Глава 1. Евангелика - Тень в лучах солнца
Тепло и тишина. Они такие всеобъемлющие и полные, какими бывают только спокойными летними ночами, когда дневная жара не исчезла, но стала незаметнее, будто бы скрывшись в темноте и отказавшись от своей власти над миром.
Густой лунный свет просачивается сквозь чернильную гладь неба, мерцая в серебристом подмигивании просыпанных на угольный свод звезд. Он время от времени прячется за редкими полупрозрачными облаками и подсвечивает траекторию скольжения парашютиков одуванчиков, отправленных в головокружительный полет торопливыми движениями двух пар детских ножек. Если бы весь свет вдруг исчез из этого мира, то могло почудиться, что это пара крохотных ежиков пробирается через покачивающуюся траву луга туда, к самой опушке мрачнеющего леса.
- Гели, может, вернемся?
Ладошка, та, что побольше, только крепче сжала меньшую, и вопрос так и остался без ответа.
- Гели…
Теплый ветерок мягко скользит по земле, щекоча голые детские коленки и босые нежные ступни.
- Гели… ну пожалуйста… хн… хнык…
На последнем, уже явно плачущем, звуке белокурая девочка постарше все же остановилась и с укором посмотрела на свою младшую сестру, которая уже во всю терла свободным кулачком быстро увлажняющиеся глаза.
- Ну что ты. Ну давай же, мы почти пришли. Еще немного и найдем их!
- Мне страаашно…
Евангелика удивленно улыбнулась, приподняв тонкую пшеничную бровь, от чего особенно заметны стали золотые точки в зеленых, как мох, радужках.
- Но до леса же рукой подать. Как можно остановиться почти у самой цели? Тем более… Посмотри! – окружающее пространство восторженно обвели рукой. - Смотри, как тут красиво и волшебно. Прямо как в сказках!
Маленькая сестренка, которую она так и продолжала держать за руку, хмуро надула раскрасневшиеся щечки и взглянула на нее через растрепавшуюся челку.
- Хнык… А почему нельзяяаа?
- Потому что надо бороться до самого конца и идти к своей цели, даже когда совсем трудно. И вообще…
- Нет! –зло давясь слезами, хнычущая девочка с силой вырвала свою ладошку из ее пальцев и зашлась новой волной всхлипываний, которые на этот раз уже грозили вылиться в полноценные детские страдания. – Можно!
Всхлип.
- Если кому-то страшно, то…
Надрывный всхлип.
- … можно!
Рыдание.
- А мне очень страашнооо…
На округлом лице Евы образовались симпатичные ямочки в уголках губ, и в летней ночи колокольчиком прозвенел заливистый и полный добродушия смех.
Все же восемь лет - это, наверное, еще слишком рано для приключений.
- Ну и что с тобой делать, а? Ну а как же подарок маме? Мы же договорились, что пойдем и насобираем…
Ожидаемо, но несерьезное отношение Евы к чужим расстройствам буйным ветром раздули пока только тлевшие до этого пламя досады и обиды младшей сестры, что не могло не вылиться во взрыв детской злости.
- Почему ты смеешься?! Почему?! Почему, почему, почему?! – концовка каждого вопроса срывалась в крик, громко разлетающийся в ночной тишине. – Мы ведь можем просто что-нибудь нарисовать, - а вот последнее слово тут напротив практически затерялось в прерывистом выдохе. - Зачем делать так страшно?!
На целых десяток мгновений они обе замолкли, переживая каждая свои чувства.
- Но ты же…
- Нет! Нет! Нет!
Ева с бессильным снисхождением смотрела на то, как в огромных карих глазах напротив плещется набирающее обороты недовольство.
- Трава поколола мне ноги! Почему мы не пошли, чтобы было светло? И… и я бы смогла одеть свои любимые босоножкиии…
Последние слоги снова съел плачь, теперь уже самый что ни на есть настоящий. Однако, к огорчению, смешанному с толикой удивления одной из них, на этот раз все пошло не по привычной схеме. Изначально, сама тайная вылазка должна была стать лично ее, Евы, приключением. Чем-то личным и особым. Но к сожалению, скрупулезно выстроенному плану суждено было начать рушиться еще на стадии планирования.
Отказать в просьбе младшенькой, как обычно, даже и в голову не пришло. Почему так? Ева никогда не задумывалась над этим, просто всегда мягко уступала, как и полагается настоящей старшей сестре. Пришлось отложить свои «хочу» на потом и договориться на совместное изготовление подарка маме. И вот в итоге получилось вот это вот все.
- Но ты сама же, как бы, захотела делать вместе, - обратившись к своему самому сильному (а по сути, единственному) аргументу, Ева наградила подопечную самым многозначительным из доступных ей взглядом, выждала пару дополнительных секунд для пущего эффекта, а затем снова повернулась в сторону леса. – Теперь надо все закончить и сделать как полагается. Снежный бархат цветет так редко и так мало, что завтра можно и не успеть. Потерпи, осталось совсем чуть-чуть, - добавила она уже примирительно, не в силах на сто процентов придерживаться линии «строгий взрослый».
Впрочем, как и ожидалось, не было сделано и пяти шагов, как за спиной раздалось поспешное неуклюжее шуршание, в котором чувствовалось отчетливое недовольство. Тут же захотелось покачать головой и умудренно опытом вздохнуть о необходимом терпении и неразумности малых детей. Здесь, на лугу, да и у самой кромки леса было совершенно не страшно и уж точно не опасно - скорее волнительно и таинственно. Особая атмосфера летней ночи и уединения, окруженная бескрайним звездным небом, казалось соединяла тебя со всем миром, попадала через кожу в вены, а по ним поднималась до самых глаз, приоткрывая истинное видение мироздания.
Ева весело прищурилась и жадно втянула в свои легкие воздух, прогретый аромат ночи, задержала его в себе и выдохнула как можно тише, чтобы не спугнуть хрупкую паутинку невесомого вдохновения. Живописный городок Н с его персиково-песочными оттенками и их дом с вишневой черепицей на самой его окраине остались позади, будто бы растворились в другой реальности. А здесь и сейчас на голых ступнях и раскрытых ладонях были только стрекот сверчков и приятная щекотка пахнущей дневным солнцем луговой трава.
За каждым меленьким чудом неустанно следит свое собственное грозное испытание, рьяно защищающее все возможные подходы к нему.
Стук сердца становился все более размеренным, и все отчетливее казалось, что виднеющиеся впереди белоснежные бутоны уже не просто выделялись в ночи, а освещали ее своим сиянием. Бабушка называла их снежным бархатом за их невероятный оттенок, а точнее его отсутствие – чистейший свет, сконцентрированный в цветке, который раскрывается только на несколько суток в году и только по ночам.
«Волшебно! Оно бывает реально», - искренние эмоции, оставшиеся без ответа, неозвученные и неуслышанные.
Сзади упрямо не прекращалось неразборчивое капризное бормотание, но Ева уже научилась жить по ту, другую, сторону от всего этого. На самом деле, одиннадцать – это достаточно, чтобы перестать ожидать ответы. Линия границы, отделявшая маленькую девочку от основной массы, с каждым годом ее детства становилась все более зримой и ощутимой, из-за чего иногда по-настоящему страшило будущее, в котором она станет взрослой.
«Не такая, как все».
Эти слова уже зависли над ее жизнью, как непомерная жирная метка, и в тоже время, как два восхитительных крыла за спиной. Однако они не пришли из неоткуда. Нет, за ними маячили вполне отчетливые тени: соседи, учителя, родители одноклассников… Слова, вес которых с каждым годом становился все ощутимее и ощутимее.
Не думать! Не сейчас. Никогда.
Мужественная улыбка и снова две очаровательные ямочки.
И вот последние шаги закончились, и цель ее путешествия предстала в непосредственной близости. На фоне затаившегося дыхания ноги сами собой подогнулись, чтобы опустить глаза на один уровень с найденной красотой, и тем самым отдать дань уважения. Длинные пальцы художника, проникая вперед, сквозь пряный ночной воздух приблизились к ближайшему снежному лепестку и аккуратно, самым кончиком подушечки, провели по бархатистой кромке, волнуя нечто глубинное внутри грудной клетки.
- Живая эстетика, - еле слышно прошептала Ева.
- А что такое эс… эстика? – всунула свой любопытный и все еще хлюпающий нос младшая. – Давай быстрее сорвем их!
- НЕТ!
Громкий, почти оглушающий для властвующей вокруг тишины, возглас лишь на мгновение опередил отчаянное упреждающее движение.
- Ай!
Крепко вцепившись всеми пятью пальцами в более крохотное запястье, с гулким биением под собственными ребрами Евангелика отдернула Иру от белоснежного сокровища, на эмоциях приложив чуть больше сил, чем можно было позволить любящей старшей сестре. Как и следовало ожидать рывок оказался слишком сильным, чтобы детское тельце смогло удержать равновесие. Два округлившихся карих глаза уставились в два шокированных зеленых. От неожиданности Ира так растерялась, что забыла расплакаться или как-то иначе выказать испуг, а потому просто осталась сидеть с приоткрытым ртом на земле и снизу вверх смотреть на глубоко и шумно дышащую старшую сестру. На целую минуту молчание стало единственным отражение чувств обеих девочек.
Ева пришла в себя первой.
- Ира, ты же чуть не повредила цветок! Нельзя же сразу пытаться все сорвать!
Набрав в грудь побольше воздуха в попытке успокоиться, она медленно выдохнула, а затем все же сообразила, что только что сделала. Резко оторвав взгляд от белых цветов, девочка стремглав бросилась к сидящей на земле маленькой сестренке.
- Ты хоть сама не поранилась?! Прости, я не хотела так сильно делать! Просто испугалась. Не будешь плакать?
На какую-то долю секунды, всего на краткий миг, Еве почудилось, что определить реакцию младшей невозможно, что в темных глазах восьмилетки мелькнуло нечто, чего там быть никак не должно: сложное и чуждое. Однако стоило моргнуть, и мимолетная иллюзия рассыпалась, став обычной игрой лунного света, отраженного в зрачках.
И вправду волшебное время, даже жутковатое немного.
И как же следует поступить? Правильно: проверить на наличие синяков и царапин, дождаться утвердительного кивка, что все хорошо и со снисхождением принять всю сложившуюся ситуацию.
Примирительно потрепав темную макушку, Ева неспеша поднялась с колен, на которые успела бухнуться в порыве беспокойства, отряхнула прилипшие травинки с кожи и направилась к виновникам беспокойства. Поправив выбившуюся воздушную прядку за ухо, она прямо на ходу попыталась объяснить неразумной капризуле настоящую цель их пути.
- Ир, я…
- Евангелика! Ах же, боже ж мой…
- Что?..
Не успев толком удивиться, а уж тем более обернуться в сторону возгласа, Ева почувствовала, как тело обернули в крепкие объятия, а сама она была надежно прижата к чужой груди. Держащие ее руки подрагивали, а еще были горячими и напряженными, словно их владелец схватил что-то крайне ценное для себя.
- Боже…
В волосы уткнулись носом, и макушки коснулось теплое дыхание.
- Мам? Ты как тут?
- Как я тут?! ––Еве достался строгий, пронизанный всполохами явного беспокойства взгляд. - Дорогая моя, и вам еще хватает наивности задавать мне столь невинные вопросы?
В голосе родителя без труда можно было различить помимо гнева, и нотки тревоги, и ласки. Однако чувство вины за причиненные дорогому человеку беспокойства не позволило воспользоваться последним, а напротив вынудило опустить взор к земле.
- Прости, я… я хотела просто... - девочка, точная копия своей матери, нахмурилась, сжав губы, что впрочем было скрыто от посторонних ввиду опущенной головы, кивнула решительно, а затем громка и четка произнесла, не раздумывая поглядев в лицо присевшей рядом женщине. – Прости, я виновата: я снова увлеклась.
Высокая, немного взлохмаченная блондина снисходительно вздохнула как бы говоря: “ну разве можно продолжать обижаться при виде такой огромной детской отваги?”. Уголки губ Лилии тронула улыбка человека, которого не просто обезоружили, но еще и убедили перейти на сторону «противника». Увидев знакомые ямочки на щеках, девочка ответила родителю такой же искренней радостью.
Женщина, сокрушенная полностью и бесповоротно, покачала головой и глянула за спину дочери, чтобы уже через пару секунд лукаво поинтересоваться:
- Так понимаю, что истинная цель твоей вылазки прекрасный снежный бархат, или ошибаюсь?
- Нет, он самый! Правда он прекрасен?!
Детское радостное возбуждение било фонтаном.
- Я… - Ева смущенно замялась, помяв в кулачке край пижамы, - мне хотелось нарисовать его и подарить тебе, - последние слова прозвучали чуть тише, но к следующим голос снова окреп, - ведь они тебе так нравятся!
- Ну и что мне с тобой делать, не подскажешь? – Лилия усмехнулась и притянула дочь снова к себе. – Они действительно мне очень нравятся. Спасибо.
Ее тон мягко изменился к концу, приобретая одновременно глубину и легкость, отчего царящая вокруг атмосфера раскрасилась оттенками чего-то сокровенного и особенного.
– Ладно, давай… Бог ты мой, Ира, и ты здесь?! Да как вы вдвоем умудрились-то?!..
Евангелика похихикивая наблюдала, как ее мама, качая головой, возводит глаза к небу и сокрушается на тему непоседливости и отчаянности ее детей, а младшая сестра продолжает сидеть на земле и ошарашенно хлопать глазами, переводя взгляд то на притворно ворчащего родителя, то на веселящуюся старшую сестру.
И все в этой ночи было идеально для того, чтобы оставить свой неизгладимый след в сердце каждой из присутствующих душ.
***
Той же ночью, но ближе к рассвету.
На кухне сидели двое. Две чашки чая – два человека, и одна тема для молчания на двоих.
Красный лапсанг сушонг белесыми спиралями выдыхает дымные пары в пространство из широкой фарфоровой горловины, наполняя помещение своим присутствием и необходимостью говорить. На улице еще темно, хотя близость рассвета уже ощущается, но оба, сидящих за массивным квадратным столом, не торопятся начинать. Молодой мужчина и женщина примерно в два раза старше его (пусть последнее и поймешь, только если посмотришь дату в ее паспорте – слишком ухожена, слишком сдержанна). Они неуловимо похожи внешне и до невероятного внутренне: одна и та же уверенная сталь в темных карих глазах, одна и та же строгость в поведении.
- Она не худший вариант, но и не лучший. Это то, что я сказала перед вашей свадьбой, и то, что я точно также могу повторить и сейчас.
Женщина в бежевом брючном костюме не торопясь перехватила ручку чашки тремя пальцами и поднесла к губам горячую жидкость.
- Ничего не поменялось, однако теперь скорректируй свое поведение, дабы избежать появление лишних проблем в будущем.
- Уже.
Женщина отреагировала лишь согласным кивком на это краткое, но емкое заявление. Поставив чайный прибор на место, она ровным тоном продолжила.
- Проблемная наследственность матери в полной мере проявилась у девочки, впрочем, тут все усугубляется еще и неоспоримым талантом – ее этот город успокоить не сможет. Сегодняшний инцидент во всем объеме демонстрирует это, - тонкий длинный палец неспешно несколько раз стукнул аккуратным коротким ногтем по подлокотнику стула. - Все предусмотреть не получится, но кое-что сделать вполне возможно. В конце концов что-то подобное мы допускали.
Мужчина медленно вдохнул и выдохнул, а затем задумчиво откинулся на спинку стула, снимая напряжение, повел плечами и легким движением убрал соринку с шероховатой поверхности деревянной столешницы. В этом доме вообще было много дерева, но только на кухне и в его кабинете оно было темным, насыщенно бурым, не гладким.
