Антон ел, ощущая, как от сытого счастья кружится голова. Кирюха тоже уплетал за обе щёки, а вот Варя ела без особого аппетита. Она и налила-то себе всего полтарелки, и с трудом осилила. Странная.
А потом была картошка-пюре с гуляшом, и пирог с мясом, и чай с творожным печеньем. Антон так объелся, что с трудом соображал, а уж двигаться и подавно не мог.
И конечно, совсем забыл о своём намерении выгнать Варю…
Зато он вспомнил о другом.
- Слушай, - обратился к девчонке, нахмурившись, - а где вы с Кирюхой всё это добро взяли? Ну картошка у нас, допустим, была. А творог? Хлеб? Мясо?
- Купили, - ответила Варя беспечно. – Сходили в магазин и купили.
- И на какие шиши? – спросил он почти с угрозой, хотя, если подумать, угроза была напрасной: дома денег не имелось. Все деньги были на его карточке, которую Антон носил с собой.
- На мои.
Глаза у Вари смеялись, и ему вдруг стало досадно.
- Ладно, извини. Спасибо. Вкусно было.
- И мне! – подтвердил Кирюха, засовывая в рот творожное печенье и громко прихлёбывая чай.
Я опять мою посуду, а Антон стоит рядом и смотрит на меня. Будто просверлить взглядом пытается.
- А где ты работаешь? – спрашиваю я, улыбаясь ему. Антону надо улыбаться, я чувствую. Возможно, когда-нибудь он всё же улыбнётся в ответ.
- Мясником я работаю, - отвечает мрачно, и я изо всех сил сдерживаюсь. Нельзя морщиться. – Что, не романтический герой, да?
- Думаешь, мясник не может быть романтическим героем? – говорю насмешливо и весело, фыркаю и брызгаюсь в его лицо водой. – А я вот думаю, можно быть даже романтичным патологоанатомом!
Антон хмыкает.
- Можно. Только вот девушки о патологоанатомах не мечтают. И о мясниках тоже.
- А о ком же они мечтают?
- Тебе виднее. Ты же девушка, не я. О принцах, наверное.
- Наверное. – Засовываю в сушилку очередную тарелку и продолжаю: - Но принцев на всех не хватает…
- Да. И приходится довольствоваться патологоанатомами и мясниками.
Он говорит это всё с серьёзным лицом, и я не выдерживаю – поворачиваюсь и тихо интересуюсь:
- А она, что, от тебя к принцу ушла?
- Понятия не имею. – Антон каменеет. – Написала только, что нашла человека, который умеет зарабатывать деньги, в отличие от меня. Правда, непонятно, зачем было компьютер забирать. Наверное, из вредности…
- Она тебя не стоит, - говорю я тихо, и Антон зло смеётся.
- Не стоит… Много ты понимаешь, инопланетянка! Она…
- Дура. – Я пожимаю плечами, делаю шаг вперёд и касаюсь его груди кончиками пальцев. – Дура, потому что вообще заговорила про деньги. Любовь не продаётся.
- Веришь в любовь? – он хмыкает, косясь на мою ладонь, и я смелею – поднимаю её выше и дотрагиваюсь до его щеки. Чуть колючая…
- Не верю.
Кажется, Антон удивляется. Я смеюсь и делаю шаг назад, возвращаясь к посуде.
- Мне не нужно верить. Я просто знаю. Я же инопланетянка. Забыл?
- Ах, вот оно что, - протягивает он. – Да, признаться, запамятовал. Скажи… - Антон кладёт руку мне на бедро и начинает поглаживать. – А инопланетяне…
- Только по любви, - отвечаю я легко, совсем не боясь. Знаю: он не сделает ничего плохого. Почему? Просто он – хороший человек.
- Ясно.
Убирает руку.
- Видимо, инопланетяне намного совершеннее людей.
Я не успеваю ответить. Антон уходит, оставляя меня на кухне в одиночестве.
Дни шли за днями, и он уже отчаялся понять, что вообще происходит.
Почти неделю Варя жила с ними. Убиралась, готовила, смеялась вместе с Кирюхой, ходила с ним гулять. И каждый день заканчивался одинаково – их с Антоном коротким, но душевным разговором на кухне.
Ни слова о себе – только о нём. Она оставляла без ответа любой вопрос так легко, что он даже не замечал этого. И вела себя так, что Антон почти поверил – действительно, инопланетянка.
Бред. Или не бред?..
Это было вечером в понедельник. Он выходил из ванной после душа и вдруг наткнулся на Варю. Она стояла посреди коридора, бледная, кусающая губы, и прижимала руку к груди.
- Что с тобой?
Антон ужасно испугался. Слишком белая она была… Не как инопланетянка – как человек.
Вздохнула – хрипло, прерывисто. Надрывно. Так, как вздыхают тяжело больные люди.
- Ерунда. – Губы еле ворочались. – Связь. Держали… со мной. Мои… друзья. Говорят… скоро… уходить.
- Уходить?! – Антон шагнул вперёд и взял её лицо в ладони. – Куда?!
- Об…братно.
Варя побелела сильнее, и в её глазах он увидел боль.
- Я тебя не пущу.
Она улыбнулась.
- Не волнуйся. Ещё не сейчас. У меня же миссия… не закончена. Налей мне воды… пожалуйста.
Несколько секунд он упрямо смотрел на неё, не зная, что сказать. Антон никогда не умел красиво говорить. Так, как говорила Варя, рассказывая про свою галактику.
- Обещай, - выдохнул он, наклоняясь и касаясь губами её чуть влажного лба. – Обещай, что… не уйдёшь, не попрощавшись.
- Обещаю.
- Знаешь, Варя, - говорит мне Кирюшка утром следующего дня. – Я думаю, когда любишь, то везде, во всём мире – как будто частица того, кого ты любишь. И в тебе тоже. Как думаешь, может, в крови?
Я думала, что давно разучилась плакать. И сейчас я старательно скрываю слёзы, прижимая к себе темноволосую Кирюшкину голову.
Интересно, каким ты будешь, когда вырастешь? Как жаль, что я не увижу.
- Нет. Кровь – это всего лишь кровь. А то, о чём ты говоришь – в душе. Знаешь, что это?
Он задумывается.
- Не уверен…
Я подвожу его к окну и киваю на небо.
- Это вечность. Как небо.
Он не понимает, и я улыбаюсь.
- Ничего. Ты поймёшь, Кирюш. – Я вздыхаю и продолжаю: - Мне жаль, но скоро моё время на Планете людей закончится. Помнишь, я говорила?
- Да, - кивает Кирилл. – Миссия… Я помню. Но знаешь… Мне кажется, это не важно. Ты улетишь, но всё равно останешься со мной.
- Ну вот, - я поднимаю руку и взъерошиваю ему волосы. – Всё ты у меня понимаешь. Самый умный мальчик в мире!
Он заливисто и радостно смеётся, а я стараюсь запомнить этот смех.
Это единственное, чего я по-настоящему боюсь.
Забыть…
Последние дни в голове у Антона были какие-то неправильные мысли. Или наоборот, правильные?
Например, о времени. Что это такое и можно ли повернуть его вспять? Или вообще остановить.
- Знаешь, - сказал он вдруг Варе в четверг, когда она, как всегда, мыла посуду, - а я ведь, когда в школе учился, совсем не мясником мечтал быть.
- А кем? – спросила она, странно отворачивая голову.
- Художником. Я рисовать любил страшно… и в институт поступил на факультет дизайна и графики. Один курс проучился, а потом родителей не стало. И я бросил.
- Деньги? – выдохнула она кратко, и Антон вдруг заметил, что у неё дрожат руки. Отнял щётку для мытья посуды, повернул Варю лицом к себе.
Бледная, дрожащая, кусающая губы.
- Иди… сядь, - сказал он тихо, ощущая, как внутри что-то сжимается от абсолютной беспомощности. - Я сам домою. Ты не прислуга.
- Я инопланетянка, - усмехнулась она, опускаясь на стул, и чуть порозовела, когда Антон коснулся ладонью её щеки.
- Я помню.
На следующий день я отвожу Кирилла в гости к однокласснику, который тоже не уехал из Москвы на лето. У одноклассника день рождения, и Кирюшка останется там на ночь, как и ещё двое мальчиков.
Когда я возвращаюсь, Антон тягостно молчит. Я кормлю его ужином, как всегда, и ощущаю что-то странное, полузабытое. Я… волнуюсь?..
Кухня кажется оранжево-розовой в свете заходящего солнца, и я улыбаюсь Антону в лицо, когда он встаёт, обнимает меня и склоняется к моим губам.
Я задыхаюсь, но не от боли, а от счастья. Я помню, как оно хрупко, и наслаждаюсь каждой его секундой…
А потом у Антона звонит мобильный телефон. Он берёт трубку и почти сразу меняется в лице. Спокойное и расслабленное, почти радостное, оно моментально становится мрачным и напряжённым.
- Что?! Что?! – шепчу я, прижимаясь к нему всем телом.
- Кирилл…
Страшно. А когда страшно, думать не можешь.
Вот и Антон не мог. Он забыл всё на свете. Забыл, наверное, и своё имя. Только где-то в виске билась одна отчаянная мысль с тремя восклицательными знаками.
Кирилл!!!
Но когда он положил трубку и заговорил с Варей, все восклицательные знаки вдруг куда-то делись. И голос сел, и дышать стало больно.
- Кирилл…
Как много отчаяния в её небесно-голубых глазах…
Огни, огни, огни… Красные, зелёные, золотые…
Белые стены, запах лекарств. Мне хорошо знаком этот запах…
Так пахнет смерть.
Но Кирюшка жив. Жив. Где-то там, за этими стенами, идёт операция. Где-то там глупые люди пытаются поспорить с тем, кто невообразимо мудрее. С тем, кто никогда не ошибается. С тем, кто всегда знает, кому пора уходить, а кому нужно остаться.
Ему не пора. Не пора. Я знаю, что моё время почти истекло, но Кирюшка… Он должен жить. Он должен вырасти, выучиться, влюбиться. У него впереди ещё столько всего интересного! Он должен…
- Варя…
Рядом хрипит Антон. Я хватаю его за руки, глажу по лицу, целую. Он почти плачет.
- Всё будет хорошо, - шепчу я, как молитву. – Он будет жить, Тонь. Я верю.
- Веришь, но не знаешь, - он через силу улыбается, и я молчу.
Какие же у тебя глаза. Они похожи на Кирюшкины – большие, карие, только светятся не от радости, а от горя и беспомощности.
Я всё ещё здесь из-за твоих глаз…
- Обними меня, - прошу я, и Антон выполняет просьбу. Какой же он тёплый! Я хочу запомнить это тепло…
- Ребята! – говорит кто-то над нами, и мы поднимаем головы. – Операция прошла успешно. Всё будет хорошо. Мальчик выживет.
Антон прерывисто, с надрывом вздыхает, стискивая мою руку.
А я… просто плачу.
Всё это время Антон ругал себя последними словами. Он совсем забыл предупредить маму одноклассника, что у брата аллергия на орехи. Но кто же знал, что она решит испечь ореховый торт, а Кирюшка и не вспомнит о своей аллергии. Раньше он только сыпью от орехов покрывался, а теперь вдруг… начал задыхаться буквально через полчаса после чая с тортом. Анафилактический шок. И неизвестно, успели бы его спасти, но им повезло – каким-то чудом в этот вечерний час Москва не стояла в пробках.
Антон и Варя провели в больнице всю ночь – не в силах были идти домой. Не спали, просто сидели рядом, держались за руки и молчали.
- Знаешь, - сказал он уже под утро, - кажется, теперь я верю, что ты на самом деле инопланетянка.
- Почему? – спросила Варя тихо.
Антон не смог ответить. Как объяснить, когда что-то горит в груди? Греет, как маленький уютный костерок, даря надежду и силы жить дальше.
Нет таких слов.
Или… есть?
Утром нас пускают к Кирюшке.
Выглядит мальчишка плохо – бледный, с замученным лицом, он как никогда сейчас напоминает мне Антона.
- Мы так испугались, - говорю я, погладив Кирилла по голове. – Не пугай нас так больше.
Он шмыгает носом.
- Я постараюсь. Варя… - Смотрит на меня с беспокойством. – А ты скоро… улетаешь?
- Завтра, - говорю я мягко, ощущая, как сзади напрягается Антон. – Но ты не переживай. Я обязательно приду попрощаться.
- Приходи, - вздыхает он, вновь шмыгая носом.
Антон с трудом дотерпел до дома.
Схватил Варю за плечи, развернул лицом к себе, обнял и прошептал, зарывшись всеми пальцами в мягкие золотые волосы:
- Не уходи.
- Я не могу, - ответила она глухо, но не пытаясь отстраниться. – Не могу.
- Тогда… задержись.
- Не могу.
- Тогда обещай, что вернёшься!
Мягкие, нежные губы. Прижимаются к его щеке и шепчут:
- Не могу…
Он стиснул руки на её талии, задыхаясь от отчаяния.
- Скажи, что мне сделать, Варя. Пожалуйста, скажи!
Тишина душила, и Антон уже думал, что ответа не будет.
И вдруг услышал негромкое:
- Меня зовут Вера…
Он без конца повторяет моё имя. Настоящее имя.
И ещё одно слово. Люблю.
Я знаю, что это правда. И тоже повторяю.
Антон. Люблю.
- Тебе не страшно? – спрашивает он, когда ночь уже опускается на город. Наша последняя ночь. Моя последняя ночь.
- Нет.
Я не вру. Страх умер во мне самым первым.
- Но есть то, чего я боюсь, - всё же признаюсь я, прижимаясь щекой к плечу Антона.
- Чего же?
- Забыть.
Он не понимает. И я объясняю:
- Наша жизнь состоит из того, что нам дорого. Я люблю твои глаза, улыбку, голос. Мне нравится Кирюшкин смех, и ещё много всего. И я отчаянно боюсь… забыть. Мне кажется, это и есть настоящая смерть. Забвение.
- Мы не забудем тебя, Вера, - говорит Антон твёрдо, и я улыбаюсь сквозь слёзы.
- Обещай мне кое-что, Тонь. Обещай, что постараешься исполнить свою мечту. Начнёшь вновь рисовать. Будешь чаще улыбаться.
Он молчит. Я целую крепко сжатые губы, провожу ладонью по щеке.
Как бы я хотела быть с тобой всю твою жизнь…
Но я не могу.
- Живи. Я прошу тебя. Живи.
Антон вздыхает.
- Да, моя инопланетянка.
Утром мы долго прощаемся. Так долго, что у меня начинают болеть губы – от поцелуев, и глаза – от слёз.
Но Антон отпускает меня. К Кириллу.
По пути я захожу в книжный и покупаю мальчику подарок. И не только мальчику… Я знаю, что он станет подарком и для Антона.
- Привет, - говорю я, входя в палату. Кирюшка сидит на постели и улыбается. Из реанимации его перевели в общую, и рядом галдят ещё дети. – Как ты?
- Хорошо, - отвечает он. – Через три дня выпишут, ура! А…
- А я пришла попрощаться.
Его улыбка гаснет.
- Ты уже выполнила свою миссию?
Я киваю.
- Это было сложно?
- Нет, Кирюш. Сложно другое. Прощаться с этой моей… миссией.
Он не понимает, и я улыбаюсь, достаю из пакета купленную чуть ранее книгу – «Маленького принца» Экзюпери.
- Это тебе, Кирюш. Открой её.
Мальчик открывает книгу посередине. На белых листках голубеет незабудка.
- Где ты её взяла? – удивляется он.
- Привезла с нашей галактики. Видишь, там растут точно такие же, как здесь. Это символ того, что никто и ничто никогда не забывается.
Кирюшка начинает плакать, и я обнимаю его крепко-крепко… так крепко, как позволяют мои стремительно слабеющие руки.
- Не нужно плакать. В этом нет ничего печального. Когда-нибудь ты поймёшь. Может быть, когда прочитаешь эту книгу. И я надеюсь, что ты поможешь своему брату тоже это понять.
Он кивает.
- А ты помнишь, что я обещала тебе? Я обязательно найду твоих родителей. И расскажу, какой у них замечательный сын. Два замечательных сына.
Кирюшка улыбается сквозь слёзы. Я стираю солёную влагу с его щёк, целую их… и понимаю: пора.
- До встречи, - говорю я под гулкое биение уставшего сердца. – Мой милый маленький принц.
Раз, два, три, четыре, пять…
Я считаю шаги, чтобы не думать, но не думать не получается.
Я не хочу забывать. И это действительно единственное, чего я боюсь. Я не боюсь боли, страданий – всего того, что ждёт меня впереди. Я боюсь только забыть.
Господи, если бы я знала, что никогда не забуду тех, кого люблю! Клянусь, я бы приняла всё то, что со мной случится, с должным смирением.
Почему Ты не позволяешь нам знать хотя бы это?.. Мне всё равно – Ад, Рай или что-то другое. Только бы не забыть.
Пусть мне будет больно. Но я хочу помнить.
Я прошу тебя, пожалуйста… Прошу…
Я хочу помнить.
Дождь, омывавший всё это время моё лицо, вдруг прекратился. Я подняла голову.
Прямо надо мной вставала полупрозрачная, но очень яркая радуга.
Порыв ветра пошевелил локоны возле лба и будто бы погладил меня по голове широкой и тёплой ладонью.
Словно благословлял.
И я внезапно успокоилась. Теперь я не просто верила – я знала, что буду помнить.
А потом была картошка-пюре с гуляшом, и пирог с мясом, и чай с творожным печеньем. Антон так объелся, что с трудом соображал, а уж двигаться и подавно не мог.
И конечно, совсем забыл о своём намерении выгнать Варю…
Зато он вспомнил о другом.
- Слушай, - обратился к девчонке, нахмурившись, - а где вы с Кирюхой всё это добро взяли? Ну картошка у нас, допустим, была. А творог? Хлеб? Мясо?
- Купили, - ответила Варя беспечно. – Сходили в магазин и купили.
- И на какие шиши? – спросил он почти с угрозой, хотя, если подумать, угроза была напрасной: дома денег не имелось. Все деньги были на его карточке, которую Антон носил с собой.
- На мои.
Глаза у Вари смеялись, и ему вдруг стало досадно.
- Ладно, извини. Спасибо. Вкусно было.
- И мне! – подтвердил Кирюха, засовывая в рот творожное печенье и громко прихлёбывая чай.
***
Я опять мою посуду, а Антон стоит рядом и смотрит на меня. Будто просверлить взглядом пытается.
- А где ты работаешь? – спрашиваю я, улыбаясь ему. Антону надо улыбаться, я чувствую. Возможно, когда-нибудь он всё же улыбнётся в ответ.
- Мясником я работаю, - отвечает мрачно, и я изо всех сил сдерживаюсь. Нельзя морщиться. – Что, не романтический герой, да?
- Думаешь, мясник не может быть романтическим героем? – говорю насмешливо и весело, фыркаю и брызгаюсь в его лицо водой. – А я вот думаю, можно быть даже романтичным патологоанатомом!
Антон хмыкает.
- Можно. Только вот девушки о патологоанатомах не мечтают. И о мясниках тоже.
- А о ком же они мечтают?
- Тебе виднее. Ты же девушка, не я. О принцах, наверное.
- Наверное. – Засовываю в сушилку очередную тарелку и продолжаю: - Но принцев на всех не хватает…
- Да. И приходится довольствоваться патологоанатомами и мясниками.
Он говорит это всё с серьёзным лицом, и я не выдерживаю – поворачиваюсь и тихо интересуюсь:
- А она, что, от тебя к принцу ушла?
- Понятия не имею. – Антон каменеет. – Написала только, что нашла человека, который умеет зарабатывать деньги, в отличие от меня. Правда, непонятно, зачем было компьютер забирать. Наверное, из вредности…
- Она тебя не стоит, - говорю я тихо, и Антон зло смеётся.
- Не стоит… Много ты понимаешь, инопланетянка! Она…
- Дура. – Я пожимаю плечами, делаю шаг вперёд и касаюсь его груди кончиками пальцев. – Дура, потому что вообще заговорила про деньги. Любовь не продаётся.
- Веришь в любовь? – он хмыкает, косясь на мою ладонь, и я смелею – поднимаю её выше и дотрагиваюсь до его щеки. Чуть колючая…
- Не верю.
Кажется, Антон удивляется. Я смеюсь и делаю шаг назад, возвращаясь к посуде.
- Мне не нужно верить. Я просто знаю. Я же инопланетянка. Забыл?
- Ах, вот оно что, - протягивает он. – Да, признаться, запамятовал. Скажи… - Антон кладёт руку мне на бедро и начинает поглаживать. – А инопланетяне…
- Только по любви, - отвечаю я легко, совсем не боясь. Знаю: он не сделает ничего плохого. Почему? Просто он – хороший человек.
- Ясно.
Убирает руку.
- Видимо, инопланетяне намного совершеннее людей.
Я не успеваю ответить. Антон уходит, оставляя меня на кухне в одиночестве.
***
Дни шли за днями, и он уже отчаялся понять, что вообще происходит.
Почти неделю Варя жила с ними. Убиралась, готовила, смеялась вместе с Кирюхой, ходила с ним гулять. И каждый день заканчивался одинаково – их с Антоном коротким, но душевным разговором на кухне.
Ни слова о себе – только о нём. Она оставляла без ответа любой вопрос так легко, что он даже не замечал этого. И вела себя так, что Антон почти поверил – действительно, инопланетянка.
Бред. Или не бред?..
Это было вечером в понедельник. Он выходил из ванной после душа и вдруг наткнулся на Варю. Она стояла посреди коридора, бледная, кусающая губы, и прижимала руку к груди.
- Что с тобой?
Антон ужасно испугался. Слишком белая она была… Не как инопланетянка – как человек.
Вздохнула – хрипло, прерывисто. Надрывно. Так, как вздыхают тяжело больные люди.
- Ерунда. – Губы еле ворочались. – Связь. Держали… со мной. Мои… друзья. Говорят… скоро… уходить.
- Уходить?! – Антон шагнул вперёд и взял её лицо в ладони. – Куда?!
- Об…братно.
Варя побелела сильнее, и в её глазах он увидел боль.
- Я тебя не пущу.
Она улыбнулась.
- Не волнуйся. Ещё не сейчас. У меня же миссия… не закончена. Налей мне воды… пожалуйста.
Несколько секунд он упрямо смотрел на неё, не зная, что сказать. Антон никогда не умел красиво говорить. Так, как говорила Варя, рассказывая про свою галактику.
- Обещай, - выдохнул он, наклоняясь и касаясь губами её чуть влажного лба. – Обещай, что… не уйдёшь, не попрощавшись.
- Обещаю.
***
- Знаешь, Варя, - говорит мне Кирюшка утром следующего дня. – Я думаю, когда любишь, то везде, во всём мире – как будто частица того, кого ты любишь. И в тебе тоже. Как думаешь, может, в крови?
Я думала, что давно разучилась плакать. И сейчас я старательно скрываю слёзы, прижимая к себе темноволосую Кирюшкину голову.
Интересно, каким ты будешь, когда вырастешь? Как жаль, что я не увижу.
- Нет. Кровь – это всего лишь кровь. А то, о чём ты говоришь – в душе. Знаешь, что это?
Он задумывается.
- Не уверен…
Я подвожу его к окну и киваю на небо.
- Это вечность. Как небо.
Он не понимает, и я улыбаюсь.
- Ничего. Ты поймёшь, Кирюш. – Я вздыхаю и продолжаю: - Мне жаль, но скоро моё время на Планете людей закончится. Помнишь, я говорила?
- Да, - кивает Кирилл. – Миссия… Я помню. Но знаешь… Мне кажется, это не важно. Ты улетишь, но всё равно останешься со мной.
- Ну вот, - я поднимаю руку и взъерошиваю ему волосы. – Всё ты у меня понимаешь. Самый умный мальчик в мире!
Он заливисто и радостно смеётся, а я стараюсь запомнить этот смех.
Это единственное, чего я по-настоящему боюсь.
Забыть…
***
Последние дни в голове у Антона были какие-то неправильные мысли. Или наоборот, правильные?
Например, о времени. Что это такое и можно ли повернуть его вспять? Или вообще остановить.
- Знаешь, - сказал он вдруг Варе в четверг, когда она, как всегда, мыла посуду, - а я ведь, когда в школе учился, совсем не мясником мечтал быть.
- А кем? – спросила она, странно отворачивая голову.
- Художником. Я рисовать любил страшно… и в институт поступил на факультет дизайна и графики. Один курс проучился, а потом родителей не стало. И я бросил.
- Деньги? – выдохнула она кратко, и Антон вдруг заметил, что у неё дрожат руки. Отнял щётку для мытья посуды, повернул Варю лицом к себе.
Бледная, дрожащая, кусающая губы.
- Иди… сядь, - сказал он тихо, ощущая, как внутри что-то сжимается от абсолютной беспомощности. - Я сам домою. Ты не прислуга.
- Я инопланетянка, - усмехнулась она, опускаясь на стул, и чуть порозовела, когда Антон коснулся ладонью её щеки.
- Я помню.
***
На следующий день я отвожу Кирилла в гости к однокласснику, который тоже не уехал из Москвы на лето. У одноклассника день рождения, и Кирюшка останется там на ночь, как и ещё двое мальчиков.
Когда я возвращаюсь, Антон тягостно молчит. Я кормлю его ужином, как всегда, и ощущаю что-то странное, полузабытое. Я… волнуюсь?..
Кухня кажется оранжево-розовой в свете заходящего солнца, и я улыбаюсь Антону в лицо, когда он встаёт, обнимает меня и склоняется к моим губам.
Я задыхаюсь, но не от боли, а от счастья. Я помню, как оно хрупко, и наслаждаюсь каждой его секундой…
А потом у Антона звонит мобильный телефон. Он берёт трубку и почти сразу меняется в лице. Спокойное и расслабленное, почти радостное, оно моментально становится мрачным и напряжённым.
- Что?! Что?! – шепчу я, прижимаясь к нему всем телом.
- Кирилл…
***
Страшно. А когда страшно, думать не можешь.
Вот и Антон не мог. Он забыл всё на свете. Забыл, наверное, и своё имя. Только где-то в виске билась одна отчаянная мысль с тремя восклицательными знаками.
Кирилл!!!
Но когда он положил трубку и заговорил с Варей, все восклицательные знаки вдруг куда-то делись. И голос сел, и дышать стало больно.
- Кирилл…
Как много отчаяния в её небесно-голубых глазах…
***
Огни, огни, огни… Красные, зелёные, золотые…
Белые стены, запах лекарств. Мне хорошо знаком этот запах…
Так пахнет смерть.
Но Кирюшка жив. Жив. Где-то там, за этими стенами, идёт операция. Где-то там глупые люди пытаются поспорить с тем, кто невообразимо мудрее. С тем, кто никогда не ошибается. С тем, кто всегда знает, кому пора уходить, а кому нужно остаться.
Ему не пора. Не пора. Я знаю, что моё время почти истекло, но Кирюшка… Он должен жить. Он должен вырасти, выучиться, влюбиться. У него впереди ещё столько всего интересного! Он должен…
- Варя…
Рядом хрипит Антон. Я хватаю его за руки, глажу по лицу, целую. Он почти плачет.
- Всё будет хорошо, - шепчу я, как молитву. – Он будет жить, Тонь. Я верю.
- Веришь, но не знаешь, - он через силу улыбается, и я молчу.
Какие же у тебя глаза. Они похожи на Кирюшкины – большие, карие, только светятся не от радости, а от горя и беспомощности.
Я всё ещё здесь из-за твоих глаз…
- Обними меня, - прошу я, и Антон выполняет просьбу. Какой же он тёплый! Я хочу запомнить это тепло…
- Ребята! – говорит кто-то над нами, и мы поднимаем головы. – Операция прошла успешно. Всё будет хорошо. Мальчик выживет.
Антон прерывисто, с надрывом вздыхает, стискивая мою руку.
А я… просто плачу.
***
Всё это время Антон ругал себя последними словами. Он совсем забыл предупредить маму одноклассника, что у брата аллергия на орехи. Но кто же знал, что она решит испечь ореховый торт, а Кирюшка и не вспомнит о своей аллергии. Раньше он только сыпью от орехов покрывался, а теперь вдруг… начал задыхаться буквально через полчаса после чая с тортом. Анафилактический шок. И неизвестно, успели бы его спасти, но им повезло – каким-то чудом в этот вечерний час Москва не стояла в пробках.
Антон и Варя провели в больнице всю ночь – не в силах были идти домой. Не спали, просто сидели рядом, держались за руки и молчали.
- Знаешь, - сказал он уже под утро, - кажется, теперь я верю, что ты на самом деле инопланетянка.
- Почему? – спросила Варя тихо.
Антон не смог ответить. Как объяснить, когда что-то горит в груди? Греет, как маленький уютный костерок, даря надежду и силы жить дальше.
Нет таких слов.
Или… есть?
***
Утром нас пускают к Кирюшке.
Выглядит мальчишка плохо – бледный, с замученным лицом, он как никогда сейчас напоминает мне Антона.
- Мы так испугались, - говорю я, погладив Кирилла по голове. – Не пугай нас так больше.
Он шмыгает носом.
- Я постараюсь. Варя… - Смотрит на меня с беспокойством. – А ты скоро… улетаешь?
- Завтра, - говорю я мягко, ощущая, как сзади напрягается Антон. – Но ты не переживай. Я обязательно приду попрощаться.
- Приходи, - вздыхает он, вновь шмыгая носом.
***
Антон с трудом дотерпел до дома.
Схватил Варю за плечи, развернул лицом к себе, обнял и прошептал, зарывшись всеми пальцами в мягкие золотые волосы:
- Не уходи.
- Я не могу, - ответила она глухо, но не пытаясь отстраниться. – Не могу.
- Тогда… задержись.
- Не могу.
- Тогда обещай, что вернёшься!
Мягкие, нежные губы. Прижимаются к его щеке и шепчут:
- Не могу…
Он стиснул руки на её талии, задыхаясь от отчаяния.
- Скажи, что мне сделать, Варя. Пожалуйста, скажи!
Тишина душила, и Антон уже думал, что ответа не будет.
И вдруг услышал негромкое:
- Меня зовут Вера…
***
Он без конца повторяет моё имя. Настоящее имя.
И ещё одно слово. Люблю.
Я знаю, что это правда. И тоже повторяю.
Антон. Люблю.
- Тебе не страшно? – спрашивает он, когда ночь уже опускается на город. Наша последняя ночь. Моя последняя ночь.
- Нет.
Я не вру. Страх умер во мне самым первым.
- Но есть то, чего я боюсь, - всё же признаюсь я, прижимаясь щекой к плечу Антона.
- Чего же?
- Забыть.
Он не понимает. И я объясняю:
- Наша жизнь состоит из того, что нам дорого. Я люблю твои глаза, улыбку, голос. Мне нравится Кирюшкин смех, и ещё много всего. И я отчаянно боюсь… забыть. Мне кажется, это и есть настоящая смерть. Забвение.
- Мы не забудем тебя, Вера, - говорит Антон твёрдо, и я улыбаюсь сквозь слёзы.
- Обещай мне кое-что, Тонь. Обещай, что постараешься исполнить свою мечту. Начнёшь вновь рисовать. Будешь чаще улыбаться.
Он молчит. Я целую крепко сжатые губы, провожу ладонью по щеке.
Как бы я хотела быть с тобой всю твою жизнь…
Но я не могу.
- Живи. Я прошу тебя. Живи.
Антон вздыхает.
- Да, моя инопланетянка.
***
Утром мы долго прощаемся. Так долго, что у меня начинают болеть губы – от поцелуев, и глаза – от слёз.
Но Антон отпускает меня. К Кириллу.
По пути я захожу в книжный и покупаю мальчику подарок. И не только мальчику… Я знаю, что он станет подарком и для Антона.
- Привет, - говорю я, входя в палату. Кирюшка сидит на постели и улыбается. Из реанимации его перевели в общую, и рядом галдят ещё дети. – Как ты?
- Хорошо, - отвечает он. – Через три дня выпишут, ура! А…
- А я пришла попрощаться.
Его улыбка гаснет.
- Ты уже выполнила свою миссию?
Я киваю.
- Это было сложно?
- Нет, Кирюш. Сложно другое. Прощаться с этой моей… миссией.
Он не понимает, и я улыбаюсь, достаю из пакета купленную чуть ранее книгу – «Маленького принца» Экзюпери.
- Это тебе, Кирюш. Открой её.
Мальчик открывает книгу посередине. На белых листках голубеет незабудка.
- Где ты её взяла? – удивляется он.
- Привезла с нашей галактики. Видишь, там растут точно такие же, как здесь. Это символ того, что никто и ничто никогда не забывается.
Кирюшка начинает плакать, и я обнимаю его крепко-крепко… так крепко, как позволяют мои стремительно слабеющие руки.
- Не нужно плакать. В этом нет ничего печального. Когда-нибудь ты поймёшь. Может быть, когда прочитаешь эту книгу. И я надеюсь, что ты поможешь своему брату тоже это понять.
Он кивает.
- А ты помнишь, что я обещала тебе? Я обязательно найду твоих родителей. И расскажу, какой у них замечательный сын. Два замечательных сына.
Кирюшка улыбается сквозь слёзы. Я стираю солёную влагу с его щёк, целую их… и понимаю: пора.
- До встречи, - говорю я под гулкое биение уставшего сердца. – Мой милый маленький принц.
***
Раз, два, три, четыре, пять…
Я считаю шаги, чтобы не думать, но не думать не получается.
Я не хочу забывать. И это действительно единственное, чего я боюсь. Я не боюсь боли, страданий – всего того, что ждёт меня впереди. Я боюсь только забыть.
Господи, если бы я знала, что никогда не забуду тех, кого люблю! Клянусь, я бы приняла всё то, что со мной случится, с должным смирением.
Почему Ты не позволяешь нам знать хотя бы это?.. Мне всё равно – Ад, Рай или что-то другое. Только бы не забыть.
Пусть мне будет больно. Но я хочу помнить.
Я прошу тебя, пожалуйста… Прошу…
Я хочу помнить.
Дождь, омывавший всё это время моё лицо, вдруг прекратился. Я подняла голову.
Прямо надо мной вставала полупрозрачная, но очень яркая радуга.
Порыв ветра пошевелил локоны возле лба и будто бы погладил меня по голове широкой и тёплой ладонью.
Словно благословлял.
И я внезапно успокоилась. Теперь я не просто верила – я знала, что буду помнить.
