Тонкие стрелки часов замерли, намекая, что пришло время обеда.
-…Представьте мое негодование, когда вместо обещанной поддержки в бюллетенях нарисована… дуля, самая натуральная!
За окном, изрядно пропылившимся, с визгом пробежала стайка мальчишек. Где-то прогудел узнаваемым с детства сигналом фургон мороженщика.
-…Так я и говорю, не положено-с так, господин Орсо. Оно раньше-то как заведено было? Пока старшие говорят, недорослей этих и слышно быть не должно. Завели моду, мудрость почтенных оспаривать. Вы уж разберитесь там, с вашими-то связями да возможностями…
От почти неприкрытого подхалимства заныли зубы. В шаре маг-почты мелькало тревожно-багровым послание от матушки – и еще десяток серых «записок» от канцелярии. И ни одного, даже самого завалящего, вызова, который бы сошел за важный.
-…Глупые люди, счастья своего не понимают. Им и работу, и жалованье, и школу приходскую обещают – а нет, все равно бастуют. Опять леса строительные в ночи поломали…
Уехать бы, подумалось вдруг. К ледяному морю или в Орочьи горы хотя бы. Туда, где маг-почта не найдет и куда ни один маховик не причалит. А ведь было же время, когда мог себе позволить сию минуту сорваться, куда душа пожелает, но…
Ленивое мерцание хрустального шара вдруг сменилось требовательным писком. Так случалось, когда старшим по чину хотелось видеть штатного мага немедленно. Просителей и жалобщиков полагалось в тот же миг отпустить восвояси, все дела отложить и спешить вниз, в Кабинеты.
«Накликал» - мелькнула мысль и исчезла, уступив место легкому сожалению. Похоже, очередной день пройдет без обеда.
Уголок папки с делом - картонной, с влажными пятнами и мучнисто-зелеными разводами по краю - был погрызен.
- Мы собрали вас здесь, в этот сложный для княжества час, чтобы сообщить – вам даровано право проявить себя! Лучшие получат награды из рук Княгини…
В Кабинете пахло пылью и чуточку плесенью. Потолок белили месяц назад, но затяжные дожди и давно не чищенные ливнёвки сделали свое дело. Помнится, наместник за этот бардак получил знатный выговор – четыре Кабинета из семи затопило на той неделе.
-…найти маховик нужно как можно скорее, по факту – еще вчера! Начальный курс следования известен, но как вы знаете, судьба всегда вносит свои коррективы. Примерный маршрут со слов служащих причалов – у вас в маг-почте. Отчитываться об успехах мне лично!
- А что там было-то? – пробасил кто-то из собравшихся.
Маховики – верткие воздушные кораблики, похожие на каракатиц – пропадали у берегов Взморья уже не первый раз за лето. Маг-почта Управления ломилась от обращений – зачастую гневных и совсем не хвалебных, как хотелось бы начальству. Мол, пропадают люди, а вы… Поговаривали, что одного из Министров настоятельно просили не давать ход расследованию, ведь тогда пришлось бы закрыть некоторые маршруты, а это в силу неких причин ну никак невозможно, да и репутация самого владельца транспортной компании бы пострадала, а он не то внук, не то племянник самого Князя…
- Не велено знать! Ищите маховик! И чтобы в прессу ни слова!
Запах плесени сделался нестерпимым. Определенно, в Кабинетах стоило бы сделать некоторые перестановки, да только как эту махину сдвинуть...
Портовый городок N* бурлил, подобно штормовому морю. Шутка ли, про них написали в газетах! Мол, сама Княгиня озаботилась жизнью подданных, и скоро все пропавшие будут возвращены. И будто бы целая дюжина следопытов прибудет сюда со дня на день! А может, и не только следопытов, может, даже настоящие солдаты приедут и парочка магов!
- Как я могу к вам обращаться, лорд…?
Костюм был густого темно-фиолетового цвета, с матовыми некрупными пуговицами цвета бирюзы. К нему полагались узкие подтяжки черного цвета, высокие носки с кубическим узором. Неожиданно добротно сшито, да и ткань хороша.
- Орсо, без лорда. Митар Орсо. Почем костюмчик, уважаемый?
По крайней мере, в таком броском великолепии его точно посланником Княгини не посчитают. А вот эксцентричным, но безобидным чудаком – вполне. Остался последний штрих – и он сольется с гомонящей толпой, которая вот-вот искрящимся приливом накроет выложенные камнем улочки и бульвары.
Море вскидывалось волнами, дразнило солеными брызгами. Жар от разогретых солнцем уличных плит змеей вился по ногам, щекоча пятки даже сквозь подошву. Взморье присоединили к княжеству торговым договором. Столичные кабинетчики думали, будто обвели дикарей-моряков вокруг пальца, навязали им свою игру – и просчитались. В Академии говорили, что южане – сильный союзник и хитрый, что твоя лисица. А уж память на подлость у них – самого князя переживет.
Так и вышло.
Князь сгинул, а молодая Княгиня к ним на поклон пошла. С тех пор при ней вся прислуга – черноглазы да черноволосы, кожа что бронза. Не хватило бы иначе силёнок и княжеством править, и пауков-кабинетчиков в узде держать. Болтали, что и ведунов среди жителей Взморья полно, посильнее магов будут. И будто нет встречи пакостнее, чем южанка с питьем или едой на пороге – зачарует, себе подчинит, потом от сплетен ввек не отмоешься. Митар смеялся всегда. Суеверия, думал, да байки стариковские.
Смеялся, зубоскалил. А сейчас – сам пришел.
- Дозволишь с вопросом зайти, донна?
Когда нет очевидных путей – и беса за хвост изловишь.
Шатер, снаружи побитый пылью и потравленный молью, изнутри вдруг показался больше залы дворцовой. Ковры с золотым шитьем на полу, низки бусин самоцветных по углам развешаны, благовония заморские дымком вьются, ловцы снов перьями шелестят, стол черного дерева в уголке притулился.
На столе – крошки кофейной гущи и семена перца. Донна в волчьей шкуре поверх шелкового платья усмехалась, рассматривая дно тонкостенной чашки. Волосы цвета соли морской, венцом уложены. Глаза углем подведены, морщинки припудрены. Пальцы тонкие, как веточки. Говорили, что ей сравнялось лет не меньше, чем сосновой роще на склоне. Уточнять не хотелось.
- Найдешь пропажу свою. На, держи.
Не сказала – каркнула вороной насмешливой. Руку вытянула, на пальце шнурок болтается. Бери, мол. Он и взял. На ладонь уложил подарочек, рассмотрел внимательно. Косточка мелкая, звериная. Перьев черных пучок. Нитка серебряная мудреным узором уложена.
Баловство какое-то.
Донна смотрела, по-птичьи голову к плечу склонив. Внимательно так, сурово. Он и сжал ладонь в кулак, на себя рассердился. Совсем уж разум потерял, раз в поисках ответов не к тайной канцелярии пошел, а в шатер разукрашенный. Дурень. Ладонь кольнуло вдруг, будто иглой. На коже капелька крови. Гадай теперь, чем эта…Донна иглы смазала, ядом каким или чем похуже. Глаза заслезились, как песком кто кинул. Он моргнул раз, другой.
- А ну, не балуй. Хозяина слушай.
Под ногами крутился енот. Упитанный, хвост в полоску, цепкие лапки, усы топорщатся. Глаза-бусины смотрят ехидно. Обычный лесной зверь. Разве что прозрачный почти.
Енот фыркнул и, еще раз обойдя вокруг человека, исчез.
- Кулон на шею повесь. Тяжко будет, сожмешь – дух на выручку придет. Три раза призвать можно. Иди с миром.
- Куда идти-то, Донна? – не удержался, спросил.
- По тропе Смерти на гору иди. Там разберешься.
Звякнули бусы в уголке, вспыхнули в тени чьи-то глаза зеленущие.
Из шатра его ветром, как лист опавший, вымело.
Пестрая людская река катила свои волны по руслам улиц. Вопрос там, лоскут чужой беседы здесь. От срока, в Кабинете данного, уже половина прошла. Шептались, будто барон взморский ищеек княжеских через ворота западные под руки проводить велел. Тропки там узкие, склоны сыпучие, змей и скорпионов – что тли в саду. Самое оно, чтобы глупцам и наглецам мудрости прибавить, дабы свои порядки в чужом краю не чинили.
Его самого стража баронская не замечала. То ли костюм цвета спелого инжира внимание их успокаивал, то ли Донна где шепнула. А тропа Смерти оказалась не выдумкой. По ней во время войны последней каторжников уводили на расстрел. Там, на вершине горы, часовенка стояла, кладбище освящали. Приказ расстрельный лет двадцать назад отменили – на гору ходить перестали. Часовня осыпалась, кладбище заросло, а название тропы… В памяти людской чего только не остается.
Митар цыкнул сквозь зубы. Некоторым «оступившимся» расстрела было мало за их…ошибки.
По материалам, которые ему перед отбытием вручили, выходило, что маховики пропадали не стихийно, а закономерно. Как раз где-то рядом с кладбищем забытым сегодня-завтра в ночь можно засаду организовать. Удачно вышло - из города утечь незаметно он мог сегодня без препятствий. Ночь милосердия, самую темную ночь в году на побережье праздновали с размахом. Совсем не тем, что предписан святыми отцами из столицы, но кто рискнет об этом взморцам сказать?
- Боги стареют медленно. Им наши споры о ритуалах и порядках церковных – суета. Верьте сердцем.
Голос у барона был гулкий, низкий. И сам он был космат, в кости широк – медведь горный, не иначе. А в танце кружил так искусно – не чета придворным лизоблюдам. Южане и верили. Остро, истово, совсем как их любимый напиток из молотых зерен кавы, сдобренный перцем, травами, мёдом и молоком. Густой, как кровь, и жгучий до потери памяти.
- Ай, чего не танцуешь? Молодой еще, красивый, смотри, девок сколько на тебя смотрит! - работяги скалились, пихали в бок, выталкивая на плаццо, где кружили в пляске пары.
Молодым господин Орсо себя считать отвык. Работа высеребрила виски, бумажная волокита осела на теле лишним грузом. Приходящие дамочки если и смотрели, то явно не на него самого. Спрашивали, улыбаясь мило, о размере жалования и о дальнем родстве его семьи с княжеской. До танцев такие беседы он не доводил сам. Чин серьезный, служба важная, не до девиц с их интригами.
Бирюза пуговиц блеснула в свете костра. Отчего ему не станцевать сейчас? Роль у него такая, не ищейка – франт на отдыхе.
- Крепче держи, господин хороший, не сахарная, не растаю. Ай, марэ, кружи сильнее!
"Всё для блага службы. И это тоже."
Юбки взлетали в вихре танца одна другой выше. Под взрывы смеха и барабанный бой хотелось дышать глубже, расправить плечи. И вот уже спина прямее, и по жилам не кровь – кава пряная катится, и каждая секунда – здесь и сейчас.
Перелом лета на зиму, темнейшая ночь в году – она пахнет солью, жгучим медом и дымом костров.
«Уйду. Уйду со службы, открою свою практику».
Место было нехорошим. Тянуло стылым ветром и гнилостным, сладковатым душком. Словно не двадцать лет назад здесь могилы рыли, а с неделю, не больше.
- Так скотобойня левее по склону, вот и тянет.
Проводник выискался шустрый, мелкий. И так вовремя, что невольно на каверзу баронскую походило.
А время на исходе.
В городке шептались, что на вершине горы проснулось волшебство старое, странное. Тем, кто от гнета печалей своих готов с жизнью проститься, помогало, остальных наглецов прочь гнало, до седых волос напугав.
- По этой тропке ступайте, там все прямо в горку, не заблудитесь. Мне дальше мамка не велит ходить.
Малец ухватил заслуженную монету и утёк, сверкая пятками. Митар фыркнул - уличные дети везде одинаковы.
Место для засады отыскалось с трудом - часовня прилепилась на самую верхушку горы, со всех сторон продуваемую ветрами, а в сосновом лесу кто-то каверзно вырубил просеку, аккурат к часовне примыкающую. Однако он не зря считался одним из лучших магов в своем выпуске, так что укрытие все же нашел.
-…Представьте мое негодование, когда вместо обещанной поддержки в бюллетенях нарисована… дуля, самая натуральная!
За окном, изрядно пропылившимся, с визгом пробежала стайка мальчишек. Где-то прогудел узнаваемым с детства сигналом фургон мороженщика.
-…Так я и говорю, не положено-с так, господин Орсо. Оно раньше-то как заведено было? Пока старшие говорят, недорослей этих и слышно быть не должно. Завели моду, мудрость почтенных оспаривать. Вы уж разберитесь там, с вашими-то связями да возможностями…
От почти неприкрытого подхалимства заныли зубы. В шаре маг-почты мелькало тревожно-багровым послание от матушки – и еще десяток серых «записок» от канцелярии. И ни одного, даже самого завалящего, вызова, который бы сошел за важный.
-…Глупые люди, счастья своего не понимают. Им и работу, и жалованье, и школу приходскую обещают – а нет, все равно бастуют. Опять леса строительные в ночи поломали…
Уехать бы, подумалось вдруг. К ледяному морю или в Орочьи горы хотя бы. Туда, где маг-почта не найдет и куда ни один маховик не причалит. А ведь было же время, когда мог себе позволить сию минуту сорваться, куда душа пожелает, но…
Ленивое мерцание хрустального шара вдруг сменилось требовательным писком. Так случалось, когда старшим по чину хотелось видеть штатного мага немедленно. Просителей и жалобщиков полагалось в тот же миг отпустить восвояси, все дела отложить и спешить вниз, в Кабинеты.
«Накликал» - мелькнула мысль и исчезла, уступив место легкому сожалению. Похоже, очередной день пройдет без обеда.
***
Уголок папки с делом - картонной, с влажными пятнами и мучнисто-зелеными разводами по краю - был погрызен.
- Мы собрали вас здесь, в этот сложный для княжества час, чтобы сообщить – вам даровано право проявить себя! Лучшие получат награды из рук Княгини…
В Кабинете пахло пылью и чуточку плесенью. Потолок белили месяц назад, но затяжные дожди и давно не чищенные ливнёвки сделали свое дело. Помнится, наместник за этот бардак получил знатный выговор – четыре Кабинета из семи затопило на той неделе.
-…найти маховик нужно как можно скорее, по факту – еще вчера! Начальный курс следования известен, но как вы знаете, судьба всегда вносит свои коррективы. Примерный маршрут со слов служащих причалов – у вас в маг-почте. Отчитываться об успехах мне лично!
- А что там было-то? – пробасил кто-то из собравшихся.
Маховики – верткие воздушные кораблики, похожие на каракатиц – пропадали у берегов Взморья уже не первый раз за лето. Маг-почта Управления ломилась от обращений – зачастую гневных и совсем не хвалебных, как хотелось бы начальству. Мол, пропадают люди, а вы… Поговаривали, что одного из Министров настоятельно просили не давать ход расследованию, ведь тогда пришлось бы закрыть некоторые маршруты, а это в силу неких причин ну никак невозможно, да и репутация самого владельца транспортной компании бы пострадала, а он не то внук, не то племянник самого Князя…
- Не велено знать! Ищите маховик! И чтобы в прессу ни слова!
Запах плесени сделался нестерпимым. Определенно, в Кабинетах стоило бы сделать некоторые перестановки, да только как эту махину сдвинуть...
***
Портовый городок N* бурлил, подобно штормовому морю. Шутка ли, про них написали в газетах! Мол, сама Княгиня озаботилась жизнью подданных, и скоро все пропавшие будут возвращены. И будто бы целая дюжина следопытов прибудет сюда со дня на день! А может, и не только следопытов, может, даже настоящие солдаты приедут и парочка магов!
- Как я могу к вам обращаться, лорд…?
Костюм был густого темно-фиолетового цвета, с матовыми некрупными пуговицами цвета бирюзы. К нему полагались узкие подтяжки черного цвета, высокие носки с кубическим узором. Неожиданно добротно сшито, да и ткань хороша.
- Орсо, без лорда. Митар Орсо. Почем костюмчик, уважаемый?
По крайней мере, в таком броском великолепии его точно посланником Княгини не посчитают. А вот эксцентричным, но безобидным чудаком – вполне. Остался последний штрих – и он сольется с гомонящей толпой, которая вот-вот искрящимся приливом накроет выложенные камнем улочки и бульвары.
Море вскидывалось волнами, дразнило солеными брызгами. Жар от разогретых солнцем уличных плит змеей вился по ногам, щекоча пятки даже сквозь подошву. Взморье присоединили к княжеству торговым договором. Столичные кабинетчики думали, будто обвели дикарей-моряков вокруг пальца, навязали им свою игру – и просчитались. В Академии говорили, что южане – сильный союзник и хитрый, что твоя лисица. А уж память на подлость у них – самого князя переживет.
Так и вышло.
Князь сгинул, а молодая Княгиня к ним на поклон пошла. С тех пор при ней вся прислуга – черноглазы да черноволосы, кожа что бронза. Не хватило бы иначе силёнок и княжеством править, и пауков-кабинетчиков в узде держать. Болтали, что и ведунов среди жителей Взморья полно, посильнее магов будут. И будто нет встречи пакостнее, чем южанка с питьем или едой на пороге – зачарует, себе подчинит, потом от сплетен ввек не отмоешься. Митар смеялся всегда. Суеверия, думал, да байки стариковские.
Смеялся, зубоскалил. А сейчас – сам пришел.
- Дозволишь с вопросом зайти, донна?
Когда нет очевидных путей – и беса за хвост изловишь.
Шатер, снаружи побитый пылью и потравленный молью, изнутри вдруг показался больше залы дворцовой. Ковры с золотым шитьем на полу, низки бусин самоцветных по углам развешаны, благовония заморские дымком вьются, ловцы снов перьями шелестят, стол черного дерева в уголке притулился.
На столе – крошки кофейной гущи и семена перца. Донна в волчьей шкуре поверх шелкового платья усмехалась, рассматривая дно тонкостенной чашки. Волосы цвета соли морской, венцом уложены. Глаза углем подведены, морщинки припудрены. Пальцы тонкие, как веточки. Говорили, что ей сравнялось лет не меньше, чем сосновой роще на склоне. Уточнять не хотелось.
- Найдешь пропажу свою. На, держи.
Не сказала – каркнула вороной насмешливой. Руку вытянула, на пальце шнурок болтается. Бери, мол. Он и взял. На ладонь уложил подарочек, рассмотрел внимательно. Косточка мелкая, звериная. Перьев черных пучок. Нитка серебряная мудреным узором уложена.
Баловство какое-то.
Донна смотрела, по-птичьи голову к плечу склонив. Внимательно так, сурово. Он и сжал ладонь в кулак, на себя рассердился. Совсем уж разум потерял, раз в поисках ответов не к тайной канцелярии пошел, а в шатер разукрашенный. Дурень. Ладонь кольнуло вдруг, будто иглой. На коже капелька крови. Гадай теперь, чем эта…Донна иглы смазала, ядом каким или чем похуже. Глаза заслезились, как песком кто кинул. Он моргнул раз, другой.
- А ну, не балуй. Хозяина слушай.
Под ногами крутился енот. Упитанный, хвост в полоску, цепкие лапки, усы топорщатся. Глаза-бусины смотрят ехидно. Обычный лесной зверь. Разве что прозрачный почти.
Енот фыркнул и, еще раз обойдя вокруг человека, исчез.
- Кулон на шею повесь. Тяжко будет, сожмешь – дух на выручку придет. Три раза призвать можно. Иди с миром.
- Куда идти-то, Донна? – не удержался, спросил.
- По тропе Смерти на гору иди. Там разберешься.
Звякнули бусы в уголке, вспыхнули в тени чьи-то глаза зеленущие.
Из шатра его ветром, как лист опавший, вымело.
***
Пестрая людская река катила свои волны по руслам улиц. Вопрос там, лоскут чужой беседы здесь. От срока, в Кабинете данного, уже половина прошла. Шептались, будто барон взморский ищеек княжеских через ворота западные под руки проводить велел. Тропки там узкие, склоны сыпучие, змей и скорпионов – что тли в саду. Самое оно, чтобы глупцам и наглецам мудрости прибавить, дабы свои порядки в чужом краю не чинили.
Его самого стража баронская не замечала. То ли костюм цвета спелого инжира внимание их успокаивал, то ли Донна где шепнула. А тропа Смерти оказалась не выдумкой. По ней во время войны последней каторжников уводили на расстрел. Там, на вершине горы, часовенка стояла, кладбище освящали. Приказ расстрельный лет двадцать назад отменили – на гору ходить перестали. Часовня осыпалась, кладбище заросло, а название тропы… В памяти людской чего только не остается.
Митар цыкнул сквозь зубы. Некоторым «оступившимся» расстрела было мало за их…ошибки.
По материалам, которые ему перед отбытием вручили, выходило, что маховики пропадали не стихийно, а закономерно. Как раз где-то рядом с кладбищем забытым сегодня-завтра в ночь можно засаду организовать. Удачно вышло - из города утечь незаметно он мог сегодня без препятствий. Ночь милосердия, самую темную ночь в году на побережье праздновали с размахом. Совсем не тем, что предписан святыми отцами из столицы, но кто рискнет об этом взморцам сказать?
- Боги стареют медленно. Им наши споры о ритуалах и порядках церковных – суета. Верьте сердцем.
Голос у барона был гулкий, низкий. И сам он был космат, в кости широк – медведь горный, не иначе. А в танце кружил так искусно – не чета придворным лизоблюдам. Южане и верили. Остро, истово, совсем как их любимый напиток из молотых зерен кавы, сдобренный перцем, травами, мёдом и молоком. Густой, как кровь, и жгучий до потери памяти.
- Ай, чего не танцуешь? Молодой еще, красивый, смотри, девок сколько на тебя смотрит! - работяги скалились, пихали в бок, выталкивая на плаццо, где кружили в пляске пары.
Молодым господин Орсо себя считать отвык. Работа высеребрила виски, бумажная волокита осела на теле лишним грузом. Приходящие дамочки если и смотрели, то явно не на него самого. Спрашивали, улыбаясь мило, о размере жалования и о дальнем родстве его семьи с княжеской. До танцев такие беседы он не доводил сам. Чин серьезный, служба важная, не до девиц с их интригами.
Бирюза пуговиц блеснула в свете костра. Отчего ему не станцевать сейчас? Роль у него такая, не ищейка – франт на отдыхе.
- Крепче держи, господин хороший, не сахарная, не растаю. Ай, марэ, кружи сильнее!
"Всё для блага службы. И это тоже."
Юбки взлетали в вихре танца одна другой выше. Под взрывы смеха и барабанный бой хотелось дышать глубже, расправить плечи. И вот уже спина прямее, и по жилам не кровь – кава пряная катится, и каждая секунда – здесь и сейчас.
Перелом лета на зиму, темнейшая ночь в году – она пахнет солью, жгучим медом и дымом костров.
«Уйду. Уйду со службы, открою свою практику».
***
Место было нехорошим. Тянуло стылым ветром и гнилостным, сладковатым душком. Словно не двадцать лет назад здесь могилы рыли, а с неделю, не больше.
- Так скотобойня левее по склону, вот и тянет.
Проводник выискался шустрый, мелкий. И так вовремя, что невольно на каверзу баронскую походило.
А время на исходе.
В городке шептались, что на вершине горы проснулось волшебство старое, странное. Тем, кто от гнета печалей своих готов с жизнью проститься, помогало, остальных наглецов прочь гнало, до седых волос напугав.
- По этой тропке ступайте, там все прямо в горку, не заблудитесь. Мне дальше мамка не велит ходить.
Малец ухватил заслуженную монету и утёк, сверкая пятками. Митар фыркнул - уличные дети везде одинаковы.
Место для засады отыскалось с трудом - часовня прилепилась на самую верхушку горы, со всех сторон продуваемую ветрами, а в сосновом лесу кто-то каверзно вырубил просеку, аккурат к часовне примыкающую. Однако он не зря считался одним из лучших магов в своем выпуске, так что укрытие все же нашел.
