Глава 1. Муж
These wounds won't seem to heal
This pain is just too real
There's just too much that time cannot erase
Evanescence “My immortal”
(Эти раны кажутся неизлечимыми,
Боль – слишком реальной,
И слишком много всего, о чем нельзя позабыть со временем)
Сегодня Дайна старается с особым усердием. Поднимает меня ни свет ни заря, заставив в одиночестве, еле продрав глаза тащиться в душ. А там стоит и наблюдает за тем, чтобы я до блеска натирала тело жесткой мочалкой, от которой кожа приобретает нездоровый вид обморожения первой степени: краснеет и начинает зудеть. Дайна неплохая, к ее излишнему для обыкновенного человека вниманию привыкаешь, как только сживаешься с мыслью о том, что сама ты больше не одна из многих, а пациент лечебницы для душевнобольных магов, по той или иной причине лишившихся своего дара. Некоторые сходят с ума от старости, других выпивают пожиратели, третьи – такие, как я – сознательно преступают черту закона, совершая действие, противоречащее природе внутренней магии. И становятся пустышками. Выгоревшими. Иссохшими скелетами, продолжающими свое существование скорее по инерции, чем из–за осознанного желания.
Дайна по–своему добра: она припасает для меня самый пушистый махровый халат, зная, что от соприкосновения с ним я моментально подобрею и перестану смотреть на мир исподлобья. Он розовый и выглядит совсем как на молоденькую романтичную девчонку. Наверное, взят у дочери, но под видом служебной одежды принесен в лечебницу. Дайна, пожалуй, даже немного любит свою странную подопечную. Она знает подробности дела, при котором меня поместили сначала в тюрьму, а потом, когда подошла к концу череда истерик и попыток устроить нападение на представителей правопорядка, сюда. О, да, на этих стражей я бросалась с особым усердием. Чтобы поскорее решили, что мне пора прекратить ходить по этому свету. Чтобы вынесли приговор. Но они не стали. Я, вопреки любой здравой логике, выжила после полного выгорания. Я не сошла с ума. Просто переродилась. Я больше не маг света…
– К тебе на свидание придет еще один представитель правопорядка, – как бы извиняясь, поясняет особое внимание ко мне сегодня Дайна. Я не удивляюсь – стражи являются частыми гостями, по крайней мере, со мной они видятся намного регулярнее, чем с остальными. Но я отвечаю неизменное «нет» на все их предложения о сотрудничестве. А если начинают угрожать санкциями, просто потираю руки в предвкушении: даю понять, что сейчас кто–то лишится части своего рассудка. Да, эта новая возможность моего дара особенно важна, когда начинают давить представители власти. Я ненавижу тех, кто поставил себя за ее чертой. И закон их тоже ненавижу. А с тем ублюдком, что лишил меня последней надежды, разберусь сама, когда выйду отсюда. А я выйду, я больше в этом не сомневаюсь. Я слишком нужна этим черным кителям, чтобы меня убивать. Ведь я единственная из жертв, оставшаяся в живых после нападения Кровавого Ангела.
– Не плачь, Виола, иначе я поведу тебя в душ по новой, – строго замечает Дайна, видя набежавшие на глаза слезы. Она знает, что такое со мной случается только тогда, когда я вспоминаю своего неудавшегося убийцу. – Этот человек – не простой следователь. И я надеюсь, что ты с ним хотя бы поговоришь, – прибавляет она, расчесывая мои спутавшиеся мокрые волосы. Их женщина, почему–то, любит больше всего. Хотя после моего перевода в лечебницу они спускаются чуть ниже плеч и почти не вьются. Да еще и приобрели совершенно другой цвет, совсем не тот, что был у них раньше – огненный, пламенный, который так нравился мужу. Бывшему мужу, тут же поправляюсь я и смотрю на себя в зеркало, пока Дайна сооружает что–то более–менее привычное на моей голове. Сегодня это что–то напоминает ракушку сзади с выпущенными вперед прядями. Ну, просто леди из высшего света, куда деваться. Я мрачно усмехаюсь и получаю в ответ укоризненный взгляд своей сиделки, и на мгновение мне становится стыдно: она ведь действительно хочет, чтобы я поскорее вышла отсюда. Но это условие обещают выполнить, если я соглашусь на сотрудничество. А я на это никогда не пойду. Мне нужна голова Ангела на блюдечке. А блюдце это я возьму с полки сама. И голову туда тоже положу самостоятельно. Ненавижу.
– Что за непростой следователь? – делаю вид, что мне интересно, хотя на самом деле меня больше заботит тот факт, что наряжают меня не в обычную больничную робу: это платье, туго облегающее грудь и волнами расходящееся книзу, больше походит на дорожное. И я начинаю втайне опасаться, что из лечебницы меня могут сопроводить в департамент слуг правопорядка уже без согласия. И только наивная Дайна не подозревает о том, что может в скором времени произойти.
– Очень симпатичный мужчина, – на миг в зеркале отражается мечтательное выражение лица моей провожатой, и я дергаюсь оттого, как она случайно зажимает волосы. Дайна тут же извиняется, гладя меня по голове, и продолжает свое занятие с присущей ей деловитостью и отсутствием лишних движений. – Наверное, наконец–то они поняли, что к такой красавице, как ты, посылать нужно никак не меньший идеал, – ну да, мрачно думаю я, мужчина точно не из простых, раз моя ненаглядная подруга – а я действительно считаю ее таковой, пусть Дайна и строго соблюдает свои обязанности, но, тем не менее, ее милые сердцу шалости заставляют относиться к ней не так, как к остальным – тает от одной мысли о нем даже в моем присутствии, пусть и находится, по моим меркам, уже в преклонном возрасте.
Вскоре прическа оказывается готовой, и Дайна даже сбрызгивает меня небольшим количеством духов в своей подсобке, пока никто не видит. Я удивленно поднимаю брови – откуда здесь могла взяться стеклянная склянка, да еще со спиртосодержащим раствором? – но женщина только махает рукой: мол, не забивай голову глупостями, ты сегодня принцесса, и я хочу, чтобы ты и выглядела соответствующе. Я прекращаю всякие попытки с ней поспорить, но все равно оставшуюся до комнаты свиданий дорогу шучу над женщиной в своей обычной саркастичной манере. Дайна привыкла, она даже по–своему радуется, когда во мне просыпается хоть что–нибудь, отличное от апатии. Тогда она говорит, что я начинаю жить заново, а скоро и волосы обретут свой привычный цвет, а не то, что сейчас: грязно–черное месиво, которое она всячески старается убрать… Ох, Дайна, мне бы твою надежду. Но моя умерла. Умерла вместе с той маленькой девочкой с кудряшками…
Очередная порция черного юмора прерывается у самой двери, за которой должен располагаться ожидающий меня посетитель. Я с мрачной улыбкой захожу внутрь и, оборачиваясь, чтобы закрыть дверь и помахать Дайне рукой, успеваю заметить темную фигуру у небольшого окна, разглядывающую крытый навесом и огороженный проволокой дворик для прогулок. Что, господин офицер, не ожидали, что лечебницей эта тюрьма называется просто потому, что здесь врачи вместо надсмотрщиков? Я ухмыляюсь собственным мыслям ровно до того момента, пока не оборачиваюсь, продолжая держаться за отрезавшую нас от внешнего мира дверь. Улыбка пропадает с лица. Огромным усилием воли я заставляю губы не дрожать, а глаза даже не думать о том, чтобы подарить миру новые слезы. Я – мертвая. Меня уже не спасти…
Воспоминания проносятся перед глазами с чудовищной скоростью.
«Вы так сильно поранились, как же вас угораздило?» – «Пустяки, я всего лишь страж правопорядка, леди. Леди, а как вас зовут?» – «Виола…» – «Виола…Фиалка? Или все–таки анютины глазки?» – «А вы точно всего лишь страж?..»
«Ви, я тебя люблю…ты станешь моей женой?..»
Пять лет счастья, а потом один канувший в лету вечер, после которого я его ни разу не видела. Поэтому и бумаги на развод подписала сразу же, как получила, еще находясь в тюрьме. Несмотря на то, что по ночам долго еще вспоминалось ощущение его шершавой кожи под руками и вьющихся темных волос. И тот последний полурык–полустон, который он не мог сдержать, когда мы одновременно достигали пика наслаждения… Что ж, блюстителю порядка жена–преступница не положена.
Складка между бровями – хмурится, значит, задумался о чем–то. Руки сжимаются в кулаки, и, заметив мою реакцию, он спешно прячет их за спиной. Смешной…думает, что я на это как–нибудь отреагирую? И правда, смешной…я–то давно уже мертва. Принимаю спокойный вид, сосредотачивая все свое внимание на темноволосом мужчине с карими глазами, облаченном в черную форму стража закона. Красивый мужчина, Дайна оказалась права. Твой ход, милый.
– Здравствуй, Виола…
– Здравствуй, Грион.
Меня не смущает повисшее после этого молчание: я незаметно рассматриваю бывшего мужа на предмет нововведений. Нет, кольца не появилось, значит, или до сих пор свободен, или еще не на той стадии отношений, когда начинают думать о свадьбе. Китель какой–то не такой на нем…а–а–а, это же парадный вариант формы, как я могла забыть. Помнится, перед важными встречами Грион считал добрым знамением попросить меня выгладить его форму. И я всегда делала это с удовольствием. А как еще…муж–то был горячо любимый. И все эти подшитые белым отвороты я с особой тщательностью делала, чтобы мой мужчина выглядел лучше всех. Шикарнее всех. Хотя он и так великолепен.
Гри создает самые сильные охранные заклинания в нашем городе. Он считается лучшим защитником, а потому, только-только окончив Военную Магическую Академию, по собственной инициативе был представлен к службе в органах правопорядка. Защитники - это не просто маги, способные беречь улицы города от преступлений. Это еще и отменные телохранители, услуги которых обходятся недешево, а потому используются в основном в тех сферах деятельности, представители которых могут позволить себе повышенные охранные требования. Грион не такой. Он истинный патриот своего дела. Поэтому по служебной лестнице взлетел достаточно быстро: сочетание неподкупности, исполнительности и нетерпимости к несправедливости сделали ему имя, обеспечив уважение со стороны коллег и святой ужас в нестройных рядах преступников. А еще, помимо всего прочего, он успел сохранить светлый взгляд на мир, несмотря на то, с чем каждый день ему приходилось сталкиваться. Возможно, за это я его когда-то и полюбила...
- Прекрасно выглядишь.
- Спасибо, ты тоже.
Если он думает, что я заведу светскую беседу спустя год после того, как мы не виделись, то глубоко ошибается. Человеческие инстинкты пошли со мной разными дорогами в тот момент, когда после очередного приступа в тюрьме меня стали колоть успокоительными. Они думали, что делают лучше, но я помню, как просыпалась ночью с капающей изо рта слюной, каждый раз благодаря создателей, что доза не настолько велика, чтобы устыдиться реакций собственного организма на расслабляющее действие препарата. После этого я не делю мир на людей и животных. Ангелы тоже бывают с когтями. А под личиной даже святого двуногого порой скрывается самое настоящее чудовище.
– Нам нужно поговорить.
Милый, с этого стоило начинать. Я бы сразу приготовилась отражать твои удары.
– Для протокола или нет?
Грион морщится: невооруженным глазом видно, как ему не нравится этот разговор. Что ж, я, увы, не могу помочь. Я привыкла к визитам тех, кто приходит и задает одни и те же вопросы, занося в протокол одни и те же ответы. Потом все это показывается Высшему Суду. Который вновь выносит приговор «недееспособна». Мне это выгодно. Мне это необходимо. Иначе они заставят меня искать Ангела. А я не хочу делиться. Только не этой добычей.
– Необязательно. Я обладаю достаточными полномочиями, чтобы не отчитываться.
И все–таки ему удается меня удивить. В ногах правды нет – я иду к столу, стоящему у самого окна, и присаживаюсь на стул. Спиной к свету. Лицом к двери. И боком к находящемуся по ту сторону Гриону. Он провожает меня взглядом, я вижу это боковым зрением. Кажется, так он смотрел, когда особенно скучал. Люди предсказуемы. Маги предсказуемы. Грион – всего лишь человеческий маг.
– Я вся внимание, Грион.
Он едва заметно расслабляется, и в голову приходит мысль о том, что все это время Гри, как и остальные стражи, опасался, что я начну игры с его сознанием. Но сразу же гаснет, поскольку мой бывший муж сначала шумно присаживается на стул напротив, затем почти сразу же поднимается и идет к той стене, в которой есть дверь, ведущая наружу из комнаты переговоров. Волнуется. Теперь я в этом не сомневаюсь.
– Верховным Судьей назначен Аврелий Гард, – поворачиваясь ко мне лицом и с едва заметным интересом сообщает бывший муж.
Я невозмутима. Но из уважения к труду Гриона допускаю вежливую фразу:
– Вот как…
Этот мужчина – один из тех, кому я в свое время помогла. Как целитель. Незаметно сообщив ему капельку своей силы. Аврелий – очень приятный человек с умными голубыми глазами. И судья из него замечательный. Беспристрастность – его второе имя. Видимо, сказалось мое влияние, раз карьера пошла в гору. Оно и хорошо – такие люди нужны во власти. Они делают ее необходимой и приемлемой большинством.
– Через неделю после этого Ангел расправился с его женой.
Гриону удается сдержать почти непроницаемое выражение лица, хотя я и догадываюсь, каких усилий ему это стоит. Женщины и дети – то не обсуждаемое табу, которое он не приемлет в логике убийц. Поэтому начавший убивать Ангел, преимущественно нападавший именно на эту категорию людей, вызвал жгучую ненависть мужа. Тогда еще мужа. Где же ты был, Грион, когда я так в тебе нуждалась? Почему пожалел всех, кроме нас двоих?..
Я спокойно отношусь к философским вопросам, периодически следующим из умозаключений. Они идут где–то на фоне спокойного течения времени. Это вокруг все находится в хаотическом движении: люди, транспорт, мысли, чувства. Время постоянно. Его не проведешь.
Смотрю на все еще ожидающего моей реакции Гриона. Наверное, в память о покойной жене Аврелия стоит сказать хоть что–нибудь.
– Хорошая была женщина. Светлая и добрая. Они очень хотели детей.
Была бы я чуть менее флегматичной, стоило бы прикусить язык. Но слова слетают с губ, не неся для остальных смысловой нагрузки. Я как будто здесь – и в то же время бесконечно далеко. Кажется, Гриону перестает это нравиться. Во всяком случае, мне отчетливо видны появившиеся на его скулах желваки. Хороший самоконтроль. Был бы. Если бы я не знала мужа, как свои пять пальцев. Бывшего. Бывшего мужа…
– И тебя совсем не интересует то, что каждый месяц этого года Ангел убивал по жертве? Двенадцать человек за год? – обманчиво–спокойным тоном говорит Грион. Я знаю, из–за чего он бесится. Та, прежняя Виола тут же подошла бы к нему, обняв за плечи и обязательно посочувствовав или выразив свое мнение по поводу изуверств, совершаемых Ангелом. Но я–то больше не она. Я, как раз, в данной ситуации представляю одну из жертв Ангела. Правда, с той лишь разницей, что я единственная, кто остался в живых.
Грион намеренно вводит меня в заблуждение – кое–что по делу Ангела он не договорил. И я, пусть и знаю, что делать этого не стоит, все же замечаю спокойным тоном:
– Четырнадцать. Ты забыл про меня и того пожилого мага, что случайно попался Ангелу в феврале, – и пусть только попробует возразить. Первые полгода, проведенные в тюрьме, я следила за новостями из внешнего мира. И Ангел четко соблюдал периоды своей активности: одна жертва – один месяц перерыва.
