Молодые грязные светло-зелёные травинки только и попадались под руку Ваське. Девки собирали даже их, долго рассматривали, закрепляли лентами, шли дальше. Простой льняной сарафан приходилось придерживать, чтобы не угодить в весенние лужи на большом мокром поле, и не пришлось потом на реку идти — стираться.
— Яйцы захыватили, кумушки? — интересовалась Марья, первая красавица на деревне, да всё без парня — побаивались Марью ребята, поговаривали, что без неё некому будет на Семик обряды проводить. И то верно, остальные помладше были, не знали ни тонкостей, ни закличек.
— Захыватили, Марья! Захыватили! — со смешком отвечали девки, норовя выдрать из рук друг друга самые красивые пучки, а если не получалось — дёрнуть за косу и убежать, пока весь венок в отместку не украли.
Васька не обижалась на девок, была самая молодая, первый раз на Семик кумиться шла. Бережно оберегала берёзовые ветви и самые любимые ленты, да первые незнакомые белые цветы. Красный венок получался, яркий.
— А теперь поедим, кумушки, — высказалась Марья, когда толпа девок добралась до огромной берёзы с ветвями длинными, почти до земли.
Уселись тогда девушки и начали яйца есть, русалкам часть оставлять. Прилетят, угостятся, урожай хороший будет.
А солнце всё ниже к горизонту опускалось, холодом повеяло.
Хороводом пошли, толоком. Песни пели зычно, русалок звали.
Кумилися потом. Васька впервые губы женские на своих почувствовала, аж зарозовела вся, а девки напевали:
Ты мне кума, а я тебе,
Ты мне душа, и я тебе.
И наполнялось что-то в глубине, потаённое. Сёстрами становились девки, такими, каких у Васьки не было. Сирота была Васька, приёмная. В чужой семье понёву надевала, в чужой семье и работала. Боялась, что замуж не возьмут её, без приданого, но ещё боялась, что возьмут, и никогда не видеть ей больше подруженек любимых, с которыми душой едина.
Ты мне душа, и я тебе.
Солнце совсем за горизонт закатилось, но девки не уходили от берёзы, навесили лент, кумились до первых звёздочек.
— Васька, иди в хату, — сказала Марья строго, присмотревшись куда-то в сторону леса, словно Васька какое-то дитё неразумное, да в лесу заблудится.
— Не поиду я, — обиделась Васька, насупилась, косу затрепала. — Не поиду я, и не гони, кума. С вамы хочу.
— Рана тебе ещё с нами, — покачала головой Марья.
Васька упрямо топнула ногой. Не знала, чего ждать, знала только, что холодно ночью-то, а девки домой не идут, смеются, кумятся и в лес поглядывают.
Вдруг мелькнуло что-то белое, рубаха чья-то, в кустах. Мелькнула и пропала. И снова привиделась.
— Марья, Марья! — удивилась Васька, но старшая девка только хмыкнула и приосанилась.
Из кустов вылетел парень в сапогах и рубахе, подхватил одну из девиц и потащил к лесу. Та смеялась довольно, весело, руками парня отталкивала, но никто из оставшихся не отреагировал, будто и не было её.
— Да что ж это делаится-то?! — прошептала Васька.
— Домой иди, — только хмуро повторила Марья и заиграла новую песню.
Круг девок редел. В ветвях украшенной берёзы перешёптывались русалки, сидя между лентами. Васька почти видела их прозрачные голубиные крылья, как в городской церкви рисовали, когда приёмная мамка с собой в город на воскресение возила…
Кто-то схватил Ваську и потащил. Девка вскрикнула и тоже попыталась оттолкнуть парня, но каков толк, если уже у него на руках? Васька охнула, прижалась, ощутила запах такой, мужицкий — он что, после выгона скотины сюда прибежал?
И точно, пастух, Колька. Утащил куда-то глубоко, где голоса девок не расслышать уже было, поставил ногами на травушку, улыбнулся.
— Васька, а Васька. Кто люб-то тебе? — спросил с задорным прищуром и дёрнул за косу, тут же отпрыгивая.
— Эй! — обиделась Васка, но отомстить попыталась, скакнув следом и дёрнув парня за рубаху. — Никто не люб, и ты не люб. Девки сёстры мои, подруженьки! — остановилась и всхлипнула.
Становилось страшно — чего Колька сюда притащил её? Куда остальных другие таскают? Может, не зря Марья говорила — домой идти стоило?
— Да ладно тебе, Васька, — Колька обхватил девку за плечи и прижал к разгорячённому после бега телу. — Ты чаго испугалась-то? Вот будешь со мной любиться сегодня, хороший урожай будет. Так все говорят. А коли не будешь, значит, не люб я тебе? — рассудил он. — Обратно отнесу. А коли люб, то не посмотрю, что сирота, а на следующую масленицу замуж возьму. Хочешь замуж, Васька?
Васька затихла в Колькиных объятьях. И чего она? Хороший парень, можно и полюбиться… вон как на святках ряженым отплясывал! Васька аж залюбовалась Колькой тогда…
— А что, прям так и любитыся? — успокоившись, уточнила Васька. — А можно до свадьбы-то?
Колька фыркнул и поцеловал Васькины губы, ничуть не хуже, чем девки целуют…
— А зачем венки в воду? — спросила Васька девок, растрёпанных, довольных, что собрались у ночной реченьки и по очереди кидали туда свои веночки — прям так, с лентами разноцветными. — Красные венки же!
— Куда венок поплывёт, там и судьба твоя, — разъяснила Марья. — К этому берегу пристанет, здесь замуж выйдешь, к другому — в другом селе, а уплывёт куда иль утонет — беде быть. Кидай, Васька.
Васька сняла с головы венок и поправила ленты. Удивительно рано распустившиеся белые цветы, что она нашла и себе оставить смогла, уже совсем завявшими были, за вечер-то. Прижала Васька венок к груди и пожелала, чтобы к берегу пристал. Так хотелось ей за Кольку замуж выйти!
— Совсем выросла ты уже, Васька, — вздохнула Марья, следя за тем, как поплыл белый венок по реке, как выстроился в ряд с остальными.
Ленты намокли, поднялся буйный ветер, закрутил венки в реке. Какие-то к этому берегу пристали, какие-то к тому. Васька следила за своим с замиранием сердца, видела, как он подплывал всё ближе и ближе к родному берегу, белыми точками на мутной чёрной воде. Как зацепился венок за корягу, лентами обвил, замер на несколько мгновений…
А потом ко дну пошёл.
— Яйцы захыватили, кумушки? — интересовалась Марья, первая красавица на деревне, да всё без парня — побаивались Марью ребята, поговаривали, что без неё некому будет на Семик обряды проводить. И то верно, остальные помладше были, не знали ни тонкостей, ни закличек.
— Захыватили, Марья! Захыватили! — со смешком отвечали девки, норовя выдрать из рук друг друга самые красивые пучки, а если не получалось — дёрнуть за косу и убежать, пока весь венок в отместку не украли.
Васька не обижалась на девок, была самая молодая, первый раз на Семик кумиться шла. Бережно оберегала берёзовые ветви и самые любимые ленты, да первые незнакомые белые цветы. Красный венок получался, яркий.
— А теперь поедим, кумушки, — высказалась Марья, когда толпа девок добралась до огромной берёзы с ветвями длинными, почти до земли.
Уселись тогда девушки и начали яйца есть, русалкам часть оставлять. Прилетят, угостятся, урожай хороший будет.
А солнце всё ниже к горизонту опускалось, холодом повеяло.
Хороводом пошли, толоком. Песни пели зычно, русалок звали.
Кумилися потом. Васька впервые губы женские на своих почувствовала, аж зарозовела вся, а девки напевали:
Ты мне кума, а я тебе,
Ты мне душа, и я тебе.
И наполнялось что-то в глубине, потаённое. Сёстрами становились девки, такими, каких у Васьки не было. Сирота была Васька, приёмная. В чужой семье понёву надевала, в чужой семье и работала. Боялась, что замуж не возьмут её, без приданого, но ещё боялась, что возьмут, и никогда не видеть ей больше подруженек любимых, с которыми душой едина.
Ты мне душа, и я тебе.
Солнце совсем за горизонт закатилось, но девки не уходили от берёзы, навесили лент, кумились до первых звёздочек.
— Васька, иди в хату, — сказала Марья строго, присмотревшись куда-то в сторону леса, словно Васька какое-то дитё неразумное, да в лесу заблудится.
— Не поиду я, — обиделась Васька, насупилась, косу затрепала. — Не поиду я, и не гони, кума. С вамы хочу.
— Рана тебе ещё с нами, — покачала головой Марья.
Васька упрямо топнула ногой. Не знала, чего ждать, знала только, что холодно ночью-то, а девки домой не идут, смеются, кумятся и в лес поглядывают.
Вдруг мелькнуло что-то белое, рубаха чья-то, в кустах. Мелькнула и пропала. И снова привиделась.
— Марья, Марья! — удивилась Васька, но старшая девка только хмыкнула и приосанилась.
Из кустов вылетел парень в сапогах и рубахе, подхватил одну из девиц и потащил к лесу. Та смеялась довольно, весело, руками парня отталкивала, но никто из оставшихся не отреагировал, будто и не было её.
— Да что ж это делаится-то?! — прошептала Васька.
— Домой иди, — только хмуро повторила Марья и заиграла новую песню.
Круг девок редел. В ветвях украшенной берёзы перешёптывались русалки, сидя между лентами. Васька почти видела их прозрачные голубиные крылья, как в городской церкви рисовали, когда приёмная мамка с собой в город на воскресение возила…
Кто-то схватил Ваську и потащил. Девка вскрикнула и тоже попыталась оттолкнуть парня, но каков толк, если уже у него на руках? Васька охнула, прижалась, ощутила запах такой, мужицкий — он что, после выгона скотины сюда прибежал?
И точно, пастух, Колька. Утащил куда-то глубоко, где голоса девок не расслышать уже было, поставил ногами на травушку, улыбнулся.
— Васька, а Васька. Кто люб-то тебе? — спросил с задорным прищуром и дёрнул за косу, тут же отпрыгивая.
— Эй! — обиделась Васка, но отомстить попыталась, скакнув следом и дёрнув парня за рубаху. — Никто не люб, и ты не люб. Девки сёстры мои, подруженьки! — остановилась и всхлипнула.
Становилось страшно — чего Колька сюда притащил её? Куда остальных другие таскают? Может, не зря Марья говорила — домой идти стоило?
— Да ладно тебе, Васька, — Колька обхватил девку за плечи и прижал к разгорячённому после бега телу. — Ты чаго испугалась-то? Вот будешь со мной любиться сегодня, хороший урожай будет. Так все говорят. А коли не будешь, значит, не люб я тебе? — рассудил он. — Обратно отнесу. А коли люб, то не посмотрю, что сирота, а на следующую масленицу замуж возьму. Хочешь замуж, Васька?
Васька затихла в Колькиных объятьях. И чего она? Хороший парень, можно и полюбиться… вон как на святках ряженым отплясывал! Васька аж залюбовалась Колькой тогда…
— А что, прям так и любитыся? — успокоившись, уточнила Васька. — А можно до свадьбы-то?
Колька фыркнул и поцеловал Васькины губы, ничуть не хуже, чем девки целуют…
***
— А зачем венки в воду? — спросила Васька девок, растрёпанных, довольных, что собрались у ночной реченьки и по очереди кидали туда свои веночки — прям так, с лентами разноцветными. — Красные венки же!
— Куда венок поплывёт, там и судьба твоя, — разъяснила Марья. — К этому берегу пристанет, здесь замуж выйдешь, к другому — в другом селе, а уплывёт куда иль утонет — беде быть. Кидай, Васька.
Васька сняла с головы венок и поправила ленты. Удивительно рано распустившиеся белые цветы, что она нашла и себе оставить смогла, уже совсем завявшими были, за вечер-то. Прижала Васька венок к груди и пожелала, чтобы к берегу пристал. Так хотелось ей за Кольку замуж выйти!
— Совсем выросла ты уже, Васька, — вздохнула Марья, следя за тем, как поплыл белый венок по реке, как выстроился в ряд с остальными.
Ленты намокли, поднялся буйный ветер, закрутил венки в реке. Какие-то к этому берегу пристали, какие-то к тому. Васька следила за своим с замиранием сердца, видела, как он подплывал всё ближе и ближе к родному берегу, белыми точками на мутной чёрной воде. Как зацепился венок за корягу, лентами обвил, замер на несколько мгновений…
А потом ко дну пошёл.
