И я побрела уже в знакомое мне отделение городской стражи.
На входе меня встретил все тот же солдат, уже бодрый, веселый и аккуратно причесанный, в поправленной форме.
– Та-ак, – протянул он, завидев меня. – И чего я непонятного утром сказал? Ответ придет по указанному в заявлении адресу!
– Да нет, вернее, грустно, конечно, но я по другому делу, – ответила я. – Коня у меня украли.
Стражник хотел было рассмеяться, но быстро взял себя в руки, выпрямился и суровым голосом отчеканил:
– Платье украли, коня украли. Дальше что своруют, барышня? – Солдат укоризненно покачал головой. – Заявление будете писать?
И я написала. Уже второе за этот день. Ой, папа будет рвать и метать, когда письма с результатами расследования получит. Точно дома запрет. Даже нос высовывать на улицу до свадьбы запретит.
– Вы бы, барышня, домой возвращались, – проговорил страж порядка, ставя печать под заявлением. – А то, не ровен час, еще каких приключений найдете. К папе, к маме, к жениху под крылышко… жених-то есть?
Я кивнула.
– А что так грустно? Плохой ли?
– Да нет. Степа хороший.
– Вот и возвращайся!
Покинув отделение, я остановилась на улице, думая, что же делать дальше.
Пересчитав монеты, я пришла к выводу, что если пристроиться к какой-нибудь телеге – денег хватит. А может, кого из знакомых на рынке встречу? Так, если слезно попросить, заберут, бесплатно довезут? Правда, кости потом перемоют, но, что поделать?
Я грустно поплелась в сторону городского рынка, мысленно репетируя свою речь виноватой, раскаявшейся, осознавшейвсю глубину своего падения и просящей у всех прощения. Правда, сомневаюсь, что мне поверят. Надо бы не забыть пеплом голову посыпать… чтобы выглядеть убедительнее.
И я ведь даже не на своём коне вернусь. Стыд и позор на мою рыжую шевелюру! А мама-то как рисковала ради доченьки своей, все свои сбережения отдала...
Нелегкие думы крутились у меня в голове, пока я брела по красивым мощеным улочкам столицы. Хотя, я только думала, что они красивые, – а как иначе? Разве может быть в столице что-то некрасивое? – Но на самом деле – я ничего не видела.
Все перед глазами расплывалось. Слезы мешали разглядеть и оценить необычную современную архитектуру: стройные каменные башни со стеклянными и золотистыми куполами, старые разноцветные терема, стрельчатые окна соборов, статуи фей, коней в мраморных чашах фонтанов и яркие душистые клумбы из неприхотливых цветов.
Я присела на лавочку в парке неподалеку от набережной и уткнулась лицом в ладони, с трудом сдерживая рыдания. Хоть и столица, а все одно – большая деревня, знакомых встретить можно на любой улочке, потом будут на всех скамьях, да завалинках околицы обсуждать, как выскочка-Марья слезы глотала.
Надо мной шелестели серебристые тополя, готовившиеся со дня на день украсить аллеи «сугробами» пушистого летнего «снега». Я поймала пушинку – оказывается, она зонтик одуванчика напоминает.
«Снежинка» лежала на моей ладони, не собираясь таять, а я рассматривала ее и думала: как бы это было красиво – платье из мягкой воздушной сетки цвета серебристого пуха, украшенное вышивкой парящих семян одуванчика перламутровыми нитями. И расшитое мерцающими каплями эльфийской смолы, внутри которой застыл бы, посыпанный хрустальной пылью, тополиный снег.
«Надо бы набросать эскиз…» – подумала я по привычке, почувствовав прилив вдохновения, но сумка-то моя осталась дома. Да и есть ли теперь смысл в этих эскизах?
Ладно, хватит слезы глотать. Степа, жди меня! Еще немного посижу и отправлюсь к тебе навстречу!
В тот момент, когда я уже приняла самое сложное решение, на другой конец скамьи опустилась девушка. Рыдала блондинка знатно, взахлеб, от души. Даже я растрогалась, хоть обычно сантиментами не страдала, а тут, видимо наши рыдания сошлись...
– Ты-то чего ревешь? – спросила я незнакомку, протягивая ей запасной кружевной платочек, с вышитыми цветами и вензелем.
– На завтра смотрины для невест царевича назначены, а моё платье братик порезал, – пробормотала девушка. – Я отнесла его в мастерскую. А мне сказали, что починить его уже невозможно… – Она всхлипнула и высморкалась в платочек. – Вот как я туда пойду? А я ведь царевича-то люблю-у-у...
И она разразилась новой порцией слез.
– Да не плачь ты так, – попробовала я утешить незнакомку. – Если он тебя любит, ему без разницы в каком ты будешь платье! Хоть в домашнем. Он ведь тебя любит?
– Откуда же я знаю? – удивилась девушка. – Нас там столько невест – богатых и неочень. Поди, разберись, кого он любит, а с кем просто вежливо общается.
Услышанное настолько меня поразило, что я не удержалась и прыснула.
– Тебя как зовут? – спросила я горе-невесту.
– Аленка. А тебя?
– Марья. Аленка, прости, конечно, но ты блондинка!
– Ну да, – ответила девушка, мельком глянув на свои густые косы. – А ты рыжая!
И мы рассмеялись.
– Так что у тебя за беда с платьем? – спросила я Аленку, когда купив по стаканчику мороженного, мы устроились на все той же лавочке, в тени раскидистого тополя.
– Платье моё красивое было. Я, представляешь, за него отдала все свои сбережения лучшей мастерице нашей страны, чтобы Ваня меня заметил. Он мне с детства-то нравится. Только кто он, а кто я. Мелкая дворянка. – Девушка вздохнула. – Знаешь, а я так мечтала, чтобы все произошло, как в сказке. Так и видела, как выбираю самое красивое платье, захожу в бальный зал, и музыка обрывается, а пары останавливаются. И все спрашивают: «А это кто такая?» А Ваня видит только меня и через весь зал идет ко мне навстречу… – Аленка вздохнула, закатив глаза. – Я так хотела, чтобы он влюбился в меня с первого взгляда, и чтобы ему было все равно до моего происхождения. Да чего уж теперь? Ни внешности, ни приданного, ни ума… правильно ты сказала – блондинка.
И девушка покраснела, как яблочко наливное.
– А ты чего ревешь? – смахивая слезы, спросила Аленка.
– Не поверишь, – ответила я. – Тоже из-за платья. Но у меня его украли. И коня... Я из дома на конкурс мастериц сбежала. «Золотые руки» – слышала? Выиграть хотела, а на призовые деньги свою мастерскую открыть, чтобы с манекенами, эльфийскими огоньками в витрине, зеркалами в полный рост в золочёных рамах, и вазами с цветами на прилавке, с пионами…
– Почему с пионами?
– Не знаю, – пожала я плечами. И правда, почему? – Просто хочу. Мечта такая. Да какая теперь разница, хоть с репейником. Осталась я и без конкурсного платья, и без транспорта, и без инструментов... Домой возвращаюсь. Замуж выходить.
И тут силы покинули меня, я не выдержала и разрыдалась.
– А я не хочу... Нет, Степа хороший, но я мастерскую свою хочу-у-у!!!!
И мы заплакали вместе.
– Видимо, не всем дано мечты свои претворять в жизнь, – изрекла Аленка. И мы помолчали, думая о своем.
Тополя над нами о чем-то переговаривались. Теплый пряный ветер щекотал нос вкусными ароматами выпечки, цветов, моря. Мимо пробежал мальчонка в темно-синей курточке и коричневых кюлотах. Почему-то остановился, поглядел на нас – видимо зареванные барышни показались ему забавным зрелищем, – он показал нам язык и побежал дальше.
– А как он тебе платье порезал-то? – спросила я Аленку. Провожая взглядом невоспитанного бесенка, я вспомнила про ее братца.
– Ой, – вздохнула девушка. – На мелкие лоскуты, представляешь? И еще все украшения оторвал и сложил в свой сундучок, сказал, что это пиратские сокровища.
Я невольно усмехнулась.
– И что, совсем ничего нельзя сделать?
– Не-а, – покачала головой Аленка. – Мадам Вереск сказала, что все безнадежно.
И она достала из-под скамьи сумку, внутри которой действительно лежали обрывки разноцветной тафты. Терзаемая любопытством – как же выглядит шедевр от лучшей мастерицы страны, – я недолго думая переместилась со скамьи на изумрудную мягкую траву и стала вытаскивать на белый свет обрывки ткани и выкладывать по кусочкам, как мозаику, стараясь собрать платье.
– Марья, ты что делаешь?
– Хочу посмотреть на масштабы трагедии.
– Здесь? – сказала Аленка, оглядываясь по сторонам. – Пошли хоть домой ко мне.
Я пожала плечами. Мне-то разницы нет, где оценивать, но дома действительно должно быть удобнее.
И мы пошли к Аленке в терем, расположенный в зеленом квартале нашей столицы. Всю дорогу моя знакомая говорила о царевиче.
К тому моменту, как мы подошли к ее дому, я уже знала, что Ваня «шатен с дерзкими зелеными глазами, от взгляда которого аж сердце замирает, коленки начинают дрожать, а губы сами собой расплываются в улыбке. Рядом с ним невозможно дышать, не то чтобы даже о чем-то думать. А когда один раз он пригласил ее на танец (он тогда всех приглашал), Аленка растаяла в его невероятных руках. И, вообще, он такой… Любимый цвет царевича – зеленый. Любимое блюдо – гусь, запеченный с белыми грибами… а еще он увлекается охотой, прекрасно стреляет из лука».
М-да, надо бы половину из того, что мне Аленка поведала, про Степу потом узнать. А то как-то неловко получается. Вроде жениться собрались, а я даже его любимый цвет не знаю. Не порядок.
Теремок был маленький, но очень симпатичный: двухэтажный, с деревянной башенкой, резными расписанными ставнями, под которыми благоухали кусты красных роз, с золотистым петушком на флюгере. Он стоял в отдалении от центральной дороги, в окружении темно-зеленых елочек и высоких стройных березок. А рядом, раскинулся пруд, по зеркальной поверхности которого плавали уточки. Красота!
Девушка затащила меня в свою светлую просторную комнату на втором этаже. И уже здесь я повторила процедуру изъятия лоскутов из сумки и складывания их на полу в то, что должно было стать платьем.
Когда я закончила – окинула взглядом куски тафты оливкового и желтого цветов.
Сложив их так, чтобы они приняли форму платья, я посмотрела на творение мадам Вереск, а затем на Аленку. Опять на творение, и снова на Аленку. О-о…
– Ты, правда, в этом собралась идти? – недоверчиво спросила я девушку.
Новообретённая подруга нерешительно кивнула.
– Оно по последней моде сшито. И фасон, и волан, и цвета. Я такое в журнале видела. Когда прибежала к мадам Вереск, так обрадовалась, что его еще не купили. Оно будто меня ждало… или моего брата.
Ну-у, если это творение лучшей мастерицы нашей страны... Матушка моя, да я не просто талантливая, я... Я... Светоч света в этом тёмном царстве.
– Ален, даже если бы была возможность его воскресить, я бы этого делать не стала! Оно плохое! Ваня тебя в нем точно заметит, но не женится. Тебе определенно его подсунули по просьбе конкуренток. Молодец твой брат! Правильно сделал, что порезал! Нечего сестре позориться!
Жестоко, конечно, но что еще я могла сказать?
Передо мной, на дубовом полу, лежало болотного цвета платье, корсет которого был отделан чёрным кружевом и золотистыми бантиками. Подол юбки книзу расходился, являя на свет блестящий желто-золотистый подъюбник, конечно же, отделанный воланами все того же чёрного кружева.
Ужас!!! И даже не само платье. Оно, подозреваю, вполне могло бы миленько сидеть на какой-нибудь шатенке. Наверное. Но его сочетание с Аленкой – тёплой блондинкой с матовой персиковой кожей, большими глазами и с высокой красивой грудью... – мягко говоря, странное. Она в нем точно будет лягушку напоминать, а нам царевна нужна.
Аленка всхлипнула.
– И что делать?
– Неси все, что у тебя есть! Старые платья, новые, ленты, тесьму, ножницы, нити, иглы...
– Зачем?
Я недоуменно посмотрела на девушку, а точнее на ее красивые выпуклости…
– Как зачем? Будем подчеркивать твои глаза! Иван выделит их из сотни!
– Ты уверена?
– Абсолютно!
Спустя несколько минут я стояла перед горой старой и новой одежды, разноцветными рулонами льна, атласа, шелка, бархата. Венчали это все великолепие несколько кусочков парчи.
Перебрав все Аленкины платья и платья её мамы, неожиданно включившейся в процесс, я остановилась на отрезе бархатистой ткани насыщенного изумрудного цвета.
С фасоном решила не мудрить – это будет строгое лаконичное платье с высокой талией, низким скругленным вырезом, длинными рукавами и шлейфом. Ничего лишнего. Разошью лишь стеклянными бусинами и стразами концы рукавов и подол платья. Это будет узор из четырехлистного клевера и золотистых спиралей, в центр которых помещу розовый кварц из бус мамы Аленки.
А самое главное – украшения. Я решила сделать будущей царевне, а в этом я уже не сомневалась, широкий ободок, обтянутый оставшимися кусочками бархата, и расшить его камнями, чтобы складывающиеся узоры напоминали клевер, ягоды земляники, полевые цветы. Дополнят образ длинные – до самой груди – серьги.
Я так и видела, как блики играют на гранях хрусталя, как сверкает моя Аленка, как музыка затихает, а царевич идет к ней, пораженный ее красотой, а все вокруг перешептываются: «Где она взяла это платье? Я тоже такое хочу!! Кто эта мастерица, сотворившая подобное чудо?!»
Эх… Жалко, что меня там не будет. Жалко, что это не конкурс. Жалко, что в моей жизни уже ничего не изменится.
– Марья, ты думаешь спать? – спросила Аленка, зевая и потирая сонные глаза.
– Нет, – бросила я, не поднимая глаз от вышивки, – а ты марш: тебе надо быть завтра свежей и выспавшейся!
– Марья, я чай принесла и пирожки... – сказала мама Аленки, ставя на комод чашку с горячим напитком. Она все ещё не верила в успех нашего предприятия.
Зато на следующий день, когда Аленка стояла в центре гостиной на низкой табуреточке, примеряя окончательный вариант, а я поправляла ей шлейф, мама не смогла сдержаться от восторга:
– Ягодка ты моя. А кожа-то, ой... А глаза сразу яркие, а фигура... Ну, Марья, ты кудесница, волшебница, ты... Ты...
Умничка, закончила я про себя, довольно улыбаясь. Я знаю.
– Ну, все, царевна, садись уже в карету и мчись на свой бал! – сказала я ей, перекидывая за спину белые косы, чтобы шикарную вышивку под грудью не скрывали. Ее я под утро уже решила добавить, чтобы у Вани и тени сомнения не осталось.
Аленка еле держалась, чтобы не разрыдаться от счастья, что я ей строго настрого запретила – нечего мой шедевр размазанным макияжем портить!
– Марья, как мне тебя отблагодарить?!
– Сделай все, чтобы твоя мечта исполнилась. Оторвись за нас двоих так сказать! – ответила я счастливой девушке. – Напиши мне потом, как все прошло.
И я вручила Аленке бумагу с адресом.
А потом помогла девушке спуститься по лестнице и сесть в карету, аккуратно уложив шлейф, чтобы не порвался и не помялся. И Аленка отправилась на бал. Некоторое время я еще провожала свою царевну немного грустным взглядом. Честно говоря, я ей завидовала.
Как бы я хотела, чтобы моя мечта тоже осуществилась! Чтобы каждый день от меня выходили вот такие прекрасные и сияющие «принцессы». Чтобы они крутились перед моими зеркалами и радовались своему преображению. Ай, да ладно уже. Хватит. Пора возвращаться. Степа-то, небось, заждался.
Аленкины родители напоили меня и накормили.
– Может, поживешь у нас? – предложила мама Алёны.
Заманчиво, конечно, но толку? Я ехала в столицу на конкурс. А конкурс начнётся уже завтра. А у меня ни платья, ни инструментов. Ничего нет.
Эх, жизнь моя... Видимо судьба – от которой, как известно, не убежать, – мне вышивать самые красивые рушники, да ткать самые удивительные пледы и ковры, сидя на дубовой скамеечке в светлом тереме. Смирись, Марья, хватит за мечтой бегать! Пора уже за ум и за Степу взяться.
На входе меня встретил все тот же солдат, уже бодрый, веселый и аккуратно причесанный, в поправленной форме.
– Та-ак, – протянул он, завидев меня. – И чего я непонятного утром сказал? Ответ придет по указанному в заявлении адресу!
– Да нет, вернее, грустно, конечно, но я по другому делу, – ответила я. – Коня у меня украли.
Стражник хотел было рассмеяться, но быстро взял себя в руки, выпрямился и суровым голосом отчеканил:
– Платье украли, коня украли. Дальше что своруют, барышня? – Солдат укоризненно покачал головой. – Заявление будете писать?
И я написала. Уже второе за этот день. Ой, папа будет рвать и метать, когда письма с результатами расследования получит. Точно дома запрет. Даже нос высовывать на улицу до свадьбы запретит.
– Вы бы, барышня, домой возвращались, – проговорил страж порядка, ставя печать под заявлением. – А то, не ровен час, еще каких приключений найдете. К папе, к маме, к жениху под крылышко… жених-то есть?
Я кивнула.
– А что так грустно? Плохой ли?
– Да нет. Степа хороший.
– Вот и возвращайся!
Покинув отделение, я остановилась на улице, думая, что же делать дальше.
Пересчитав монеты, я пришла к выводу, что если пристроиться к какой-нибудь телеге – денег хватит. А может, кого из знакомых на рынке встречу? Так, если слезно попросить, заберут, бесплатно довезут? Правда, кости потом перемоют, но, что поделать?
Я грустно поплелась в сторону городского рынка, мысленно репетируя свою речь виноватой, раскаявшейся, осознавшейвсю глубину своего падения и просящей у всех прощения. Правда, сомневаюсь, что мне поверят. Надо бы не забыть пеплом голову посыпать… чтобы выглядеть убедительнее.
И я ведь даже не на своём коне вернусь. Стыд и позор на мою рыжую шевелюру! А мама-то как рисковала ради доченьки своей, все свои сбережения отдала...
Нелегкие думы крутились у меня в голове, пока я брела по красивым мощеным улочкам столицы. Хотя, я только думала, что они красивые, – а как иначе? Разве может быть в столице что-то некрасивое? – Но на самом деле – я ничего не видела.
Все перед глазами расплывалось. Слезы мешали разглядеть и оценить необычную современную архитектуру: стройные каменные башни со стеклянными и золотистыми куполами, старые разноцветные терема, стрельчатые окна соборов, статуи фей, коней в мраморных чашах фонтанов и яркие душистые клумбы из неприхотливых цветов.
Я присела на лавочку в парке неподалеку от набережной и уткнулась лицом в ладони, с трудом сдерживая рыдания. Хоть и столица, а все одно – большая деревня, знакомых встретить можно на любой улочке, потом будут на всех скамьях, да завалинках околицы обсуждать, как выскочка-Марья слезы глотала.
Надо мной шелестели серебристые тополя, готовившиеся со дня на день украсить аллеи «сугробами» пушистого летнего «снега». Я поймала пушинку – оказывается, она зонтик одуванчика напоминает.
«Снежинка» лежала на моей ладони, не собираясь таять, а я рассматривала ее и думала: как бы это было красиво – платье из мягкой воздушной сетки цвета серебристого пуха, украшенное вышивкой парящих семян одуванчика перламутровыми нитями. И расшитое мерцающими каплями эльфийской смолы, внутри которой застыл бы, посыпанный хрустальной пылью, тополиный снег.
«Надо бы набросать эскиз…» – подумала я по привычке, почувствовав прилив вдохновения, но сумка-то моя осталась дома. Да и есть ли теперь смысл в этих эскизах?
Ладно, хватит слезы глотать. Степа, жди меня! Еще немного посижу и отправлюсь к тебе навстречу!
В тот момент, когда я уже приняла самое сложное решение, на другой конец скамьи опустилась девушка. Рыдала блондинка знатно, взахлеб, от души. Даже я растрогалась, хоть обычно сантиментами не страдала, а тут, видимо наши рыдания сошлись...
– Ты-то чего ревешь? – спросила я незнакомку, протягивая ей запасной кружевной платочек, с вышитыми цветами и вензелем.
– На завтра смотрины для невест царевича назначены, а моё платье братик порезал, – пробормотала девушка. – Я отнесла его в мастерскую. А мне сказали, что починить его уже невозможно… – Она всхлипнула и высморкалась в платочек. – Вот как я туда пойду? А я ведь царевича-то люблю-у-у...
И она разразилась новой порцией слез.
– Да не плачь ты так, – попробовала я утешить незнакомку. – Если он тебя любит, ему без разницы в каком ты будешь платье! Хоть в домашнем. Он ведь тебя любит?
– Откуда же я знаю? – удивилась девушка. – Нас там столько невест – богатых и неочень. Поди, разберись, кого он любит, а с кем просто вежливо общается.
Услышанное настолько меня поразило, что я не удержалась и прыснула.
– Тебя как зовут? – спросила я горе-невесту.
– Аленка. А тебя?
– Марья. Аленка, прости, конечно, но ты блондинка!
– Ну да, – ответила девушка, мельком глянув на свои густые косы. – А ты рыжая!
И мы рассмеялись.
– Так что у тебя за беда с платьем? – спросила я Аленку, когда купив по стаканчику мороженного, мы устроились на все той же лавочке, в тени раскидистого тополя.
– Платье моё красивое было. Я, представляешь, за него отдала все свои сбережения лучшей мастерице нашей страны, чтобы Ваня меня заметил. Он мне с детства-то нравится. Только кто он, а кто я. Мелкая дворянка. – Девушка вздохнула. – Знаешь, а я так мечтала, чтобы все произошло, как в сказке. Так и видела, как выбираю самое красивое платье, захожу в бальный зал, и музыка обрывается, а пары останавливаются. И все спрашивают: «А это кто такая?» А Ваня видит только меня и через весь зал идет ко мне навстречу… – Аленка вздохнула, закатив глаза. – Я так хотела, чтобы он влюбился в меня с первого взгляда, и чтобы ему было все равно до моего происхождения. Да чего уж теперь? Ни внешности, ни приданного, ни ума… правильно ты сказала – блондинка.
И девушка покраснела, как яблочко наливное.
– А ты чего ревешь? – смахивая слезы, спросила Аленка.
– Не поверишь, – ответила я. – Тоже из-за платья. Но у меня его украли. И коня... Я из дома на конкурс мастериц сбежала. «Золотые руки» – слышала? Выиграть хотела, а на призовые деньги свою мастерскую открыть, чтобы с манекенами, эльфийскими огоньками в витрине, зеркалами в полный рост в золочёных рамах, и вазами с цветами на прилавке, с пионами…
– Почему с пионами?
– Не знаю, – пожала я плечами. И правда, почему? – Просто хочу. Мечта такая. Да какая теперь разница, хоть с репейником. Осталась я и без конкурсного платья, и без транспорта, и без инструментов... Домой возвращаюсь. Замуж выходить.
И тут силы покинули меня, я не выдержала и разрыдалась.
– А я не хочу... Нет, Степа хороший, но я мастерскую свою хочу-у-у!!!!
И мы заплакали вместе.
– Видимо, не всем дано мечты свои претворять в жизнь, – изрекла Аленка. И мы помолчали, думая о своем.
Тополя над нами о чем-то переговаривались. Теплый пряный ветер щекотал нос вкусными ароматами выпечки, цветов, моря. Мимо пробежал мальчонка в темно-синей курточке и коричневых кюлотах. Почему-то остановился, поглядел на нас – видимо зареванные барышни показались ему забавным зрелищем, – он показал нам язык и побежал дальше.
– А как он тебе платье порезал-то? – спросила я Аленку. Провожая взглядом невоспитанного бесенка, я вспомнила про ее братца.
– Ой, – вздохнула девушка. – На мелкие лоскуты, представляешь? И еще все украшения оторвал и сложил в свой сундучок, сказал, что это пиратские сокровища.
Я невольно усмехнулась.
– И что, совсем ничего нельзя сделать?
– Не-а, – покачала головой Аленка. – Мадам Вереск сказала, что все безнадежно.
И она достала из-под скамьи сумку, внутри которой действительно лежали обрывки разноцветной тафты. Терзаемая любопытством – как же выглядит шедевр от лучшей мастерицы страны, – я недолго думая переместилась со скамьи на изумрудную мягкую траву и стала вытаскивать на белый свет обрывки ткани и выкладывать по кусочкам, как мозаику, стараясь собрать платье.
– Марья, ты что делаешь?
– Хочу посмотреть на масштабы трагедии.
– Здесь? – сказала Аленка, оглядываясь по сторонам. – Пошли хоть домой ко мне.
Я пожала плечами. Мне-то разницы нет, где оценивать, но дома действительно должно быть удобнее.
И мы пошли к Аленке в терем, расположенный в зеленом квартале нашей столицы. Всю дорогу моя знакомая говорила о царевиче.
К тому моменту, как мы подошли к ее дому, я уже знала, что Ваня «шатен с дерзкими зелеными глазами, от взгляда которого аж сердце замирает, коленки начинают дрожать, а губы сами собой расплываются в улыбке. Рядом с ним невозможно дышать, не то чтобы даже о чем-то думать. А когда один раз он пригласил ее на танец (он тогда всех приглашал), Аленка растаяла в его невероятных руках. И, вообще, он такой… Любимый цвет царевича – зеленый. Любимое блюдо – гусь, запеченный с белыми грибами… а еще он увлекается охотой, прекрасно стреляет из лука».
М-да, надо бы половину из того, что мне Аленка поведала, про Степу потом узнать. А то как-то неловко получается. Вроде жениться собрались, а я даже его любимый цвет не знаю. Не порядок.
Теремок был маленький, но очень симпатичный: двухэтажный, с деревянной башенкой, резными расписанными ставнями, под которыми благоухали кусты красных роз, с золотистым петушком на флюгере. Он стоял в отдалении от центральной дороги, в окружении темно-зеленых елочек и высоких стройных березок. А рядом, раскинулся пруд, по зеркальной поверхности которого плавали уточки. Красота!
Девушка затащила меня в свою светлую просторную комнату на втором этаже. И уже здесь я повторила процедуру изъятия лоскутов из сумки и складывания их на полу в то, что должно было стать платьем.
Когда я закончила – окинула взглядом куски тафты оливкового и желтого цветов.
Сложив их так, чтобы они приняли форму платья, я посмотрела на творение мадам Вереск, а затем на Аленку. Опять на творение, и снова на Аленку. О-о…
– Ты, правда, в этом собралась идти? – недоверчиво спросила я девушку.
Новообретённая подруга нерешительно кивнула.
– Оно по последней моде сшито. И фасон, и волан, и цвета. Я такое в журнале видела. Когда прибежала к мадам Вереск, так обрадовалась, что его еще не купили. Оно будто меня ждало… или моего брата.
Ну-у, если это творение лучшей мастерицы нашей страны... Матушка моя, да я не просто талантливая, я... Я... Светоч света в этом тёмном царстве.
– Ален, даже если бы была возможность его воскресить, я бы этого делать не стала! Оно плохое! Ваня тебя в нем точно заметит, но не женится. Тебе определенно его подсунули по просьбе конкуренток. Молодец твой брат! Правильно сделал, что порезал! Нечего сестре позориться!
Жестоко, конечно, но что еще я могла сказать?
Передо мной, на дубовом полу, лежало болотного цвета платье, корсет которого был отделан чёрным кружевом и золотистыми бантиками. Подол юбки книзу расходился, являя на свет блестящий желто-золотистый подъюбник, конечно же, отделанный воланами все того же чёрного кружева.
Ужас!!! И даже не само платье. Оно, подозреваю, вполне могло бы миленько сидеть на какой-нибудь шатенке. Наверное. Но его сочетание с Аленкой – тёплой блондинкой с матовой персиковой кожей, большими глазами и с высокой красивой грудью... – мягко говоря, странное. Она в нем точно будет лягушку напоминать, а нам царевна нужна.
Аленка всхлипнула.
– И что делать?
– Неси все, что у тебя есть! Старые платья, новые, ленты, тесьму, ножницы, нити, иглы...
– Зачем?
Я недоуменно посмотрела на девушку, а точнее на ее красивые выпуклости…
– Как зачем? Будем подчеркивать твои глаза! Иван выделит их из сотни!
– Ты уверена?
– Абсолютно!
Спустя несколько минут я стояла перед горой старой и новой одежды, разноцветными рулонами льна, атласа, шелка, бархата. Венчали это все великолепие несколько кусочков парчи.
Перебрав все Аленкины платья и платья её мамы, неожиданно включившейся в процесс, я остановилась на отрезе бархатистой ткани насыщенного изумрудного цвета.
С фасоном решила не мудрить – это будет строгое лаконичное платье с высокой талией, низким скругленным вырезом, длинными рукавами и шлейфом. Ничего лишнего. Разошью лишь стеклянными бусинами и стразами концы рукавов и подол платья. Это будет узор из четырехлистного клевера и золотистых спиралей, в центр которых помещу розовый кварц из бус мамы Аленки.
А самое главное – украшения. Я решила сделать будущей царевне, а в этом я уже не сомневалась, широкий ободок, обтянутый оставшимися кусочками бархата, и расшить его камнями, чтобы складывающиеся узоры напоминали клевер, ягоды земляники, полевые цветы. Дополнят образ длинные – до самой груди – серьги.
Я так и видела, как блики играют на гранях хрусталя, как сверкает моя Аленка, как музыка затихает, а царевич идет к ней, пораженный ее красотой, а все вокруг перешептываются: «Где она взяла это платье? Я тоже такое хочу!! Кто эта мастерица, сотворившая подобное чудо?!»
Эх… Жалко, что меня там не будет. Жалко, что это не конкурс. Жалко, что в моей жизни уже ничего не изменится.
– Марья, ты думаешь спать? – спросила Аленка, зевая и потирая сонные глаза.
– Нет, – бросила я, не поднимая глаз от вышивки, – а ты марш: тебе надо быть завтра свежей и выспавшейся!
– Марья, я чай принесла и пирожки... – сказала мама Аленки, ставя на комод чашку с горячим напитком. Она все ещё не верила в успех нашего предприятия.
Зато на следующий день, когда Аленка стояла в центре гостиной на низкой табуреточке, примеряя окончательный вариант, а я поправляла ей шлейф, мама не смогла сдержаться от восторга:
– Ягодка ты моя. А кожа-то, ой... А глаза сразу яркие, а фигура... Ну, Марья, ты кудесница, волшебница, ты... Ты...
Умничка, закончила я про себя, довольно улыбаясь. Я знаю.
– Ну, все, царевна, садись уже в карету и мчись на свой бал! – сказала я ей, перекидывая за спину белые косы, чтобы шикарную вышивку под грудью не скрывали. Ее я под утро уже решила добавить, чтобы у Вани и тени сомнения не осталось.
Аленка еле держалась, чтобы не разрыдаться от счастья, что я ей строго настрого запретила – нечего мой шедевр размазанным макияжем портить!
– Марья, как мне тебя отблагодарить?!
– Сделай все, чтобы твоя мечта исполнилась. Оторвись за нас двоих так сказать! – ответила я счастливой девушке. – Напиши мне потом, как все прошло.
И я вручила Аленке бумагу с адресом.
А потом помогла девушке спуститься по лестнице и сесть в карету, аккуратно уложив шлейф, чтобы не порвался и не помялся. И Аленка отправилась на бал. Некоторое время я еще провожала свою царевну немного грустным взглядом. Честно говоря, я ей завидовала.
Как бы я хотела, чтобы моя мечта тоже осуществилась! Чтобы каждый день от меня выходили вот такие прекрасные и сияющие «принцессы». Чтобы они крутились перед моими зеркалами и радовались своему преображению. Ай, да ладно уже. Хватит. Пора возвращаться. Степа-то, небось, заждался.
Аленкины родители напоили меня и накормили.
– Может, поживешь у нас? – предложила мама Алёны.
Заманчиво, конечно, но толку? Я ехала в столицу на конкурс. А конкурс начнётся уже завтра. А у меня ни платья, ни инструментов. Ничего нет.
Эх, жизнь моя... Видимо судьба – от которой, как известно, не убежать, – мне вышивать самые красивые рушники, да ткать самые удивительные пледы и ковры, сидя на дубовой скамеечке в светлом тереме. Смирись, Марья, хватит за мечтой бегать! Пора уже за ум и за Степу взяться.
