"Проклятье Нефилима"
1.
– День сорок третий. Сон никак не заканчивается. Мои надежды, что я всего лишь сплю, разбились, как корабль о скалы. Меня кто-нибудь слышит? Я в гостинице "Терновый венец" в номере 1408. Повторяю для новоприбывших, если таковые имеются, – в городе проклятых комендантский час c заходом солнца до семи утра. Как только услышите вой сирены, бросайте всё и прячьтесь в ближайшем доме, подоприте двери, зашторьте окна, свечи, фонарики не зажигать. И да, сегодня сочельник, как и вчера, как и позавчера, как и сорок три дня назад. Чертов день сурка не заканчивается. Конец связи.
Я отбросил рацию на кровать. Ощущаю себя героем Уилла Смита "Я – легенда", вот только у парня была немецкая овчарка. Счастливчик, что сказать. У меня же никого. Хотя… у меня есть Тото и лучший друг Финн. Узнай о них, моя жена Эмили немедленно сдала бы меня в дурку. Потому что нельзя назвать свистящий вечер на пересечении улиц Брамса и Святого Павла лучшим другом. А я назвал… Даже имя ему дал. Финну оно нравится, мы часто болтаем с ним в послеобеденные часы, когда метель окончательно затихает, а весь бескрайний город обесточивает. А что до Тотошки… Тварь, обитающая глубоко под землей, змея с конечностями, с золотым брюхом и пушистой, как плесень, спиной, совсем не тянет на милую собачонку из Изумрудного города, да и я не милашка Дороти. Кстати, побриться не мешало бы. Каждый день – это сочельник. Всё повторяется: в восемь утра по радио Джон Беренджер противным бодрым голосом извещает, что на дворе 24 декабря, что вчера хоккейная команда "Северные Гринды" вырвала у "Черных коршунов" победу со счетом 3:1; в десять утра на пятом канале показывают "Один дома", где мой тезка Кевин Маккалистер надирает зад грабителям; в половину двенадцатого на город обрушается сильная метель, где-то происходит обрыв электролиний, и электричества нет до начала нового дня очередного сочельника. А борода, черт её подери, растет! Где справедливость? И ободранные руки с разбитой бровью заживали не меньше недели, когда я впервые познакомился с Тото.
Когда это всё закончится, а оно обязательно закончится, наверно, я даже буду скучать по этому городу, особенно по виду из моего гостиничного номера. Окна выходят на заснеженный круглый парк, по краю его растут яблони, увешенные мелкими красными яблоками, а в центре просто огромная пушистая елка, украшенная красно-золотыми шарами. Когда я впервые проснулся в этом номере, не понимая как здесь оказался, я бросил лишь взгляд на парк под окном. Его красоту я оценил спустя две недели моего пребывания в этом городе, так же как и красоту архитектурных современных зданий, готический собор, арочные мосты и многочисленные речушки. Когда я понял, что день закольцован, что в этом городе кроме меня нет никого, я словно прозрел. Бродил по улицам, любуясь красотами, наслаждался кофе с коньяком в дорогом ресторане, созерцал волшебный танец метели, наконец исполнил давнее желание, на которое никогда не находил время – прочел "Бойцовский клуб" Чака Паланика. Поделом, наверно, мне, что застрял в этом месте в полном одиночестве. Я раньше не жил, существовал. Работа, дом, работа, пиво по вечерам, фильмы вразвалочку с женой на диване, обложившись коробками из-под фастфуда. Свой уютный дом, дети выросли и разлетелись – ничем не примечательная жизнь офисного клерка. И вот я здесь, в городе под невидимым куполом, где с заходом солнца по улицам блуждают тени. Чувствую себя избранным. Гарри Поттер, твою мать…
Кстати о городе. Я так и не узнал его названия. Если пойти на юго-восток, выйдешь к Эмпайр-стейт-билдинг, а к востоку от него стоит знаменитый Бик-Бэн и Эйфелева башня. Я исколесил весь город вдоль и поперек, но выхода из него нет. Едва не убился, налетев на невидимую стену. Зря не досмотрел сериал "Под куполом", может там был ответ, как выбраться наружу.
У меня есть незримый помощник. Он общается со мной посредством записок в маленьких бутылочках голубого стекла. Первую такую записку я нашел на пороге "Тернового венца" с предупреждением о комендантском часе. К счастью, к вечеру первого дня я, уставший и растерянный, был неподалеку от гостиницы, в которой очнулся. Когда по городу эхом разнеслись леденящие душу звуки сирены, я счел за благоразумье послушаться совета джинна в бутылке. Я слишком хорошо помню "Сайлент Хилл". И эти тени… Не привычные нам тени от полуденного солнца, а нечто более плотное, размытое и темное, по силуэту напоминающие человека. Они медленно плывут по городу, иногда замирают и разворачиваются к тебе, "смотрят". В своем номере я был через пару минут, бледный, перепуганный, но с чистыми штанами. А потом пришел он.
Я никогда его не видел. Только слышал его тяжелые шаги и сиплое дыхание. Он дергает ручку двери, пытается войти, но к счастью, у него не выходит. Не знаю, кто или что он, – во второй своей записке джинн назвал его Нефилим, – но кровь в жилах стынет, а волосы встают дыбом даже по прошествии сорока трех дней. Воображение рисует то пирамидоголового, то Пеннивайза, то Тонкого человека. Не люблю фильмы ужасов, но Эмили их обожает и каждый раз с щенячьими глазами умоляет посмотреть ужастик с ней, потому что одной страшно. Потом неделю от собственной тени шарахается, и спать приходится с включенным светом.
Джинну я верю безоговорочно, даже после того, как по его наставлению спустился в канализационные шахты. Оказывается, подо мной был целый подземный город! Правда, заброшенный, темный и грязный. И воздух там затхлый. Когда мощный луч моего фонарика выхватил из тьмы остромордую тварь, уютно сложившую голову на когтистых лапах, я обомлел. К жизни меня вернули ярко-зеленые глаза с круглыми зрачками. Они же и придали мне ускорение. Усэйн Болт в этот момент показался бы просто мальчишкой по сравнению со мной. И тем неожиданней было найти бутылочку голубого стекла на столе ресторана Дитай, на моем излюбленном столике у окна, где каждое утро я пил кофе в тишине – с просьбой или приказом? – приручить муркатную гидру. Да, так называется эта тварь, в пасти которой я бы поместился целиком. Зачем таинственному джинну понадобилось сдружить меня с этой зверушкой, до сих пор секрет, но собрав яйца в кулак, я спустился в шахты еще раз. С кольтом. Предварительно перестреляв кучу банок пива. Ни разу не промахнулся.
Ладно, хорош ностальгировать. Бегом в Дитай, пока электричество не вырубило, сварить кофе, сделать тосты и в шахты, к Тото. Кольт, кстати, мне так и не понадобился. Гидра оказалась очень настороженной и пугливой животинкой. Приманил я её на рыбу и переспелые бананы. И мурчит она, ну совсем как кошка!
2.
– День семьдесят восьмой… или семьдесят девятый. Я сбился со счету. Два дня не выходил на связь. Валялся в кровати с температурой под сорок, едва мог доползти до туалета. Сегодня чувствую себя лучше. Повторяю для новоприбывших, если таковые имеются. В городе комендантский час… а в прочем, пошло оно всё к черту, – размахнувшись, я запустил рацию в противоположную стену. Надоело. Всё надоело. Мне не надо включать радио или телевизор, чтобы узнать какой сегодня день. Опять сочельник. Ненавижу.
Есть не хотелось, но находиться в осточертелых стенах номера не было сил. Одевшись, спустился в холл гостиницы. Окинув светло-зеленые диванчики и лимонные деревья в кадках, отказался от привычки ужинать в Дитай. Непонятное чувство тревоги поселилось во мне с самого пробуждения. Предчувствие чего-то плохого. Наверно, время выходит. Всему рано или поздно приходит конец. И мой, похоже, уже близок.
Пряча руки в карманы куртки, я поспешил к перекрестку. Надо посоветоваться с Финном, а после за ужином обдумать его совет. Для природного явления он очень мудр, главное задавать ему правильные вопросы. Если коротко свистнет – значит, нет, а если долго, с затуханием – да. Иногда он ворчит, ругается и тут уже его ничто не остановит, завывает, свищет до хрипоты и кашля. В такие дни я стараюсь убраться восвояси, не попасть под горячую руку. Мало ли.
Неладное я заподозрил еще на подходе. Всё было как всегда: неисправный навесной светофор, разбитый белый фольксваген поло, у книжного магазина, раскачивающееся на ветру голое дерево, билборд с рекламой мужских наручных часов, обсыпанные белыми шариками кусты снежноягодника, но не было души. Меня встретила оглушительная тишина.
– Финн? – нехорошие мысли прокрались в голову, но я отмел их в сторону. – Финн!
Тихо и неуютно сделалось на улице. Я прислонился к витрине спортивного магазина и с силой потер лицо руками. И так началось. Первым пал Финн. Вопрос в том, кто следующий. Странно, но мысль о смерти больше не пугала меня. Взгляд упал на ярко-голубое пятно в центре заснеженного перекрестка. Записка от джинна. Он всегда меня находит.
"Ботанический сад", – и больше ничего. Странно, джинн обычно более словоохотлив. Ладно, я уже понял, что сегодня необычный день. Спрятав пузырек с запиской в карман, направился к ботаническому саду. Никогда не интересовался растениями, даже близко к клумбам не подходил. Это Эмили может часами ползать на коленках в саду, напевая что-нибудь мелодичное, "чтобы цветы лучше росли".
От взгляда на ботанический сад у меня побежали мурашки по спине. Высокое почерневшее здание с колоннами и стеклянным куполом вызывало отрицательные эмоции. Мне совсем не хотелось туда заходить. Что-то нехорошее творилось в его стенах, что-то пугающее. Замявшись, я всё-таки отворил дверь. Скрип эхом разнесся в полутемном холле. Ледяной ветер дунул в лицо, и я отпрянул. Дверь громко хлопнула. Если кто-то или что-то обитает в ботаническом саде, оно уже знает о моем приходе. Перспектива быть разорванным на части и умереть, глядя на свои кишки меня совсем не радовала. Если выберусь из этого дерьма – никогда не буду смотреть фильмы ужасов.
Все же, любопытство человека не знает границ. Внутри у меня всё натянуто от напряжения, как тетива лука, но желание узнать, что там, заставляет переставлять ноги и опять открывать эту чертову дверь. Кажется, теперь я знаю, что движет всеми теми героями, что первыми разрывают на части в ужастиках. Если это какое-то реалити-шоу, кто-то по ту сторону сейчас причитает совсем как я в своё время: "Вали оттуда, дебил! Черт тебя побрал, куда ты прешь? Беги, Форест, беги!". Но как все блондинки, что умирают в первые минуты фильма, я вошел внутрь здания.
Холл встретил меня подозрительной тишиной. Плотные занавески на окнах не пропускали свет. Черная тень у стойки кассы, увидев которую я вздрогнул, на деле оказалась елкой. Мысленно устыдив себя, я распахнул двустворчатую дверь и присвистнул. Сад мертвых цветов. Всё, что росло здесь, погибло. И это напрягало больше всего. В гостиной, в кафе и в ресторанах цветы радовали глаз своей зеленью и пышным цветом. В ботсаде даже вечнозеленые туи порыжели, словно время здесь течёт иначе.
Эта мысль настолько захватила меня, что мир вокруг перестал существовать ровно до того момента, пока к моим ногам не упал зеленый резной лист. Подняв голову, я обомлел. Высокое раскидистое дерево с ярко-красными плодами одиноко зеленело аккурат под куполом. "Падуб обыкновенный, или остролист" – гласила табличка. Эмили каждое Рождество вешает на дверь венок из таких веток. Почему оно не погибло, как и всё вокруг? Я поднял с пола лист. Маленький кусочек дома. Тоска по супруге и прежней жизни усилились.
Протяжный леденящий душу вой раздался позади. Я обернулся, но ничего не увидел. В горле всё пересохло. Это не животное – кроме гидры в этом мире нет живых существ, даже ненавистных голубей. Вой донесся еще раз. Что делать? Куда бежать? Где второй выход? Голова еще думала, а ноги уже несли прочь. Затеряться среди коричнево-рыжих трупов растений, можно было и не мечтать. Ярко-синяя куртка в царстве смерти кричит похлеще фанатки Джастина Бибера на концерте, а под ней уродливый красный свитер, – подарок Эмили на прошлое Рождество, – тоже не вариант. Спрятавшись за колонной, я огляделся. Никого. И никаких стрелок движения при эвакуации ни на стенах, ни на полу. До захода солнца меньше часа и выбираться из треклятого ботанического сада надо прямо сейчас.
Хорошо, что не изменяю своим привычкам и всегда ношу с собой рюкзак, там у меня всё необходимое: фонарик, складной нож, кольт, пачка патронов и бутылка воды. Сунув нож в голенище сапога, фонарик в карман, я выглянул из своего укрытия с кольтом в руке. Чисто. Медленно, как можно тише ступая по каменному полу, я пошел обратно к дереву остролиста. Отрывистый, приглушенный, похожий на смех гиены звук долетел до моих ушей из-за закрытой двери. Я выругался от души – дорога туда мне заказана.
Вернувшись обратно к колонне, я сделал пару глотков – и горло промочить, и мысли прояснить. Надо исследовать другие залы. Выход обязательно найдется. И чем скорее, тем лучше: темнеет быстро. Двинулся вперед. Поверх левой руки с фонариком положил правую руку с кольтом. Очень удобная поза: вероятность промахнуться при стрельбе одной рукой ниже, и путь освещается. Какие-то вещи стерлись из моей памяти, ведь я понятия не имею, откуда умею обращаться с огнестрельным оружием. Но этот навык может спасти мне жизнь. Погибнуть под колесами автомобиля, получить пулю в лоб, утонуть, авиакатастрофа, – любая смерть лучше, чем смерть от зубов, клыков, лап, щупалец монстра.
Я перешел во второй зал, гораздо меньший, чем первый, с искусственным прудиком посередине. Запах гнили и застоявшейся воды ударил в нос. Похоже, это тропическая оранжерея. Пальмы печально опустили свои веерные листья, орхидеи свисали безжизненными плетями, гигантское растение раскинуло свои погибшие листья-щупальца. Печальная картина, с душком.
Третий зал я узнал сразу же. Темно-зеленые листья, мощные стебли усыпанные шипами, почерневшие расплывшиеся от собственного веса бутоны. Розарий. И вот удача! – служебное помещение. Обрадовавшись, я поспешил к двери, но радость моя длилась не долго. В небольшой комнате, заваленной мешками с землей, канистрами удобрений и инвентарем было одно-единственное окно, да и то с глухой решеткой. С чувством выругавшись, пошел дальше, но не успел пройти и с десяток шагов, как к полу меня пригвоздил вой сирены. Комендантский час.
По спине побежал холодок, ладони противно вспотели, сердце ускорило свой ритм, и дыхание против воли стало частым и поверхностным. Я побежал между рядами розовых кустов к следующему залу, освещая дорогу дрожащим лучом фонарика. До сих пор каждую ночь я проводил в номере, и что-то подсказывало, что стены ботанического сада не спасут меня от Нефилима или еще кого либо. Я схватился за ручку и замер на секунду, прислушиваясь. Тихо. Отворив дверь, я вошел в следующий зал. Вот только это был не зал, а дендрарий. Свежий воздух одурманивал, мелкий снежок остужал разгоряченную кожу. Идиллия. А идиллия, как известно, не может длиться вечно.
Я наткнулся на него в самом неожиданном месте. Он сидел на ступеньках белоснежной ротонды совершенно голый. Мокрые волосы черными сосульками разметались по худой сутулой спине с неестественно выпирающими позвонками и ребрами. Длинными тонкими руками он обвивал не менее длинные ноги с острыми сбитыми коленями. Его вполне можно было принять за тяжелобольного человека, если бы не красные кожистые крылья растущие из лопаток.
1.
– День сорок третий. Сон никак не заканчивается. Мои надежды, что я всего лишь сплю, разбились, как корабль о скалы. Меня кто-нибудь слышит? Я в гостинице "Терновый венец" в номере 1408. Повторяю для новоприбывших, если таковые имеются, – в городе проклятых комендантский час c заходом солнца до семи утра. Как только услышите вой сирены, бросайте всё и прячьтесь в ближайшем доме, подоприте двери, зашторьте окна, свечи, фонарики не зажигать. И да, сегодня сочельник, как и вчера, как и позавчера, как и сорок три дня назад. Чертов день сурка не заканчивается. Конец связи.
Я отбросил рацию на кровать. Ощущаю себя героем Уилла Смита "Я – легенда", вот только у парня была немецкая овчарка. Счастливчик, что сказать. У меня же никого. Хотя… у меня есть Тото и лучший друг Финн. Узнай о них, моя жена Эмили немедленно сдала бы меня в дурку. Потому что нельзя назвать свистящий вечер на пересечении улиц Брамса и Святого Павла лучшим другом. А я назвал… Даже имя ему дал. Финну оно нравится, мы часто болтаем с ним в послеобеденные часы, когда метель окончательно затихает, а весь бескрайний город обесточивает. А что до Тотошки… Тварь, обитающая глубоко под землей, змея с конечностями, с золотым брюхом и пушистой, как плесень, спиной, совсем не тянет на милую собачонку из Изумрудного города, да и я не милашка Дороти. Кстати, побриться не мешало бы. Каждый день – это сочельник. Всё повторяется: в восемь утра по радио Джон Беренджер противным бодрым голосом извещает, что на дворе 24 декабря, что вчера хоккейная команда "Северные Гринды" вырвала у "Черных коршунов" победу со счетом 3:1; в десять утра на пятом канале показывают "Один дома", где мой тезка Кевин Маккалистер надирает зад грабителям; в половину двенадцатого на город обрушается сильная метель, где-то происходит обрыв электролиний, и электричества нет до начала нового дня очередного сочельника. А борода, черт её подери, растет! Где справедливость? И ободранные руки с разбитой бровью заживали не меньше недели, когда я впервые познакомился с Тото.
Когда это всё закончится, а оно обязательно закончится, наверно, я даже буду скучать по этому городу, особенно по виду из моего гостиничного номера. Окна выходят на заснеженный круглый парк, по краю его растут яблони, увешенные мелкими красными яблоками, а в центре просто огромная пушистая елка, украшенная красно-золотыми шарами. Когда я впервые проснулся в этом номере, не понимая как здесь оказался, я бросил лишь взгляд на парк под окном. Его красоту я оценил спустя две недели моего пребывания в этом городе, так же как и красоту архитектурных современных зданий, готический собор, арочные мосты и многочисленные речушки. Когда я понял, что день закольцован, что в этом городе кроме меня нет никого, я словно прозрел. Бродил по улицам, любуясь красотами, наслаждался кофе с коньяком в дорогом ресторане, созерцал волшебный танец метели, наконец исполнил давнее желание, на которое никогда не находил время – прочел "Бойцовский клуб" Чака Паланика. Поделом, наверно, мне, что застрял в этом месте в полном одиночестве. Я раньше не жил, существовал. Работа, дом, работа, пиво по вечерам, фильмы вразвалочку с женой на диване, обложившись коробками из-под фастфуда. Свой уютный дом, дети выросли и разлетелись – ничем не примечательная жизнь офисного клерка. И вот я здесь, в городе под невидимым куполом, где с заходом солнца по улицам блуждают тени. Чувствую себя избранным. Гарри Поттер, твою мать…
Кстати о городе. Я так и не узнал его названия. Если пойти на юго-восток, выйдешь к Эмпайр-стейт-билдинг, а к востоку от него стоит знаменитый Бик-Бэн и Эйфелева башня. Я исколесил весь город вдоль и поперек, но выхода из него нет. Едва не убился, налетев на невидимую стену. Зря не досмотрел сериал "Под куполом", может там был ответ, как выбраться наружу.
У меня есть незримый помощник. Он общается со мной посредством записок в маленьких бутылочках голубого стекла. Первую такую записку я нашел на пороге "Тернового венца" с предупреждением о комендантском часе. К счастью, к вечеру первого дня я, уставший и растерянный, был неподалеку от гостиницы, в которой очнулся. Когда по городу эхом разнеслись леденящие душу звуки сирены, я счел за благоразумье послушаться совета джинна в бутылке. Я слишком хорошо помню "Сайлент Хилл". И эти тени… Не привычные нам тени от полуденного солнца, а нечто более плотное, размытое и темное, по силуэту напоминающие человека. Они медленно плывут по городу, иногда замирают и разворачиваются к тебе, "смотрят". В своем номере я был через пару минут, бледный, перепуганный, но с чистыми штанами. А потом пришел он.
Я никогда его не видел. Только слышал его тяжелые шаги и сиплое дыхание. Он дергает ручку двери, пытается войти, но к счастью, у него не выходит. Не знаю, кто или что он, – во второй своей записке джинн назвал его Нефилим, – но кровь в жилах стынет, а волосы встают дыбом даже по прошествии сорока трех дней. Воображение рисует то пирамидоголового, то Пеннивайза, то Тонкого человека. Не люблю фильмы ужасов, но Эмили их обожает и каждый раз с щенячьими глазами умоляет посмотреть ужастик с ней, потому что одной страшно. Потом неделю от собственной тени шарахается, и спать приходится с включенным светом.
Джинну я верю безоговорочно, даже после того, как по его наставлению спустился в канализационные шахты. Оказывается, подо мной был целый подземный город! Правда, заброшенный, темный и грязный. И воздух там затхлый. Когда мощный луч моего фонарика выхватил из тьмы остромордую тварь, уютно сложившую голову на когтистых лапах, я обомлел. К жизни меня вернули ярко-зеленые глаза с круглыми зрачками. Они же и придали мне ускорение. Усэйн Болт в этот момент показался бы просто мальчишкой по сравнению со мной. И тем неожиданней было найти бутылочку голубого стекла на столе ресторана Дитай, на моем излюбленном столике у окна, где каждое утро я пил кофе в тишине – с просьбой или приказом? – приручить муркатную гидру. Да, так называется эта тварь, в пасти которой я бы поместился целиком. Зачем таинственному джинну понадобилось сдружить меня с этой зверушкой, до сих пор секрет, но собрав яйца в кулак, я спустился в шахты еще раз. С кольтом. Предварительно перестреляв кучу банок пива. Ни разу не промахнулся.
Ладно, хорош ностальгировать. Бегом в Дитай, пока электричество не вырубило, сварить кофе, сделать тосты и в шахты, к Тото. Кольт, кстати, мне так и не понадобился. Гидра оказалась очень настороженной и пугливой животинкой. Приманил я её на рыбу и переспелые бананы. И мурчит она, ну совсем как кошка!
2.
– День семьдесят восьмой… или семьдесят девятый. Я сбился со счету. Два дня не выходил на связь. Валялся в кровати с температурой под сорок, едва мог доползти до туалета. Сегодня чувствую себя лучше. Повторяю для новоприбывших, если таковые имеются. В городе комендантский час… а в прочем, пошло оно всё к черту, – размахнувшись, я запустил рацию в противоположную стену. Надоело. Всё надоело. Мне не надо включать радио или телевизор, чтобы узнать какой сегодня день. Опять сочельник. Ненавижу.
Есть не хотелось, но находиться в осточертелых стенах номера не было сил. Одевшись, спустился в холл гостиницы. Окинув светло-зеленые диванчики и лимонные деревья в кадках, отказался от привычки ужинать в Дитай. Непонятное чувство тревоги поселилось во мне с самого пробуждения. Предчувствие чего-то плохого. Наверно, время выходит. Всему рано или поздно приходит конец. И мой, похоже, уже близок.
Пряча руки в карманы куртки, я поспешил к перекрестку. Надо посоветоваться с Финном, а после за ужином обдумать его совет. Для природного явления он очень мудр, главное задавать ему правильные вопросы. Если коротко свистнет – значит, нет, а если долго, с затуханием – да. Иногда он ворчит, ругается и тут уже его ничто не остановит, завывает, свищет до хрипоты и кашля. В такие дни я стараюсь убраться восвояси, не попасть под горячую руку. Мало ли.
Неладное я заподозрил еще на подходе. Всё было как всегда: неисправный навесной светофор, разбитый белый фольксваген поло, у книжного магазина, раскачивающееся на ветру голое дерево, билборд с рекламой мужских наручных часов, обсыпанные белыми шариками кусты снежноягодника, но не было души. Меня встретила оглушительная тишина.
– Финн? – нехорошие мысли прокрались в голову, но я отмел их в сторону. – Финн!
Тихо и неуютно сделалось на улице. Я прислонился к витрине спортивного магазина и с силой потер лицо руками. И так началось. Первым пал Финн. Вопрос в том, кто следующий. Странно, но мысль о смерти больше не пугала меня. Взгляд упал на ярко-голубое пятно в центре заснеженного перекрестка. Записка от джинна. Он всегда меня находит.
"Ботанический сад", – и больше ничего. Странно, джинн обычно более словоохотлив. Ладно, я уже понял, что сегодня необычный день. Спрятав пузырек с запиской в карман, направился к ботаническому саду. Никогда не интересовался растениями, даже близко к клумбам не подходил. Это Эмили может часами ползать на коленках в саду, напевая что-нибудь мелодичное, "чтобы цветы лучше росли".
От взгляда на ботанический сад у меня побежали мурашки по спине. Высокое почерневшее здание с колоннами и стеклянным куполом вызывало отрицательные эмоции. Мне совсем не хотелось туда заходить. Что-то нехорошее творилось в его стенах, что-то пугающее. Замявшись, я всё-таки отворил дверь. Скрип эхом разнесся в полутемном холле. Ледяной ветер дунул в лицо, и я отпрянул. Дверь громко хлопнула. Если кто-то или что-то обитает в ботаническом саде, оно уже знает о моем приходе. Перспектива быть разорванным на части и умереть, глядя на свои кишки меня совсем не радовала. Если выберусь из этого дерьма – никогда не буду смотреть фильмы ужасов.
Все же, любопытство человека не знает границ. Внутри у меня всё натянуто от напряжения, как тетива лука, но желание узнать, что там, заставляет переставлять ноги и опять открывать эту чертову дверь. Кажется, теперь я знаю, что движет всеми теми героями, что первыми разрывают на части в ужастиках. Если это какое-то реалити-шоу, кто-то по ту сторону сейчас причитает совсем как я в своё время: "Вали оттуда, дебил! Черт тебя побрал, куда ты прешь? Беги, Форест, беги!". Но как все блондинки, что умирают в первые минуты фильма, я вошел внутрь здания.
Холл встретил меня подозрительной тишиной. Плотные занавески на окнах не пропускали свет. Черная тень у стойки кассы, увидев которую я вздрогнул, на деле оказалась елкой. Мысленно устыдив себя, я распахнул двустворчатую дверь и присвистнул. Сад мертвых цветов. Всё, что росло здесь, погибло. И это напрягало больше всего. В гостиной, в кафе и в ресторанах цветы радовали глаз своей зеленью и пышным цветом. В ботсаде даже вечнозеленые туи порыжели, словно время здесь течёт иначе.
Эта мысль настолько захватила меня, что мир вокруг перестал существовать ровно до того момента, пока к моим ногам не упал зеленый резной лист. Подняв голову, я обомлел. Высокое раскидистое дерево с ярко-красными плодами одиноко зеленело аккурат под куполом. "Падуб обыкновенный, или остролист" – гласила табличка. Эмили каждое Рождество вешает на дверь венок из таких веток. Почему оно не погибло, как и всё вокруг? Я поднял с пола лист. Маленький кусочек дома. Тоска по супруге и прежней жизни усилились.
Протяжный леденящий душу вой раздался позади. Я обернулся, но ничего не увидел. В горле всё пересохло. Это не животное – кроме гидры в этом мире нет живых существ, даже ненавистных голубей. Вой донесся еще раз. Что делать? Куда бежать? Где второй выход? Голова еще думала, а ноги уже несли прочь. Затеряться среди коричнево-рыжих трупов растений, можно было и не мечтать. Ярко-синяя куртка в царстве смерти кричит похлеще фанатки Джастина Бибера на концерте, а под ней уродливый красный свитер, – подарок Эмили на прошлое Рождество, – тоже не вариант. Спрятавшись за колонной, я огляделся. Никого. И никаких стрелок движения при эвакуации ни на стенах, ни на полу. До захода солнца меньше часа и выбираться из треклятого ботанического сада надо прямо сейчас.
Хорошо, что не изменяю своим привычкам и всегда ношу с собой рюкзак, там у меня всё необходимое: фонарик, складной нож, кольт, пачка патронов и бутылка воды. Сунув нож в голенище сапога, фонарик в карман, я выглянул из своего укрытия с кольтом в руке. Чисто. Медленно, как можно тише ступая по каменному полу, я пошел обратно к дереву остролиста. Отрывистый, приглушенный, похожий на смех гиены звук долетел до моих ушей из-за закрытой двери. Я выругался от души – дорога туда мне заказана.
Вернувшись обратно к колонне, я сделал пару глотков – и горло промочить, и мысли прояснить. Надо исследовать другие залы. Выход обязательно найдется. И чем скорее, тем лучше: темнеет быстро. Двинулся вперед. Поверх левой руки с фонариком положил правую руку с кольтом. Очень удобная поза: вероятность промахнуться при стрельбе одной рукой ниже, и путь освещается. Какие-то вещи стерлись из моей памяти, ведь я понятия не имею, откуда умею обращаться с огнестрельным оружием. Но этот навык может спасти мне жизнь. Погибнуть под колесами автомобиля, получить пулю в лоб, утонуть, авиакатастрофа, – любая смерть лучше, чем смерть от зубов, клыков, лап, щупалец монстра.
Я перешел во второй зал, гораздо меньший, чем первый, с искусственным прудиком посередине. Запах гнили и застоявшейся воды ударил в нос. Похоже, это тропическая оранжерея. Пальмы печально опустили свои веерные листья, орхидеи свисали безжизненными плетями, гигантское растение раскинуло свои погибшие листья-щупальца. Печальная картина, с душком.
Третий зал я узнал сразу же. Темно-зеленые листья, мощные стебли усыпанные шипами, почерневшие расплывшиеся от собственного веса бутоны. Розарий. И вот удача! – служебное помещение. Обрадовавшись, я поспешил к двери, но радость моя длилась не долго. В небольшой комнате, заваленной мешками с землей, канистрами удобрений и инвентарем было одно-единственное окно, да и то с глухой решеткой. С чувством выругавшись, пошел дальше, но не успел пройти и с десяток шагов, как к полу меня пригвоздил вой сирены. Комендантский час.
По спине побежал холодок, ладони противно вспотели, сердце ускорило свой ритм, и дыхание против воли стало частым и поверхностным. Я побежал между рядами розовых кустов к следующему залу, освещая дорогу дрожащим лучом фонарика. До сих пор каждую ночь я проводил в номере, и что-то подсказывало, что стены ботанического сада не спасут меня от Нефилима или еще кого либо. Я схватился за ручку и замер на секунду, прислушиваясь. Тихо. Отворив дверь, я вошел в следующий зал. Вот только это был не зал, а дендрарий. Свежий воздух одурманивал, мелкий снежок остужал разгоряченную кожу. Идиллия. А идиллия, как известно, не может длиться вечно.
Я наткнулся на него в самом неожиданном месте. Он сидел на ступеньках белоснежной ротонды совершенно голый. Мокрые волосы черными сосульками разметались по худой сутулой спине с неестественно выпирающими позвонками и ребрами. Длинными тонкими руками он обвивал не менее длинные ноги с острыми сбитыми коленями. Его вполне можно было принять за тяжелобольного человека, если бы не красные кожистые крылья растущие из лопаток.
