- Что маги? Да ты доскажешь или нет?
- Мертвы?
- Говори, старик! Что там у них стряслось? Что ты видел?
Не обращая внимания на сыпавшиеся вопросы, Гарди молчал, жмурясь, и мелко тряся головой. Наконец, словно укрепившись, дрожащей рукой поднёс кружку ко рту и сделал ещё один глубокий глоток.
- Не знаю, что сказать вам, други. Магов не видал. Их словно мерзкий тролль громадным языком слизал. Ни крови не нашёл я, ни костей. Ни признаков ещё каких живых людей. И было хоть по-прежнему морозно мне, а только чую – пот стекает по спине. По виду – всё недавно здесь произошло. А ну как то, что магов извело, недалеко ушло? Я страху натерпелся, нету сил. В башке мой голос, как безумный, голосил. И всё равно, что темень на дороге. Решил я, други, побыстрее сделать ноги.
- Так ты ушёл?
- Какой там, убежал. Тьма, холод, ужас на меня напал. Бежал я долго, пока силы оставались. И вы б бежали, други, если б так боялись…
Он вновь было взялся за кружку, однако, почти тут же отставил. Взгляд певца остановился на Иде, которая, прижав к себе поднос, как завороженная слушала его рассказ. Ужас в прекрасных очах девушки на миг отразился в его собственных, бледных зеницах. Старый бард снова вздрогнул и стиснул пальцы. Толстая глиняная кружка в его руках издала едва слышный треск.
- А потом я увидел его, - вдруг тихо, без песни, проговорил Гарди, поднимая глаза и обводя ими собравшихся подле него людей. - Того, кто извёл наших магов. Увидел так ясно, как теперь вижу вас.
Глава 2.
…Утро серединного дня Темной недели выдалось под стать тревожному времени – серым и холодным. Снег, что не переставая шёл с памятной ночи, почти утих. Однако тучи не разошлись, делая светлый день похожим на вечерние сумерки. Такая погода и ранее не способствовала хорошему расположению духа, а теперь и вовсе вселяла в сердца устрашённых людей непреходящее чувство нависшей беды.
С той самой ночи, когда чудом уцелевший старый бард рассказал случившемуся в харчевне люду о беде, которая постигла добрых магов, а также о появлении Безликого, пошёл уже четвертый день. За это время все, кто не поверил сразу, смогли удостовериться – Гарди не лгал. Ему действительно удалось столкнуться с проклятым Черным Всадником без лица и остаться в живых. Должно быть, случилось это потому, что всадник уже был уже напоён кровью магов, и оттого пренебрёг новой жертвой. А может, верно говорят, что вестники Всевышнего хранят певцов.
Однако так, как старому барду, повезло далеко не всем.
Поутру, сторожась и призывая милость Всевышнего, несколько охотников из Нижнего всё же сходили к Веже. Вернулись обратно затемно и с омертвевшими лицами – давнее обиталище магов, что самим Храмом посажены были хранить и держать в порядке Агвидов перевал, действительно оказалось разгромлено. Неведомая и страшная сила не оставила там целым ни единого горшка. Тела же магов исчезли - верно говорят, что Безликий не довольствуется лишь духом, забирая плоть целиком. И не только людскую. Даже лошади магов, что приписаны были к Веже, пропали из начисто разнесённой конюшни.
Другая весть была ещё страшнее – храмовники, которые не первый год несли по ночам дозор вокруг людских селений, оберегая их от нападений нежити, уже давно не появлялись в своих кельях при часовне. Отец настоятель ничего не знал о судьбе пропавших рыцарей, ровно и о том, как могло так получиться, что бесстрастные и преданные воины Всевышнего нарушили годами установленный порядок. В последний раз защитников видели в вечернюю пору на дороге – за несколько дней до той страшной ночи, когда Безликий явился в первый раз.
И с тех пор о гире Ирвинге и гире Бёдваре не было ни слуху, и не духу.
Мысль о том, что пусть даже одному из самых страшных демонов Темной недели, но всё же удалось расправиться с целыми двумя слугами Всевышнего, поселила ледяной ужас в сердцах людей. С малых лет знали они – не было той нечисти, которая устояла бы перед рыцарем Храма. Ибо не человеческой рукой, но по велению небес бились они.
Однако теперь такое случилось.
Весь о неслыханном мгновенно облетела все людское жильё по эту сторону перевала. Перепуганные горцы боялись покидать свои жилища и не выходили за ворота даже к ближним соседям без нужды. Бросавшие всё, ищущие защиты в людских поселениях пастухи и охотники, что ранее в одиночку подолгу жили в горах, и вовсе приносили новости одна другой жутче. А именно – страшная сказка, рассказанная старым бардом в тревожную ночь, переставала быть сказкой. Как и Гарди, очень многим обитателям обоих селений довелось своими глазами увидеть издали беснующуюся в пурге и метели фигуру Безликого. И число узревших демона росло.
Безликий появлялся лишь раз в году – в Темную неделю. Возникал он внезапно и в разных частях обитаемых земель – от пустошей Ирхельма и гор Травгона до оркских солончаков, не делая различия ни для людей, ни для троллей, гномов либо эльфов. Никто доподлинно не ведал, что проклятый призрак готовил тем несчастным, кто попадался на его пути. И не было того, кто мог бы это рассказать – столкнувшиеся с демоном бесследно исчезали.
Теперь он явился к жилищам горцев. Огромный, темный, в развивавшихся черных одеждах и сполохах нечестивого зелёного пламени, проклятый самим Всевышним призрачный всадник носился по округе, сея смуту, разрушения и смерть. Многократно направлял демон своего хрипящего черного скакуна к людскому жилью – но всякий раз поворачивал прочь. Должно быть, благословление, коим осеняли изгороди поселений святые отцы, покуда отвращало мерзкую тварь.
Настоятель, который сумел живым добраться из своей часовни до Нижнего селения, не смог дать дельного совета. Ему самому довелось издали узреть Безликого, однако, с такого расстояния разглядеть демона как следует он не сумел. Впрочем, люди понимали и так – как бы ужасны ни были его деяния, страшный всадник должен был уйти сам, как только истечет последняя ночь Темной недели. В оставшиеся же дни всё, что можно было сделать – это запастись терпением и молиться, дабы Всевышний защитил их дома.
Но было и третье, что тревожило сердца и умы людей.
Сторожевую Вежу, что теперь разгромленной торчала на склоне горы Отшельников, выстроили там не зря. Агвидов перевал являлся единственным путём через Травгонский хребет, который был проходим в жаркую летнюю пору и самой лютой зимой. Причиной тому стало заклятье, которое с согласия Храма чародей по имени Агвид в незапамятные времена наложил на эту дорогу. Заклятие предохраняло путь от снегов и метели, с тем, чтобы делать его удобным для путников.
Пока маг был жив, дорога через перевал оставалась чистой в любые дожди и снега. После его смерти дело продолжил ученик, сделавшийся новым хранителем дороги, который, когда подошел его срок, взял себе нового ученика. Так продолжалось из года в год, и так должно было быть и впредь.
Но теперешний маг и его ученик стали пленниками Безликого, навсегда потерянными для погребения и посмертия. А значит, заклятие, наложенное на дорогу, поддерживать стало некому. Без магов единственный зимний путь через горы мог исчезнуть.
Для обоих селений означало это хотя и не скорую, но верную нищету и гибель.
Такие невеселые мысли теснились тем пасмурным утром в голове харчевника Ульрика Кислображника, соседствуя с тревогой за дом и близких, если проклятый Безликий захочет повернуть к харчевне.
Ульрик не менее прочих боялся появления черного всадника. Однако несмотря на полное отсутствие новых посетителей, позволить себе сидеть под замком и дрожать от страха не мог. Бывший воин, он привык встречать опасность лицом к лицу, пусть даже она многократно превосходила его собственные силы.
И потому, положась на Всевышнего и держа оружие под рукой, он продолжал свои обычные дела в доме и во дворе: продалбливал лёд в колодце, вместе с помощником распиливал заготовленные с осени огромные поленья и управлялся со скотиной. Утро нового дня хозяин и его слуга также встретили на улице, вычищая давно просившие этого стойла и время от времени тревожно поглядывая на заснеженную, хмурую дорогу.
Именно поэтому они ещё издали заметили появившуюся на ней одинокую приземистую фигуру, которая, судя по всему, торопилась к харчевне изо всех сил.
...Когда, наконец, хрипящий, запыхавшийся и мрачный донельзя путник достиг ворот, хозяева уже ожидали его, готовясь достойно встретить своего первого посетителя за целую неделю. Однако тощий гном, не имевший с собой ничего кроме обмотанного поверх тулупа походного одеяла, хоть и остановился прямо напротив гостеприимно поджидавших его людей, но подходить не спешил.
Или не мог – короткие ноги гнома, которыми он стоял на узких лыжах, дрожали и подгибались, как будто этот сын земли без отдыха отбежал на них множество дорожных мер. Широкая грудь его ходила ходуном. Задыхаясь, гном хватал воздух распахнутым ртом, вокруг которого на бороде застыли целые наросты из толстого льда. И, одновременно, зачем-то шарил рукой у себя под тулупом.
Ахнула, пораженная всё ещё неясной, но уже страшной догадкой бедная Свея. Раньше мужа успела она к изможденному гостю и приняла из его загрубелой, рабочей перчатки знакомый, шитый бисером защитный мешочек.
Мешочек этот был им хорошо знаком. Долгими вечерами Свея, тогда ещё не харчевница, а жена славного воина Ульрика Остроглазого, сама вышивала этот скромный подарок новорожденному сыну. В таких мешочках обитатели Травгонских гор хранили семейные камушки – по одному на каждого родича, дабы те всегда были с хранящим, куда бы он ни пошёл. На памяти Свеи, её единственный сын, что ушёл из дому три зимы тому назад и возвращался лишь по великим праздникам, никогда не расставался с самым первым материнским подарком, который носил на шее рядом со священным символом Всевышнего.
Лицо харчевника потемнело: он тоже узнал талисман. Молча забрал он дорогую вещь из рук застывшей, будто окаменелой жены. В единый миг мир будто погас у него перед глазами. Появись теперь рядом Безликий – харчевник даже не повернул бы головы.
Меж тем гном, кое-как отдышавшись, опёрся на хозяйский забор. Покосился на ничего не понимающую Иде, которая по обычаю неуверенно поднесла ему дымящуюся кружку, потом - на Далию, что застыла подле матери, зажимая ладошками рот. И, забрав подогретый мед, с хеканьем выдохнул и опрокинул его в глотку.
- Благод’aрствую, - хрипло промолвил он, возвращая посуду служанке. – Я, Брарг Турпак, ст’арший рудокоп из шахты Кр’асной руды. А ты, ст’ло б’ть, харчевник Ульрик… Килс… сл… р…
- Я Ульрик Кислображник, достойный сын земли, - харчевник кивнул, с трудом заставив себя вынырнуть из омута чёрных дум о судьбе единственного сына. – Прошу, заходи в мой дом. Поведай…
- Нек’oгда мне в дома зах’одить, - гном упёрся обеими руками в поясницу, распрямляя ноющую спину. – Весть у меня, харч’евник. Друг я больш’ой Снорре Храброму, что сыном тебе прихо’дится.
- Добрый гном, - бедная харчевница не выдержала. Бросившись вперёд, она ухватила гостя за руки, с мольбой заглядывая в глаза. – Во имя Всевышнего! Поведай, что с моим сыном? Что? Жив ли он? Не томи!
- Твой сын жив. Добр’ая женщина, - гном гулко выдохнул, мотнув обледенелой бородой. – Но большое несч’астье стряслось. Оч’аг, будь он нел’аден, открылся прямо на входе в з’абой. И нечисть хлынула оттуда что тв’оя руднишная в’ода. Немногим уд’алось сп’астись, и мы б погибли все, кабы не Снорре ваш. Успел он подп’алить зап’ал, к гремучему порошку, что у нас в нужных мест’ах в шахтах заложен. Взорв’ал он этот ход – и завалил проклятое гнездо. А только и с’ам уберечься не сумел.
- Он… погиб?
- Пок’а живой. Он меня сюда и посл’ал. Ск’ажу вам так - ни для кого бы по зиме и снегу я столько мер не стал беж’ать. Но для него - беж’ал. Хотел проститься он пред тем, как унесёт его в подземные чертоги. Но если в’ам хочется живым его увидеть – то лучше б поторопиться. Дорогу ук’ажу. Но нужно идти вот пр’ям сейч’ас.
Глава 3.
Темная неделя подошла к концу. Ночь, которую коротали оставшиеся на хозяйстве в харчевне девушки и молодой работник, была последней из этого страшного срока. Следующее утро знаменовало собой начало Нового Витка – великий день, во время которого все добрые жители Терриона собирались, чтобы отметить общий праздник. Который, пусть и ненадолго, несмотря на различия, объединял их всех.
Ульрик Кислображник и жена его Свея, уехавшие с гномом три дня назад, ещё не возвращались. Далия, которая за это время выплакала все глаза, беспрестанно молилась, прося у Всевышнего защиты для родителей в дороге и исцеления для брата. Больше она ничего не могла поделать – только ждать.
Безликий по-прежнему неистовствовал снаружи в завихрениях снега и метели, и за эти дни гостей в харчевне не появилось ни одного. Поэтому остававшиеся взаперти, отрезанные от мира молодые люди не могли узнать даже последних вестей и вынуждены были довольствоваться лишь собственными предчувствиями и домыслами.
Однако всё должно было поменяться уже назавтра, когда великий зимний праздник придёт в каждый дом.
Как повелось издавна, в этот день на рассвете горцы из обоих селений, дальних шалашей и заимок затемно собирались на службу у часовни. А по завершении - всей огромной толпой, от мала до велика шли праздновать начало Нового Витка в харчевню. Праздник этот всегда получался долгим и весёлым, с песнями, плясками, большими кострами, играми и угощением. Люди, гномы, орки, гоблины, эльфы и тролли, позабыв вражду и разногласия, веселились и прославляли тех, кому обязаны были началом нового витка. В этот день даже храмовники снимали свои доспехи – монашеский обет позволял им два раза в год участвовать в торжествах и гуляниях, подобно простому люду.
Далия порывисто вздохнула. В этом году знакомые рыцари больше не почтут своим присутствием великого праздника. А молодой Никлас, ученик магистра Инджимарра, не подарит свежую розу, выращенную только для неё одной в их дивном зимнем саду. Её братец, могучий и огромный, как снежный тролль, веселый шутник Снорре, не возвратится из гномьих штолен, где уже третий виток подряд изучал рудничное дело, и не покатает подросшую сестрёнку на плечах, как в раннем детстве. А матушка с батюшкой не будут радостны и веселы, своим радушием привечая гостей и открывая начало праздника. Они могут вообще не поспеть к завтрашнему утру, и тогда всех прибывших гостей придётся принимать ей, Далии, как хозяйке этого дома.
Девушка прикрепила последнюю связку из размороженных листьев духмяного остролиста, которые для этого праздника заготавливали ещё с осени и, поочерёдно спустив обе ноги, слезла с подставленной деревянной скамейки. Отойдя к очагу, она придирчиво оглядела украшенную к празднику комнату.
Общими стараниями оставленных на хозяйстве большая комната харчевни была тщательно прибрана, вымыта и украшена гирляндами из зелёных и умело засушенных веток и цветов. Деревянные столы отскребли дочиста, расставив на них мисы и кружки для завтрашнего угощения. На каждом из столов уже красовались дощечки со свежезарезанными мясными закусками, сухими фруктами, орехами, солёностями и варёными духмяными корешками. Иде на кухне заканчивала дочищать корнеплоды, с тем, чтобы назавтра запечь их на огромных противнях с кусками мяса и приправами.
