Глава 1
Айшель
Я просыпалась медленно, осторожно. Позволила ажурной пелене сна соскользнуть и замерла в странном этом, зыбком состоянии на грани пробуждения, наслаждаясь минутами покоя, полными акварельных оттенков обычной утренней суеты.
Коричневый запах кофе и корицы.
Небесно-голубой далёкий шум с улицы.
Солнечная россыпь голосов в коридоре.
Шутки Бевана – вспышки макового алого. Смех Лиссет – сочный рыжий апельсин.
Аромат тумана, мха и ягод рядом – он похож на подёрнутый предрассветной дымкой лес, глубокая тёмная зелень в трепещущей серо-голубой вуали. Тепло обнимающей меня руки – нежная кремовая пастель. Аромат сандала и лета – горький шоколад и пёстрое луговое разнотравье – слабее, Дрэйк, должно быть, в саду, следует неукоснительно привычному распорядку. Так было и в предыдущие дни, но я слишком долго жила без этого хрупкого ощущения уюта, вдали от тех, кого люблю, чтобы не ценить каждое мгновение, не пробовать его на вкус и цвет, не запоминать. Пусть всё повторяется изо дня в день – неважно.
Важны дорогие сердцу люди. Их безопасность, благополучие и счастье.
Надежда на лучшее, что всё будет хорошо.
Вера в будущее.
Понимание, что мы есть друг у друга и так будет ещё очень и очень долго. Быть может, и потом тоже.
Я потянулась, открыла глаза. Улыбнулась Нордану, встретила ответную улыбку, нежную, предназначенную лишь мне одной.
– Доброе утро, – прошептала я.
– Доброе. Как спалось?
– Чудесно. А тебе? Ты сейчас спишь по ночам?
– Сплю, как ни странно. И даже вижу сны.
– Какие?
– Разные, – Нордан коснулся моих волос, перебирая длинные пряди. – По крайней мере, это обычные сны, а не воспоминания, больше похожие на тюрьму, – пальцы замерли вдруг, в льдисто-голубых глазах мелькнула тень беспокойства. – Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – удивления я не скрыла. – Почему ты спрашиваешь?
– На всякий случай.
Я прислушалась к себе, к теплу лёгкому, чуткому, что ощущала внутри всё чаще, – как прежде, когда носила Эстеллу, чувствовала холод в кончиках пальцев, а порой и во всём теле.
– С нами всё в порядке, – я приподнялась на локте. – Знаю, ты… вы оба немного иначе относитесь к… тому, что было ночью, но я… – я помедлила, подбирая верные, нужные слова, способные разъяснить моё состояние, – ощущаю это по-другому, глубже, полнее. Не просто как… физический акт, но как единение эмоциональное. Я принадлежу тебе и Дрэйку, вы оба – мне. Так будет всегда, и вчера, мне кажется, я впервые прочувствовала этот факт настолько остро, безоговорочно… – смущение нахлынуло неожиданно, и я, смешавшись, уткнулась лицом в плечо Нордана. – Ох… наверное, это трудно объяснить так, чтобы было понятно…
Посторонние не поймут, не примут. Что увидят чужие глаза – разврат, порок и отсутствие морали, нарушение божьих заветов и непристойное поведение, недостойное всякого уважающего себя приличного общества? Лиссет рассказывала, что даже в Афаллии, где по сей день проживало много оборотней, на тройственные союзы порою смотрели косо, осуждали, особенно в провинции и если рядом не было общины оборотней.
Что подумают мои родители?
И бабушка, достопочтенная леди Алессандра Ориони?
– И не надо объяснять, – Нордан погладил меня по плечу. – Достаточно того, что ты чувствуешь.
А значит, чувствуют и они.
– Мои родные будут в ужасе.
– Им придётся смириться. Насколько я помню из твоих писем, они же знают, что ты жива?
– Знают, но и только. Я не решилась рассказать об Эсти, написала, что со мной всё хорошо, просто так сложились обстоятельства – я нахожусь далеко от Альсианы и пока никак не могу приехать. И что им не надо ни приезжать ко мне, ни даже пытаться разыскать меня самим. Писать часто я тоже не могу и им нельзя. Представляю, сколько всего они успели себе вообразить.
Родные искали меня. Знали, что случилось с храмом, какая участь постигла послушниц и жриц. Понимали, что ожидало их дочь, сколь ничтожны шансы найти одну рабыню из множества невольниц, поступавших регулярно в империю и исчезавших бесследно в ненасытной глотке её, что с официальных открытых рынков, что с частных закрытых аукционов. Но всё же не теряли надежды, верили, отказывались смириться и оплакать меня, похоронив в своих сердцах мечту о встрече, о возможности однажды увидеть потерянную дочь живой и невредимой.
– Напиши им, – предложил Нордан вдруг.
– Что? – я снова приподнялась, посмотрела удивлённо в задумчивое лицо.
– Напиши своим родителям, – повторил мужчина, глянул на меня. – Расскажи о себе поподробнее, наверняка они захотят увидеть тебя, как только представится возможность. Ты ведь знаешь адрес? Или спроси у Лисы координаты, по которым отправлялось письмо, если оно шло не обычной почтой.
– Знаю, но…
– Во-первых, котёнок, чем меньше ты тревожишься, тем лучше и для тебя, и для ребёнка, а неведение твоей семьи тебя тревожит, не отрицай, – Нордан посмотрел мне в глаза пристально, ласково, и я поняла – по предвкушающей полуулыбке, по снежной сосредоточенности во взгляде, по сладковатому ежевичному привкусу в запахе, – он обдумывает какую-то идею, замысел, пришедший в голову только что. – Во-вторых, желательно до свадьбы выяснить всё с родными, разобраться с возможными недомолвками, отношением и принятием твоей нынешней жизни. В-третьих, я предпочёл бы поскорее познакомиться с будущими тестем и тёщей. Уверен, Дрэйк меня поддержит в этом решении.
– У меня ещё бабушка есть, – напомнила я зачем-то. – Папина мама, ныне старшая в роду Ориони.
– Можно и с бабушкой. Другие близкие родственники есть?
– Нет, только дальние…
– Вот и замечательно.
Хотелось расспросить, чем на сей раз продиктовано внезапное предложение это, почему Нордан столь неожиданно проявил интерес к моей семье. Конечно, теперь они не совсем посторонние друг другу, не чужие, но связанны через меня и Эстеллу, однако не слишком ли рано думать о знакомстве с родителями?
И, тем паче, с бабушкой. Леди Алессандра строга, сурова, ей, так и не принявшей женитьбу единственного сына и наследника на безродной сироте, всего лишь воспитаннице храма Серебряной, мой брак, должно быть, покажется воплощением вечного проклятия тёмных богов, поводом забыть и имя падшей, опозорившей себя внучки, и сам факт существования следующих поколений Ориони после моего отца.
Нордан же притянул меня к себе, поцеловал. Скользнул рукой по телу, выпутывая меня из одеяла, и сразу же перевернул на спину, укладывая на смятую простыню, нависая надо мной. Поначалу я ответила на поцелуй, чуть выгнулась в стремлении прижаться теснее, ощущая, как затрепетала кожа, отзываясь на каждое соприкосновение, как растеклось по телу ванильное томление, но, спохватившись неожиданно, дёрнулась, отвернула лицо, пытаясь уйти от слишком настойчивых, слишком желанных губ.
– Норд, – возмущение вспыхнуло и отступило перед дорожкой коротких поцелуев, неспешно опускающихся вниз по шее. – Норд… это уже чересчур…
– Разве? – ещё ниже, по груди, отчего я не могу сдержать длинного вздоха, а томление лишь усиливается, рассыпается щекочущими искрами, делая возражения мои жалкими, неубедительными. – Мне казалось, после того, что было у нас ночью, тебя уже ничто не должно пугать.
– Я… вовсе не то имею в виду…
Нордан приподнялся, вновь перевернул меня – и каждое движение его, несмотря на яркий, оглушающий земляничный привкус страсти в запахе, бережно, осторожно, – на сей раз на бок, прижался со спины. Ладонь снова скользнула по телу, легко, неторопливо, словно исследуя его в первый раз, и остановилась между бёдер. Шеи коснулись горячее дыхание и губы, заставляя выгибаться сильнее, тонуть в предвкушающей истоме, в сладком ягодном аромате.
– Дрэйк, он… – я хотела напомнить, что он рядом, всего-навсего в саду, и чувствует, понимает, что происходит со мной и в нашей спальне.
– Ему никто не запрещает присоединиться, – тихий, каплю насмешливый голос звучал у самого уха, обжигая кожу дыханием, пока пальцы ласкали уверенно, настойчиво. – Будем считать, что это моя утренняя медитация.
– Медитация? – смысл замечаний отступал упрямо, терялся вместе с возражениями в тумане.
– Да. И у каждого она своя.
Видит Серебряная, Нордан слишком хорошо знает, как остановить мои протесты, как в мгновение ока превратить меня в мягкую, послушную его рукам глину. И уже не хочется сопротивляться, отстаивая своё мнение, возмущение меркнет, теряя всякое значение, сменяясь нетерпеливой, жадной потребностью в нём, в моём мужчине, в его присутствии рядом, его прикосновениях, что становились жизненно необходимыми, сводящими раз за разом с ума.
– Кто-то по утрам разминается, кто-то молится, кто-то, вон, в огненном круге сидит… должно быть, весьма увлекательно… а кто-то выбирает способ более полезный и приятный. Согласна, котёнок? – зубы несильно прикусили мочку уха, и Нордан вошёл медленно, осторожно, не убирая руку.
Стон замер на губах, тело словно само изогнулось так, чтобы было удобнее, чтобы можно было опять прижаться теснее, подчиняясь неспешному ритму, ласкам, с каждым мгновением подводившим всё ближе и ближе к краю. Краю, за которым мир расцвёл яркими, будто детские карандаши, красками и наполнился острыми оттенками наслаждения того, кто рядом. Я застыла в объятиях, запоминая и сохраняя момент – не навсегда, но на некоторое время, пока память не уступит это место следующему кусочку нашей жизни. Почувствовала, как Нордан коснулся кончиком носа моей шеи, поцеловал в плечо.
– Ты должна согласиться, – произнёс он наконец.
– С чем? – в расслабленном состоянии ленивого этого блаженства тяжело возвращаться к недавнему разговору, мысли ещё собирались вяло, по примеру тела не желая никуда спешить.
– С тем, что это лучший способ утренней медитации, чем тот, который предпочитает Дрэйк.
Я перевернулась в кольце рук на другой бок, приподнялась и посмотрела в смеющиеся светлые глаза.
– Я должна сказать тебе одну ужасную вещь, – доверительным шёпотом сообщила я, выводя указательным пальцем узоры на мужской груди.
– М-м, и какую же?
– Ты порочный, бесстыдный развратник.
– Что ты, Шель, я ещё и не начинал тебя развращать, – Нордан притянул меня к себе, поцеловал неспешно. Рука его скользнула вниз по моей спине, задержалась на ягодицах, и я торопливо высвободилась из объятий, села, оглядываясь в поисках ночной сорочки.
– Нам пора вставать, – напомнила я. – Эсти и Тай могут приехать с минуты на минуту, а мы даже ещё из постели не выбрались.
Благожелательное выражение лица не изменилось, но я заметила тень в темнеющих глазах, заметила, как замерла на губах обычная насмешливая улыбка. Почувствовала в запахе тревожный оттенок горечи талого снега.
– Пожалуй, ты права, – согласился Нордан с ленью обманчивой, нарочитой.
– Конечно, я права, – я встала с кровати, воспользовавшись той её стороной, где спал Дрэйк, – отчего-то попытка перебраться через Нордана показалась не совсем безопасной.
Подобрав с пола сорочку, я натянула её торопливо, укрываясь от слишком уж пристального, голодного – будто и не было ничего ни ночью, ни только что, – взгляда, накинула халат, достала одежду на день и отправилась в ванную комнату.
Голоса Лиссет и Бевана доносились уже с первого этажа, но Веледы не слышно. Должно быть, девушка по-прежнему предпочитала прятаться в спальне Бевана. Я зашла в предназначенную для Эстеллы комнату, достала из тайника кольцо, надела. Нерешительно провернула артефакт вокруг пальца.
– Кадиим? – позвала неуверенно вслух.
«С добрым утром, моя леди».
Всё же это странно – слышать в голосе посторонний голос, осознавать, что можешь таким образом разговаривать с кем-то.
– Доброе, – ответила я, понимая, что мне проще вести диалог, произнося фразы вслух. – Всё в порядке? Я имею в виду, в доме и…
«Да, в порядке, моя леди. Вам не о чем беспокоиться».
– Благодарю.
«Не стоит. Это мой долг, обязанность и добровольное желание – служить вам и вашим дочерям».
И от почтительного замечания этого становится чуть неловко, словно меня по ошибке приняли за персону рода более высокого, чем есть на самом деле, за ту, кем я в действительности не являюсь.
Я вышла из спальни и увидела в коридоре Дрэйка, возвращающегося с медитации.
– Доброе утро, Айшель, – мужчина приблизился ко мне, улыбнулся, ничем не выказывая своего отношения к «медитации» Нордана, к стремлению собрата пользоваться моментами, когда мы остаёмся вдвоём. – Всё хорошо?
– Доброе, – улыбнулась я в ответ. – Всё замечательно.
Дрэйк обнял меня за талию, поцеловал, легко, едва касаясь губ. Отстранился, всматриваясь в моё лицо, и поцеловал снова, на сей раз настойчивее, нетерпеливее. Притянул вплотную к себе, и я обвила руками его шею. К привычному запаху примешивался привкус дыма, кожа под моими пальцами горячая, будто раскалённый металл, но я не боялась, меня влекло неудержимо к этому жару, и нам не сразу удалось прервать поцелуй, отодвинуться друг от друга.
– Мне надо переодеться, – произнёс Дрэйк, неохотно выпуская меня из объятий.
– Я буду на кухне.
На кухне нашлась Лиссет, завтракавшая в одиночестве бутербродами и кофе. Беван успел собрать поднос и уйти к себе и я, решив не ждать мужчин и сбора в столовой, наскоро перекусила за кухонным столом, в компании подруги. Лиссет преувеличенно бодра, болтала о всяких пустяках и грядущей встрече с Юлианом на скачках и время от времени поправляла шёлковый платок, по-прежнему прикрывавший её шею.
– Всё в порядке? – спросила я, чувствуя за жестами этими, отчасти нервными, отчасти неосознанными, смутное беспокойство.
– Что? – во взгляде Лиссет вдруг мелькнул испуг, и лисица сделала поспешный глоток кофе. – Да, всё в полном порядке. Даже в наиполнейшем. Просто… братец мой вчера написал. Уверяет, что хочет переехать в Афаллию. Там, дескать, лучше, чем в нашей скучной провинциальной Гаалии, возможностей больше для осуществления его мечты. Просил не говорить пока родителям, – подруга передёрнула плечами. – Мелкий он ещё, хоть уже и считается взрослым самцом.
Подозреваю, дело не только в младшем брате Лиссет, однако не уверена, что получу честный, откровенный ответ, если решу спросить напрямую.
– Моя леди, госпожа Элери, – Кадиим появился бесшумно на пороге кухни, склонил голову, приветствуя нас. – Перед воротами дома остановился автомобиль и…
Звёздочка!
Не дослушав духа, я выскочила из-за стола, выбежала во двор. В ворота позвонили, и сердце моё забилось тяжелее, суматошнее, все мысли, все чувства отступили перед единственным желанием – поскорее увидеть и обнять дочь. Перед радостью, что затопила в одно мгновение. Перед пониманием, что теперь Эстелла будет рядом, и никто никогда нас не разлучит.
Кадиим материализовался перед самыми воротами, опередив меня, остановил жестом вежливым, но непреклонным и открыл дверцу в створке ворот.
– Привет, вот и мы, – стоящая по ту сторону двери Тайя улыбнулась, и я бросилась к волчице.
К моей девочке, замершей подле Тайи и держащей волчицу за руку.
– Эсти! – позвала я.
– Мама? – Эстелла неуверенно шагнула вперёд, отпустила руку Тайи.
Серо-голубые глаза смотрели удивлённо, настороженно то на меня, то по сторонам и радость сменилась уколом страха – неужели забыла? Слишком напугана непривычной обстановкой и незнакомцами вокруг?
– Эсти, звёздочка моя, – я опустилась на колени, протянула к дочери руки.
