Когда в той черной жизни и бабушка умерла, и Божедар где-то сгинул, и рощи вырубили, и Верея, девочка бедная, из Беркутовых последней осталась, и я, дура, сама не поняла, как в жернова попала – хоть сейчас не подвести бы их!
Со дня на день ужалит, кинется гадюка, вижу я. Ладога вскрылась, ледоход прошел, враги к нам прийти могут со дня на день. Не по земле, а по воде – как прошлый раз. И порт прошлый раз горел… это было. Вроде как на бунт все списали, а только – бунт ли?
Или кто-то сначала поджег, а потом беспорядком и попользовался? Вроде как, склады сгорели, много товаров погибло, потом за то казна платила… нет, не всем. Помню, купец иноземный чуть не на коленях Федора умолял. Вроде как разорение его ждало – нет, не помиловали.
Даже виновных нашли в поджоге. Баяли, бунт начался, кто-то моментом воспользовался, счеты с конкурентом свел… нет, не вспомнить сейчас имен и названий.
Зато туда все внимание и ушло.
Государь?
Оно понятно, важно, кто на троне сидит, а только свои штаны к телу ближе. И когда ты без них остаться можешь из-за пожара – тоже.
Значит, в порту беспорядков ждать и сейчас можно?
Или нельзя?
Надобно и с бабушкой бы посоветоваться, и с Божедаром. И… ох, не оторвал бы мне муж голову, когда весь наш заговор вскроется. Мы хоть и для него стараемся, а только не понимают мужчины такого. Вроде ты их стараешься уберечь, а они все одно сердятся…
Боренька хоть и лучший мужчина в мире, а тоже прогневаться может…
Что ж.
Пусть гневается, лишь бы жив был! А я все снесу, столько уж стерпела, что самой вспомнить страшно… невольно рука поднялась, до волос дотронулась, да, там, на затылке, где схватил Федька несчастную Аксинью. До сих пор кожа ровно огнем была обожжена.
Меня он тоже так хватал.
И тащил, и больно было, и шла она, согнувшись, как я когда-то…
Не будет такого более!
Умереть лучше, а не допустить!
Или – его убить. Тоже дело… ежели случится так, что выиграет в этой смертельной игре Любава, убью я Федора. И Любаву тоже.
Попросту убью.
Рука невольно касается груди. И черный огонек отзывается острой искоркой. Он живой, он яростный и яркий, меня он греет, а кого-то другого и сжечь может. Насмерть.
Может, и я потом жить не буду. И не жалко.
Федор и Любава всяко жить не будут! Слово даю!
- Боренька, любимый мой, поговорить нам срочно надобно.
Когда государь страной правит, а не просто так трон просиживает, дел у него завсегда много. Ну да жене отказать и не подумал бы Борис.
Марине? Той еще мог бы, знал, что нет у нее важных да срочных дел. Но Устинье? И не отказывал, и впредь не откажет, не такова Устёнушка его, чтобы мужа попросту от важного отвлекать. Марина считала, что все вокруг нее крутиться должно, вот стоит она на пьедестале, а окружающий мир вокруг стелется.
Устя не такова. Для нее Борис на первом месте, его дела, потом уж ее, и коли попросила жена…
Борис махнул Пущину рукой.
- Боярин Егор, скажи, пусть подождут меня… сколько, Устёна?
- Мне все рассказать – пяти минут хватит. А тебе принять решение не ведаю, может, и часа мало будет, - Устя руками развела. – Не гневайся, любимый, не было у меня выбора.
Тут уж Борис и сомневаться не стал.
- Боярин, попроси всех на полчаса задержаться, когда не уложусь, на завтра перенесем.
Речь шла о постройке крепости на границе, а тут и фортификатор опытный потребен, и строители не из последних, и солдат послать бы надобно – тех строителей охранять…
Но когда Устя просит?
До покоев молчала Устинья, заговорила, только когда в спальню вошла.
- Бабушка, проверь, не подслушают ли нас?
Агафья рукой провела, на Бориса поглядела строго.
- Присядь, государь. Беда у нас, тебя сегодня ночью убивать придут.
Борис как стоял, так и сел на лавку. Устя с ним рядом на колени опустилась, коснулась руки мужа, но тот смотрел на Агафью пристально.
К чести Бориса, не стал он сомневаться и переспрашивать, не стал ногами топать. Полу кафтана поправил, руки супруги коснулся, спросил так, что по комнате ровно морозом побежало, Усте даже иней на потолке на миг почудился:
- Кто?!
Агафья заговорила, как они с Устей и договаривались.
- Государь, орден Чистоты Веры давно готовился. Истермана к нам заслал, может, еще кого. Любава своего сына на трон прочит, иноземцы на Россу зубы точат, так и договорились они. Три сотни рыцарей ордена вверх по Ладоге-реке поднялись, сейчас команды ждут. Истерман вечор в городе был, у государыни Любавы, договорился. Часть рыцарей в казармы к стрельцам пойдет, часть сюда, третьи порт поджечь хотят, чтобы суматоху устроить, да от палат государевых внимание отвлечь. А все ж наша здесь земля, разузнали мы их планы, когда ты позволишь, переймем их.
- Волхвы?
- Нет, государь. От волхва и в бою толк есть, а все ж не намного более, чем от воина какого. Раньше, чем я силу свою применю, три раза воин убить меня успеет. Добряна же, волхва здешняя, и того хуже: сил хватит у нее, да не воин она, не убийца, ее дело людей лечить. Попросила я своего старого друга, вот он волхв могучий, да только отказался он, ушел Орден воевать, а сюда богатыря прислал, Божедара, с дружиной малой. Когда позволишь, они ворогов и переймут.
- Что ж не позволить. Любава? Уверена ты, волхва?
Агафья глаз не опустила.
- Устя сама говорить не хотела, больно ей за тебя, государь. Я так скажу, и твоя мать за тебя в огонь бы кинулась, и Любава для сына своего самого лучшего хочет, а для нее лучшее – власть. Вот и старается она, вот и крутится, ровно змея в вилах. Причастен ли брат твой – не ведаю, а только сильно он на тебя обижен, считает, что ты у него Устинью отобрал.
Борис невольно руку жены сжал. Устя так возле него и сидела, щекой к колену мужа прижалась, это успокаивало, уверенность дарило. Справится он, для нее справится, не имеет он права ее и ребенка Федьке на милость оставить, не пощадит брат.
- Сегодня, говоришь?
- Да, государь. Просьба у меня к тебе малая будет. Перво-наперво, как спать пойдете, вы с Устей не ложитесь в кровать, из одеял-подушек сверните две фигуры, ровно спите вы там, а сами схоронитесь, есть ведь, где?
- Есть. И схорониться, и посмотреть, кто нас убивать придет.
- Хорошо, государь. Я б тебя вовсе из палат уйти попросила, да не согласишься ты. И Устя от тебя шагу не сделает. И не отпускай ее, государь.
- Я бы…
Борис на жену и глаз скосить не успел, рядом с его коленом ровно искры зеленые сверкнули. Так глаза жены вспыхнули – когда в ночью дело было, ее б на том конце Ладоги заметили, тут не искры – два костра горели.
- Даже и не думай меня отослать или запереть! Зубами дверь прогрызу! Покамест не выполем врага, не отойду от тебя! Мне без тебя жизни не будет!
Борис щеки супруги коснулся.
- Устёнушка, так ведь и я без тебя не смогу уже…
- Значит, ты меня сбережешь, а я тебя, то и ладно будет. А отослать и не думай.
И не поспоришь, не возразишь. Баба, да в тягости, да… жена, любимая - как отослать? Легче сердце себе вырвать, изведется он, думая, как она, что с ней…
- Со мной будешь. Хорошо.
- А второе, государь, скажи мне, когда вот отсюда спустятся на лодках люди – ты человек военный, понимать должен, где им высадиться проще, как в палаты твои пройти лучше, по какому ходу подземному? Куда их государыня Любава привести сможет?
Развернула Агафья карту, тут Борис и призадумался.
- Два хода есть. Один тут находится, второй чуть далее.
- А в палатах куда они выходят, государь?
Борис подумал пару минут, а потом рукой махнул.
Усте доверял он, как никому более. Глупо? Наивно? Да ничуточки, не может человек одиноким волком жить, не может он никому не верить, без этого гибнет душа. А Устинья… и дураком Борис тоже не был, видел, что любит она его беззаветно, жизни своей без него не мыслит.
Не сыграешь так-то, не получится.
Ежели Устинью обманули… а это тоже задача не из легких, волхва она, не девка дворовая, вранье почует любое. И бабка ее волхва. И обе они заинтересованы, чтобы жил он, чтобы хорошо с ним все было – сами понимают.
Так что отбросил государь сомнения… почти. И объяснил. И куда потайные ходы выходят, и как попасть в них. И даже объяснил, как один из ходов открывается. Надобно ведь Божедару каким-то образом людей своих провести в палаты?
Ой как надобно.
И чтобы не заметили их, чтобы шума не поднялось – кто его знает, какими силами враг придет?
Оно так, и волхвы не всесильны, что смогли, то и узнали.
Закончила Агафья расспросы, поднялась.
- Ох, ноги мои, годы мои….
Но ворчала Агафья более для вида. Да и чего ей морочиться, чего жаловаться? Понимал Божедар, что в Рощу не набегаешься, потому несколько его людей на подворье Заболоцких жили постоянно, и при них голуби почтовые. Агафье туда прямая дорога была, зашла, да побыла, чай, к родным, не к чужим людям. Придется ей еще раз съездить.
А потом и рассказать, и провести кого в палаты государевы, Устинья-то наотрез отказалась Бориса покидать. Такими глазами смотрела… Агафья только головой покачала. Вот уж… любовь.
Даже позавидовала по-доброму. У нее уж давно ушел тот самый, родной и любимый, с которым сердце оттаяло. Ушел, ждать ТАМ обещал, и верила она – дождется. Да и ей уж скоро в дорогу собираться, но покамест жива она, надобно внучке помочь.
Когда дверь за старой волхвой закрылась, Устя на мужа посмотрела прямо.
- Ты мне так веришь, Боренька?
- Верю. Только тебе и верю…
По щеке Устинья слезинка скользнула, вторая…
- Слово даю, не предам я тебя, не обману. Любой, кто к тебе со злом подойти захочет, сначала пусть мой труп перешагнет!
- Не надобно нам такое. Лучше живи, меня радуй, детишек нам рожай…
Вроде бы и обычные слова, а Устя плакала, и смотрела на него сквозь слезы текущие, и глаза у нее горели, ровно звезды. Не от силы волховской, а просто – любовь, она каждую душу сиянием наполнит.
- Все для тебя сделаю, любимый. Все…
И знал Борис, это не просто слова.
Сделает.
И он для нее тоже.
Любовь?
Она и такая бывает, любовь, когда от дурманного морока очнешься, да вокруг оглядишься. Невероятная, тихая, нежная, когда смотришь на любимого – и сердце от счастья заходится. И слов тут не надо, пусть влюбленные вдвоем останутся. Они к этому слишком долго шли.
Агафья вроде как и по улице ехала, в возке уютном, а все одно, вдруг воздух жестким стал, сердце кольнуло.
- Оххх…
Дернулась старая волхва, а что тут поделаешь? Не выпрыгивать же из возка, не бежать на подворье к Захарьиным?
Не кричать там – пустите меня в подвал, немедленно!!!
А ведь кто-то еще раз к Черной Книге прошел! Кто-то знает о ней, пользуется… кто?!
Любава?
Может, и она… тут Агафья и выдохнула чуточку спокойнее. А может, и правда – царица это вдовая. Тут бы и не удивилась волхва, ежели действительно что недоброе планируется, самое время к черным силам воззвать, своих-то от рождения нету…
Значит, вдвое, втрое осторожнее надобно быть. Не избежать ей, с мужчинами в палаты государевы пойти, да и чего ей бояться-то? Агафья еще раз к себе прислушалась.
Сердце хоть и тянуло, и саднило, а только это – от того, что Черную Книгу навестили, метки ее тайные потревожили. Оказаться б сейчас там, да нельзя, время потеряешь, а то и жизнь можешь. Кто еще там с Книгой сейчас… было б рядом с Агафьей человек двадцать воинов, она б подумала, а одна – не пойдет. Не тот уж у нее возраст!
Да возраст – что?
Согласилась бы она свою жизнь на жизнь ведьмы разменять, а только ежели ведьма эта не последняя? Устя еще молода, а Добряна не воин, не смогут они так, как Агафья, не пришло ей еще время рискнуть.
А вот плохое предчувствие есть у волхвы?
Мало кто может будущее провидеть, великая редкость – пророки. Жива-матушка свой ковер из миллиардов нитей плетет, кто знает, где и чья с твоей пересечется? Редко, очень редко его узор увидеть можно, а чтобы умом такое объять? Оттого и пророчества темны и невнятны, оттого и пророки полубезумны… не под силу это покамест разуму человеческому.
А вот что каждый волхв или волхва почуять может, так это конец своей дороги.
Срок свой они знают, только не всегда сообразить можно, что это он пришел. Тянет, мозжит, давит… кто и понимает, а кто и не успевает понять. А уберечься от такого и не получится, когда Жива-матушка решила далее нить не плести, ее не переговоришь, не переубедишь.
Но Агафья своего конца не чуяла.
Даже когда ранят ее, сможет она выжить, еще потопчет зеленую травушку, еще и внучке деток понянчит… хотелось бы! Привязалась она к Устинье, благословила их род Жива-матушка, не просто потомков дала увидеть – свое продолжение, свою силу… счастье это для Агафьи.
А с Книгой разберется она после этой ночи. Тогда уж можно будет…
Любава это.
Наверняка.
Волхва успокоилась, возок повернул к дому Заболоцких… и волхва выкинула все из головы. До завтра.
А в это время в подвале дома боярина Захарьина Федор щедро капал кровью на пергаментные плотные страницы. Щедро лил, от души, не жалел руды своей.
Ждал, что все будет, как мать сказала, что проявится на страничках текст, что слова понятные сложатся ответом на вопрос его…
Книга не отвечала, пустой и безмолвной оставалась. Ровно обычный пергамент.
И откуда ж было Федору знать про характер тех книг, про особенности их? Любава не объясняла, да и дядюшка тоже не говорил ничего… хотя боярина Данилу Книга еще слушалась, а только…
Оговорки есть всегда.
В самом темном ритуале, в самом светлом обряде – неважно.
Федор был вторым поколением зачатых с помощью книги. А третьему – не бывать. Даже когда чудом затяжелеет от него какая баба, все одно плод она скинет. Не продолжится этот род, некому будет Книгу передать, убили Сару и Еву, уничтожили прямую линию…
А стало быть…
Надо менять хозяев.
Надо менять Род.
Догадки Божедара были правильными.
Магистр Родаль действительно полагался только на свои силы, но на каждую щуку найдется свой сом. А на каждого сома – рыбак с сетями.
Потому сейчас магистр сидел в удобном кресле, попивал вкусное вино из золотого кубка, улыбался – и чувствовал себя потрясающе несчастным.
Его величество Филипп Третий сидел напротив, и улыбался еще более светски.
- Вы же понимаете, магистр, что один с таким куском не справитесь. Зато я готов оказать посильную помощь. Войска, деньги, советники, буде они потребуются…
Эваринол едва кубок от гнева не погнул, так в него вцепился.
Потребуются!
Я ловушки расставил, я все сделал, а ты на готовенькое прийти хочешь? Да три раза перебьешься, будь ты хоть король, хоть император!
- Ваше величество, я буду рад принять посильную помощь, когда она потребуется.
- Замечательно, магистр. Так какие вести вы получили из Россы?
- Пока никаких, ваше величество. Слишком рано. Магистр де Тур должен только-только прибыть в Россу, если все получится, мы будем ждать почту в течение месяца.
- А если нет?
- Получится, - Эваринол выглядел абсолютно уверенным. – Все продумано, ваше величество. До мелочей. Силы рассчитаны, люди расставлены.
И не надейся примазаться к моей кормушке!
Филипп это отлично понял, потому что сдвинул брови.
- Магистр, вы многое пускаете на самотек! Дипломатической почтой вы могли бы уже знать, прибыли ваши люди в Россу или нет, начали приводить свои задумки в действие – или… вы же понимаете, что ваша неудача ляжет пятном и на мою страну? Страну, которая дала место вашему ордену.
Со дня на день ужалит, кинется гадюка, вижу я. Ладога вскрылась, ледоход прошел, враги к нам прийти могут со дня на день. Не по земле, а по воде – как прошлый раз. И порт прошлый раз горел… это было. Вроде как на бунт все списали, а только – бунт ли?
Или кто-то сначала поджег, а потом беспорядком и попользовался? Вроде как, склады сгорели, много товаров погибло, потом за то казна платила… нет, не всем. Помню, купец иноземный чуть не на коленях Федора умолял. Вроде как разорение его ждало – нет, не помиловали.
Даже виновных нашли в поджоге. Баяли, бунт начался, кто-то моментом воспользовался, счеты с конкурентом свел… нет, не вспомнить сейчас имен и названий.
Зато туда все внимание и ушло.
Государь?
Оно понятно, важно, кто на троне сидит, а только свои штаны к телу ближе. И когда ты без них остаться можешь из-за пожара – тоже.
Значит, в порту беспорядков ждать и сейчас можно?
Или нельзя?
Надобно и с бабушкой бы посоветоваться, и с Божедаром. И… ох, не оторвал бы мне муж голову, когда весь наш заговор вскроется. Мы хоть и для него стараемся, а только не понимают мужчины такого. Вроде ты их стараешься уберечь, а они все одно сердятся…
Боренька хоть и лучший мужчина в мире, а тоже прогневаться может…
Что ж.
Пусть гневается, лишь бы жив был! А я все снесу, столько уж стерпела, что самой вспомнить страшно… невольно рука поднялась, до волос дотронулась, да, там, на затылке, где схватил Федька несчастную Аксинью. До сих пор кожа ровно огнем была обожжена.
Меня он тоже так хватал.
И тащил, и больно было, и шла она, согнувшись, как я когда-то…
Не будет такого более!
Умереть лучше, а не допустить!
Или – его убить. Тоже дело… ежели случится так, что выиграет в этой смертельной игре Любава, убью я Федора. И Любаву тоже.
Попросту убью.
Рука невольно касается груди. И черный огонек отзывается острой искоркой. Он живой, он яростный и яркий, меня он греет, а кого-то другого и сжечь может. Насмерть.
Может, и я потом жить не буду. И не жалко.
Федор и Любава всяко жить не будут! Слово даю!
***
- Боренька, любимый мой, поговорить нам срочно надобно.
Когда государь страной правит, а не просто так трон просиживает, дел у него завсегда много. Ну да жене отказать и не подумал бы Борис.
Марине? Той еще мог бы, знал, что нет у нее важных да срочных дел. Но Устинье? И не отказывал, и впредь не откажет, не такова Устёнушка его, чтобы мужа попросту от важного отвлекать. Марина считала, что все вокруг нее крутиться должно, вот стоит она на пьедестале, а окружающий мир вокруг стелется.
Устя не такова. Для нее Борис на первом месте, его дела, потом уж ее, и коли попросила жена…
Борис махнул Пущину рукой.
- Боярин Егор, скажи, пусть подождут меня… сколько, Устёна?
- Мне все рассказать – пяти минут хватит. А тебе принять решение не ведаю, может, и часа мало будет, - Устя руками развела. – Не гневайся, любимый, не было у меня выбора.
Тут уж Борис и сомневаться не стал.
- Боярин, попроси всех на полчаса задержаться, когда не уложусь, на завтра перенесем.
Речь шла о постройке крепости на границе, а тут и фортификатор опытный потребен, и строители не из последних, и солдат послать бы надобно – тех строителей охранять…
Но когда Устя просит?
До покоев молчала Устинья, заговорила, только когда в спальню вошла.
- Бабушка, проверь, не подслушают ли нас?
Агафья рукой провела, на Бориса поглядела строго.
- Присядь, государь. Беда у нас, тебя сегодня ночью убивать придут.
Борис как стоял, так и сел на лавку. Устя с ним рядом на колени опустилась, коснулась руки мужа, но тот смотрел на Агафью пристально.
К чести Бориса, не стал он сомневаться и переспрашивать, не стал ногами топать. Полу кафтана поправил, руки супруги коснулся, спросил так, что по комнате ровно морозом побежало, Усте даже иней на потолке на миг почудился:
- Кто?!
Агафья заговорила, как они с Устей и договаривались.
- Государь, орден Чистоты Веры давно готовился. Истермана к нам заслал, может, еще кого. Любава своего сына на трон прочит, иноземцы на Россу зубы точат, так и договорились они. Три сотни рыцарей ордена вверх по Ладоге-реке поднялись, сейчас команды ждут. Истерман вечор в городе был, у государыни Любавы, договорился. Часть рыцарей в казармы к стрельцам пойдет, часть сюда, третьи порт поджечь хотят, чтобы суматоху устроить, да от палат государевых внимание отвлечь. А все ж наша здесь земля, разузнали мы их планы, когда ты позволишь, переймем их.
- Волхвы?
- Нет, государь. От волхва и в бою толк есть, а все ж не намного более, чем от воина какого. Раньше, чем я силу свою применю, три раза воин убить меня успеет. Добряна же, волхва здешняя, и того хуже: сил хватит у нее, да не воин она, не убийца, ее дело людей лечить. Попросила я своего старого друга, вот он волхв могучий, да только отказался он, ушел Орден воевать, а сюда богатыря прислал, Божедара, с дружиной малой. Когда позволишь, они ворогов и переймут.
- Что ж не позволить. Любава? Уверена ты, волхва?
Агафья глаз не опустила.
- Устя сама говорить не хотела, больно ей за тебя, государь. Я так скажу, и твоя мать за тебя в огонь бы кинулась, и Любава для сына своего самого лучшего хочет, а для нее лучшее – власть. Вот и старается она, вот и крутится, ровно змея в вилах. Причастен ли брат твой – не ведаю, а только сильно он на тебя обижен, считает, что ты у него Устинью отобрал.
Борис невольно руку жены сжал. Устя так возле него и сидела, щекой к колену мужа прижалась, это успокаивало, уверенность дарило. Справится он, для нее справится, не имеет он права ее и ребенка Федьке на милость оставить, не пощадит брат.
- Сегодня, говоришь?
- Да, государь. Просьба у меня к тебе малая будет. Перво-наперво, как спать пойдете, вы с Устей не ложитесь в кровать, из одеял-подушек сверните две фигуры, ровно спите вы там, а сами схоронитесь, есть ведь, где?
- Есть. И схорониться, и посмотреть, кто нас убивать придет.
- Хорошо, государь. Я б тебя вовсе из палат уйти попросила, да не согласишься ты. И Устя от тебя шагу не сделает. И не отпускай ее, государь.
- Я бы…
Борис на жену и глаз скосить не успел, рядом с его коленом ровно искры зеленые сверкнули. Так глаза жены вспыхнули – когда в ночью дело было, ее б на том конце Ладоги заметили, тут не искры – два костра горели.
- Даже и не думай меня отослать или запереть! Зубами дверь прогрызу! Покамест не выполем врага, не отойду от тебя! Мне без тебя жизни не будет!
Борис щеки супруги коснулся.
- Устёнушка, так ведь и я без тебя не смогу уже…
- Значит, ты меня сбережешь, а я тебя, то и ладно будет. А отослать и не думай.
И не поспоришь, не возразишь. Баба, да в тягости, да… жена, любимая - как отослать? Легче сердце себе вырвать, изведется он, думая, как она, что с ней…
- Со мной будешь. Хорошо.
- А второе, государь, скажи мне, когда вот отсюда спустятся на лодках люди – ты человек военный, понимать должен, где им высадиться проще, как в палаты твои пройти лучше, по какому ходу подземному? Куда их государыня Любава привести сможет?
Развернула Агафья карту, тут Борис и призадумался.
- Два хода есть. Один тут находится, второй чуть далее.
- А в палатах куда они выходят, государь?
Борис подумал пару минут, а потом рукой махнул.
Усте доверял он, как никому более. Глупо? Наивно? Да ничуточки, не может человек одиноким волком жить, не может он никому не верить, без этого гибнет душа. А Устинья… и дураком Борис тоже не был, видел, что любит она его беззаветно, жизни своей без него не мыслит.
Не сыграешь так-то, не получится.
Ежели Устинью обманули… а это тоже задача не из легких, волхва она, не девка дворовая, вранье почует любое. И бабка ее волхва. И обе они заинтересованы, чтобы жил он, чтобы хорошо с ним все было – сами понимают.
Так что отбросил государь сомнения… почти. И объяснил. И куда потайные ходы выходят, и как попасть в них. И даже объяснил, как один из ходов открывается. Надобно ведь Божедару каким-то образом людей своих провести в палаты?
Ой как надобно.
И чтобы не заметили их, чтобы шума не поднялось – кто его знает, какими силами враг придет?
Оно так, и волхвы не всесильны, что смогли, то и узнали.
Закончила Агафья расспросы, поднялась.
- Ох, ноги мои, годы мои….
Но ворчала Агафья более для вида. Да и чего ей морочиться, чего жаловаться? Понимал Божедар, что в Рощу не набегаешься, потому несколько его людей на подворье Заболоцких жили постоянно, и при них голуби почтовые. Агафье туда прямая дорога была, зашла, да побыла, чай, к родным, не к чужим людям. Придется ей еще раз съездить.
А потом и рассказать, и провести кого в палаты государевы, Устинья-то наотрез отказалась Бориса покидать. Такими глазами смотрела… Агафья только головой покачала. Вот уж… любовь.
Даже позавидовала по-доброму. У нее уж давно ушел тот самый, родной и любимый, с которым сердце оттаяло. Ушел, ждать ТАМ обещал, и верила она – дождется. Да и ей уж скоро в дорогу собираться, но покамест жива она, надобно внучке помочь.
***
Когда дверь за старой волхвой закрылась, Устя на мужа посмотрела прямо.
- Ты мне так веришь, Боренька?
- Верю. Только тебе и верю…
По щеке Устинья слезинка скользнула, вторая…
- Слово даю, не предам я тебя, не обману. Любой, кто к тебе со злом подойти захочет, сначала пусть мой труп перешагнет!
- Не надобно нам такое. Лучше живи, меня радуй, детишек нам рожай…
Вроде бы и обычные слова, а Устя плакала, и смотрела на него сквозь слезы текущие, и глаза у нее горели, ровно звезды. Не от силы волховской, а просто – любовь, она каждую душу сиянием наполнит.
- Все для тебя сделаю, любимый. Все…
И знал Борис, это не просто слова.
Сделает.
И он для нее тоже.
Любовь?
Она и такая бывает, любовь, когда от дурманного морока очнешься, да вокруг оглядишься. Невероятная, тихая, нежная, когда смотришь на любимого – и сердце от счастья заходится. И слов тут не надо, пусть влюбленные вдвоем останутся. Они к этому слишком долго шли.
***
Агафья вроде как и по улице ехала, в возке уютном, а все одно, вдруг воздух жестким стал, сердце кольнуло.
- Оххх…
Дернулась старая волхва, а что тут поделаешь? Не выпрыгивать же из возка, не бежать на подворье к Захарьиным?
Не кричать там – пустите меня в подвал, немедленно!!!
А ведь кто-то еще раз к Черной Книге прошел! Кто-то знает о ней, пользуется… кто?!
Любава?
Может, и она… тут Агафья и выдохнула чуточку спокойнее. А может, и правда – царица это вдовая. Тут бы и не удивилась волхва, ежели действительно что недоброе планируется, самое время к черным силам воззвать, своих-то от рождения нету…
Значит, вдвое, втрое осторожнее надобно быть. Не избежать ей, с мужчинами в палаты государевы пойти, да и чего ей бояться-то? Агафья еще раз к себе прислушалась.
Сердце хоть и тянуло, и саднило, а только это – от того, что Черную Книгу навестили, метки ее тайные потревожили. Оказаться б сейчас там, да нельзя, время потеряешь, а то и жизнь можешь. Кто еще там с Книгой сейчас… было б рядом с Агафьей человек двадцать воинов, она б подумала, а одна – не пойдет. Не тот уж у нее возраст!
Да возраст – что?
Согласилась бы она свою жизнь на жизнь ведьмы разменять, а только ежели ведьма эта не последняя? Устя еще молода, а Добряна не воин, не смогут они так, как Агафья, не пришло ей еще время рискнуть.
А вот плохое предчувствие есть у волхвы?
Мало кто может будущее провидеть, великая редкость – пророки. Жива-матушка свой ковер из миллиардов нитей плетет, кто знает, где и чья с твоей пересечется? Редко, очень редко его узор увидеть можно, а чтобы умом такое объять? Оттого и пророчества темны и невнятны, оттого и пророки полубезумны… не под силу это покамест разуму человеческому.
А вот что каждый волхв или волхва почуять может, так это конец своей дороги.
Срок свой они знают, только не всегда сообразить можно, что это он пришел. Тянет, мозжит, давит… кто и понимает, а кто и не успевает понять. А уберечься от такого и не получится, когда Жива-матушка решила далее нить не плести, ее не переговоришь, не переубедишь.
Но Агафья своего конца не чуяла.
Даже когда ранят ее, сможет она выжить, еще потопчет зеленую травушку, еще и внучке деток понянчит… хотелось бы! Привязалась она к Устинье, благословила их род Жива-матушка, не просто потомков дала увидеть – свое продолжение, свою силу… счастье это для Агафьи.
А с Книгой разберется она после этой ночи. Тогда уж можно будет…
Любава это.
Наверняка.
Волхва успокоилась, возок повернул к дому Заболоцких… и волхва выкинула все из головы. До завтра.
А в это время в подвале дома боярина Захарьина Федор щедро капал кровью на пергаментные плотные страницы. Щедро лил, от души, не жалел руды своей.
Ждал, что все будет, как мать сказала, что проявится на страничках текст, что слова понятные сложатся ответом на вопрос его…
Книга не отвечала, пустой и безмолвной оставалась. Ровно обычный пергамент.
И откуда ж было Федору знать про характер тех книг, про особенности их? Любава не объясняла, да и дядюшка тоже не говорил ничего… хотя боярина Данилу Книга еще слушалась, а только…
Оговорки есть всегда.
В самом темном ритуале, в самом светлом обряде – неважно.
Федор был вторым поколением зачатых с помощью книги. А третьему – не бывать. Даже когда чудом затяжелеет от него какая баба, все одно плод она скинет. Не продолжится этот род, некому будет Книгу передать, убили Сару и Еву, уничтожили прямую линию…
А стало быть…
Надо менять хозяев.
Надо менять Род.
***
Догадки Божедара были правильными.
Магистр Родаль действительно полагался только на свои силы, но на каждую щуку найдется свой сом. А на каждого сома – рыбак с сетями.
Потому сейчас магистр сидел в удобном кресле, попивал вкусное вино из золотого кубка, улыбался – и чувствовал себя потрясающе несчастным.
Его величество Филипп Третий сидел напротив, и улыбался еще более светски.
- Вы же понимаете, магистр, что один с таким куском не справитесь. Зато я готов оказать посильную помощь. Войска, деньги, советники, буде они потребуются…
Эваринол едва кубок от гнева не погнул, так в него вцепился.
Потребуются!
Я ловушки расставил, я все сделал, а ты на готовенькое прийти хочешь? Да три раза перебьешься, будь ты хоть король, хоть император!
- Ваше величество, я буду рад принять посильную помощь, когда она потребуется.
- Замечательно, магистр. Так какие вести вы получили из Россы?
- Пока никаких, ваше величество. Слишком рано. Магистр де Тур должен только-только прибыть в Россу, если все получится, мы будем ждать почту в течение месяца.
- А если нет?
- Получится, - Эваринол выглядел абсолютно уверенным. – Все продумано, ваше величество. До мелочей. Силы рассчитаны, люди расставлены.
И не надейся примазаться к моей кормушке!
Филипп это отлично понял, потому что сдвинул брови.
- Магистр, вы многое пускаете на самотек! Дипломатической почтой вы могли бы уже знать, прибыли ваши люди в Россу или нет, начали приводить свои задумки в действие – или… вы же понимаете, что ваша неудача ляжет пятном и на мою страну? Страну, которая дала место вашему ордену.
