Поти каждую ночь ты снишься мне…
Но я запрещаю себе думать о тебе…
И запрещу себе любить…
Я нервно вышагивала по коридору, ведущему в тамбур. Поезд немного опаздывал. Состав тащился словно черепаха — медленно и со скрежетом, с хрустом по железнодорожным путям Свердловской железной дороги. Вот, наконец, показалось знакомое мне здание железнодорожного вокзала и яркая красная надпись «Екатеринбург». Наконец-то мой вагон достиг перрона. И остановился. Поезд прибыл на конечную. Ох, скорее бы обняться с сестрой — такой знакомой мне и родной. Дома я весь последний год не была.
Раньше я часто приезжала домой — в каникулы и на все праздники. Но в последний — выпускной — год такой возможности у меня не было — всё свободное время у меня отнимала подготовка к экзаменам. А на Новый год сестрёнка приезжала ко мне сама.
Я сразу увидела сестру. Танюшка… Моя старшая сестрёнка уже встречала меня на платформе, внимательно всматриваясь в запыленные окна поезда. Хоть я строго-настрого запретила Татьяне встречать меня. Я же не маленькая и домой сама в состоянии добраться. А потом у сестры и без меня полным-полно дел.
Её сложно было не заметить — сестра у меня красавица. Статная, высокая, темноволосая с огромными зелёно-карими глазами. Выражение её лица было строгое.
В руках у неё небольшая сумочка. Как только Таня заметила меня, то сразу поспешила вместе с остальным потоком к вагону. Сердце моё подпрыгнуло от радости и я, подхватив сумку, едва ли не первой побежала на выход из вагона.
Сестра старше меня на пять лет и сестру я люблю безгранично… Она возилась со мной, когда я была ещё совсем крохой. Правда, став постарше, я во всём ей перечила — переходный возраст и всё такое. Ну, вы знаете…
Я сошла на перрон, протиснулась сквозь толпу встречающих и без слов обняла сестру.
— Ия, ну наконец-то! — воскликнула сестра, смаргивая влагу с глаз. — Я уже заждалась. Давай-ка, я еще тебя обниму… — Глаза её влажно проблескивали от слез, а голос был так похож на мамин, что мне показалось, что это не Таня, а сама мама обняла меня. Да и похожа Таня на мать. И улыбается так же.
— Я приехала на полчаса раньше… — проговорила она, увлекая меня за руку к подземному переходу, протискиваясь меж людьми. — С работы отпросилась и сразу на вокзал рванула. — Ну как ты доехала? — спросила она.
— Хорошо доехала…
— А попутчики-то нормальные были?
— Вполне, — ответила я ей. — Семейные… — И я улыбнулась, припоминая проказы мелкого мальчугана по имени Петька.
— Как Питер?
— Да всё хорошо. Стоит на месте… — Я снова улыбнулась.
— Могла бы самолётом прилететь, — проговорила Татьяна. — Уже бы дома была.
Самолётами я летать опасаюсь. Мне всё время кажется, что стоит мне воспользоваться услугами авиакомпании и самолёт непременно разобьется. А потом мне всегда нравилась железная дорога, сами поезда и какой-то особый запах, присутствующий на железке.
— Неее… — протянула я. — Только не самолётом… — Я вновь выдавила улыбку.
— Ну а что насчет Максима? — вдруг спросила сестра.
— А что насчет него? — Я вскинула на Татьяну взгляд.
— Ты по-прежнему… — Она не договорила.
— Да, — качнула я головой. — По-прежнему. — Я по-прежнему ненавижу его.
— Да уж… Угораздило тебя, родная, — вздохнула Татьяна.
— Расскажи лучше, как ты тут без меня живешь, — переменила я тему. Настроение от встречи с сестрой медленно поползло вниз-вниз.
— Нормально живу. Лучше всех.
— А как Сашка?
— Сашка? А что Сашка? Сашка работает. Все работает и работает, а дома редко появляется. — Она вздохнула. На губах Татьяны возникла вымученная улыбка.
Всё началось в сентябре прошлого года с моего знакомства с Борисом Акуниным на Дворцовой площади. Он нарезал круги вокруг Александровской колонны, дожидаясь знакомого, а у меня рядом с памятником была назначена встреча с подругой.
У этого парня был невысокий рост и астеническое телосложение — свитер крупной вязки висел на нем мешком. Но в целом он был симпатичный — крупные, как у ребенка, светло-карие глаза; пухлые губы; обаятельная улыбка; вихрастые тёмно-русые волосы.
Возможно, именно его улыбка и привлекла к нему моё внимание. Глядя на него, я невольно и сама заулыбалась.
В общем, в тот день мы познакомились, и, разумеется, обменялись телефонными номерами. Я долго не решалась ему позвонить первой. Он сам меня набрал.
С Борисом мы встретились возле крейсера «Аврора». Увидев его, я смущенно улыбнулась, но от меня не укрылось, что Боря был одет в черные джинсы и кожаную куртку. На мне было короткое пальто, объемный шарф, на ногах удобные ботильоны. На дворе стоял тёплый октябрь — самое начало октября.
— Куда пойдем? — спросил он у меня с улыбкой. В руках Боря держал алую розу.
— Куда угодно… Петербург большой город… — Я с удивлением посмотрела на Бориса — парень основательно подготовился к встрече, а мне еще никто и никогда не дарил цветов.
— Тогда в зоопарк? — Боря протянул мне розу.
— Можно! — согласилась я, принимая цветок и немного стесняясь. Алые бархатные лепестки источали дивный аромат. Я поднесла бутон к носу. — Спасибо, — выдохнула я. — Она очень красивая.
— Я долго её выбирал, — сказал Борис с улыбкой. — Мне захотелось тебя порадовать.
— И тебе это удалось. Роза прекрасна!
— Я рад. Ну что пойдём? — И Боря протянул мне руку. Его ладонь была теплой и уютной. Боря переплёл свои пальцы с моими и крепко-крепко сжал, а я пискнула.
Никакого напряжения в общении с Борисом не было. У Бори оказался легкий характер и природное обаяние. Настроение у нас обоих было приподнятое, а я чувствовала себя рядом с Борисом как со старым-старым другом. В общем, он нравился мне. Нравилось, как он, то распахивает свои светло-карие глаза, то суживает их, когда рассказывает о какой-нибудь достопримечательности Петербурга. Нравилась его речь — немного медленная, но утонченная. Как у истинного питерца.
День за днем он открывал мне глаза на то или иное здание, мост, канал, скульптуру, памятник. И только когда речь заходила о нём самом, он ненадолго умолкал, погружаясь в себя, и хмурился. Что-то Борис держал в себе. И что именно, я узнала позднее. Борис был серьёзно болен. Тяжелый врожденный порок сердца, который выявили у Бориса только в семилетнем возрасте, и прилагающийся к нему целый букет сердечнососудистых осложнений и операций на сердце. А до семи лет родители не замечали, что их сын болен и я не понимала как такое возможно.
А тогда, в первые недели общения с Борисом, я ещё не знала о его болезни. Мы целыми днями гуляли по городу, смеясь и дурачась. Борька был само обаяние, и я невольно тянулась к нему, как тянутся подсолнухи к свету. К его шуткам и ласковому взгляду. Да, Боря и был светлым человеком. Человеком-солнцем. Я видела, что Боря был необычайно начитан, остроумен, общителен. И сама рядом с ним становилась иной.
Он называл меня Ларик-комарик, спонтанно придумав это прозвище — производное от моей фамилии. Я — Ия Ларина. А я его Робиком.
Мы встречались с Борисом уже пару месяцев, и Боря хотел рассказать о нашей дружбе старшему брату, но тут случилось кое-что непредвиденное. Кое-что печальное.
В тот ужасный день, незадолго до Нового года, я открыла дверь тем магнитным ключом, что дал мне Борис накануне, и вошла в подъезд. Вернее в парадную. Так принято называть в Петербурге главную входную зону. Дверь за мной захлопнулась, отсекая меня от Садовой. В сетчатом лифте я не стала подниматься на нужный этаж — испугалась, а пошла пешком. В подъезде царила тишина. Сквозь высокие окна в подъезд проникал сероватый зимний Питерский свет, окрашивая серой дымкой ступени, поручни, стены и двери: красивые и не очень, безликие, обитые дерматином, и, наоборот, из темного дерева дорогие резные. На каждой двери значился номер квартиры, а иногда номеров было несколько, что означало, что данная квартира — коммунальная.
В общем, я поднялась до нужной площадки, глубоко вздохнула и надавила пальцем на дверной звонок. Я волновалась. Мне ещё не доводилось бывать у Бориса дома. Собственно, это и был первый раз. Накануне вечером Борис позвал меня к себе в гости. Он так и сказал: «Ия, я приглашаю тебя к себе. Я хочу познакомить тебя со своими родными: бабулей и братом. Приезжай ко мне в полдень. Вот тебе магнитный ключ от подъезда». И назвал адрес.
Дверь мне открыла пожилая женщина, одетая довольно просто. Вокруг головы повязан светлый хлопковый платок. Само собой, я сразу догадалась, кто это. Бабушка Бориса.
— Здравствуйте, Борис дома? — спросила я у неё.
— Боренька… — прошелестела она, прижимая руку к груди. — Боря наш в больнице. — Глаза у неё были грустными.
Я рассеянно посмотрела на женщину, а от её слов все внутри меня перевернулось.
— Как в больнице? — одними губами поинтересовалась я. — В какой он больнице? — Все внутри меня замерло.
— В кардиоцентре он, — ответила мне она. — У него новый приступ…
— Какой еще приступ?! — воскликнула я.
— Сердечный… Да вы проходите в квартиру, девушка, и я всё вам объясню…
Внутри меня всё содрогнулось.
Я хотела вежливо отказаться и тут же помчаться в некий кардиоцентр, но в последнюю секунду передумала. Да и женщина смотрела на меня почти умоляюще. Отказать я ей не могла. Но в квартиру я вошла с опаской. Мне ещё не приходилось бывать в таких домах, в таких квартирах.
— Вы же Ия? — тихо спросила она.
— Да, я Ия…
— А я Анна Петровна. Боренька рассказывал мне о вас… О вашей дружбе… Он вас ждал… Он так вас ждал…
Она пошла на кухню. Я за ней, отмечая, что повсюду ковры на полах, бронзовые светильники на стенах.
Я знала, что у Бориса есть бабушка — баба Нюра. Я знала, что у Бориса есть брат — старший брат по имени Максим. Бориному брату было уже тридцать два года — и он до сих пор не был женат, а самому Боре двадцать шесть. Все, что я знала, что у братьев разные отцы, но общая мать. Борина мама рано ушла из жизни. Я тоже осталась сиротой в четырнадцать лет, и это нас с Борисом объединяло.
Анна Петровна продолжила:
— А вчера вечером, поздним вечером, Боря поругался с братом и…
Дальше Анна Петровна могла ничего не говорить, и так всё было ясно.
— …и у Бориса произошел очередной сердечный приступ, — закончила она и поджала губы.
«Он поругался из-за меня…» — мелькнуло в мыслях, и душа заныла-заболела тут же.
Бабушка Бори тем временем сунула мне в руки собственные домашние тапочки.
— Переобувайтесь, Ия. И пальто своё оставьте в прихожей. Мы сейчас чаю попьем. Боря вечером торт купил. Он вас так ждал…
Нет — замотала я головой.
— Анна Петровна, я не могу распивать чаи, когда Боря в больнице, — ком застрял в горле, а глаза увлажнились из-за подкативших слез. — Скажите, в каком Боря отделении, в какой палате он лежит?
— Не пустят тебя к нему, девочка, — Анна Петровна перешла со мной на «ты». — Сейчас к нему никого не пускают. Даже меня не пустили. — По её сухим щекам потекли слёзы.
— А я прорвусь. Я же настырная. И я на медицинскую сестру учусь. Меня должны пропустить. Я обязана быть рядом с Борей.
И она обняла меня, а затем объяснила, как добраться до кардиоцентра. Распрощавшись с Анной Петровной, я пулей слетела вниз. На такси денег не было, поэтому я кинулась к ближайшей станции метро.
Через полчаса, влетев в приемный покой и сдернув вязаную шапку с головы, я устремилась к регистратуре. Солгав, что я — невеста Бориса, я все-таки пробилась к другу.
Борис находился в отдельной палате, и я хотела попасть туда как можно быстрее. Но возле дверей отделения меня задержали. Лечащий врач Бориса. Он рассказал мне о состоянии Бориса и только после этого впустил в палату. Боря был подключен к кардиоприборам.
— Ия, это ты… — прошептал он и протянул ко мне руку с растопыренными пальцами. — А я… вот…
— Я вижу, что ты «вот», — мягко сказала я ему и подошла к кровати. — Я была у тебя дома, Борис… — произнесла я, усаживаясь на металлический больничный стул, придвинутый к кровати. — Анна Петровна сказала мне, где тебя искать…
Он грустно улыбнулся.
— Ах, Аннушка… — пробормотал он. — Просил же никому не говорить…
— Даже мне? — нахмурилась я.
— Тебе особенно, Ия…
— Почему, Боря?
— Не хотел тебя волновать…
И тут за моей спиной прозвучал голос — мужской и глубокий:
— Вы кто?
Я резко обернулась.
Возле двери стоял мужчина. Темноволосый и темноглазый молодой мужчина. Очень высокий. Широкоплечий. В темной одежде. Тонкий шерстяной свитер поверх черной рубашки, отглаженные брюки. На плечи накинут белый медицинский халат. На ногах бахилы поверх ботинок.
Я бросила беспокойный взгляд на Бориса. Он сказал мне одними губами: — Это мой брат… Максим…
Я закусила губу. Ясно. Тот самый брат, который довел Борю до сердечного приступа. Уже ненавижу…
— Комарик, ты посиди пока в коридоре… — устало проговорил Борис, — пока я с братом пообщаюсь… А потом возвращайся ко мне…
Я кивнула и молча удалилась из палаты. Но когда я проходила мимо брата Бориса, то меня как холодом обдало всю.
Разговор Бориса и Максима длился недолго — пару минут. И когда открылась дверь палаты, я невольно вздрогнула, а пульс сбился. Смотреть на Максима, выходящего из палаты, не хотелось. Максим притворил дверь и подошёл ко мне.
— Кто вы такая? — спросил мужчина.
Я вскинула голову вверх, а сердце учащенно забилось.
— Я… — в горле внезапно пересохло, — я подруга Бориса.
Мужчина нахмурился.
— Я уже понял, что вы знакомая моего брата, — проговорил он, переиначивая на свой лад. — Я спрашиваю: кто… вы… такая?
В каждом произнесённом им слове чувствовалось непререкаемая жесткость, а от его глубокого голоса у меня мурашки побежали по спине.
— Я же сказала: я подруга Бориса… — промямлила я.
— Которая именно? — спросил он и смерил меня долгим-долгим взглядом, не предвещающим для меня ничего хорошего.
— Не поняла сути вашего вопроса, — я решила, что лучшая защита это нападение.
И увидела ухмылку.
— У Бориса множество знакомых среди девушек вашего возраста. Кто вы?
Я нахмурилась. Не могло быть у Бориса много знакомых-девушек. Я бы знала. Впрочем, этого я могла и не знать.
— Просто… подруга…
— Имя у вас есть, просто подруга?
— Имя есть, — ответила я. — Как и у любого человека.
— Какое?
— Я Ия. Ия Ларина…
— Хм… Ясно. И откуда вы взялись, Ларина Ия?
Я посмотрела на мужчину вопросительно.
— Как вы познакомились с моим братом?
Мне не хотелось ничего ему о себе рассказывать. Я промолчала.
— Чем вы занимаетесь? — уточнил он.
— Я студентка. Медколледж. Последний курс… — отчиталась я перед ним словно школьница.
— Ясно…
— Я не знаю, что вам ясно, — огрызнулась я. Разговаривать подобным тоном с совершенно незнакомыми мне мужчинами было совершенно не в моем характере. — Но ваш допрос мне не нравится.
Он ничего не ответил, но смерил меня таким взглядом, что я съежилась вся.
— Вы местная, Ия?
— Э-э-э… нет. Я из Екатеринбурга… — ответила я честно, так как скрывать мне было нечего. Но Борин брат слегка поморщился, словно мои слова как-то задели его, и произнес:
— Я так и понял…
— Что вы поняли?
— То, что вы не местная, — сказал он сухо, но в его устах это прозвучало как «то, что вы девушка с Урала…» — В Екатеринбурге нет медколледжа? — с иронией спросил он.
Я зажмурилась. Никогда не знала, как отвечать на каверзные вопросы.
— Почему же, в моем родном городе есть медколледж… — медленно проговорила я с ударением на слово «есть». — Да еще какой!
Но я запрещаю себе думать о тебе…
И запрещу себе любить…
Я нервно вышагивала по коридору, ведущему в тамбур. Поезд немного опаздывал. Состав тащился словно черепаха — медленно и со скрежетом, с хрустом по железнодорожным путям Свердловской железной дороги. Вот, наконец, показалось знакомое мне здание железнодорожного вокзала и яркая красная надпись «Екатеринбург». Наконец-то мой вагон достиг перрона. И остановился. Поезд прибыл на конечную. Ох, скорее бы обняться с сестрой — такой знакомой мне и родной. Дома я весь последний год не была.
Раньше я часто приезжала домой — в каникулы и на все праздники. Но в последний — выпускной — год такой возможности у меня не было — всё свободное время у меня отнимала подготовка к экзаменам. А на Новый год сестрёнка приезжала ко мне сама.
Я сразу увидела сестру. Танюшка… Моя старшая сестрёнка уже встречала меня на платформе, внимательно всматриваясь в запыленные окна поезда. Хоть я строго-настрого запретила Татьяне встречать меня. Я же не маленькая и домой сама в состоянии добраться. А потом у сестры и без меня полным-полно дел.
Её сложно было не заметить — сестра у меня красавица. Статная, высокая, темноволосая с огромными зелёно-карими глазами. Выражение её лица было строгое.
В руках у неё небольшая сумочка. Как только Таня заметила меня, то сразу поспешила вместе с остальным потоком к вагону. Сердце моё подпрыгнуло от радости и я, подхватив сумку, едва ли не первой побежала на выход из вагона.
Сестра старше меня на пять лет и сестру я люблю безгранично… Она возилась со мной, когда я была ещё совсем крохой. Правда, став постарше, я во всём ей перечила — переходный возраст и всё такое. Ну, вы знаете…
Я сошла на перрон, протиснулась сквозь толпу встречающих и без слов обняла сестру.
— Ия, ну наконец-то! — воскликнула сестра, смаргивая влагу с глаз. — Я уже заждалась. Давай-ка, я еще тебя обниму… — Глаза её влажно проблескивали от слез, а голос был так похож на мамин, что мне показалось, что это не Таня, а сама мама обняла меня. Да и похожа Таня на мать. И улыбается так же.
— Я приехала на полчаса раньше… — проговорила она, увлекая меня за руку к подземному переходу, протискиваясь меж людьми. — С работы отпросилась и сразу на вокзал рванула. — Ну как ты доехала? — спросила она.
— Хорошо доехала…
— А попутчики-то нормальные были?
— Вполне, — ответила я ей. — Семейные… — И я улыбнулась, припоминая проказы мелкого мальчугана по имени Петька.
— Как Питер?
— Да всё хорошо. Стоит на месте… — Я снова улыбнулась.
— Могла бы самолётом прилететь, — проговорила Татьяна. — Уже бы дома была.
Самолётами я летать опасаюсь. Мне всё время кажется, что стоит мне воспользоваться услугами авиакомпании и самолёт непременно разобьется. А потом мне всегда нравилась железная дорога, сами поезда и какой-то особый запах, присутствующий на железке.
— Неее… — протянула я. — Только не самолётом… — Я вновь выдавила улыбку.
— Ну а что насчет Максима? — вдруг спросила сестра.
— А что насчет него? — Я вскинула на Татьяну взгляд.
— Ты по-прежнему… — Она не договорила.
— Да, — качнула я головой. — По-прежнему. — Я по-прежнему ненавижу его.
— Да уж… Угораздило тебя, родная, — вздохнула Татьяна.
— Расскажи лучше, как ты тут без меня живешь, — переменила я тему. Настроение от встречи с сестрой медленно поползло вниз-вниз.
— Нормально живу. Лучше всех.
— А как Сашка?
— Сашка? А что Сашка? Сашка работает. Все работает и работает, а дома редко появляется. — Она вздохнула. На губах Татьяны возникла вымученная улыбка.
***
Всё началось в сентябре прошлого года с моего знакомства с Борисом Акуниным на Дворцовой площади. Он нарезал круги вокруг Александровской колонны, дожидаясь знакомого, а у меня рядом с памятником была назначена встреча с подругой.
У этого парня был невысокий рост и астеническое телосложение — свитер крупной вязки висел на нем мешком. Но в целом он был симпатичный — крупные, как у ребенка, светло-карие глаза; пухлые губы; обаятельная улыбка; вихрастые тёмно-русые волосы.
Возможно, именно его улыбка и привлекла к нему моё внимание. Глядя на него, я невольно и сама заулыбалась.
В общем, в тот день мы познакомились, и, разумеется, обменялись телефонными номерами. Я долго не решалась ему позвонить первой. Он сам меня набрал.
С Борисом мы встретились возле крейсера «Аврора». Увидев его, я смущенно улыбнулась, но от меня не укрылось, что Боря был одет в черные джинсы и кожаную куртку. На мне было короткое пальто, объемный шарф, на ногах удобные ботильоны. На дворе стоял тёплый октябрь — самое начало октября.
— Куда пойдем? — спросил он у меня с улыбкой. В руках Боря держал алую розу.
— Куда угодно… Петербург большой город… — Я с удивлением посмотрела на Бориса — парень основательно подготовился к встрече, а мне еще никто и никогда не дарил цветов.
— Тогда в зоопарк? — Боря протянул мне розу.
— Можно! — согласилась я, принимая цветок и немного стесняясь. Алые бархатные лепестки источали дивный аромат. Я поднесла бутон к носу. — Спасибо, — выдохнула я. — Она очень красивая.
— Я долго её выбирал, — сказал Борис с улыбкой. — Мне захотелось тебя порадовать.
— И тебе это удалось. Роза прекрасна!
— Я рад. Ну что пойдём? — И Боря протянул мне руку. Его ладонь была теплой и уютной. Боря переплёл свои пальцы с моими и крепко-крепко сжал, а я пискнула.
Никакого напряжения в общении с Борисом не было. У Бори оказался легкий характер и природное обаяние. Настроение у нас обоих было приподнятое, а я чувствовала себя рядом с Борисом как со старым-старым другом. В общем, он нравился мне. Нравилось, как он, то распахивает свои светло-карие глаза, то суживает их, когда рассказывает о какой-нибудь достопримечательности Петербурга. Нравилась его речь — немного медленная, но утонченная. Как у истинного питерца.
День за днем он открывал мне глаза на то или иное здание, мост, канал, скульптуру, памятник. И только когда речь заходила о нём самом, он ненадолго умолкал, погружаясь в себя, и хмурился. Что-то Борис держал в себе. И что именно, я узнала позднее. Борис был серьёзно болен. Тяжелый врожденный порок сердца, который выявили у Бориса только в семилетнем возрасте, и прилагающийся к нему целый букет сердечнососудистых осложнений и операций на сердце. А до семи лет родители не замечали, что их сын болен и я не понимала как такое возможно.
А тогда, в первые недели общения с Борисом, я ещё не знала о его болезни. Мы целыми днями гуляли по городу, смеясь и дурачась. Борька был само обаяние, и я невольно тянулась к нему, как тянутся подсолнухи к свету. К его шуткам и ласковому взгляду. Да, Боря и был светлым человеком. Человеком-солнцем. Я видела, что Боря был необычайно начитан, остроумен, общителен. И сама рядом с ним становилась иной.
Он называл меня Ларик-комарик, спонтанно придумав это прозвище — производное от моей фамилии. Я — Ия Ларина. А я его Робиком.
Мы встречались с Борисом уже пару месяцев, и Боря хотел рассказать о нашей дружбе старшему брату, но тут случилось кое-что непредвиденное. Кое-что печальное.
В тот ужасный день, незадолго до Нового года, я открыла дверь тем магнитным ключом, что дал мне Борис накануне, и вошла в подъезд. Вернее в парадную. Так принято называть в Петербурге главную входную зону. Дверь за мной захлопнулась, отсекая меня от Садовой. В сетчатом лифте я не стала подниматься на нужный этаж — испугалась, а пошла пешком. В подъезде царила тишина. Сквозь высокие окна в подъезд проникал сероватый зимний Питерский свет, окрашивая серой дымкой ступени, поручни, стены и двери: красивые и не очень, безликие, обитые дерматином, и, наоборот, из темного дерева дорогие резные. На каждой двери значился номер квартиры, а иногда номеров было несколько, что означало, что данная квартира — коммунальная.
В общем, я поднялась до нужной площадки, глубоко вздохнула и надавила пальцем на дверной звонок. Я волновалась. Мне ещё не доводилось бывать у Бориса дома. Собственно, это и был первый раз. Накануне вечером Борис позвал меня к себе в гости. Он так и сказал: «Ия, я приглашаю тебя к себе. Я хочу познакомить тебя со своими родными: бабулей и братом. Приезжай ко мне в полдень. Вот тебе магнитный ключ от подъезда». И назвал адрес.
Дверь мне открыла пожилая женщина, одетая довольно просто. Вокруг головы повязан светлый хлопковый платок. Само собой, я сразу догадалась, кто это. Бабушка Бориса.
— Здравствуйте, Борис дома? — спросила я у неё.
— Боренька… — прошелестела она, прижимая руку к груди. — Боря наш в больнице. — Глаза у неё были грустными.
Я рассеянно посмотрела на женщину, а от её слов все внутри меня перевернулось.
— Как в больнице? — одними губами поинтересовалась я. — В какой он больнице? — Все внутри меня замерло.
— В кардиоцентре он, — ответила мне она. — У него новый приступ…
— Какой еще приступ?! — воскликнула я.
— Сердечный… Да вы проходите в квартиру, девушка, и я всё вам объясню…
Внутри меня всё содрогнулось.
Я хотела вежливо отказаться и тут же помчаться в некий кардиоцентр, но в последнюю секунду передумала. Да и женщина смотрела на меня почти умоляюще. Отказать я ей не могла. Но в квартиру я вошла с опаской. Мне ещё не приходилось бывать в таких домах, в таких квартирах.
— Вы же Ия? — тихо спросила она.
— Да, я Ия…
— А я Анна Петровна. Боренька рассказывал мне о вас… О вашей дружбе… Он вас ждал… Он так вас ждал…
Она пошла на кухню. Я за ней, отмечая, что повсюду ковры на полах, бронзовые светильники на стенах.
Я знала, что у Бориса есть бабушка — баба Нюра. Я знала, что у Бориса есть брат — старший брат по имени Максим. Бориному брату было уже тридцать два года — и он до сих пор не был женат, а самому Боре двадцать шесть. Все, что я знала, что у братьев разные отцы, но общая мать. Борина мама рано ушла из жизни. Я тоже осталась сиротой в четырнадцать лет, и это нас с Борисом объединяло.
Анна Петровна продолжила:
— А вчера вечером, поздним вечером, Боря поругался с братом и…
Дальше Анна Петровна могла ничего не говорить, и так всё было ясно.
— …и у Бориса произошел очередной сердечный приступ, — закончила она и поджала губы.
«Он поругался из-за меня…» — мелькнуло в мыслях, и душа заныла-заболела тут же.
Бабушка Бори тем временем сунула мне в руки собственные домашние тапочки.
— Переобувайтесь, Ия. И пальто своё оставьте в прихожей. Мы сейчас чаю попьем. Боря вечером торт купил. Он вас так ждал…
Нет — замотала я головой.
— Анна Петровна, я не могу распивать чаи, когда Боря в больнице, — ком застрял в горле, а глаза увлажнились из-за подкативших слез. — Скажите, в каком Боря отделении, в какой палате он лежит?
— Не пустят тебя к нему, девочка, — Анна Петровна перешла со мной на «ты». — Сейчас к нему никого не пускают. Даже меня не пустили. — По её сухим щекам потекли слёзы.
— А я прорвусь. Я же настырная. И я на медицинскую сестру учусь. Меня должны пропустить. Я обязана быть рядом с Борей.
И она обняла меня, а затем объяснила, как добраться до кардиоцентра. Распрощавшись с Анной Петровной, я пулей слетела вниз. На такси денег не было, поэтому я кинулась к ближайшей станции метро.
Через полчаса, влетев в приемный покой и сдернув вязаную шапку с головы, я устремилась к регистратуре. Солгав, что я — невеста Бориса, я все-таки пробилась к другу.
Борис находился в отдельной палате, и я хотела попасть туда как можно быстрее. Но возле дверей отделения меня задержали. Лечащий врач Бориса. Он рассказал мне о состоянии Бориса и только после этого впустил в палату. Боря был подключен к кардиоприборам.
— Ия, это ты… — прошептал он и протянул ко мне руку с растопыренными пальцами. — А я… вот…
— Я вижу, что ты «вот», — мягко сказала я ему и подошла к кровати. — Я была у тебя дома, Борис… — произнесла я, усаживаясь на металлический больничный стул, придвинутый к кровати. — Анна Петровна сказала мне, где тебя искать…
Он грустно улыбнулся.
— Ах, Аннушка… — пробормотал он. — Просил же никому не говорить…
— Даже мне? — нахмурилась я.
— Тебе особенно, Ия…
— Почему, Боря?
— Не хотел тебя волновать…
И тут за моей спиной прозвучал голос — мужской и глубокий:
— Вы кто?
Я резко обернулась.
Возле двери стоял мужчина. Темноволосый и темноглазый молодой мужчина. Очень высокий. Широкоплечий. В темной одежде. Тонкий шерстяной свитер поверх черной рубашки, отглаженные брюки. На плечи накинут белый медицинский халат. На ногах бахилы поверх ботинок.
Я бросила беспокойный взгляд на Бориса. Он сказал мне одними губами: — Это мой брат… Максим…
Я закусила губу. Ясно. Тот самый брат, который довел Борю до сердечного приступа. Уже ненавижу…
— Комарик, ты посиди пока в коридоре… — устало проговорил Борис, — пока я с братом пообщаюсь… А потом возвращайся ко мне…
Я кивнула и молча удалилась из палаты. Но когда я проходила мимо брата Бориса, то меня как холодом обдало всю.
Разговор Бориса и Максима длился недолго — пару минут. И когда открылась дверь палаты, я невольно вздрогнула, а пульс сбился. Смотреть на Максима, выходящего из палаты, не хотелось. Максим притворил дверь и подошёл ко мне.
— Кто вы такая? — спросил мужчина.
Я вскинула голову вверх, а сердце учащенно забилось.
— Я… — в горле внезапно пересохло, — я подруга Бориса.
Мужчина нахмурился.
— Я уже понял, что вы знакомая моего брата, — проговорил он, переиначивая на свой лад. — Я спрашиваю: кто… вы… такая?
В каждом произнесённом им слове чувствовалось непререкаемая жесткость, а от его глубокого голоса у меня мурашки побежали по спине.
— Я же сказала: я подруга Бориса… — промямлила я.
— Которая именно? — спросил он и смерил меня долгим-долгим взглядом, не предвещающим для меня ничего хорошего.
— Не поняла сути вашего вопроса, — я решила, что лучшая защита это нападение.
И увидела ухмылку.
— У Бориса множество знакомых среди девушек вашего возраста. Кто вы?
Я нахмурилась. Не могло быть у Бориса много знакомых-девушек. Я бы знала. Впрочем, этого я могла и не знать.
— Просто… подруга…
— Имя у вас есть, просто подруга?
— Имя есть, — ответила я. — Как и у любого человека.
— Какое?
— Я Ия. Ия Ларина…
— Хм… Ясно. И откуда вы взялись, Ларина Ия?
Я посмотрела на мужчину вопросительно.
— Как вы познакомились с моим братом?
Мне не хотелось ничего ему о себе рассказывать. Я промолчала.
— Чем вы занимаетесь? — уточнил он.
— Я студентка. Медколледж. Последний курс… — отчиталась я перед ним словно школьница.
— Ясно…
— Я не знаю, что вам ясно, — огрызнулась я. Разговаривать подобным тоном с совершенно незнакомыми мне мужчинами было совершенно не в моем характере. — Но ваш допрос мне не нравится.
Он ничего не ответил, но смерил меня таким взглядом, что я съежилась вся.
— Вы местная, Ия?
— Э-э-э… нет. Я из Екатеринбурга… — ответила я честно, так как скрывать мне было нечего. Но Борин брат слегка поморщился, словно мои слова как-то задели его, и произнес:
— Я так и понял…
— Что вы поняли?
— То, что вы не местная, — сказал он сухо, но в его устах это прозвучало как «то, что вы девушка с Урала…» — В Екатеринбурге нет медколледжа? — с иронией спросил он.
Я зажмурилась. Никогда не знала, как отвечать на каверзные вопросы.
— Почему же, в моем родном городе есть медколледж… — медленно проговорила я с ударением на слово «есть». — Да еще какой!
