Ну вот, опять этот чёртов дождь!
Когда я переехала в старенький деревенский дом, оставшийся от бабушки — я надеялась, что будет тихо и уютно. А вместо этого по крыше постоянно барабанили капли, электричество не вовремя отрубалось и единственное, что мне оставалось — работать вручную на распечатанных листах, попивая кофе из турки. А ведь я притащила с собой целую кофемашину!
В полной темноте тусклый свет свечи заставлял буквы перед глазами расплываться. Локтем я постоянно задевала вазу, в которую набрала полевых цветов в самый первый день — единственный день, встретивший меня солнцем. А потом началось…
В доме бабушки я ощущала себя в окружении дремучей древности. Человек с высшим образованием и должен себя так чувствовать при виде уголка с иконами и ржавой подковы, висящей над дверью. Деревенский антураж радовал лишь первое время, когда его можно было сфотографировать и выложить в Инсту.
А сейчас я сидела над чёртовыми листами и механически выделяла ошибки.
«Хожу я, хожу, по зелёной травке» — почему вдруг ударение поставлено на «о»? Бред какой-то!
«Завернися труба золотая» — ох, у автора явно какие-то трудности с фантазией.
«Вы нас вы лугу, ды вы нас вы лугу»…
Я протёрла глаза и проморгалась. Кажется, я слишком долго смотрела на этот непонятно под что стилизованный текст и теперь вижу лишние буквы. Надо отдохнуть.
Я взяла кофе и вышла на веранду. Вокруг — обычный июньский дождь, может, слишком напористый, но вполне обычный. Холодный и мерзкий, не будь надо мной крыши. Бесконечная стена воды. В Москве как-то и не замечаешь дождей.
Холодный кофе, слишком холодный. И даже микроволновки нет. Я чертыхнулась, и вдруг услышала громкий отчётливый треск, словно кто-то пробирается из леса.
Ближе и ближе. Вот уже ветки затрепетали без малейшего ветра…
Из леса выскочило лишь издалека похожее на человека существо на тонких волосатых козлиных ногах и уставилось на меня, склонив рогатую голову. Суженые продолговатые зрачки выделялись на фоне яркой жёлтой радужки. От испуга я выронила чашку, а существо подобралось и прыгнуло прямо на перила веранды. От шока не в силах издать ни звука, я бросилась в дом, с оглушительным грохотом захлопнула за собой дверь. Не менее оглушительно существо врезалось в неё своими рогами и распахнуло настежь. И застыло.
— У…валивай! — заорала я что было сил и кинула в него первым, что попалось под руку — тяжёлым подсвечником, взятым со стола.
Существо моментально поймало подсвечник своими волосатыми когтистыми ладонями, задумчиво покрутило в руках, а потом снова подняло на меня взгляд.
— У…валивай! — повторило оно, копируя мои интонации глубоким мужским голосом и бросило подсвечник обратно.
Голова мгновенно взорвалась болью, а картинка помутнела.
Когда я открыла глаза, из-за распахнутой на веранду двери светило яркое солнце. Над дверью висела чистая железная подкова, а существа нигде не было видно. Осмотревшись, но не найдя вокруг себя опасности, я поднялась, отряхнулась и, придерживаясь за косяк, выглянула на улицу.
Леса не было. Были отдельные деревья, совсем-совсем молодые. Между ними — высокая зелёная трава. Рядом — такие же деревянные домики, ровные и не настолько запущенные, какими я их запомнила.
— Маня, Маня, пошыли на коров сымотреть! — крикнула вдруг выбежавшая со стороны одного из домиков маленькая девочка лет девяти.
— Воды кто несыти будэт? — ответила ей другая.
Она шла по тропинке между деревьев и на плечах держала коромысло с небольшими, но полными вёдрами. На вид ей было и того меньше — лет семь, но крепкое детское тело, видимо, привыкло к такой нагрузке.
— Я поможу тебе!
Девочка сорвалась с места и схватила одно из ведёр.
— Не поможу, а помогу! — не выдержала я, высказала строго, но девочки меня будто не заметили.
Сколько же я спала? И почему раньше не видела этих людей? Надо обязательно с ними познакомиться.
Я выбежала на улицу и тут же угодила в большую коровью лепёшку. О мои любимые новые кроссы! Раздолбанная деревенская дорога сверкала невысохшими лужами. Прошедший дождь прочно отпечатался в памяти земли, травы и ранее засохшей грязи. Кажется, если я захочу поехать в магазин — мой простенький Логан этого не выдержит…
Я пошла по уже смутно известной дороге дальше, вглубь деревни, подмечая новые и новые детали — висящая на грубых верёвках простенькая одежда, стаи гусей и куриц, странно смотрящая на меня худая скучающая собака.
— Шо уставилась? — пробурчала я.
На крыльцо одного из домов вышла какая-то старая женщина в каких-то цветастых тряпках, смутно напоминающих косплеерский славянский наряд и крикнула так, что у меня заложило уши:
— Маня, есть ходи!
Я было опешила, но потом не выдержала и крикнула в ответ:
— Иди! Не ходи, а иди.
Но и женщина не услышала моего голоса. Только собака поднялась, отряхнулась и, виляя хвостом, подошла, подставляя свой грязный загривок.
А издалека послышалось чьё-то громкое, проголосное пение.
«Ды нас вы лугу, ды нас вы лугу,
В нас вы лугу, да вы зялёном вы лугу,
Вырастала трава, вырастала трава,
Вырастала трава шёлыковая»…
Откуда-то шла весёлая процессия — молодые девушки и парни, в таких же цветастых одеждах, странным образом приплясывая — одними прыжками и кистевыми движениями. Они старательно выговаривали лишние буквы, каждый по-своему, а всё вместе это сливалось в лоскутное речитативное пение, вводящее в подобие транса.
— Чёрт! — вдруг крикнула Маня.
Перед обедом бабушка попросила её помочь снять с верёвки бельё, а она засмотрелась на хоровод и уронила рубашку в очередную лужу. За это она тут же получила оплеуху и по-детски выразительно надулась.
— Не зови чёрта, — строго пояснила бабушка. — Придёт не то и под ракитов кусыт утянет.
— Не утянет, — пробурчала девочка, и увернулась от следующей оплеухи.
А я слышала одних только певцов — их разные голоса, пёстрое сочетание и странную ритмику, которую они так упорно демонстрировали шагами и движениями рук.
«Расытвяли твяты, расытвяли твяты,
Расытвяли твяты лазореваи,
Расыпошли духи, расыпошли духи»...
Очнулась я только к ночи. Дождь закончился, из-под тёмных туч еле-еле проглядывали звёзды. Открытая дверь пускала в дом холод, а электричество ещё не дали. Я поёжилась, встала. Поправила висящую над дверью ржавую подкову, прежде чем дёрнуть за ручку и захлопнуть намертво.
Мало ли, что. Вдруг под ракитов куст утянет?
Когда я переехала в старенький деревенский дом, оставшийся от бабушки — я надеялась, что будет тихо и уютно. А вместо этого по крыше постоянно барабанили капли, электричество не вовремя отрубалось и единственное, что мне оставалось — работать вручную на распечатанных листах, попивая кофе из турки. А ведь я притащила с собой целую кофемашину!
В полной темноте тусклый свет свечи заставлял буквы перед глазами расплываться. Локтем я постоянно задевала вазу, в которую набрала полевых цветов в самый первый день — единственный день, встретивший меня солнцем. А потом началось…
В доме бабушки я ощущала себя в окружении дремучей древности. Человек с высшим образованием и должен себя так чувствовать при виде уголка с иконами и ржавой подковы, висящей над дверью. Деревенский антураж радовал лишь первое время, когда его можно было сфотографировать и выложить в Инсту.
А сейчас я сидела над чёртовыми листами и механически выделяла ошибки.
«Хожу я, хожу, по зелёной травке» — почему вдруг ударение поставлено на «о»? Бред какой-то!
«Завернися труба золотая» — ох, у автора явно какие-то трудности с фантазией.
«Вы нас вы лугу, ды вы нас вы лугу»…
Я протёрла глаза и проморгалась. Кажется, я слишком долго смотрела на этот непонятно под что стилизованный текст и теперь вижу лишние буквы. Надо отдохнуть.
Я взяла кофе и вышла на веранду. Вокруг — обычный июньский дождь, может, слишком напористый, но вполне обычный. Холодный и мерзкий, не будь надо мной крыши. Бесконечная стена воды. В Москве как-то и не замечаешь дождей.
Холодный кофе, слишком холодный. И даже микроволновки нет. Я чертыхнулась, и вдруг услышала громкий отчётливый треск, словно кто-то пробирается из леса.
Ближе и ближе. Вот уже ветки затрепетали без малейшего ветра…
Из леса выскочило лишь издалека похожее на человека существо на тонких волосатых козлиных ногах и уставилось на меня, склонив рогатую голову. Суженые продолговатые зрачки выделялись на фоне яркой жёлтой радужки. От испуга я выронила чашку, а существо подобралось и прыгнуло прямо на перила веранды. От шока не в силах издать ни звука, я бросилась в дом, с оглушительным грохотом захлопнула за собой дверь. Не менее оглушительно существо врезалось в неё своими рогами и распахнуло настежь. И застыло.
— У…валивай! — заорала я что было сил и кинула в него первым, что попалось под руку — тяжёлым подсвечником, взятым со стола.
Существо моментально поймало подсвечник своими волосатыми когтистыми ладонями, задумчиво покрутило в руках, а потом снова подняло на меня взгляд.
— У…валивай! — повторило оно, копируя мои интонации глубоким мужским голосом и бросило подсвечник обратно.
Голова мгновенно взорвалась болью, а картинка помутнела.
***
Когда я открыла глаза, из-за распахнутой на веранду двери светило яркое солнце. Над дверью висела чистая железная подкова, а существа нигде не было видно. Осмотревшись, но не найдя вокруг себя опасности, я поднялась, отряхнулась и, придерживаясь за косяк, выглянула на улицу.
Леса не было. Были отдельные деревья, совсем-совсем молодые. Между ними — высокая зелёная трава. Рядом — такие же деревянные домики, ровные и не настолько запущенные, какими я их запомнила.
— Маня, Маня, пошыли на коров сымотреть! — крикнула вдруг выбежавшая со стороны одного из домиков маленькая девочка лет девяти.
— Воды кто несыти будэт? — ответила ей другая.
Она шла по тропинке между деревьев и на плечах держала коромысло с небольшими, но полными вёдрами. На вид ей было и того меньше — лет семь, но крепкое детское тело, видимо, привыкло к такой нагрузке.
— Я поможу тебе!
Девочка сорвалась с места и схватила одно из ведёр.
— Не поможу, а помогу! — не выдержала я, высказала строго, но девочки меня будто не заметили.
Сколько же я спала? И почему раньше не видела этих людей? Надо обязательно с ними познакомиться.
Я выбежала на улицу и тут же угодила в большую коровью лепёшку. О мои любимые новые кроссы! Раздолбанная деревенская дорога сверкала невысохшими лужами. Прошедший дождь прочно отпечатался в памяти земли, травы и ранее засохшей грязи. Кажется, если я захочу поехать в магазин — мой простенький Логан этого не выдержит…
Я пошла по уже смутно известной дороге дальше, вглубь деревни, подмечая новые и новые детали — висящая на грубых верёвках простенькая одежда, стаи гусей и куриц, странно смотрящая на меня худая скучающая собака.
— Шо уставилась? — пробурчала я.
На крыльцо одного из домов вышла какая-то старая женщина в каких-то цветастых тряпках, смутно напоминающих косплеерский славянский наряд и крикнула так, что у меня заложило уши:
— Маня, есть ходи!
Я было опешила, но потом не выдержала и крикнула в ответ:
— Иди! Не ходи, а иди.
Но и женщина не услышала моего голоса. Только собака поднялась, отряхнулась и, виляя хвостом, подошла, подставляя свой грязный загривок.
А издалека послышалось чьё-то громкое, проголосное пение.
«Ды нас вы лугу, ды нас вы лугу,
В нас вы лугу, да вы зялёном вы лугу,
Вырастала трава, вырастала трава,
Вырастала трава шёлыковая»…
Откуда-то шла весёлая процессия — молодые девушки и парни, в таких же цветастых одеждах, странным образом приплясывая — одними прыжками и кистевыми движениями. Они старательно выговаривали лишние буквы, каждый по-своему, а всё вместе это сливалось в лоскутное речитативное пение, вводящее в подобие транса.
— Чёрт! — вдруг крикнула Маня.
Перед обедом бабушка попросила её помочь снять с верёвки бельё, а она засмотрелась на хоровод и уронила рубашку в очередную лужу. За это она тут же получила оплеуху и по-детски выразительно надулась.
— Не зови чёрта, — строго пояснила бабушка. — Придёт не то и под ракитов кусыт утянет.
— Не утянет, — пробурчала девочка, и увернулась от следующей оплеухи.
А я слышала одних только певцов — их разные голоса, пёстрое сочетание и странную ритмику, которую они так упорно демонстрировали шагами и движениями рук.
«Расытвяли твяты, расытвяли твяты,
Расытвяли твяты лазореваи,
Расыпошли духи, расыпошли духи»...
***
Очнулась я только к ночи. Дождь закончился, из-под тёмных туч еле-еле проглядывали звёзды. Открытая дверь пускала в дом холод, а электричество ещё не дали. Я поёжилась, встала. Поправила висящую над дверью ржавую подкову, прежде чем дёрнуть за ручку и захлопнуть намертво.
Мало ли, что. Вдруг под ракитов куст утянет?
