- Дай досказать. Долгое время мне казалось, что надо мною властвует болезнь. Эта гнусная, мерзкая болезнь изувечила меня телесно и день ото дня изламывала разум, заставляя силой претерпевать то, что всегда было противно моей природе. Как это было бы противно природе любого здорового человека. Я не могла надеяться на выздоровление. А наше единение еще больше усугубило ее… Не смотри так, Дагеддид. В этом нет твоей вины. Это – особенность моего проклятия.
Седрик несколько раз поддерживающе огладил ее плечо.
- Может быть, все-таки можно как-то…
- Сами Предвечные не смогли даровать мне освобождения, - Марика невесело усмехнулась и уже сильнее отпихнула морду Черного от тарелок. – Я могу исцелиться только если получу другое тело. Так сказал сам Светлый Лей.
Седрик похолодел.
- Это… и есть твоя награда? – сдавленно пробормотал он. Жена отодвинула тарелки к самой стенке, после чего туда же переставила кружку и кувшин.
- Нет, - она взглянула в лицо мужа и, оценив степень его взволнованности, для убедительности несколько раз мотнула головой.–Но Предвечные даровали мне знание, которое ослабило проклятую болезнь. Из непереносимой она сделалась… хотя бы сносной.
Седрик подождал некоторое время. Не дождавшись продолжения, помедлил и отпустил ее плечо, а потом коснулся его губами.
- Я не понимаю толком, о чем ты говоришь, - признался он. – Я бы мог понять, но… Ты ведь не расскажешь больше, чем теперь.
По выражению ее лица он понял, что был прав.
- Но твоя болезнь. Она… она ведь душевного, а не телесного свойства? И… позволит тебе жить… долго?
Принцесса усмехнулась.
- До глубокой старости, Дагеддид.
Седрик облегченно кивнул.
- Мне того достаточно. Но если я смогу тебе помочь… хоть чем-нибудь… Ты только скажи, хорошо? Я… я не враг тебе, жена! Я сделаю все…
Марика приподнялась. Взявшись за волосы Седрика, она неожиданно властно притянула его голову к себе и коснулась губ своими.
- Я знаю, - принцесса не отпустила руки, чувствуя, как в свою очередь руки мужа обнимают ее талию, стискивая едва не до боли. – Я тоже не враг тебе, Седрик. Больше такого не скажу. Потому слушай теперь. У каждого человека – своя судьба. И жизнь, которую нужно прожить. Так, чтобы в смерти не было стыдно оглядываться назад. Как оказалось, мои судьба и жизнь – рядом с тобой.
Она отстранилась.
- Это – не то, чего мне всегда хотелось от жизни. Но может быть, мне хотелось не того и не так, как должно быть правильно. Если бы ты не принудил меня, я бы едва ли когда-то имела семью или детей. И таскалась бы теперь…
- По лесам?
Марика улыбнулась. Седрик с каким-то невероятным облегчением уловил, что страшное закончилось. Его жена дала волю тому, что на душе – быть может, в первый и в последний раз за все их время вдвоем. Про-принц был уверен, что дальше пойдет по-старому. Она снова будет демонстрировать неудовольствие или станет шутить над ним. И все же Марика,пусть иносказательно и в своей всегдашней манере, но созналась в том, о чем Седрик перестал мечтать.
Она приняла его.
И это было самым важным. Для Седрика важнее не было ничего на свете.
- Для меня дороже тебя нет никого на свете, - проговорил он то, о чем думалось в этот момент. – Тебя и детей. Но первее всего – тебя. Мыслю, ты и так об этом знаешь.
Теперь уже он качнулся вперед, обнимая жену и приникая к ее губам. Марика ответила на его поцелуй. Они целовались долго, и Седрик с радостью замечал отсутствие напряженности в фигуре жены. Эта ночь сделалась первой, когда Марика не чувствовала брезгливости, даря ему себя. Даже наоборот – на какой-то миг изумленному Дагеддиду показалось, что не она, а он, Седрик, дарит себя властной супруге, подчиняясь ее губам. Про-принц так и не понял, что послужило толчком к тому, чтобы Марика изменила взор на свое замужество. Но в глазах Седрика это и не было важным. Важным теперь было только женское тело в его руках. И это тело принадлежало любимой женщине, которая больше не ненавидела его…
В обнаженное бедро Марики ткнулся холодный мокрый нос. Разорвав поцелуй романка с неудовольствием взглянула на тяжелую собачью голову, которая теперь лежала на постели, поблескивая полуслепыми глазами. Отчего-то Черному сегодня особенно хотелось хозяйского внимания.
- Не иначе, как от тебя заразился, Дагеддид, - прекрасная романка поморщилась, вытирая облизанную руку о постель. Черный поднатужился и закинул обе лапы на простыню, с трудом шевеля вялым хвостом.
- Он чего-то хочет, - Седрик почесал за собачьим ухом, потом погладил верного друга по тяжелой голове. – Но, вроде, не голодный…
- Если б твой пес не был так стар и заслужен, его стоило бы выставить за дверь, - Марика приопустилась на локоть, оказавшись на одном уровне с собачьей мордой. – Ну, чего тебе надо, зверюга? Иди на место! Иди!
Она для пущей убедительности дунула в мокрый песий нос.
К тому, что произошло дальше, не был готов никто.
Голова Черного резко убралась. Словно какая-то сила отбросила пса от ложа Дагеддидов. Черный встряхнул мордой раз, другой – словно в полуслепые глаза набилось песку, о которого он никак не мог избавиться. Потом вздрогнул всем телом и – распрямился перед изумленными принцем и его женой уже человеком.
Человек этот оказался неожиданно молод – едва ли ему исполнилось больше двадцати пяти зим. Темноволосый, высокий и широкоплечий, как все гетты, но очень худощавый, он выглядел страшно, до крайности изможденным. Но его заостренные, подергивающиеся черты хранили отпечаток благородства, и какой-то внутренней, несломленной силы. Молодой оборотень был одет в какие-то полуистлевшие шкурные тряпки, в которых даже с великим трудом едва ли можно было признать одежду.
Какое-то время тишину в комнате прерывало лишь пение насекомых за окном и едва слышное бряцание оружия и брони ходивших под стеной караульных. Тот, которого долго считали псом, неосознанно и словно неверяще ощупал тело, голову, лицо, несколько раз с силой сжал и разжал пальцы. Потом поднял глаза на ошарашенных Дагеддидов, один из которых уже медленно тянулся к припрятанному под кроватью мечу и упреждающе вскинул непослушные руки.
- М… г… гл… глуб… бокопрррошупрростить… меня. Я… услышал о даррре благой Лии… что наделила уста прринцессы снимать заклятия хаоса. И рррешил попррробовать. Я… бесконечно благодарррен тебе, моя пррекррасная госпожа!
Он упал на колени. Седрик, что уже сжимал меч в руках, то краснел, то покрывался мертвенной бледностью. Его жена едва ли выглядела лучше. Очевидно, оборотень понял их состояние.
- Меня… мое имя – Радим, - сглотнув и некоторое время понапрягав лицо, он с усилием избавился от собачьих порыкиваний в голосе. – Радим из рода Гаско-яу. Я был сыном Ракавары, славного вождя западных геттов.
Седрик моргнул. Тот, кто называл себя Радимом, сглотнул еще раз.
- Много десятилетий назад злая ведьма… обратила меня… в собаку. И заставила служить себе… выполнять ее волю… Я пытался противиться ей. Но она подчинила не только мое тело... а и разум. Она смотрела моими глазами и... направляла туда, куда было нужно ей. Долгое время я исполнял ее... поручения. Пока однажды она не приказала бежать к тебе, принц, и поступить на службу. Чтобы она... могла знать обо всем, что происходит в доме твоего отца.
Радим закашлялся.
- Я так долго был собакой, что позабыл, каково это – жить человеком, - он закашлялся вновь. Голос его, тем не менее, становился все более уверенным и твердым, переставая дрожать. –Долгие десятилетия я... не старился и не умирал, хотя пережил не только собачий, но и человечьи сроки... множество раз. Для меня же все было, как в тумане. Мыслю, что душа моя... нужна была ведьме, чтобы только поддерживать... песье тело. Иначе она… давно бы выгнала ее прочь.
Он тяжело вздохнул и обратил взор на принцессу Марику, которая слушала его с по-прежнему вытаращенными глазами и полуоткрытым ртом.
- Все переменилось в тот благословенный вечер, когда ты, прекрасная госпожа, вытащила из моей головы и сожгла… Я не знаю, что это было. Но как только та темная горошина покинула меня, разум мой… очистился. Я снова стал владеть собой, своими желаниями и мыслями. Песье же мое тело стало стареть. Я по-прежнему жил среди людей и жестоко терзался, разумея, что никогда мне не обрести исцеления. В последние годы мне казалось, что конец близок. И я уже смирился, что… перейду черту жизни в облике пса, и мои предки не узнают меня... в посмертии. Когда вдруг, сегодня, прислушиваясь к вашему разговору... я услышал о подарке благой Лии, которым она одарила тебя, моя госпожа.
Радим вновь глубоко поклонился Марике, коснувшись пола лбом.
- Я не знал, как дать понять, что мне нужна твоя помощь, - он тронул ладонью губы. – Но, должно быть, Предвечные сжалились надо мной. Твое дыхание освободило меня. И теперь я… твой слуга – отныне и навеки…
Бывший пес поперхнулся словами, потому что Седрик, до этого внимавший с широко открытыми глазами, с шумом захлопнул рот и резко поднялся. Меч в его руке взблеснул в свете догоравшей последней свечи. Про-принц Веллии рванул с пола сброшенное покрывало и набросил на обнаженное тело прекрасной романки, которая за всю горькую и торопливую исповедь несчастного гетта не сумела даже моргнуть.
- Ты, - он шагнул в сторону Радима, поднимая меч. Лицо его исказилось, а голос вывел из состояния оцепенения даже его романскую жену. Которая, как и Радим, не сразу уразумели причину его внезапно вспыхнувшей ярости. – Паршивый пес! Ты… все время был здесь! Когда я… она… мы… И ты смотрел? На мою жену? Все время был здесь – и смотрел??
20.12.2015
