— Все просто. Узнала у твоего "хорошего друга" Павла адрес твоей конторы, проехала туда, переговорила с твоим руководством, взяла три дня отпуск за свой счет и приехала.
— Это у того, что предлагал свое покровительство над тобой?
— Да.
— Ничего, я тоже, как вернусь, "попокровительствую" над ним, даже без его согласия.
— Ну его! Не пачкайся! Скажи, ты веришь мне? Если нет, то смысла здесь оставаться мне нет. Я сегодня же уеду.
— Верю. Но, наверное, если бы ты не приехала сама, не поверил бы.
— Я так и подумала. Поэтому и приехала. Так что же с нами будет дальше?
— А что!? Провожу тебя завтра, а сам вернусь в свой клоповник, повинность в виде командировки придется отбыть всю, до конца. Может быть, договорюсь с руководством, дадут отгулы, тогда и прикачу на пару ночей.
В воскресенье на перроне она крепко прижалась к нему и как-то не по-женски крепко поцеловала.
Инна. Инка! Иннушка!
Как же она ждала этой встречи, их последней встречи и как же она ее боялась! Она не спала три ночи, представляя себе, что это действительно будет их последней встречей. Григорий может принимать серьезные, жизненные решения, несмотря ни на что. Это с виду он мягкий, даже немного безвольный человек, но по жизни она знает какой он, что он из себя представляет. Если он чего задумал, то уже никто и ничто не заставит его свернуть с намеченного им пути.
Взять хотя бы историю их отношений. Скажи ей год назад, что она сможет полюбить такого, как он, мало того, что она осмелится на совместную, практически семейную жизнь с ним, она бы рассмеялась тому в лицо.
Идиотизм!
Вокруг такая толпа самцов на любой вкус крутилось из соискателей... Она же выбрала его. Вкус ее, и ее отношение к тому, кого она выбрала, за очень короткий срок резко изменились. Нашлась в нем и сила воли, и жесткость, и настойчивость, чтобы все в ней так поменялась. Хотя до сей поры она не поймет, чем и как он сумел пробиться к ее сердцу, и полностью собой заполнить его. Не оставив ни мизерного пространства, для кого-либо другого.
Вот и здесь, он принял решение покинуть ее, покинуть, не поговорив, не выслушав объяснений с ее стороны, даже не попрощавшись. Вот и боялась она, что он уже не изменит своего решения, как не изменил свое решение в отношениях со своей женой. Враз и бесповоротно, а его с ней связывало куда как более многое, нежели с Инной.
Встретились.
Но им не удалось тогда поговорить долго друг с другом. Да и нечем было разговаривать. Их губы и языки заняты были ласками друг друга, и доставлением друг другу неземного наслаждения. Ведь они так по ним оба соскучились.
Она рассказала ему, для того, чтобы узнать его теперешний адрес, ей пришлось на время вернуться на их, на как бы их, квартиру.
Она вернулась. Но боялась, что его «хороший друг», Павел, приходил в квартиру раньше ее возвращения, а у него есть еще комплект ключей, понял, по переменам в квартире, что она с нее съехала и больше сюда не приедет. А ей нужно было обязательно его увидеть.
Но на третий день он приехал. Она не стала у него спрашивать теперешний адрес Григория. Ей казалось, что в любом случае, рассчитывая на ее расположение к нему в будущем, он его бы ей не дал. Она выпытывала у него адрес фирмы, в которой Григорий и Павел вместе работали, где он оформлен на работу, откуда он уехал в эту чертову командировку. Всеми правдами и неправдами, ей удалось этого добиться. Не стоит здесь волноваться, ни в ее сердце, что она ему уже говорила, ни на ее теле, нет ни миллиметра места для кого-то другого. В любом случае на такие жертвы она бы не пошла.
Не легче было в той его фирме, куда она поехала на другой день, чтобы у коллег Григория и его начальства получить нужный ей адрес. Позвоните, говорили, он сам вам скажет. Он телефон забыл, отвечала Инна.
— Мы вам корпоративный номер дадим, по нему позвоните.
— Я хочу сюрприз преподнести ему.
Пожимали плечами, отказывали, словно это коммерческая тайна. Наконец, единственная женщина в той организации, без намека со стороны Инны, поняла ее и по секрету дала то, что ей было нужно. Может быть, что-то слышала, что-то знала и, как женщина женщину, поняла девушку.
Приехала Инна до нынешнего места работы Григория, прямо с вокзала, за три часа до конца его рабочего дня. И все три часа проходила от одного конца той площадки, на которой он ее увидел, до другого, ожидая его выхода.
Время пришло, народ выходил из здания, а его все не было. Он вышел только спустя еще полчаса. Он остановился в дверях, зажмурился, потом открыл глаза, смотрел вроде бы на нее, но не видел ее, или не узнавал, или не хотел видеть и узнавать.
Какая-то неведомая гадина сжала сердце девушки ледяными руками.
Все!
Все?
Господи!
Да что же с ним случилось? Он потемнел, похудел, сгорбился, вышел из дверей походкой семидесятилетнего старика. Словно прошедшую неделю он болел какой-то тяжелой, страшной болезнью.
Так все? Нет, не все! Григорий увидел ее, он ее узнал, он смотрел на ее, меняясь лицом на глазах. Он вроде как бы обрадовался, увидав Инну, и вроде как бы испугался. Ей хотелось броситься к Григорию. Нет даже не для того, чтобы повиснуть у него на шее. А встать на колени, обнять его тело и прижаться щекой к нему. Но она просто подошла, протянула ему несколько листков, промоченных обильно ее слезами, и сказала.
— Ничего пока сейчас не говори. Просто прочитай! Прочитай, пожалуйста! Потом поговорим! Если ты этого захочешь.
Он дрожащей рукой взял ее листочки. Начал читать. Глаза его прыгали с листков на девушку, с девушки на листки. Он словно первоклассник, как ей казалось, читал по слогам, шевеля при этом губами. Читал один лист, затем принимался читать другой, затем снова возвращался к предыдущему. Он словно читать разучился. Время шло, а он никак не мог и половины осилить. Но он их читал, он не бросил их ей в лицо, он читал, и только это вселяло в девушку надежду.
Наконец-то! Он прочитал все до конца, посмотрел на Инну.
— Прочитал? Мне возвращаться домой, ехать на вокзал? Или все же поговорим?
— Поговорим.
Они поймали такси, попросили водителя отвести их к ближайшей гостинице. В гостинице они оформились, поднялись в номер. Он встал в дверях, словно что-то удерживало его, словно какая-то невидимая стена встала между ними.
— Ну чего ты стоишь, проходи! Так что, сначала поговорим, или все-таки сразу в ванную?
Он не ответил, он подошел к ней, взял ее на руки, и понес в кровать. Она ожидала того, что он набросится на нее голодным, но нежным зверем, он "разорвет" ее плоть и ее душу своей страстью и ублажит ее плоть и ее душу своей нежностью. Однако все было иначе. У него все получалось с ней словно в первый раз, он чего-то словно боялся, он чего-то словно не знал. Словно что-то, может быть, та же невидимая стена находилась между ними. Он аккуратно и неловко раздевал ее, он сам раздевался, с забытой ей стыдливостью. Он нерешительно приник к ней. Он неумехой-девственником проник в нее. Мгновение... Еще мгновение... Еще... Еще ... И вдруг все преграды исчезли. Они как прежде стали единым целым, которое старается разорваться пополам, а разрываясь, снова старается слиться воедино.
— А вот теперь можно и ванну...
Григорий наполнил ванну, он отнес ее голой с кровати в ванну, он с любящей нежностью омывал ее, обмывал ее, вытирал ее полотенцем, не забывая при этом отмечать каждый миллиметр ее тела своим поцелуем, а потом снова отнес ее в кровать. Сам же занял ее место в ванной. Инна не стала дожидаться его, она накинула халат и пошла к нему, чтобы отплатить ему той же нежностью, которую сама хотела. Однако долго ей этого сделать не удалось. Он схватил ее и, прямо халате, принял ее у себя в ванной. Никогда она не думала, что такой замкнутый по пространству предмет, как ванна, позволит им заниматься такими невообразимыми вещами.
Ночь, второй день и вторая ночь, словно сон. Пережила она их, но толком и вспомнить ничего не могла, потому прожила их не головой, мозгами, а телом, душой и сердцем.
А потом он проводил ее. Она снова плакала, он водил скулами и покусывал губы. Но он обещал ей что-нибудь придумать. А раз он обещал, значит сделает. Он скоро приедет. Ожиданием скорой встречи она только и живет.
Странная все-таки вещь время!
Григорий вспоминал прежние свои выходные дни. Ну, взять хотя бы пару, тройку лет назад. Приезжал домой из командировки после работы домой, какую-то часть времени из тех дней посвящал сыну, какую-то часть посвящал жене. Хоть и не разведены еще, но он мог с уверенностью сказать, теперь бывшей жене. Но почему весь интерес к нему со стороны его близких заканчивался в субботу. Ну как же, целый вечер пятницы, потом аж целый субботний день, наверное, им, да и ему вместе с ними того времени хватало, чтобы насытится общением друг с другом.
Воскресенье уже тяготило. Вроде бы все вместе, и вроде бы каждый сам по себе. Даже общие походы и вылазки куда бы то не было их почему-то не объединяли. Каждый в семье, которая по сути своей должна быть единым целым, был отдельной ячейкой. Бывали такие дни, называемые воскресеньем, когда, слоняясь из угла в угол, ему хотелось на работу. Он не трудоголик, он обычный, но там, в общении, время проходило интереснее и полезнее.
А если быть честным, он сам в командировки напрашивался, думал, что-то у них переменится. Появляясь только на выходные дни, а то и реже, он станет более востребованным его близкими дома.
Нет. Ничего не изменилось. Все осталось так, как и было. Уезжал по понедельникам на работу без сожаления.
И вот те же выходные дни, проведенные с Инной в гостинице. Тот же вечер пятницы, те же суббота и часть воскресенья. Пролетели, словно короткий послеобеденный сон. Очень сладко, но очень мало. Не хватило времени насытится друг другом, как в общении, так и в ... Не мог он сказать за Инну, так ли это было с ней, но с ним все было именно так.
Ванная!
Месяца совместной жизни им не хватило добраться до нее. Хотя ванная в той их квартире ни чета ванной в гостинице. Это словно кровать в общежитии сравнить с королевским ложем. Но, по-видимому, всему свое время!
Но как он мог удержаться, когда увидел ее, такую желанную над собою. Он ведь тогда еле-еле сдерживал себя, когда мыл ее, когда вытирал ее полотенцем, когда относил голую в кровать, укладывал на нее, накрывал одеялом. Такая послушная, покорная, податливая, томная, словно хмельная немного, словно ожидающая чего-то от него, немного другого, нежели она получала раньше от него. Словно ожидающая от себя чего-то другого, нежели она отдавала ему раньше.
Не удержался все-таки и опрокинул в воду ее на себя, прямо в халате. Боялся решиться на подобный поступок, боялся, что напугает ее, боялся, что вода не та стихия, которую она предпочитает для близости. Кто ее знает, для некоторых женщин даже влажное тело мужчины вызывает чувство брезгливости.
Однако ее ответные действия вызвали в нем лишь чувство восторга. Гибкость ее тела просто до безумия поражала. Вода, и влага на ее коже вызывали большие чувства желания овладения ей. Нежность тела ее и так не поддавалась никаким описанием, но влага придавала некоторую пикантность.
Неужели обычные люди способны так переплетаться друг с другом? Завязываться в такие узлы, пред которым спасовал бы Александр Македонский, справившийся с Гордиевым узлом, по своей сути узлом, который развязать простому смертному было невозможно. Может быть, они не совсем обычные люди. По крайней мере, стали такими после знакомства друг с другом.
Вода ведрами выплескивалась из ванной на пол ванной комнаты. Но им было не до нее. Пусть хоть она всю землю зальет, пусть наступит второй всемирный потоп, их ванна была их Ноевым ковчегом. Когда они дождались друг от друга того, чего желали, он обратил внимание на то, что под ними всего-то воды осталось на пару кружек.
Странно, что их потом не заставили оплатить ремонт ванной комнаты, что была в той гостинице под ними. Может быть, еще не узнали. Или не они одни практиковались таким образом, и полы в этих комнатах по своему устройству протечь не могут. Это не для них. Они свое для себя получили.
Век бы так жить. Нет, тысячелетие бы так жить! Каждый раз открывать друг в друге что-то новое, ранее не познанное, и наслаждаться в полной мере этим открытием. Человека полностью, до конца познать невозможно, так что тысячелетия им вполне бы хватило.
И был их день, и был их вечер, и была их ночь, и снова наступил новый их день. Но последний день, не полный.
Воскресенье. Инне надо было уезжать обратно. Григорий ее провожал. Они стояли, прижавшись друг к другу. Она немного дрожала, хотя было очень тепло на улице. Она иногда сильно вздрагивала, и он понял, что Инна плачет. Если и оставались какие-то темные мысли где-то в глубоких подвалах его памяти по поводу ее, то они после этих прожитых вместе дней сразу же были сердцем извлечены оттуда, и на веки были похоронены.
Он целовал ее во влажные глаза и во влажные щеки. Он целовал ее в сухие от напряжения губы. А сам готов был заплакать вместе с ней.
Поезд долго не подавали, и он по дурости стоял и мечтал о том, чтобы его вообще отменили. Какой от этого толк, какой от этого смысл? Но ему было не до толка и не до смысла. Можно было бы сбегать в кассы, купить для себя второй билет, и пропади все пропадом... Но вот здесь мозги сработали. Нельзя этого делать. Выиграв месяц, можно потерять очень многое. Многое из того, что в дальнейшем будет большим подспорьем в их совместном счастливом будущем.
Вот и поезд, вот и ее вагон, вот и ее купе. Последние поцелуи. Да что же это такое. Не на год ведь расстаются. Даже не на месяц, он разорвется на сотню маленьких мужиков, но что-нибудь придумает, чтобы еще два-три дня побыть с ней.
Он шел, ускоряясь, рядом с окном ее купе, он бежал, и чуть было не слетел с перрона в его конце.
Она уехала...
Он остался...
Но теперь ему было чего ждать в будущем, у него есть уже то, ради чего стоит жить. Оно и было до сего дня, вот только он об этом уже раньше не хотел думать, считая это навсегда для себя потерянным.
— Ты чего, — спросил его сосед по комнате в общежитии, — миллион, что ли, в лотерею выиграл?
— С чего это ты взял?
— Да, изменился сильно, то словно туберкулезником был, на последней стадии болезни, а то враз изменился.
— Скорее всего, выиграл. Но только не миллион, а нечто бесценное, что невозможно оценить никакой суммой денег.
— Влюбился что ли?
— Что? Нет, не влюбился, просто еще сильнее полюбил.
— Ишь, ты! Так обмыть надо!
Обмывали почти до утра.
Но следующий рабочий день, несмотря на прошедшие подряд три бессонные ночи был продуктивнее всех отработанных им здесь ранее. Он даже нашел выход из того положения, в которое там попали, благодаря его пятничным косякам. Нашел легко и весело. Человек на многое способен, иногда даже на невозможное, когда у него есть цель в жизни, когда его цель поддерживает кто-то еще. Кто любит и любим. Куда начальство местное теперь денется?! И неделю дадут! Им на радость!
Наше время.
Больше дня он не выдержал. А, будь что будет!
Выводя дочку из детского сада, Инна на выходе столкнулась с Григорием. Увидав его, она пошатнулась и, если бы не ограда, к которой она прислонилась, может быть она бы упала.
— Это у того, что предлагал свое покровительство над тобой?
— Да.
— Ничего, я тоже, как вернусь, "попокровительствую" над ним, даже без его согласия.
— Ну его! Не пачкайся! Скажи, ты веришь мне? Если нет, то смысла здесь оставаться мне нет. Я сегодня же уеду.
— Верю. Но, наверное, если бы ты не приехала сама, не поверил бы.
— Я так и подумала. Поэтому и приехала. Так что же с нами будет дальше?
— А что!? Провожу тебя завтра, а сам вернусь в свой клоповник, повинность в виде командировки придется отбыть всю, до конца. Может быть, договорюсь с руководством, дадут отгулы, тогда и прикачу на пару ночей.
В воскресенье на перроне она крепко прижалась к нему и как-то не по-женски крепко поцеловала.
Инна. Инка! Иннушка!
***
Как же она ждала этой встречи, их последней встречи и как же она ее боялась! Она не спала три ночи, представляя себе, что это действительно будет их последней встречей. Григорий может принимать серьезные, жизненные решения, несмотря ни на что. Это с виду он мягкий, даже немного безвольный человек, но по жизни она знает какой он, что он из себя представляет. Если он чего задумал, то уже никто и ничто не заставит его свернуть с намеченного им пути.
Взять хотя бы историю их отношений. Скажи ей год назад, что она сможет полюбить такого, как он, мало того, что она осмелится на совместную, практически семейную жизнь с ним, она бы рассмеялась тому в лицо.
Идиотизм!
Вокруг такая толпа самцов на любой вкус крутилось из соискателей... Она же выбрала его. Вкус ее, и ее отношение к тому, кого она выбрала, за очень короткий срок резко изменились. Нашлась в нем и сила воли, и жесткость, и настойчивость, чтобы все в ней так поменялась. Хотя до сей поры она не поймет, чем и как он сумел пробиться к ее сердцу, и полностью собой заполнить его. Не оставив ни мизерного пространства, для кого-либо другого.
Вот и здесь, он принял решение покинуть ее, покинуть, не поговорив, не выслушав объяснений с ее стороны, даже не попрощавшись. Вот и боялась она, что он уже не изменит своего решения, как не изменил свое решение в отношениях со своей женой. Враз и бесповоротно, а его с ней связывало куда как более многое, нежели с Инной.
Встретились.
Но им не удалось тогда поговорить долго друг с другом. Да и нечем было разговаривать. Их губы и языки заняты были ласками друг друга, и доставлением друг другу неземного наслаждения. Ведь они так по ним оба соскучились.
Она рассказала ему, для того, чтобы узнать его теперешний адрес, ей пришлось на время вернуться на их, на как бы их, квартиру.
Она вернулась. Но боялась, что его «хороший друг», Павел, приходил в квартиру раньше ее возвращения, а у него есть еще комплект ключей, понял, по переменам в квартире, что она с нее съехала и больше сюда не приедет. А ей нужно было обязательно его увидеть.
Но на третий день он приехал. Она не стала у него спрашивать теперешний адрес Григория. Ей казалось, что в любом случае, рассчитывая на ее расположение к нему в будущем, он его бы ей не дал. Она выпытывала у него адрес фирмы, в которой Григорий и Павел вместе работали, где он оформлен на работу, откуда он уехал в эту чертову командировку. Всеми правдами и неправдами, ей удалось этого добиться. Не стоит здесь волноваться, ни в ее сердце, что она ему уже говорила, ни на ее теле, нет ни миллиметра места для кого-то другого. В любом случае на такие жертвы она бы не пошла.
Не легче было в той его фирме, куда она поехала на другой день, чтобы у коллег Григория и его начальства получить нужный ей адрес. Позвоните, говорили, он сам вам скажет. Он телефон забыл, отвечала Инна.
— Мы вам корпоративный номер дадим, по нему позвоните.
— Я хочу сюрприз преподнести ему.
Пожимали плечами, отказывали, словно это коммерческая тайна. Наконец, единственная женщина в той организации, без намека со стороны Инны, поняла ее и по секрету дала то, что ей было нужно. Может быть, что-то слышала, что-то знала и, как женщина женщину, поняла девушку.
Приехала Инна до нынешнего места работы Григория, прямо с вокзала, за три часа до конца его рабочего дня. И все три часа проходила от одного конца той площадки, на которой он ее увидел, до другого, ожидая его выхода.
Время пришло, народ выходил из здания, а его все не было. Он вышел только спустя еще полчаса. Он остановился в дверях, зажмурился, потом открыл глаза, смотрел вроде бы на нее, но не видел ее, или не узнавал, или не хотел видеть и узнавать.
Какая-то неведомая гадина сжала сердце девушки ледяными руками.
Все!
Все?
Господи!
Да что же с ним случилось? Он потемнел, похудел, сгорбился, вышел из дверей походкой семидесятилетнего старика. Словно прошедшую неделю он болел какой-то тяжелой, страшной болезнью.
Так все? Нет, не все! Григорий увидел ее, он ее узнал, он смотрел на ее, меняясь лицом на глазах. Он вроде как бы обрадовался, увидав Инну, и вроде как бы испугался. Ей хотелось броситься к Григорию. Нет даже не для того, чтобы повиснуть у него на шее. А встать на колени, обнять его тело и прижаться щекой к нему. Но она просто подошла, протянула ему несколько листков, промоченных обильно ее слезами, и сказала.
— Ничего пока сейчас не говори. Просто прочитай! Прочитай, пожалуйста! Потом поговорим! Если ты этого захочешь.
Он дрожащей рукой взял ее листочки. Начал читать. Глаза его прыгали с листков на девушку, с девушки на листки. Он словно первоклассник, как ей казалось, читал по слогам, шевеля при этом губами. Читал один лист, затем принимался читать другой, затем снова возвращался к предыдущему. Он словно читать разучился. Время шло, а он никак не мог и половины осилить. Но он их читал, он не бросил их ей в лицо, он читал, и только это вселяло в девушку надежду.
Наконец-то! Он прочитал все до конца, посмотрел на Инну.
— Прочитал? Мне возвращаться домой, ехать на вокзал? Или все же поговорим?
— Поговорим.
Они поймали такси, попросили водителя отвести их к ближайшей гостинице. В гостинице они оформились, поднялись в номер. Он встал в дверях, словно что-то удерживало его, словно какая-то невидимая стена встала между ними.
— Ну чего ты стоишь, проходи! Так что, сначала поговорим, или все-таки сразу в ванную?
Он не ответил, он подошел к ней, взял ее на руки, и понес в кровать. Она ожидала того, что он набросится на нее голодным, но нежным зверем, он "разорвет" ее плоть и ее душу своей страстью и ублажит ее плоть и ее душу своей нежностью. Однако все было иначе. У него все получалось с ней словно в первый раз, он чего-то словно боялся, он чего-то словно не знал. Словно что-то, может быть, та же невидимая стена находилась между ними. Он аккуратно и неловко раздевал ее, он сам раздевался, с забытой ей стыдливостью. Он нерешительно приник к ней. Он неумехой-девственником проник в нее. Мгновение... Еще мгновение... Еще... Еще ... И вдруг все преграды исчезли. Они как прежде стали единым целым, которое старается разорваться пополам, а разрываясь, снова старается слиться воедино.
— А вот теперь можно и ванну...
Григорий наполнил ванну, он отнес ее голой с кровати в ванну, он с любящей нежностью омывал ее, обмывал ее, вытирал ее полотенцем, не забывая при этом отмечать каждый миллиметр ее тела своим поцелуем, а потом снова отнес ее в кровать. Сам же занял ее место в ванной. Инна не стала дожидаться его, она накинула халат и пошла к нему, чтобы отплатить ему той же нежностью, которую сама хотела. Однако долго ей этого сделать не удалось. Он схватил ее и, прямо халате, принял ее у себя в ванной. Никогда она не думала, что такой замкнутый по пространству предмет, как ванна, позволит им заниматься такими невообразимыми вещами.
Ночь, второй день и вторая ночь, словно сон. Пережила она их, но толком и вспомнить ничего не могла, потому прожила их не головой, мозгами, а телом, душой и сердцем.
А потом он проводил ее. Она снова плакала, он водил скулами и покусывал губы. Но он обещал ей что-нибудь придумать. А раз он обещал, значит сделает. Он скоро приедет. Ожиданием скорой встречи она только и живет.
***
Странная все-таки вещь время!
Григорий вспоминал прежние свои выходные дни. Ну, взять хотя бы пару, тройку лет назад. Приезжал домой из командировки после работы домой, какую-то часть времени из тех дней посвящал сыну, какую-то часть посвящал жене. Хоть и не разведены еще, но он мог с уверенностью сказать, теперь бывшей жене. Но почему весь интерес к нему со стороны его близких заканчивался в субботу. Ну как же, целый вечер пятницы, потом аж целый субботний день, наверное, им, да и ему вместе с ними того времени хватало, чтобы насытится общением друг с другом.
Воскресенье уже тяготило. Вроде бы все вместе, и вроде бы каждый сам по себе. Даже общие походы и вылазки куда бы то не было их почему-то не объединяли. Каждый в семье, которая по сути своей должна быть единым целым, был отдельной ячейкой. Бывали такие дни, называемые воскресеньем, когда, слоняясь из угла в угол, ему хотелось на работу. Он не трудоголик, он обычный, но там, в общении, время проходило интереснее и полезнее.
А если быть честным, он сам в командировки напрашивался, думал, что-то у них переменится. Появляясь только на выходные дни, а то и реже, он станет более востребованным его близкими дома.
Нет. Ничего не изменилось. Все осталось так, как и было. Уезжал по понедельникам на работу без сожаления.
И вот те же выходные дни, проведенные с Инной в гостинице. Тот же вечер пятницы, те же суббота и часть воскресенья. Пролетели, словно короткий послеобеденный сон. Очень сладко, но очень мало. Не хватило времени насытится друг другом, как в общении, так и в ... Не мог он сказать за Инну, так ли это было с ней, но с ним все было именно так.
Ванная!
Месяца совместной жизни им не хватило добраться до нее. Хотя ванная в той их квартире ни чета ванной в гостинице. Это словно кровать в общежитии сравнить с королевским ложем. Но, по-видимому, всему свое время!
Но как он мог удержаться, когда увидел ее, такую желанную над собою. Он ведь тогда еле-еле сдерживал себя, когда мыл ее, когда вытирал ее полотенцем, когда относил голую в кровать, укладывал на нее, накрывал одеялом. Такая послушная, покорная, податливая, томная, словно хмельная немного, словно ожидающая чего-то от него, немного другого, нежели она получала раньше от него. Словно ожидающая от себя чего-то другого, нежели она отдавала ему раньше.
Не удержался все-таки и опрокинул в воду ее на себя, прямо в халате. Боялся решиться на подобный поступок, боялся, что напугает ее, боялся, что вода не та стихия, которую она предпочитает для близости. Кто ее знает, для некоторых женщин даже влажное тело мужчины вызывает чувство брезгливости.
Однако ее ответные действия вызвали в нем лишь чувство восторга. Гибкость ее тела просто до безумия поражала. Вода, и влага на ее коже вызывали большие чувства желания овладения ей. Нежность тела ее и так не поддавалась никаким описанием, но влага придавала некоторую пикантность.
Неужели обычные люди способны так переплетаться друг с другом? Завязываться в такие узлы, пред которым спасовал бы Александр Македонский, справившийся с Гордиевым узлом, по своей сути узлом, который развязать простому смертному было невозможно. Может быть, они не совсем обычные люди. По крайней мере, стали такими после знакомства друг с другом.
Вода ведрами выплескивалась из ванной на пол ванной комнаты. Но им было не до нее. Пусть хоть она всю землю зальет, пусть наступит второй всемирный потоп, их ванна была их Ноевым ковчегом. Когда они дождались друг от друга того, чего желали, он обратил внимание на то, что под ними всего-то воды осталось на пару кружек.
Странно, что их потом не заставили оплатить ремонт ванной комнаты, что была в той гостинице под ними. Может быть, еще не узнали. Или не они одни практиковались таким образом, и полы в этих комнатах по своему устройству протечь не могут. Это не для них. Они свое для себя получили.
Век бы так жить. Нет, тысячелетие бы так жить! Каждый раз открывать друг в друге что-то новое, ранее не познанное, и наслаждаться в полной мере этим открытием. Человека полностью, до конца познать невозможно, так что тысячелетия им вполне бы хватило.
И был их день, и был их вечер, и была их ночь, и снова наступил новый их день. Но последний день, не полный.
Воскресенье. Инне надо было уезжать обратно. Григорий ее провожал. Они стояли, прижавшись друг к другу. Она немного дрожала, хотя было очень тепло на улице. Она иногда сильно вздрагивала, и он понял, что Инна плачет. Если и оставались какие-то темные мысли где-то в глубоких подвалах его памяти по поводу ее, то они после этих прожитых вместе дней сразу же были сердцем извлечены оттуда, и на веки были похоронены.
Он целовал ее во влажные глаза и во влажные щеки. Он целовал ее в сухие от напряжения губы. А сам готов был заплакать вместе с ней.
Поезд долго не подавали, и он по дурости стоял и мечтал о том, чтобы его вообще отменили. Какой от этого толк, какой от этого смысл? Но ему было не до толка и не до смысла. Можно было бы сбегать в кассы, купить для себя второй билет, и пропади все пропадом... Но вот здесь мозги сработали. Нельзя этого делать. Выиграв месяц, можно потерять очень многое. Многое из того, что в дальнейшем будет большим подспорьем в их совместном счастливом будущем.
Вот и поезд, вот и ее вагон, вот и ее купе. Последние поцелуи. Да что же это такое. Не на год ведь расстаются. Даже не на месяц, он разорвется на сотню маленьких мужиков, но что-нибудь придумает, чтобы еще два-три дня побыть с ней.
Он шел, ускоряясь, рядом с окном ее купе, он бежал, и чуть было не слетел с перрона в его конце.
Она уехала...
Он остался...
Но теперь ему было чего ждать в будущем, у него есть уже то, ради чего стоит жить. Оно и было до сего дня, вот только он об этом уже раньше не хотел думать, считая это навсегда для себя потерянным.
— Ты чего, — спросил его сосед по комнате в общежитии, — миллион, что ли, в лотерею выиграл?
— С чего это ты взял?
— Да, изменился сильно, то словно туберкулезником был, на последней стадии болезни, а то враз изменился.
— Скорее всего, выиграл. Но только не миллион, а нечто бесценное, что невозможно оценить никакой суммой денег.
— Влюбился что ли?
— Что? Нет, не влюбился, просто еще сильнее полюбил.
— Ишь, ты! Так обмыть надо!
Обмывали почти до утра.
Но следующий рабочий день, несмотря на прошедшие подряд три бессонные ночи был продуктивнее всех отработанных им здесь ранее. Он даже нашел выход из того положения, в которое там попали, благодаря его пятничным косякам. Нашел легко и весело. Человек на многое способен, иногда даже на невозможное, когда у него есть цель в жизни, когда его цель поддерживает кто-то еще. Кто любит и любим. Куда начальство местное теперь денется?! И неделю дадут! Им на радость!
Наше время.
Больше дня он не выдержал. А, будь что будет!
Выводя дочку из детского сада, Инна на выходе столкнулась с Григорием. Увидав его, она пошатнулась и, если бы не ограда, к которой она прислонилась, может быть она бы упала.
