Алекс петлял среди деревьев, из последних сил перебирая ногами. Снега было по колено, местами – до середины бедра, поэтому каждый шаг давался с трудом. Сколько он уже так идёт? Три часа? Четыре? У его машины очень «вовремя» сел аккумулятор, а у телефона – батарея, но находиться в холодном автомобиле и ждать помощи среди белой снежной пустыни было бы самоубийством. Гендиректор «Вайлет-компани» ехал не по трассе, а по одной из сельских дорог, и неизвестно, когда на него наткнулись бы люди. Сегодня третье января, не все ещё закончили праздновать. Может, кто-то появится вообще через несколько дней. А так хотя бы есть шанс набрести на какую-нибудь деревеньку. Свои, конечно, тоже начнут волноваться и, увидев включённый в машине маячок, вышлют помощь, но до этого момента можно замёрзнуть насмерть.
Метель, затруднявшая путь, кончилась пару часов назад, но теперь вообще было непонятно, куда идти: все возможные следы напрочь замело. Алекс выбирал направление по наитию и очень надеялся, что интуиция его не подведёт. Когда между деревьями появился просвет, гендиректор ускорился на голом энтузиазме, но радость была преждевременной. Перед его взором предстала вовсе не деревенька, а замёрзшее озеро. Оглядевшись, он понял, где находится, хотя никогда здесь не бывал. Алекс когда-то слышал об этом месте. «Озеро несбывшихся надежд», как звали его люди..
Здесь умирали ёлки... На самом деле тут были и сосны, и ели, но люди всегда всё упрощают. Что ель, что сосна – всё едино. Ёлка – она и есть ёлка! Чего заморачиваться на тонкости?! Да, сюда свозили и сваливали непроданные и зря срубленные ёлки, которые после Нового года уже не нужны: всё равно больше никто не купит. Казалось бы, их можно просто оставить там, где ими торговали, и малоимущие люди быстро растащат зелёных красавиц по своим хибарам, урвав хоть маленькую толику счастья, хоть призрачную иллюзию праздника.
Но нет! Ёлки зачем-то увозили сюда. Туда, где совсем рядом росли их сёстры, которым повезло избежать жала пилы или лезвия топора. И теперь они лежали бесполезным хламом, ненужные, не приносящие радости, и тихо погибали, но никто даже не догадывался об их агонии. Это человек может стонать, в надежде, что кто-то услышит, кто-то придёт и поможет облегчить страдания. А ёлки – нет. Им не на кого надеяться, неоткуда ждать помощи, они обречены...
– Воды! – безмолвно взывала каждая клеточка иссушенного жаждой ствола.
– Дайте хоть капельку влаги! – молило всё их естество.
– Я гибну... – в отчаянии стенала очередная мученица.
А ведь их более удачливые сёстры стоят сейчас в бадейках с влажным песком. Пушистые лапы этих любимиц фортуны украшены цветными шарами, стволы обвиты мириадами сияющих гирлянд, мерцающая канитель переливается в свете огней и создаёт ощущение сказки... Им сейчас так радостно и хорошо. И они возвращают эту радость людям, которые суетятся вокруг них.
– Какая красивая у вас в этом году ёлка! – скажет гость.
Хозяйка тут же расплывётся в улыбке, дети дружно затараторят, что это они её так красиво украсили. И ёлка будет стоять в лучах славы и наслаждаться своим величием... Да, пускай через несколько дней она и будет отправлена на помойку, как любая ненужная вещь, но это будет потом. А сегодня она в центре внимания, она королева! И всё это будет не зря! Она получит свою толику радости и подарит её другим. Дальнейшая жизнь ёлки будет скоротечной, но эта жертва не бессмысленна. Каждый получит своё, каждый заплатит свою цену...
И эта бывшая королева так же будет умирать на ближайшей мусорке, пока её не отвезут на свалку. Она будет изнывать от жажды, её иглы будут желтеть и осыпаться... Но она будет вспоминать моменты своего величия, и это облегчит её страдания. Это цена за моменты славы. Что уж тут поделать... Зато они были! И восхищение, и радость, и счастье... Ей ещё повезло. Не то, что другим. У других всего этого не было. У них вообще ничего не было. Их просто не продали из-за слишком завышенных цен, а потом отвезли на отшиб и выбросили, как мусор. Они умирают, так и не выполнив своего предназначения, не испытав радости сами, не подарив её кому-то другому... Бессмысленная жизнь. Жизнь, прожитая напрасно. Несбывшиеся надежды, неисполнившиеся мечты... Всё было зря... Как у засохших, но так и не распустившихся цветов. Бутон – а потом смерть.
Так происходило каждый год. Но сколько это будет продолжаться?! Может, стоит посадить у себя во дворе маленькую ёлочку и украшать её каждый год, а не рубить живую красавицу?! Или хотя бы приобрести искусственную, которая не обречена на гибель?!
– Што, милок, заплутал? – донёсся до Алекса старческий голос.
Гендиректор, вздрогнув от неожиданности, повернул голову и увидел серобородого старичка, который улыбался ему щербатым ртом.
– Да, немного... – осторожно сказал Алекс.
– Угу. То-то я и гляжу, – закивал дедок, разглядывая его с явным любопытством. – Ты не пужайся, не пужайся. Я туточки все окрестные тропки знаю. Быстро выведу, куды надо. Тебе, мил человек, куды надо-то?
– Куда-нибудь, где можно согреться, обсушиться и поесть. И позвонить, – добавил он. – Здесь телефон поблизости есть? Я в долгу не останусь, отблагодарю.
– Телефон-то? Есть, родимый. Один на всё село, у старосты нашего. Да ты не думай, што я на твои благодарственности падкий. Забесплатно помогу. Хто нам ещё поможет, ежели не человек человеку?! Энто другие пущай выгоду какую имеют, а мне и своего довольно. Тока обожди маленько, я оснастку приберу.
Старичок проскрипел снегом до небольшой проруби, собрал рыболовные снасти и притопал обратно.
– Простите. Я вам рыбалку испортил, – Алекс действительно чувствовал себя виноватым.
– Не велика беда, я вон ужо нескольких споймал, – дедок продемонстрировал пакет, в котором покоилось несколько безвременно почивших рыбёшек. – Да и ухи у меня ещё полкаструли. Это я так, на будущую хотел запастись. Да и опосля праздника провизия осталась: и сам проживу, и тебя накормлю.
«Что бы он ни говорил, но отблагодарить его нужно по-королевски. И именно потому, что денег брать не хочет».
– Тебя, милок, как звать-то? – оглянулся старичок, который бодро топал по сугробам (очевидно, по своим же следам), показывая дорогу.
– Алексей, – гендиректор старался ступать точно за проводником.
– Тады будем знакомы. Меня Михеем кличут.
– Очень приятно, – кивнул Алекс. – А как из вашего села до города добраться? Может, машина какая есть или хотя бы трактор?
– Из сусиднего села автобус до города ходыть, а мы до автобуса пешим ходом. Всего-то не более часа будет. Можно ещё электрическим поездом. Тутоньки станция в Липках. Но до неё всё-одно час пешим ходом, ежели по замётам.
– А часто автобус ходит, не подскажете? Не пропустить бы... – заволновался Алекс.
– Не пропустишь, милок, не пропустишь. Я тебя на упряжке довезу, – неожиданно обрадовал Михей. – Моя Марийка хоч и старенька, но дело своё знает. А то ты по энтим замётам до завтрего топать будешь. Ноги-то небось замочил, заморозил? В снегу-то по колено, да без валенок.
– Да, ноги и руки не мешало бы согреть, а то я их уже почти не чувствую, – гендиректор поёжился.
– О, не зря я порыбалить нонче вышел, не зря. Тебя вон подобрал. Идём хутчише, а то и взаправду ноги поморозишь. И на чём тады плясать будешь?
Как ни странно, идти за старичком по скрипучему снегу было не так тяжело. Потом они вышли на протоптанную дорожку, и стало вообще замечательно. Что называется «есть с чем сравнить». Алекс с интересом оглядывал местность. Слева находился еловый бор, а справа – сосновый, потому логичным было и название ближайшего селеньица – Лесницкое, и то, что эти места стали паломническими для браконьеров, которые потом и «возвращали на родину» срубленные, но не реализованные деревья, превратив берег озера в кладбище загубленных хвойных жизней.
Алекс двигал онемевшими от холода пальцами ног, разгоняя кровь, и надеялся, что поморозил их не очень сильно. Главное – поскорее в тепло и аккуратно растереть. Руки тоже задубели, хоть и были в перчатках. Повезло, что мороз не такой большой, так что шансы избежать обморожения есть, и немаленькие. Гендиректор спрятал руки в карманы и лишний раз порадовался, что (на всякий случай) положил в багажник лыжный костюм и ботинки, иначе сейчас щеголял бы по сугробам в офисной одежде и дизайнерской обуви.
– А ты чево, милок, в наших местах-то делал? – глянул старичок вполоборота.
– За вдохновением ездил.
– И как оно? Нашёл?
– Нашёл, отец, – губы Алекса дрогнули в подобии улыбки. – Ещё как нашёл!
– Ну и славно, ежели нашёл. Коль сердце и душа не на месте, то и жизнь не в радость, – со знанием дела заявил Михей.
– Могу я спросить? – гендиректор не хотел быть бестактным, но в нём проснулся интерес. – Вы откуда будете? Говор у вас не местный. Или, скорее, не совсем местный.
– Ух ты, ну ты, наблюдательный какой! – добродушно воскликнул дедок. – А из разных я! За свою жизню стока мест пообъездил, стока всего понахватался, што я таперича всюды свой и всюды чужой. Вон оно как!
– А здесь давно живёте?
– Ужо шостый год. Тутоньки супружница моя почившая народилась, так мы на старости годов и порешили осесть, где потише да поспокойнее. Пожили-пожили, потом она к праотцам отправилась, а я остался.
– Соболезную, – Алекс действительно сожалел, что влез не в своё дело и, возможно, разбередил старую рану у хорошего человека, огорчать которого совсем не хотелось.
– Чего уж там, – отмахнулся старичок. – Да и сын ко мне наведывается. Держусь, нюни не распускаю. Вечерами тока одиноко дуже, погутарить не с кем.
– Вечера – это да, – согласился гендиректор. – Вечером одиночество чувствуется особенно остро. И ночью тоже, если не спится...
–А ты чего это... – оглянулся Михей. – Хлопец в расцвете лет, а такие речи заводишь? Неужто у тебя и супружницы нет? Один живёшь, что ли?
– Почему один? С сестрой. Я её с двенадцати лет воспитываю. Мне тогда восемнадцать было...
– Сестра – это хорошо, – закивал дедок, и Алекс был рад, что тот не стал развивать тему и спрашивать, что же произошло «тогда».
– Да, мне с ней повезло, она замечательная, – с теплотой в голосе сказал он. – Только... за вечерним столом уже нет былого веселья и шума.
– Ничего. Ещё появится! – бодро откликнулся Михей. – Вот жонку себе заведёшь, детишек настрогаете, и будет так весело, што заскучаешь за энтими спокойными вечерами.
– Надеюсь, так и будет, – усмехнулся Алекс.
Остальной путь они преодолели в молчании, но молчание это было каким-то спокойным и правильным. И гендиректору вдруг вспомнилась чья-то фраза, что «настоящий друг – это тот, с кем можно спокойно помолчать».
Лесницкое оказалось селением на двенадцать домов, большая часть из которых пустовала. Как сказал Михей, люди постепенно перебираются в город, и Лесницкое, возможно, скоро вовсе исчезнет. Всеми административными вопросами занимался староста, дом которого, как водится, был самым большим и ухоженным, да ещё немаленькое хозяйство имелось и целый десяток лошадей от мала до велика. Церквушка и школа находились в соседнем Хорошеве, куда Михей и собирался везти Алекса на упряжке.
Когда они подошли к промасленному, но некрашенному деревянному забору, их встретило странное рычание.
– Что, Джай, почуял гостя? – весело сказал старичок. – Ты не шуми, не шуми, это человек хороший, зла не сделает.
Он открыл калитку, и Алекс встретился взглядом с бледно-голубыми глазами чёрно-белого хаски.
– Фу, нельзя! – скомандовал Михей, и пёс уткнулся мордой в подставленную ладонь хозяина, а потом снова посмотрел на нежданного гостя.
– Ты хороший, Джай, хороший, – мягко сказал гендиректор, спокойно позволяя собаке себя обнюхать. – Я вас не обижу. Пустишь погреться?
Джай рыкнул, слегка повёл хвостом и, очевидно, удовлетворившись «проверкой» чужака, потрусил обратно во двор.
Домишко у нового знакомца оказался небольшой, но уютный. Вопреки ожиданиям, хозяин не подбросил дровишек в печь (хотя она и имелась), а включил обогреватель, который Алекс чуть ли не оседлал, отогревая продрогшее тело и с неохотой раздеваясь. Слава Богу, с руками и ногами всё обошлось, те только немного покраснели.
– Выпьешь чуток, для сугреву? – предложил Михей.
– А что у вас из горячительного?
– Я всё больше по наливкам. Сам делаю.
– И какие есть? Я бы попробовал.
– Так и сливовая имеется, и вишнёвая, и алычовая... – засуетился хозяин дома, шаря по буфету и кухонным шкафчикам. – И закусить чем найдётся, – он выставил на стол провизию и три бутылки.
– Давайте вишнёвую, – решил Алекс. – М-м-м, хороша... – протянул он, наслаждаясь ароматом и теплом, мигом разлившимся по телу.
«Кажется, жизнь потихоньку налаживается...»
В общем, одной наливкой дело не обошлость и были испробованы и одобрены все три. Алекс выпил совсем немного, именно «для сугреву»: ему нужна была ясная голова на плечах, да и вообще, это дело он не очень любил, разве что по праздникам или на мероприятиях, но всё равно всегда чётко контролировал количество выпитого. Еда тоже оказалась вкусной и совсем не соответствовала рождественскому посту, которого частенько придерживаются в сёлах. Одна свиная рулька чего стоила.
– А вы пост не соблюдаете? – полюбопытствовал гендиректор.
– Энто мне сын гостинцев к праздникам навёз. Да и стар я, шобы поститься. Ежели мяса не съем, так вапче сил подняться не будет. И обряды все энти я давно перерос. Бог он не где-то там, он туточки, в душе, в сердце, – Михей похлопал себя по груди. – Ну и выдумали нонче! Новый год прежде Рождества празднуют, а потом диву даются, што народ не постится. Хоча я отмечаю и 1-го числа (коли уж так принято), и 14-го.
– Я тоже. Странно, да?
– И ничегошеньки не странно! – возразил старичок, который тоже приложился к наливке. – Как душа твоя чуйствует, так и поступать надо. И я не токмо о праздниках речь веду.
– Да-да, я понял, – кивнул Алекс, а потом вдруг услышал какой-то негромкий странный звук – полурычание-полутявканье. Он посмотрел на Джая, но тот что-то жевал в своей миске и «разговаривать» явно не собирался. Серый с полосками кот Данька мирно свернулся калачиком у обогревателя. – Кто это?
– О, а энто Джаев наследник. Иди сюды, не боись! – позвал Михей.
Из-за приоткрытой двери кухни показалась сначала мордочка, а потом вышел щенок хаски возрастом где-то от полутора месяцев до двух. Окрас малыш имел серо-белый, шерсть была длиннее, чем у родителя, хвостик – лопаткой. Он осторожно глянул на Алекса, затем подошёл к отцу и куснул его за хвост, а потом аккуратно пристроился рядом и тоже сунул нос в миску.
– Мне показалось, или у него... – гендиректор пытался рассмотреть глаза щенка, но тот наклонился слишком низко.
– Не, не показалось, – качнул головой дедок. – Я Джая с соседской Лаймой свёл (ты не думай чего, всё по обоюдному хотению). Она хоть и обычная дворовая, но шибко красивая и мохнатая. Ну, у них получилось трое цуцынят. Вот, остался последний. Одного староста забрал, другую Микитична. А у энтого глазюки разные, брать не захотели. Говорят, бесовское отродье. Так я себе оставил.
«Теперь понятно. Да тут, наверное, дело даже не в смешении крови. Гетерохромия встречается и у чистокровных хаски».
– У него просто в одном глазу меланин есть, а в другом – нет. Генетика сработала. Или дала сбой, точно не скажу, – припомнил свои познания в этом вопросе Алекс. – В общем, все эти «бесовские» россказни – сплошные суеверия и домыслы.
Метель, затруднявшая путь, кончилась пару часов назад, но теперь вообще было непонятно, куда идти: все возможные следы напрочь замело. Алекс выбирал направление по наитию и очень надеялся, что интуиция его не подведёт. Когда между деревьями появился просвет, гендиректор ускорился на голом энтузиазме, но радость была преждевременной. Перед его взором предстала вовсе не деревенька, а замёрзшее озеро. Оглядевшись, он понял, где находится, хотя никогда здесь не бывал. Алекс когда-то слышал об этом месте. «Озеро несбывшихся надежд», как звали его люди..
Здесь умирали ёлки... На самом деле тут были и сосны, и ели, но люди всегда всё упрощают. Что ель, что сосна – всё едино. Ёлка – она и есть ёлка! Чего заморачиваться на тонкости?! Да, сюда свозили и сваливали непроданные и зря срубленные ёлки, которые после Нового года уже не нужны: всё равно больше никто не купит. Казалось бы, их можно просто оставить там, где ими торговали, и малоимущие люди быстро растащат зелёных красавиц по своим хибарам, урвав хоть маленькую толику счастья, хоть призрачную иллюзию праздника.
Но нет! Ёлки зачем-то увозили сюда. Туда, где совсем рядом росли их сёстры, которым повезло избежать жала пилы или лезвия топора. И теперь они лежали бесполезным хламом, ненужные, не приносящие радости, и тихо погибали, но никто даже не догадывался об их агонии. Это человек может стонать, в надежде, что кто-то услышит, кто-то придёт и поможет облегчить страдания. А ёлки – нет. Им не на кого надеяться, неоткуда ждать помощи, они обречены...
– Воды! – безмолвно взывала каждая клеточка иссушенного жаждой ствола.
– Дайте хоть капельку влаги! – молило всё их естество.
– Я гибну... – в отчаянии стенала очередная мученица.
А ведь их более удачливые сёстры стоят сейчас в бадейках с влажным песком. Пушистые лапы этих любимиц фортуны украшены цветными шарами, стволы обвиты мириадами сияющих гирлянд, мерцающая канитель переливается в свете огней и создаёт ощущение сказки... Им сейчас так радостно и хорошо. И они возвращают эту радость людям, которые суетятся вокруг них.
– Какая красивая у вас в этом году ёлка! – скажет гость.
Хозяйка тут же расплывётся в улыбке, дети дружно затараторят, что это они её так красиво украсили. И ёлка будет стоять в лучах славы и наслаждаться своим величием... Да, пускай через несколько дней она и будет отправлена на помойку, как любая ненужная вещь, но это будет потом. А сегодня она в центре внимания, она королева! И всё это будет не зря! Она получит свою толику радости и подарит её другим. Дальнейшая жизнь ёлки будет скоротечной, но эта жертва не бессмысленна. Каждый получит своё, каждый заплатит свою цену...
И эта бывшая королева так же будет умирать на ближайшей мусорке, пока её не отвезут на свалку. Она будет изнывать от жажды, её иглы будут желтеть и осыпаться... Но она будет вспоминать моменты своего величия, и это облегчит её страдания. Это цена за моменты славы. Что уж тут поделать... Зато они были! И восхищение, и радость, и счастье... Ей ещё повезло. Не то, что другим. У других всего этого не было. У них вообще ничего не было. Их просто не продали из-за слишком завышенных цен, а потом отвезли на отшиб и выбросили, как мусор. Они умирают, так и не выполнив своего предназначения, не испытав радости сами, не подарив её кому-то другому... Бессмысленная жизнь. Жизнь, прожитая напрасно. Несбывшиеся надежды, неисполнившиеся мечты... Всё было зря... Как у засохших, но так и не распустившихся цветов. Бутон – а потом смерть.
Так происходило каждый год. Но сколько это будет продолжаться?! Может, стоит посадить у себя во дворе маленькую ёлочку и украшать её каждый год, а не рубить живую красавицу?! Или хотя бы приобрести искусственную, которая не обречена на гибель?!
– Што, милок, заплутал? – донёсся до Алекса старческий голос.
Гендиректор, вздрогнув от неожиданности, повернул голову и увидел серобородого старичка, который улыбался ему щербатым ртом.
– Да, немного... – осторожно сказал Алекс.
– Угу. То-то я и гляжу, – закивал дедок, разглядывая его с явным любопытством. – Ты не пужайся, не пужайся. Я туточки все окрестные тропки знаю. Быстро выведу, куды надо. Тебе, мил человек, куды надо-то?
– Куда-нибудь, где можно согреться, обсушиться и поесть. И позвонить, – добавил он. – Здесь телефон поблизости есть? Я в долгу не останусь, отблагодарю.
– Телефон-то? Есть, родимый. Один на всё село, у старосты нашего. Да ты не думай, што я на твои благодарственности падкий. Забесплатно помогу. Хто нам ещё поможет, ежели не человек человеку?! Энто другие пущай выгоду какую имеют, а мне и своего довольно. Тока обожди маленько, я оснастку приберу.
Старичок проскрипел снегом до небольшой проруби, собрал рыболовные снасти и притопал обратно.
– Простите. Я вам рыбалку испортил, – Алекс действительно чувствовал себя виноватым.
– Не велика беда, я вон ужо нескольких споймал, – дедок продемонстрировал пакет, в котором покоилось несколько безвременно почивших рыбёшек. – Да и ухи у меня ещё полкаструли. Это я так, на будущую хотел запастись. Да и опосля праздника провизия осталась: и сам проживу, и тебя накормлю.
«Что бы он ни говорил, но отблагодарить его нужно по-королевски. И именно потому, что денег брать не хочет».
– Тебя, милок, как звать-то? – оглянулся старичок, который бодро топал по сугробам (очевидно, по своим же следам), показывая дорогу.
– Алексей, – гендиректор старался ступать точно за проводником.
– Тады будем знакомы. Меня Михеем кличут.
– Очень приятно, – кивнул Алекс. – А как из вашего села до города добраться? Может, машина какая есть или хотя бы трактор?
– Из сусиднего села автобус до города ходыть, а мы до автобуса пешим ходом. Всего-то не более часа будет. Можно ещё электрическим поездом. Тутоньки станция в Липках. Но до неё всё-одно час пешим ходом, ежели по замётам.
– А часто автобус ходит, не подскажете? Не пропустить бы... – заволновался Алекс.
– Не пропустишь, милок, не пропустишь. Я тебя на упряжке довезу, – неожиданно обрадовал Михей. – Моя Марийка хоч и старенька, но дело своё знает. А то ты по энтим замётам до завтрего топать будешь. Ноги-то небось замочил, заморозил? В снегу-то по колено, да без валенок.
– Да, ноги и руки не мешало бы согреть, а то я их уже почти не чувствую, – гендиректор поёжился.
– О, не зря я порыбалить нонче вышел, не зря. Тебя вон подобрал. Идём хутчише, а то и взаправду ноги поморозишь. И на чём тады плясать будешь?
Как ни странно, идти за старичком по скрипучему снегу было не так тяжело. Потом они вышли на протоптанную дорожку, и стало вообще замечательно. Что называется «есть с чем сравнить». Алекс с интересом оглядывал местность. Слева находился еловый бор, а справа – сосновый, потому логичным было и название ближайшего селеньица – Лесницкое, и то, что эти места стали паломническими для браконьеров, которые потом и «возвращали на родину» срубленные, но не реализованные деревья, превратив берег озера в кладбище загубленных хвойных жизней.
Алекс двигал онемевшими от холода пальцами ног, разгоняя кровь, и надеялся, что поморозил их не очень сильно. Главное – поскорее в тепло и аккуратно растереть. Руки тоже задубели, хоть и были в перчатках. Повезло, что мороз не такой большой, так что шансы избежать обморожения есть, и немаленькие. Гендиректор спрятал руки в карманы и лишний раз порадовался, что (на всякий случай) положил в багажник лыжный костюм и ботинки, иначе сейчас щеголял бы по сугробам в офисной одежде и дизайнерской обуви.
– А ты чево, милок, в наших местах-то делал? – глянул старичок вполоборота.
– За вдохновением ездил.
– И как оно? Нашёл?
– Нашёл, отец, – губы Алекса дрогнули в подобии улыбки. – Ещё как нашёл!
– Ну и славно, ежели нашёл. Коль сердце и душа не на месте, то и жизнь не в радость, – со знанием дела заявил Михей.
– Могу я спросить? – гендиректор не хотел быть бестактным, но в нём проснулся интерес. – Вы откуда будете? Говор у вас не местный. Или, скорее, не совсем местный.
– Ух ты, ну ты, наблюдательный какой! – добродушно воскликнул дедок. – А из разных я! За свою жизню стока мест пообъездил, стока всего понахватался, што я таперича всюды свой и всюды чужой. Вон оно как!
– А здесь давно живёте?
– Ужо шостый год. Тутоньки супружница моя почившая народилась, так мы на старости годов и порешили осесть, где потише да поспокойнее. Пожили-пожили, потом она к праотцам отправилась, а я остался.
– Соболезную, – Алекс действительно сожалел, что влез не в своё дело и, возможно, разбередил старую рану у хорошего человека, огорчать которого совсем не хотелось.
– Чего уж там, – отмахнулся старичок. – Да и сын ко мне наведывается. Держусь, нюни не распускаю. Вечерами тока одиноко дуже, погутарить не с кем.
– Вечера – это да, – согласился гендиректор. – Вечером одиночество чувствуется особенно остро. И ночью тоже, если не спится...
–А ты чего это... – оглянулся Михей. – Хлопец в расцвете лет, а такие речи заводишь? Неужто у тебя и супружницы нет? Один живёшь, что ли?
– Почему один? С сестрой. Я её с двенадцати лет воспитываю. Мне тогда восемнадцать было...
– Сестра – это хорошо, – закивал дедок, и Алекс был рад, что тот не стал развивать тему и спрашивать, что же произошло «тогда».
– Да, мне с ней повезло, она замечательная, – с теплотой в голосе сказал он. – Только... за вечерним столом уже нет былого веселья и шума.
– Ничего. Ещё появится! – бодро откликнулся Михей. – Вот жонку себе заведёшь, детишек настрогаете, и будет так весело, што заскучаешь за энтими спокойными вечерами.
– Надеюсь, так и будет, – усмехнулся Алекс.
Остальной путь они преодолели в молчании, но молчание это было каким-то спокойным и правильным. И гендиректору вдруг вспомнилась чья-то фраза, что «настоящий друг – это тот, с кем можно спокойно помолчать».
Лесницкое оказалось селением на двенадцать домов, большая часть из которых пустовала. Как сказал Михей, люди постепенно перебираются в город, и Лесницкое, возможно, скоро вовсе исчезнет. Всеми административными вопросами занимался староста, дом которого, как водится, был самым большим и ухоженным, да ещё немаленькое хозяйство имелось и целый десяток лошадей от мала до велика. Церквушка и школа находились в соседнем Хорошеве, куда Михей и собирался везти Алекса на упряжке.
Когда они подошли к промасленному, но некрашенному деревянному забору, их встретило странное рычание.
– Что, Джай, почуял гостя? – весело сказал старичок. – Ты не шуми, не шуми, это человек хороший, зла не сделает.
Он открыл калитку, и Алекс встретился взглядом с бледно-голубыми глазами чёрно-белого хаски.
– Фу, нельзя! – скомандовал Михей, и пёс уткнулся мордой в подставленную ладонь хозяина, а потом снова посмотрел на нежданного гостя.
– Ты хороший, Джай, хороший, – мягко сказал гендиректор, спокойно позволяя собаке себя обнюхать. – Я вас не обижу. Пустишь погреться?
Джай рыкнул, слегка повёл хвостом и, очевидно, удовлетворившись «проверкой» чужака, потрусил обратно во двор.
Домишко у нового знакомца оказался небольшой, но уютный. Вопреки ожиданиям, хозяин не подбросил дровишек в печь (хотя она и имелась), а включил обогреватель, который Алекс чуть ли не оседлал, отогревая продрогшее тело и с неохотой раздеваясь. Слава Богу, с руками и ногами всё обошлось, те только немного покраснели.
– Выпьешь чуток, для сугреву? – предложил Михей.
– А что у вас из горячительного?
– Я всё больше по наливкам. Сам делаю.
– И какие есть? Я бы попробовал.
– Так и сливовая имеется, и вишнёвая, и алычовая... – засуетился хозяин дома, шаря по буфету и кухонным шкафчикам. – И закусить чем найдётся, – он выставил на стол провизию и три бутылки.
– Давайте вишнёвую, – решил Алекс. – М-м-м, хороша... – протянул он, наслаждаясь ароматом и теплом, мигом разлившимся по телу.
«Кажется, жизнь потихоньку налаживается...»
В общем, одной наливкой дело не обошлость и были испробованы и одобрены все три. Алекс выпил совсем немного, именно «для сугреву»: ему нужна была ясная голова на плечах, да и вообще, это дело он не очень любил, разве что по праздникам или на мероприятиях, но всё равно всегда чётко контролировал количество выпитого. Еда тоже оказалась вкусной и совсем не соответствовала рождественскому посту, которого частенько придерживаются в сёлах. Одна свиная рулька чего стоила.
– А вы пост не соблюдаете? – полюбопытствовал гендиректор.
– Энто мне сын гостинцев к праздникам навёз. Да и стар я, шобы поститься. Ежели мяса не съем, так вапче сил подняться не будет. И обряды все энти я давно перерос. Бог он не где-то там, он туточки, в душе, в сердце, – Михей похлопал себя по груди. – Ну и выдумали нонче! Новый год прежде Рождества празднуют, а потом диву даются, што народ не постится. Хоча я отмечаю и 1-го числа (коли уж так принято), и 14-го.
– Я тоже. Странно, да?
– И ничегошеньки не странно! – возразил старичок, который тоже приложился к наливке. – Как душа твоя чуйствует, так и поступать надо. И я не токмо о праздниках речь веду.
– Да-да, я понял, – кивнул Алекс, а потом вдруг услышал какой-то негромкий странный звук – полурычание-полутявканье. Он посмотрел на Джая, но тот что-то жевал в своей миске и «разговаривать» явно не собирался. Серый с полосками кот Данька мирно свернулся калачиком у обогревателя. – Кто это?
– О, а энто Джаев наследник. Иди сюды, не боись! – позвал Михей.
Из-за приоткрытой двери кухни показалась сначала мордочка, а потом вышел щенок хаски возрастом где-то от полутора месяцев до двух. Окрас малыш имел серо-белый, шерсть была длиннее, чем у родителя, хвостик – лопаткой. Он осторожно глянул на Алекса, затем подошёл к отцу и куснул его за хвост, а потом аккуратно пристроился рядом и тоже сунул нос в миску.
– Мне показалось, или у него... – гендиректор пытался рассмотреть глаза щенка, но тот наклонился слишком низко.
– Не, не показалось, – качнул головой дедок. – Я Джая с соседской Лаймой свёл (ты не думай чего, всё по обоюдному хотению). Она хоть и обычная дворовая, но шибко красивая и мохнатая. Ну, у них получилось трое цуцынят. Вот, остался последний. Одного староста забрал, другую Микитична. А у энтого глазюки разные, брать не захотели. Говорят, бесовское отродье. Так я себе оставил.
«Теперь понятно. Да тут, наверное, дело даже не в смешении крови. Гетерохромия встречается и у чистокровных хаски».
– У него просто в одном глазу меланин есть, а в другом – нет. Генетика сработала. Или дала сбой, точно не скажу, – припомнил свои познания в этом вопросе Алекс. – В общем, все эти «бесовские» россказни – сплошные суеверия и домыслы.
