стучусь сильно и долго.
Мне никто не отвечает.
Я сажусь на ступени возле входа и начинаю курить. Мое тело дрожит. Мои руки отекли, пока я висел в подвале, и отек еще не прошел.
Я смотрю на вывеску магазина одежды "Бинко" и думаю о том, куда завела меня моя душная жизнь.
"Бинко" закрыли в этом году за неоплату аренды. Та же участь постигла многие магазины в Кастро . Пауэрс постоянно говорил, что этими магазинами владел один и тот же малоприятный тип с фамилией Ривьера, который спускал всю выручку на "черный" кокаин. Я уже успел представить черный порошок, но Пауэрс слегка разочаровал меня, сказав, что "черным" называют кокаин, у которого отсутствует какой-либо запах. У какого-то наркомана проблемы с бизнесом, где-то в Африке какой-то абориген поедает другого аборигена, а меня пытает женщина в латексном костюме. Чем мы трое, в сущности, друг от друга отличаемся? Наверное, только тем, что абориген и наркоман понимают, что с ними происходит, а я - нет.
Я кидаю окурок в пустую мусорную корзину возле дома Пауэрса и собираюсь уходить, но у меня звонит телефон.
Я задерживаюсь на пороге, смотрю на дисплей. Незнакомый номер. Я поднимаю трубку и спрашиваю:
- Кто это?
- Как тебя зовут?
Меня бросает в холод. Я узнаю голос женщины в латексе.
- Зачем ты меня пытала?
- Имя?
- Зачем пытать человека, имя которого ты даже не знаешь?
Короткие гудки. Я тупо смотрю на дисплей телефона. Пытаюсь набрать Сэнди, чтобы образно дать ей понять, что у меня небольшие проблемы, но затем передумываю. Не нахожу нужных слов. Я иду к машине, сижу в ней пару минут, смотрю в завешенные окна дома Пауэрса, жду неизвестно чего, затем завожу мотор и уезжаю прочь.
- Где ты был, дорогой? - спрашивает Сэнди.
Ее руки, холодные от воды, держат меня за запястья. В это время кончики моих обгоревших пальцев хватают всю влагу с холодных рук, какую только могут.
- Выключи воду, Сэнди.
Вода из-под крана отскакивает от грязной фритюрницы прямо в полупустую миску Гейси.
Сэнди закрывает кран, а я сажусь прямо на пол и чешу полусонного Гейси за ухом. Пальцы не болят от ожогов, это хорошо, но на своей груди и бедре я чувствую засохший воск.
- Видел картотеку с рабами?
Я пользуюсь тем, что Сэнди не всегда чувствует, когда я вру, и отвечаю:
- Называй Клэр не Мисс Занудством, а Мисс Занозой-В-Заднице.
- Это почти одно и то же, - улыбается Сэнди.
- В общем, она мне назвала какой-то адрес, уже не помню какой, мы приехали туда, и она решила устроить мне ужин при свечах. Я не изменял тебе, - тут же добавляю я, - я хотел убежать оттуда, и когда бежал, я ненароком задел ее дурацкие свечи. - Я показываю ей свои пальцы, ожоги, к счастью, почти не видны.
- То есть списки с рабами ты пропустил?
- Да, - просто отвечаю я.
- Но тебя долго не было.
Мне стыдно, что я обманываю свою Сэнди, и обманываю достаточно глупо, без вкуса, но радуюсь, что с этого момента получаю возможность говорить честно.
- Пауэрс пропал, - говорю я. - На звонки не отвечает, дома его нет.
Сэнди смотрит на меня с волнением. Над фритюрницей пролетает тощая муха.
- Думаешь, дело в искусствоведе?
- Надеюсь, что в нем. Это многое бы объяснило.
- Надеешься? - Сэнди удивляется.
- Лучше пусть это будет один враг, имя которого ты знаешь, чем...
Я вздыхаю.
- Ты уловила суть.
Сэнди согласно кивает.
- Я об этом не задумывалась, но ты прав.
Она поворачивается к раковине, включает воду и принимается за фритюрницу. Если бы фритюрница была живой, с сознанием, даже при этих условиях, она, фритюрница не могла бы вспомнить, когда ее в последний раз мыли. Я и сам не помню, когда в последний раз ел картошку. Сэнди, думаю, тоже.
Гейси трется о ноги Сэнди. У моей Сэнди лосины достают до коленей. Ее бледная кожа - самая приятная кожа в мире. Лучше, чем кожа Клэр с липким искусственным загаром. Самая солнечная женщина на свете не любит солнца и постоянно его избегает.
- Нам надо уехать на пару дней, - говорю я.
Мне неприятно это говорить, потому что есть только одно место, где меня и мою Сэнди примут на время большее, чем для обычной вечеринки.
- Ты готов терпеть моего Папочку? - Сэнди улыбается.
Я знаю, под ее приятной кожей сейчас прячется не самый приятный вид волнения, но моя Сэнди всегда умела его скрыть.
- Обстоятельства вынуждают его терпеть, - говорю я.
В поместье Папочки всегда много солнца. Самая солнечная женщина на свете относится к солнцу так же, как я к Папочке.
Гейси что-то мурлычет.
- Было бы неплохо знать, что за обстоятельства, - добавляю я, поднимаюсь с пола и иду к шкафчику, где хранится кошачий корм.
Сэнди меня опережает. Она нежно наступает мне на ногу. Голая щиколотка трется об мою ногу, как Гейси терся об ее.
- Я сама. - Сэнди улыбается мне в глаза.
Я целую ее в губы.
Гейси мурлычет опять. Затем еще раз. А потом еще. Я отпускаю Сэнди. Та говорит коту со злостью:
- Подождешь! - Злость моей Сэнди добрее всякой добродетели. - Уже забыл, как уничтожил мой ковер?
- Я думаю, что он и не помнил, - говорю я. - Он же кот.
- Этому коту надо бы оторвать яйца. - Сэнди насыпает в миску корм, а не понимающий угроз Гейси благодарно на нее смотрит. Моя Сэнди выпрямляется, я говорю:
- С утра соберем вещи или лучше вечером?
- Надо же позвонить Папочке, разве нет?
- У нас нет выбора, дорогая. Это значит, что у Папочки нет выбора тоже.
Сэнди вздыхает.
- Все настолько серьезно? Думаешь, искусствовед не успокоится?
- Пока Пауэрс не объявился, лучше относиться ко всему серьезно.
Сэнди опять умудряется улыбнуться, она говорит:
- Надо бы Гейси оставить корм про запас.
Я киваю и говорю:
- Я поднимусь наверх, приготовлю кое-какие вещи.
- Окей, я позвоню твоему любимому тестю.
Но пока моя Сэнди возвращается к фритюрнице, которая, будь у нее сознание, возрадовалась бы от того, что о ней вспомнили.
Папочка производит вина. Домашние вина. Я всего лишь раз был на виноградниках Папочки, и, признаться, мне этого хватило. Вино, конечно, очень вкусное, но Папочка... Даже Сэнди кажется не такой прекрасной, когда Папочка рядом.
Мы подъезжаем к высокому забору. Не менее высокий мордоворот в черном пиджаке что-то говорит в свой наушник, и ворота перед нами раскрываются. Я паркую Форд Фокус рядом с коллекционным Роллс-Ройсом 53 года. Я бросаю взгляды на девушек, которые топчут виноград где-то в поле. Каждая, как одна, стройная и черноволосая, поворачивается в дубовых бочках - то попадает на свет солнца, то уходит в тень.
- Тетя Лорен в молодости была блондинкой? - спрашиваю я у Сэнди.
- Да. Почему ты спросил?
После смерти матери Сэнди я не вспоминаю о ней вслух - я почему-то решил, что Сэнди будет расстраиваться от этого. А сейчас - Сэнди удивляется, когда я вспоминаю о тете Лорен. Я не отрываюсь от девушек на виноградниках и думаю о том, куда завела меня моя душная жизнь.
- Олег?
Я возвращаюсь к реальности.
- Просто Папочка любит брюнеток, - говорю я и указываю на девушек.
- Не говори об этом Папочке, - советует Сэнди. - Он и так не в настроении.
Вчера Сэнди позвонила Папочке и предупредила его о нашем визите. Чтобы там Папочка не кряхтел по телефону, самую важную фразу он произнес - поэтому у меня и Сэнди есть два дня для свежего вина.
Про себя я надеюсь, что наш домик в Пасифик Хайтс не навестит женщина в латексе. Там остался Гейси, я за него волнуюсь. Перед моими глазами мелькают мозги на коврике. Я натыкаюсь глазами на белую дверь с золотым декором.
- Долго мы будем топтаться у двери? - спрашивает Сэнди и улыбается.
Моя Сэнди частенько улыбается, когда чувствует мою неловкость, связанную с Папочкой. Она думает, что чувствует ее и сейчас, но нет - во мне не неловкость, а страх. В уме я пытаюсь сложить мозги, женщину в латексе, искусствоведа и пропажу Пауэрса в одно уравнение.
- Идем, - говорю я Сэнди, и Сэнди открывает дверь.
Папочка сидит в гостиной. Он курит сигару, попивает собственное вино и смотрит телевизор. Типичный папочка для многих - но только у немногих в доме покрытые позолотой лестничные перила, гаванские сигары и собственные вина. Папочка поворачивается к нам. Я киваю - более теплое приветствие выжать из себя я не в состоянии. Сэнди подходит к нему, целует в щеку и желает ему здоровья. Папочка что-то кряхтит в ответ и попыхивает сигарой.
Возле, наверное, стосемнадцатидюймовой плазмы стоит фотография тети Лорен в темной рамке. Когда-то ее поставила Сэнди, Папочке такое и в голову бы не пришло. Я знаю, что теплые отношения Папочки и тети Лорен были теплыми только для их многозначительных родственников. Папочка развлекался с молодыми девицами еще при живой тети Лорен - не мне его судить, конечно, но не думаю, что Папочка изменил себе и после ее смерти.
Папочка кряхтит что-то недовольное, я так понимаю, что он обращается ко мне. Странно, но нет - он спрашивает у Сэнди, зачем мы здесь.
- Вам не хватает денег? - Я разбираю, и разбираю с трудом только эту фразу Папочки, зато отчетливо понимаю, что в этой фразе скрывается злорадство.
Я про себя спрашиваю, как этот семидесятилетний старик, который не может даже членораздельно говорить, способен удовлетворять молодых девиц? Виагра творит чудеса? Затем спрашиваю себя - будь я молодой девицей, лег бы я под осыпающееся песком бесформенное тело Папочки ради его денег? Сэнди тем временем врет, что в нашем домике проводят детоксикацию от огненных муравьев. Папочка грузно поворачивается на диване, затем поворачивается еще раз, только после этого встает и уходит в туалет. Даже не удостаивает меня своим недовольным взглядом - я-то радуюсь, конечно, но это странно.
Похоже, это замечает и Сэнди.
- Совсем обрюзг, - говорит она без грусти.
Она не особо любит своего Папочку - конечно, не ненавидит его, в отличие от меня, но не любит однозначно. Не любит - пожалуй, самое верное определение. Папочка обожает свою старшую дочь Клэр за то, что она занимается ювелирным бизнесом и удачно инвестирует Папочкин капитал в полутеневые кампании - чего нельзя сказать о "бесполезной мазне" Сэнди, которая, вдобавок, подобрала за Клэр ее нищего "славянского мигранта"... Хорошо что мне хватает ума не цитировать Папочку при Сэнди – иначе ее "не любит" стало бы сопоставимо с моим "ненавидит".
И Клэр... Что с ней? О ней я умудряюсь не думать - наверное оттого, что я забыл включить ее в уравнение "мозги + женщина в латексе + искусствовед + пропажа Пауэрса = ?".
Но сейчас я о ней вспоминаю, и пока Папочки нет рядом, говорю Сэнди, что нужно ей позвонить.
- Мисс Занудство? - Сэнди возводит глаза к потолку - к потолку с четырьмя хрустальными люстрами. - О нет...
- Я волнуюсь за нее, - честно говорю я.
И правда, как бы меня не бесила Мисс-Заноза-В-Заднице, я чувствую, что поступаю правильно. Сэнди должна позвонить Клэр. Вряд ли Клэр скажет Сэнди, что между нами было, но я со слов Сэнди смогу понять, сохраняется ли странное поведение у Клэр или нет. Может, у нее действительно бред отрицательного двойника, глупо думаю я.
Папочка возвращается из сортира. Сэнди тут же говорит ему правильные слова:
- Мы с Олегом не хотим отвлекать тебя от телевизора, можно мы прогуляемся по твоим виноградникам?
Под телевизору шел какой-то черно-белый детектив. Картинка подрагивает, пленка шумит. Я удивляюсь, что это фильм со звуком, причем звуком более членораздельным, чем тот, что у Папочки зовется речью.
Папочка, может, оставил бы меня на съедение своим старым глазам, но не в день, когда показывают довоенные фильмы. Мы с Сэнди покидаем дом и отправляемся к винограднику, вдоль забора с живыми охранниками и живой изгородью.
Я напоминаю Сэнди, что нужно позвонить Клэр.
- Ты мне что-то не договариваешь?
- Хм?
- Да. Клэр себя так не ведет. Ужин при свечах. Картотека с рабами... Это какой-то бред.
- Я думаю точно так же и поэтому волнуюсь.
Сэнди останавливается возле бочек. Она приветливо улыбается девушкам, топчущим виноград, те улыбаются ей.
- Я напишу Клэр в hooklove, - говорит Сэнди. - У всех незамужних женщин есть там аккаунт.
Сэнди немного лукавит - аккаунт в hooklove есть даже у меня. Hooklove это больше, чем сайт знакомств. Сейчас люди зависимы от него гораздо сильнее, чем от потребления. Что-то уберегает меня и Сэнди от этой зависимости. Сэнди, наверное, спасает ее творчество. А меня, наверное, спасает Сэнди. Я киваю ей головой.
- Хорошо. - Сэнди достает телефон. - Черкану ее пару слов...
Она черкает пару слов, убирает телефон в карман, но к ее ногам падает другой телефон.
Одна из девушек выпрыгивает из бочки и подбегает к телефону. Подбирает, смотрит на дисплей. Остальные девушки недовольно на нее смотрят.
Девушка с телефоном натыкается взглядом на нас с Сэнди и мигом соображает, что натыкается на родственников Папочки.
- Это брат, он сейчас болеет, - оправдывается девушка.
Сэнди сочувственно качает головой и говорит.
- Поговори со своим братом, а я пока займусь виноградом.
Девушка смотрит на Сэнди взглядом, которым ребенок награждает пожарного, вытащившего из огня маленького котенка.
- Спасибо большое. Не знаю, как и благодарить вас...
- Не благодари, говори с братом сколько нужно, - говорит Сэнди.
Девушка кивает и отходит в сторону. Сэнди снимает босоножки, отдает мне свою серую накидку и становится в бочку с виноградом.
- Не волнуйтесь, ноги у меня чистые, - говорит Сэнди другим девушкам.
Сэнди не может просто давить виноград - она начинает танцевать. Поворачивается вокруг оси, улыбается, что-то напевает, улыбается. Девушки по соседству невольно веселеют и как-то бодрее перебирают ногами. Я не свожу с Сэнди глаз. Я не могу думать о мозгах и женщине в латексе, когда моя Сэнди радуется жизни.
Девушка, у которой больной брат, проходит мимо меня. Я успеваю заметить, что в глазах девушки стоят слезы. Девушка подходит к бочке, где танцует Сэнди, благодарит ее и говорит, что дальше она сама.
- Нет, дорогая, я вошла в ритм, - отвечает Сэнди, делает очередной круг, потом останавливается. Замечает то, что я уже заметил.
- Что-то серьезное? - спрашивает Сэнди.
Девушка не сразу понимает, о чем речь, но затем смахивает слезы и отвечает:
- Нет, все хорошо.
- Люди, у которых все хорошо, плачут по-другому.
Девушка вздыхает. Полоса из виноградных следов за ее спиной начинает напоминать мне кровь.
- У моего брата лейкемия, - говорит девушка. - Ему нужны деньги на операцию.
Вино
Я вспоминаю реакцию Пауэерса на новость о моей женитьбе.
- Мои соболезнования, друг.
Моя женитьба никогда не вызывала у меня соболезнований. До сегодняшнего дня я плохо представлял себе, что такое соболезнование. Лишь сейчас я начинаю соболезновать самому себе.
Мои запястья пахнут горелым. Мое тело болит. Уже одетый, я веду машину по ночным дорогам и не понимаю, что со мной происходит. Как во сне, я приезжаю в Кастро.
Я вбегаю по ступенькам и останавливаюсь у двери. Света нет. Окна завешены, но если бы в доме был свет, я бы это понял.
Я стучусь в дверь. Вдруг Пауэрс просто дрыхнет.
Мне никто не отвечает. Нажимаю на звонок, стучусь в дверь, стучусь сильно и долго.
Мне никто не отвечает.
Я сажусь на ступени возле входа и начинаю курить. Мое тело дрожит. Мои руки отекли, пока я висел в подвале, и отек еще не прошел.
Я смотрю на вывеску магазина одежды "Бинко" и думаю о том, куда завела меня моя душная жизнь.
"Бинко" закрыли в этом году за неоплату аренды. Та же участь постигла многие магазины в Кастро . Пауэрс постоянно говорил, что этими магазинами владел один и тот же малоприятный тип с фамилией Ривьера, который спускал всю выручку на "черный" кокаин. Я уже успел представить черный порошок, но Пауэрс слегка разочаровал меня, сказав, что "черным" называют кокаин, у которого отсутствует какой-либо запах. У какого-то наркомана проблемы с бизнесом, где-то в Африке какой-то абориген поедает другого аборигена, а меня пытает женщина в латексном костюме. Чем мы трое, в сущности, друг от друга отличаемся? Наверное, только тем, что абориген и наркоман понимают, что с ними происходит, а я - нет.
Я кидаю окурок в пустую мусорную корзину возле дома Пауэрса и собираюсь уходить, но у меня звонит телефон.
Я задерживаюсь на пороге, смотрю на дисплей. Незнакомый номер. Я поднимаю трубку и спрашиваю:
- Кто это?
- Как тебя зовут?
Меня бросает в холод. Я узнаю голос женщины в латексе.
- Зачем ты меня пытала?
- Имя?
- Зачем пытать человека, имя которого ты даже не знаешь?
Короткие гудки. Я тупо смотрю на дисплей телефона. Пытаюсь набрать Сэнди, чтобы образно дать ей понять, что у меня небольшие проблемы, но затем передумываю. Не нахожу нужных слов. Я иду к машине, сижу в ней пару минут, смотрю в завешенные окна дома Пауэрса, жду неизвестно чего, затем завожу мотор и уезжаю прочь.
- Где ты был, дорогой? - спрашивает Сэнди.
Ее руки, холодные от воды, держат меня за запястья. В это время кончики моих обгоревших пальцев хватают всю влагу с холодных рук, какую только могут.
- Выключи воду, Сэнди.
Вода из-под крана отскакивает от грязной фритюрницы прямо в полупустую миску Гейси.
Сэнди закрывает кран, а я сажусь прямо на пол и чешу полусонного Гейси за ухом. Пальцы не болят от ожогов, это хорошо, но на своей груди и бедре я чувствую засохший воск.
- Видел картотеку с рабами?
Я пользуюсь тем, что Сэнди не всегда чувствует, когда я вру, и отвечаю:
- Называй Клэр не Мисс Занудством, а Мисс Занозой-В-Заднице.
- Это почти одно и то же, - улыбается Сэнди.
- В общем, она мне назвала какой-то адрес, уже не помню какой, мы приехали туда, и она решила устроить мне ужин при свечах. Я не изменял тебе, - тут же добавляю я, - я хотел убежать оттуда, и когда бежал, я ненароком задел ее дурацкие свечи. - Я показываю ей свои пальцы, ожоги, к счастью, почти не видны.
- То есть списки с рабами ты пропустил?
- Да, - просто отвечаю я.
- Но тебя долго не было.
Мне стыдно, что я обманываю свою Сэнди, и обманываю достаточно глупо, без вкуса, но радуюсь, что с этого момента получаю возможность говорить честно.
- Пауэрс пропал, - говорю я. - На звонки не отвечает, дома его нет.
Сэнди смотрит на меня с волнением. Над фритюрницей пролетает тощая муха.
- Думаешь, дело в искусствоведе?
- Надеюсь, что в нем. Это многое бы объяснило.
- Надеешься? - Сэнди удивляется.
- Лучше пусть это будет один враг, имя которого ты знаешь, чем...
Я вздыхаю.
- Ты уловила суть.
Сэнди согласно кивает.
- Я об этом не задумывалась, но ты прав.
Она поворачивается к раковине, включает воду и принимается за фритюрницу. Если бы фритюрница была живой, с сознанием, даже при этих условиях, она, фритюрница не могла бы вспомнить, когда ее в последний раз мыли. Я и сам не помню, когда в последний раз ел картошку. Сэнди, думаю, тоже.
Гейси трется о ноги Сэнди. У моей Сэнди лосины достают до коленей. Ее бледная кожа - самая приятная кожа в мире. Лучше, чем кожа Клэр с липким искусственным загаром. Самая солнечная женщина на свете не любит солнца и постоянно его избегает.
- Нам надо уехать на пару дней, - говорю я.
Мне неприятно это говорить, потому что есть только одно место, где меня и мою Сэнди примут на время большее, чем для обычной вечеринки.
- Ты готов терпеть моего Папочку? - Сэнди улыбается.
Я знаю, под ее приятной кожей сейчас прячется не самый приятный вид волнения, но моя Сэнди всегда умела его скрыть.
- Обстоятельства вынуждают его терпеть, - говорю я.
В поместье Папочки всегда много солнца. Самая солнечная женщина на свете относится к солнцу так же, как я к Папочке.
Гейси что-то мурлычет.
- Было бы неплохо знать, что за обстоятельства, - добавляю я, поднимаюсь с пола и иду к шкафчику, где хранится кошачий корм.
Сэнди меня опережает. Она нежно наступает мне на ногу. Голая щиколотка трется об мою ногу, как Гейси терся об ее.
- Я сама. - Сэнди улыбается мне в глаза.
Я целую ее в губы.
Гейси мурлычет опять. Затем еще раз. А потом еще. Я отпускаю Сэнди. Та говорит коту со злостью:
- Подождешь! - Злость моей Сэнди добрее всякой добродетели. - Уже забыл, как уничтожил мой ковер?
- Я думаю, что он и не помнил, - говорю я. - Он же кот.
- Этому коту надо бы оторвать яйца. - Сэнди насыпает в миску корм, а не понимающий угроз Гейси благодарно на нее смотрит. Моя Сэнди выпрямляется, я говорю:
- С утра соберем вещи или лучше вечером?
- Надо же позвонить Папочке, разве нет?
- У нас нет выбора, дорогая. Это значит, что у Папочки нет выбора тоже.
Сэнди вздыхает.
- Все настолько серьезно? Думаешь, искусствовед не успокоится?
- Пока Пауэрс не объявился, лучше относиться ко всему серьезно.
Сэнди опять умудряется улыбнуться, она говорит:
- Надо бы Гейси оставить корм про запас.
Я киваю и говорю:
- Я поднимусь наверх, приготовлю кое-какие вещи.
- Окей, я позвоню твоему любимому тестю.
Но пока моя Сэнди возвращается к фритюрнице, которая, будь у нее сознание, возрадовалась бы от того, что о ней вспомнили.
Папочка производит вина. Домашние вина. Я всего лишь раз был на виноградниках Папочки, и, признаться, мне этого хватило. Вино, конечно, очень вкусное, но Папочка... Даже Сэнди кажется не такой прекрасной, когда Папочка рядом.
Мы подъезжаем к высокому забору. Не менее высокий мордоворот в черном пиджаке что-то говорит в свой наушник, и ворота перед нами раскрываются. Я паркую Форд Фокус рядом с коллекционным Роллс-Ройсом 53 года. Я бросаю взгляды на девушек, которые топчут виноград где-то в поле. Каждая, как одна, стройная и черноволосая, поворачивается в дубовых бочках - то попадает на свет солнца, то уходит в тень.
- Тетя Лорен в молодости была блондинкой? - спрашиваю я у Сэнди.
- Да. Почему ты спросил?
После смерти матери Сэнди я не вспоминаю о ней вслух - я почему-то решил, что Сэнди будет расстраиваться от этого. А сейчас - Сэнди удивляется, когда я вспоминаю о тете Лорен. Я не отрываюсь от девушек на виноградниках и думаю о том, куда завела меня моя душная жизнь.
- Олег?
Я возвращаюсь к реальности.
- Просто Папочка любит брюнеток, - говорю я и указываю на девушек.
- Не говори об этом Папочке, - советует Сэнди. - Он и так не в настроении.
Вчера Сэнди позвонила Папочке и предупредила его о нашем визите. Чтобы там Папочка не кряхтел по телефону, самую важную фразу он произнес - поэтому у меня и Сэнди есть два дня для свежего вина.
Про себя я надеюсь, что наш домик в Пасифик Хайтс не навестит женщина в латексе. Там остался Гейси, я за него волнуюсь. Перед моими глазами мелькают мозги на коврике. Я натыкаюсь глазами на белую дверь с золотым декором.
- Долго мы будем топтаться у двери? - спрашивает Сэнди и улыбается.
Моя Сэнди частенько улыбается, когда чувствует мою неловкость, связанную с Папочкой. Она думает, что чувствует ее и сейчас, но нет - во мне не неловкость, а страх. В уме я пытаюсь сложить мозги, женщину в латексе, искусствоведа и пропажу Пауэрса в одно уравнение.
- Идем, - говорю я Сэнди, и Сэнди открывает дверь.
Папочка сидит в гостиной. Он курит сигару, попивает собственное вино и смотрит телевизор. Типичный папочка для многих - но только у немногих в доме покрытые позолотой лестничные перила, гаванские сигары и собственные вина. Папочка поворачивается к нам. Я киваю - более теплое приветствие выжать из себя я не в состоянии. Сэнди подходит к нему, целует в щеку и желает ему здоровья. Папочка что-то кряхтит в ответ и попыхивает сигарой.
Возле, наверное, стосемнадцатидюймовой плазмы стоит фотография тети Лорен в темной рамке. Когда-то ее поставила Сэнди, Папочке такое и в голову бы не пришло. Я знаю, что теплые отношения Папочки и тети Лорен были теплыми только для их многозначительных родственников. Папочка развлекался с молодыми девицами еще при живой тети Лорен - не мне его судить, конечно, но не думаю, что Папочка изменил себе и после ее смерти.
Папочка кряхтит что-то недовольное, я так понимаю, что он обращается ко мне. Странно, но нет - он спрашивает у Сэнди, зачем мы здесь.
- Вам не хватает денег? - Я разбираю, и разбираю с трудом только эту фразу Папочки, зато отчетливо понимаю, что в этой фразе скрывается злорадство.
Я про себя спрашиваю, как этот семидесятилетний старик, который не может даже членораздельно говорить, способен удовлетворять молодых девиц? Виагра творит чудеса? Затем спрашиваю себя - будь я молодой девицей, лег бы я под осыпающееся песком бесформенное тело Папочки ради его денег? Сэнди тем временем врет, что в нашем домике проводят детоксикацию от огненных муравьев. Папочка грузно поворачивается на диване, затем поворачивается еще раз, только после этого встает и уходит в туалет. Даже не удостаивает меня своим недовольным взглядом - я-то радуюсь, конечно, но это странно.
Похоже, это замечает и Сэнди.
- Совсем обрюзг, - говорит она без грусти.
Она не особо любит своего Папочку - конечно, не ненавидит его, в отличие от меня, но не любит однозначно. Не любит - пожалуй, самое верное определение. Папочка обожает свою старшую дочь Клэр за то, что она занимается ювелирным бизнесом и удачно инвестирует Папочкин капитал в полутеневые кампании - чего нельзя сказать о "бесполезной мазне" Сэнди, которая, вдобавок, подобрала за Клэр ее нищего "славянского мигранта"... Хорошо что мне хватает ума не цитировать Папочку при Сэнди – иначе ее "не любит" стало бы сопоставимо с моим "ненавидит".
И Клэр... Что с ней? О ней я умудряюсь не думать - наверное оттого, что я забыл включить ее в уравнение "мозги + женщина в латексе + искусствовед + пропажа Пауэрса = ?".
Но сейчас я о ней вспоминаю, и пока Папочки нет рядом, говорю Сэнди, что нужно ей позвонить.
- Мисс Занудство? - Сэнди возводит глаза к потолку - к потолку с четырьмя хрустальными люстрами. - О нет...
- Я волнуюсь за нее, - честно говорю я.
И правда, как бы меня не бесила Мисс-Заноза-В-Заднице, я чувствую, что поступаю правильно. Сэнди должна позвонить Клэр. Вряд ли Клэр скажет Сэнди, что между нами было, но я со слов Сэнди смогу понять, сохраняется ли странное поведение у Клэр или нет. Может, у нее действительно бред отрицательного двойника, глупо думаю я.
Папочка возвращается из сортира. Сэнди тут же говорит ему правильные слова:
- Мы с Олегом не хотим отвлекать тебя от телевизора, можно мы прогуляемся по твоим виноградникам?
Под телевизору шел какой-то черно-белый детектив. Картинка подрагивает, пленка шумит. Я удивляюсь, что это фильм со звуком, причем звуком более членораздельным, чем тот, что у Папочки зовется речью.
Папочка, может, оставил бы меня на съедение своим старым глазам, но не в день, когда показывают довоенные фильмы. Мы с Сэнди покидаем дом и отправляемся к винограднику, вдоль забора с живыми охранниками и живой изгородью.
Я напоминаю Сэнди, что нужно позвонить Клэр.
- Ты мне что-то не договариваешь?
- Хм?
- Да. Клэр себя так не ведет. Ужин при свечах. Картотека с рабами... Это какой-то бред.
- Я думаю точно так же и поэтому волнуюсь.
Сэнди останавливается возле бочек. Она приветливо улыбается девушкам, топчущим виноград, те улыбаются ей.
- Я напишу Клэр в hooklove, - говорит Сэнди. - У всех незамужних женщин есть там аккаунт.
Сэнди немного лукавит - аккаунт в hooklove есть даже у меня. Hooklove это больше, чем сайт знакомств. Сейчас люди зависимы от него гораздо сильнее, чем от потребления. Что-то уберегает меня и Сэнди от этой зависимости. Сэнди, наверное, спасает ее творчество. А меня, наверное, спасает Сэнди. Я киваю ей головой.
- Хорошо. - Сэнди достает телефон. - Черкану ее пару слов...
Она черкает пару слов, убирает телефон в карман, но к ее ногам падает другой телефон.
Одна из девушек выпрыгивает из бочки и подбегает к телефону. Подбирает, смотрит на дисплей. Остальные девушки недовольно на нее смотрят.
Девушка с телефоном натыкается взглядом на нас с Сэнди и мигом соображает, что натыкается на родственников Папочки.
- Это брат, он сейчас болеет, - оправдывается девушка.
Сэнди сочувственно качает головой и говорит.
- Поговори со своим братом, а я пока займусь виноградом.
Девушка смотрит на Сэнди взглядом, которым ребенок награждает пожарного, вытащившего из огня маленького котенка.
- Спасибо большое. Не знаю, как и благодарить вас...
- Не благодари, говори с братом сколько нужно, - говорит Сэнди.
Девушка кивает и отходит в сторону. Сэнди снимает босоножки, отдает мне свою серую накидку и становится в бочку с виноградом.
- Не волнуйтесь, ноги у меня чистые, - говорит Сэнди другим девушкам.
Сэнди не может просто давить виноград - она начинает танцевать. Поворачивается вокруг оси, улыбается, что-то напевает, улыбается. Девушки по соседству невольно веселеют и как-то бодрее перебирают ногами. Я не свожу с Сэнди глаз. Я не могу думать о мозгах и женщине в латексе, когда моя Сэнди радуется жизни.
Девушка, у которой больной брат, проходит мимо меня. Я успеваю заметить, что в глазах девушки стоят слезы. Девушка подходит к бочке, где танцует Сэнди, благодарит ее и говорит, что дальше она сама.
- Нет, дорогая, я вошла в ритм, - отвечает Сэнди, делает очередной круг, потом останавливается. Замечает то, что я уже заметил.
- Что-то серьезное? - спрашивает Сэнди.
Девушка не сразу понимает, о чем речь, но затем смахивает слезы и отвечает:
- Нет, все хорошо.
- Люди, у которых все хорошо, плачут по-другому.
Девушка вздыхает. Полоса из виноградных следов за ее спиной начинает напоминать мне кровь.
- У моего брата лейкемия, - говорит девушка. - Ему нужны деньги на операцию.
