Ой, грушица зелёная, мудрая, ветви, что руки — к солнцу ясному тянутся. Под грушицей той казачка с казаком прощалась: в уста сахарные целовала, на войну провожала, слёзы хрустальные шёлковым платком утирала, коня вороного поила. Коню на ухо шептала: «Сбереги ты, конь, муженька моего любимого от меча булатного да от пули быстрой, чтобы скоро он домой вернулся да в живых остался!».
Уехал казак, а казачка дома осталась.
Сидела казачка у окна, горевала, глядела на грушицу, да и говорит ей:
— Грушица-грушица! Тяжела доля моя, ты бы скрасила.
А грушица и отвечает:
— Скрасила бы я долю твою, казачка, да только боюсь, не сможешь ты о горе не думать, долю свою не вспоминать.
Вздохнула казачка, да всё про себя думает: «Вот глупое дерево, как оно мою долюшку-то скрасит?». Сама развлекать себя стала — цветы посадила, корову подоила. Долго ли, коротко ли... Снова села казачка у окна — горевать, на грушицу глядеть. Да и спрашивает её:
— Грушица-грушица! Тяжела доля моя, ты бы скрасила.
А грушица и отвечает:
— Скрасила бы я долю твою, казачка, да только боюсь, не сможешь ты о горе не думать, долю свою не вспоминать.
Рассердилась казачка. «Вот глупое дерево! Не понимает, что мне любая помощь в радость будет, что угодно, меня отвлечёт и позабавит!». Сама развлекать себя казачка стала — овец постригла, пряжи напряла, полы вымыла, да всё на грушицу поглядывала — видит ли? Долго ли, коротко ли... Снова казачка села у окна, улыбнулась, да спрашивает грушицу:
— Грушица-грушица! Скучна доля моя, ты бы скрасила.
А грушица и отвечает:
— Скрашу я долю твою, казачка. Только смотри, о горе своём не думай, не то — беду накличешь.
Взглянула казачка под грушицу, а там зеркальце на ножках стоит — красивое, прозрачное, что большое озеро! Выбежала казачка из дому, уставилась в зеркало, а то и говорит ей:
— Всё, что хочешь, расскажу, всё, что хочешь, покажу. Приказывай, хозяйка!
Обрадовалась казачка и приказывает:
— Покажи мне страны заморские да диковинки всякие.
Показало зеркало и страны далёкие, волшебные, и диковинки всякие, и животных магических, карликов забавных, да великанов пугающих. Засмотрелась казачка, совсем забыла про долю свою тяжкую. А зеркало закончило показывать и снова говорит:
— Всё, что хочешь, расскажу, всё, что хочешь, покажу. Приказывай, хозяйка!
Обрадовалась казачка и приказывает:
— Скажи мне сказки волшебные, что люди разные сказывают.
И рассказало зеркало сказки, одна другой интересней и занимательней: про времена всякие, про миры далёкие, людьми придуманные. Заслушалась казачка, да вспомнила про долю свою тяжкую, про муженька любимого, загрустила. А зеркало закончило сказывать и снова говорит:
— Всё, что хочешь, расскажу, всё, что хочешь, покажу. Приказывай, хозяйка!
Обрадовалась казачка и просит зеркало:
— Покажи мне муженька любимого! Как он там, родименький мой?
И показало зеркало поле бескрайнее, копытами вытоптанное. Грохот выстрелов метких, лошадей умирающих. Казака показало на вороном коне, с саблей острой и лицом уставшим, и пулю показало… Аккурат в сердце ему летящую...
Охнула казачка, осела на травушку. Исчезло зеркало, будто и не было вовсе.
А грушица ей и говорит:
— Предупреждала я тебя, казачка, а ты меня не послушала: сама беду накликала. Горевать тебе теперь до самой смерти.
И горевала казачка до самой смерти.
Уехал казак, а казачка дома осталась.
Сидела казачка у окна, горевала, глядела на грушицу, да и говорит ей:
— Грушица-грушица! Тяжела доля моя, ты бы скрасила.
А грушица и отвечает:
— Скрасила бы я долю твою, казачка, да только боюсь, не сможешь ты о горе не думать, долю свою не вспоминать.
Вздохнула казачка, да всё про себя думает: «Вот глупое дерево, как оно мою долюшку-то скрасит?». Сама развлекать себя стала — цветы посадила, корову подоила. Долго ли, коротко ли... Снова села казачка у окна — горевать, на грушицу глядеть. Да и спрашивает её:
— Грушица-грушица! Тяжела доля моя, ты бы скрасила.
А грушица и отвечает:
— Скрасила бы я долю твою, казачка, да только боюсь, не сможешь ты о горе не думать, долю свою не вспоминать.
Рассердилась казачка. «Вот глупое дерево! Не понимает, что мне любая помощь в радость будет, что угодно, меня отвлечёт и позабавит!». Сама развлекать себя казачка стала — овец постригла, пряжи напряла, полы вымыла, да всё на грушицу поглядывала — видит ли? Долго ли, коротко ли... Снова казачка села у окна, улыбнулась, да спрашивает грушицу:
— Грушица-грушица! Скучна доля моя, ты бы скрасила.
А грушица и отвечает:
— Скрашу я долю твою, казачка. Только смотри, о горе своём не думай, не то — беду накличешь.
Взглянула казачка под грушицу, а там зеркальце на ножках стоит — красивое, прозрачное, что большое озеро! Выбежала казачка из дому, уставилась в зеркало, а то и говорит ей:
— Всё, что хочешь, расскажу, всё, что хочешь, покажу. Приказывай, хозяйка!
Обрадовалась казачка и приказывает:
— Покажи мне страны заморские да диковинки всякие.
Показало зеркало и страны далёкие, волшебные, и диковинки всякие, и животных магических, карликов забавных, да великанов пугающих. Засмотрелась казачка, совсем забыла про долю свою тяжкую. А зеркало закончило показывать и снова говорит:
— Всё, что хочешь, расскажу, всё, что хочешь, покажу. Приказывай, хозяйка!
Обрадовалась казачка и приказывает:
— Скажи мне сказки волшебные, что люди разные сказывают.
И рассказало зеркало сказки, одна другой интересней и занимательней: про времена всякие, про миры далёкие, людьми придуманные. Заслушалась казачка, да вспомнила про долю свою тяжкую, про муженька любимого, загрустила. А зеркало закончило сказывать и снова говорит:
— Всё, что хочешь, расскажу, всё, что хочешь, покажу. Приказывай, хозяйка!
Обрадовалась казачка и просит зеркало:
— Покажи мне муженька любимого! Как он там, родименький мой?
И показало зеркало поле бескрайнее, копытами вытоптанное. Грохот выстрелов метких, лошадей умирающих. Казака показало на вороном коне, с саблей острой и лицом уставшим, и пулю показало… Аккурат в сердце ему летящую...
Охнула казачка, осела на травушку. Исчезло зеркало, будто и не было вовсе.
А грушица ей и говорит:
— Предупреждала я тебя, казачка, а ты меня не послушала: сама беду накликала. Горевать тебе теперь до самой смерти.
И горевала казачка до самой смерти.
