Убить их всех!
Взять крепость штурмом, сравнять с землей, растереть в порошок негодяев, которые посмели ему противостоять! И не только посмели.
Они сделали из кагана посмешище, иначе и не скажешь!
Сорок тысяч человек гоняются за пятьюстами, при этом теряют малым не десять тысяч!
Позорище!
Но сдаваться Хурмах не собирался.
А переговоры… на них идут с разными целями.
А еще в Степи это целый ритуал.
Ставится навес, кладется на землю белая лошадиная шкура, ставятся чаши с вином, блюдо с хлебом, небольшая ритуальная жаровня. Сказанные здесь слова слышат боги. А как они карают за клятвопреступления…
Страшно. Фантазия у богов хорошая, раз уж они человека выдумали.
Степняки лично занимались обустройством, аллодийцам не доверили. Что они знают, эти варвары? Весь ритуал испохабят.
Спустя час калитка в крепости приоткрылась. Из нее вышли двое человек и направились к свежеустроенному навесу, рядом с которым не осталось ни одного степняка.
Рид и его спутник, Ансуан Вельский. Виконт наотрез отказался отпустить командира одного на переговоры, и потребовал себе должность знаменоносца. Убить было проще, чем отказать.
Хурмах себе не изменил.
Каган – и пешком? Да вся Степь смеяться будет! Только на коне, как завещали предки, только со свитой. И обязательно в золоченной одежде.
Рид оборванцем не выглядел, но если сравнивать – они сошлись, павлин с вороной. Торнейский совершенно не смотрелся на фоне кагана, но это до поры. Пока Хурмах не подъехал и не попробовал взглянуть сверху вниз.
- Ты! Черный волк!
Рид даже ругаться не стал. Просто поднял голову, пристально поглядел в глаза кагану и зевнул. Да так, что волки позавидовали бы шикарному оскалу. И показалось кагану – или нет?
Блеснули на миг за губами маркиза острые волчьи клыки, блеснули – и исчезли?
Морок? Или – явь?
Хурмах рвано выдохнул и спрыгнул с коня.
- Торнейский.
- Ваше величество.
Хурмах чуть приосанился. Все же его признали, а от врага признание получить всегда лестно. Друзья польстят, приближенные солгут, а вот враги… от них скорее меча в бок дождешься, чем признания. Тем более, от такого врага, как Черный Волк.
Двое мужчин одновременно ступили на белую шкуру. Черный сапог – и раззолоченный, весь покрытый драгоценным шитьем и украшенный камнями. Еще один шаг, и мужчины устраиваются друг напротив друга, подвернув ноги, глядя глаза в глаза.
Рид начинает первый, как младший по званию. Ритуал он знает досконально, не первый год на границе, не первый год разговаривает со степняками. Маркиз отламывает кусок хлеба от общего каравая, медленно, напоказ проводит им над жаровней так, что огонь получает свою долю, обмакивает в вино, отправляет в рот.
- Хлебом, зерном и вином, на этот час между нами – мир.
Я разделяю с тобой хлеб и вино. Я тебе доверяю.
Хурмах зеркально повторяет его действия. Такие клятвы в Степи не нарушаются.
Несколько минут мужчины молчат, потом начинают говорить.
- Ты мешаешь мне, - достаточно мирно произносит Хурмах. – Я был бы уже в Равеле, если бы не твой отряд.
Рид пожимает в ответ плечами. Вины за собой он не знает, он в своем праве.
- Равель – это Аллодия. Это не степь. Ты пришел на мою землю.
- Вы слабы и не можете ее удержать.
- Пока что мы тебя удержали.
- Не войска короля. Ты со своими людьми.
- Это одно и то же.
- Волк может охранять стадо. Но что делать, если остальная охрана – зайцы? Разорваться?
- На сотню волков и вцепиться в глотку врагу, - кивнул Рид.
Идиотский вопрос.
Зайцы, лисицы… все он понимает, и в другом состоянии даже поговорил бы часика два на отвлеченные темы. Но здесь и сейчас – неохота.
Просто – не хочется.
- Ты уйдешь с нашей земли?
- Нет, - пожал плечами Хурмах.
- Тогда для чего ты все это затеял?
- Ты можешь умереть, а можешь сдаться, - когда ему хотелось, каган отлично умел говорить без красивостей и завитушек.
- Сдаться, а потом умереть?
- Хм-м… обещаю тебе жизнь, если сдашься.
Рид насмешливо фыркнул.
Жизнь?
О, да! К примеру, с отрубленными руками и ногами. Или в клетке на цепи. Или в качестве раба… да все возможно.
Жизнь?
А она нужна – такая жизнь?
Рид знал, сколько народа ответило бы «ДА!!!». Это – жизнь! И плевать, что это от скота! Жить, жить, хоть как, хоть рабом, хоть плевки с пола слизывая, но жить!!!
А вот жить человеком и умереть человеком…
Это намного сложнее. Простые люди и не думают о таком, но в том и отличие аристократа от холопа. Титул ведь не за красивые глаза и право рождения дается, его твои предки кровью брали.
И Рид твердо был намерен встать с ними в один ряд.
Он-то предками гордился, оставалось сделать так, чтобы они им не побрезговали.
- Моя жизнь на кончике моего меча, приди и возьми, если не побоишься.
Хурмах недобро усмехнулся.
- Твоя – да. А как насчет Шарлиз Ролейнской?
Рид на миг запнулся.
- Она у тебя?
- Клянусь копытами Кобылицы.
Эту клятву степняки не нарушали.
За спиной Рида выдохнул Ансуан Вельский. Маркиз даже бровью не шевельнул. Да, его невеста. И что дальше?
Он ее даже в глаза не видел никогда, на улице не узнает, мимо пройдет.
- Что ты хочешь за ее жизнь и свободу?
Хурмах прищурился.
- Жизнь за жизнь. Это ведь твоя невеста, тебе ее и выкупать.
Рид медленно покачал головой.
- Нет.
- Мне бросить ее голову к стенам крепости перед штурмом?
Рид хмыкнул.
- Твое право. Только голову, или по частям девушку нарежешь?
Взгляд Хурмаха замаслился, и Рид облегченно выдохнул, правда, про себя.
Ничего Шарлиз не угрожает.
Каган жесток, но женщин, которые побывали у него в постели, сразу на расправу не выдаст, сначала удостоверится, что те не понесли. С этой стороны Шарлиз ничего не угрожает.
- Могу и по частям. Тебе левую ручку, правую?
- Любую, - махнул рукой Рид. – Я сдаваться не стану, и крепость не сдам. Еще предложения есть?
- Ты можешь стать моим кал-раном. Ты достоин.
Хурмах понимал, что Торнейский не согласится. Но не использовать этот шанс?
Предательство – или смерть? Для кагана выбор был очевиден, для Торнейского тоже.
Меткий плевок зашипел в жаровне.
- Ты оскорбляешь мою кровь, каган, - с угрозой произнес Торнейский. – Если на то будет воля богов, ты заплатишь кровью.
За такое святотатство маркиза стоило бы разорвать лошадьми, но здесь и сейчас молчали даже жрецы. Черный Волк был в своем праве.
Кагану не стоило такое предлагать.
- Мы посмотрим на волю богов – завтра, - Хурмах был уверен в своей победе.
- Посмотрим. Ты все сказал?
Хурмах медленно опустил веки, показывая, что да, все.
- Тогда слушай мое слово. Или вы уйдете, или мы разобьем ваше войско, освободим пленников, а тебя я лично повешу на воротах, живого или мертвого.
Лицо кагана отвердело.
- Это твое последнее слово, Волк?
- Да.
- Тогда умри здесь.
Рид фыркнул. Его не удивило бы, и если каган решится ударить здесь и сейчас, но – нет. Хурмах просто поднялся со шкуры, развернулся и направился к своим. Рид поступил так же.
Час они друг друга не тронут, и этот час почти закончился.
Интересно, Хурмах сегодня пойдет на штурм? Или даст своим войскам отдохнуть?
Рид посмотрел на солнце, которое клонилось к горизонту.
Выспаться бы. Еще хоть одну ночку…
Хурмах с удовольствием пошел бы на приступ сразу же.
Увы.
Степняки – не регулярные войска.
Им надо остановиться на ночлег, отдохнуть, позаботиться о конях, выспаться и поесть. А на штурм можно и с утра.
Хурмах это отлично понимал, а потому позвал к себе Шарлиз Ролейнскую. Он тоже использует эту ночь с толком. И – нет, вовсе не для любви. Принцесса прилетела словно на крыльях, поклонилась…
Хурмах кивнул ей на подушку, на которую и опустилась девушка.
- У меня к тебе есть разговор.
- Мой повелитель…
- Молчи.
Шарлиз поглядела на Хурмаха, который расхаживал по шатру, на его лицо – и замолчала. Ей памятна была первая ночь с каганом. Сейчас она такого не выдержит, просто не сможет. Если будет кровотечение, выкидыш… умирать ей решительно не хотелось, а потому помолчим, как приказано.
Наконец Хурмах медленно заговорил.
- Ты принцесса, ты должна понять. Завтра мы с Торнейским сойдемся в бою. Воля богов мне неизвестна, победим мы или проиграем, останусь я жив, или моя душа поскачет к звездам…
Шарлиз молчала.
А что, ей же приказано, вот и молчит. Да и все восклицания будут выглядеть безумно фальшиво. Сейчас это не к месту.
- Ты – моя жена. Твой ребенок может удержать Степь.
Хурмах не хотел думать о смерти, но…
Если завтра его не станет, что начнется в Степи? Да привычная грызня за власть! И кому это надо?
Точно не ему, он больше двадцати лет потратил, объединяя всех в один кулак.
Если завтра он выиграет – он пойдет вперед. Если проиграет… лучше ему погибнуть в бою, все равно убьют, только более медленно и мучительно. И что ему остается?
Бросить кости самостоятельно, так-то.
К примеру, отдать этой женщине бумаги об их браке и несколько символов. Нагрудный знак, церемониальный скипетр, сделанный из конской кости и оправленный в золото, такой же церемониальный кубок…
А еще приставить к ней людей. Надежных, тех, кто поможет сберечь его сына.
Почему Шарлиз и ее дитя? Не кто-то из тех, что ждет в Степи?
Потому что этого ребенка признают все остальные страны. Это важно.
Хурмах снял со стола ларец и поставил перед Шарлиз.
- Здесь коронационные регалии. Кубок, скипетр, знак. Их получает каган Степи. Ты должна будешь вручить их нашему сыну. Тут, в ларце, двойное дно, там мое завещание. К нашему сыну перейдет мой престол.
- А если родится девочка?
- Передаст по крови. Внуку, - отмахнулся Хурмах. – Но для этого ты должна будешь доносить и вырастить ребенка.
Вот тут Шарлиз была полностью согласна и закивала.
- Бурсай ты знаешь. Оставь ее при себе. И Рохсай тоже. Эти старухи большие знатоки ядов.
Шарлиз поежилась. Но знания-то полезные…
- Да, господин.
- Еще я приставлю к тебе четырех воинов. Даже если я умру, а тебя вернут к отцу, оставь их при себе. Они полукровки, они похожи на вас, круглоглазых, но оружием они владеют как мы. Они тебя сберегут от любой опасности, да и ребенка научат владеть оружием.
Шарлиз слушала внимательно.
Она могла любить или ненавидеть Хурмаха, но здесь и сейчас речь шла об ее будущем. Вдова короля Степи – или шлюха степняка, разница ощутимая.
- Они об этом знают, мой господин?
- Да. И в Степь вам хода не будет… не слишком быстро.
- Почему, мой господин?
Хурмах сказал чистую правду.
- Потому что мой ребенок будет мишенью для стрел. И ты, как его мать – тоже. Если я умру, тебя просто удавят, еще до родов.
Шарлиз схватилась рукой за горло, словно уже свивалась на нем шелковая петля удавки, скользила, готовясь затянуться.
Каган не шутил, ничуточки не шутил.
- Нет…
- Поэтому слушай меня. Если завтра меня не станет, ты будешь знать, как действовать.
И Шарлиз слушала. Внимательно, серьезно, понимая, что от этого зависит ее жизнь. Да и не было дураков в ее роду. Ни Самдий, ни Элга не были глупыми.
Сволочами – да!
Но не глупцами, и Шарлиз не в кого было вырасти глупой. А разврат… так не во вред же себе!
Что приготовит ей следующий день, Шарлиз не знала. А потому запоминала каждое слово, имена, адреса, слова, которые надо было сказать… она еще скорректирует планы под себя, еще поборется, но это потом, потом…
Сейчас – будь внимательна и все запоминай.
Хурмах отпустил ее за полночь, и Шарлиз провалилась в сон, как в обморок.
Что принесет ей грядущий день?
А вот маркиз Торнейский столь тонкой душевной организацией похвастаться не мог. Он попросту спал.
Крепко, сладко, с головой укрывшись одеялом.
Во сне он видел маму, видел Мелиссу, видел отца – не маркиза, конечно, а его величество Арреля, видел дядюшку Стива и Джока…
Это был хороший сон.
Его не винили ни в чем.
Ушедшие смотрели на него, и в их взглядах он не видел осуждения, которого так боялся. Он повел их на смерть, но и сам пошел. И они пошли за ним добровольно.
Джок протянул ему ладонь и подмигнул – позаботься о моих, маркиз.
Стивен на мгновение обнял, а потом отстранился, и пошел вверх по лестнице, сотканной из звезд. Весело, небрежно насвистывая и привычным движением придерживая эфес. Кажется, он собирался проверить, есть ли там вино и девочки. Найти – или завести?
К добру это?
К худу?
Вот еще толковальщиком снов Рид не нанимался. Но в одном он был уверен абсолютно.
Родные и близкие никогда не приснятся к чему-то плохому. Для этого и врагов достанет.
Матильда Домашкина.
Бывает такое в детстве.
Ты просыпаешься с предвкушением чего-то хорошего, праздничного, и ощущение у тебя такое… ты еще не помнишь, что хорошее должно случиться, но что оно случится – ты уверена.
В детстве.
Во взрослой жизни чаще ждешь всяких пакостей.
Матильда открыла глаза и потянулась. Рядом недовольно мурлыкнула Беська, выпустила когти.
Ты что, с ума сошла, человек? Я так хорошо на тебе устроилась, а ты тянуться решилась? Это что за потрясение основ?
- Беська, я где-то читала, что кошки выделяют феромоны. Типа валерьянки. И человек на них подсаживается, - доверительно сообщила Матильда кошечке, почесав ту за ухом. – Это чтобы вас, блохастых не повыбрасывали на фиг!
Беська пренебрежительно чихнула и развернулась к Матильде попой, наглядно демонстрируя свое мнение об ученых с их теориями.
- Мы сегодня едем с Давидом развлекаться!!! – подала голос Малена.
- Отлично! – поддержала Матильда. – Тогда – на зарядку?
- Ыыыыыыы! А может, сачканем? Только сегодня? – герцогесса уже подцепила от сестры кучу современных выражений.
Матильда решительно покачала головой.
- Как можно столь малодушно потакать своим низменным желаниям, твоя светлость?
- Можно. А если хочется – то и нужно.
- Целлюлит покусает.
- Ага. Между прочим, у нас ваших символов красоты лечить бы начали. Или усиленно кормить! Это ж надо – такие скелеты!
- Надо. Зато варикоза не будет. И вообще – меньше попа – легче бег.
Поняв, что заболтать сестренку не удастся, герцогесса взвыла, но послушно начала делать приседания-отжимания. Матильда заодно размышляла на тему, почему садо-мазо вдруг стало так популярно. Наверное, это потому, что оно есть в каждой женщине. Вот так издеваться над собой – мазохизм, а над другими? Садизм, ясное дело. Просто это все красиво оформили… наверное.
- Ага, я и садо, я и мазо, я и прочая зараза, - поддержала Малена, прогибаясь в поясе и касаясь носков ладонями.
Разминка, душ, под укоризненным взглядом Беси, которая, ясное дело, пришла в ванную, и теперь сидела на бортике, недовольно щурясь. А вдруг хозяйка сейчас ка-ак нырнет? В слив? Кто ж ее вылавливать будет, кроме верной кошки?
Овсянка.
Варить ее для себя одной было грустно, но Матильда приспособилась. Пока делаем зарядку, включаем чайник. Когда доделали, заливаем овес кипятком, укутываем и пошли купаться. Выходим – и поедаем получившуюся замазку.
С удовольствием. Хотя с вареньем – оно вкуснее будет.
Давид позвонил, когда Матильда уже оделась и крутилась перед зеркалом.
Вот ведь вопрос. Что надеть? Им страдает каждая женщина, а ответ-то прост. Одеваться надо к месту и ко времени. Едешь ты в развлекательный центр? Надень на всякий случай удобную обувь, брюки и блузку. И симпатично, и ходить удобно, и тащить, и прыгать, и мало ли что? Даже в машину удобнее залезать не в юбке, а в слаксах. Хотя… смотря какие цели ты преследуешь?
Взять крепость штурмом, сравнять с землей, растереть в порошок негодяев, которые посмели ему противостоять! И не только посмели.
Они сделали из кагана посмешище, иначе и не скажешь!
Сорок тысяч человек гоняются за пятьюстами, при этом теряют малым не десять тысяч!
Позорище!
Но сдаваться Хурмах не собирался.
А переговоры… на них идут с разными целями.
А еще в Степи это целый ритуал.
Ставится навес, кладется на землю белая лошадиная шкура, ставятся чаши с вином, блюдо с хлебом, небольшая ритуальная жаровня. Сказанные здесь слова слышат боги. А как они карают за клятвопреступления…
Страшно. Фантазия у богов хорошая, раз уж они человека выдумали.
Степняки лично занимались обустройством, аллодийцам не доверили. Что они знают, эти варвары? Весь ритуал испохабят.
Спустя час калитка в крепости приоткрылась. Из нее вышли двое человек и направились к свежеустроенному навесу, рядом с которым не осталось ни одного степняка.
Рид и его спутник, Ансуан Вельский. Виконт наотрез отказался отпустить командира одного на переговоры, и потребовал себе должность знаменоносца. Убить было проще, чем отказать.
Хурмах себе не изменил.
Каган – и пешком? Да вся Степь смеяться будет! Только на коне, как завещали предки, только со свитой. И обязательно в золоченной одежде.
Рид оборванцем не выглядел, но если сравнивать – они сошлись, павлин с вороной. Торнейский совершенно не смотрелся на фоне кагана, но это до поры. Пока Хурмах не подъехал и не попробовал взглянуть сверху вниз.
- Ты! Черный волк!
Рид даже ругаться не стал. Просто поднял голову, пристально поглядел в глаза кагану и зевнул. Да так, что волки позавидовали бы шикарному оскалу. И показалось кагану – или нет?
Блеснули на миг за губами маркиза острые волчьи клыки, блеснули – и исчезли?
Морок? Или – явь?
Хурмах рвано выдохнул и спрыгнул с коня.
- Торнейский.
- Ваше величество.
Хурмах чуть приосанился. Все же его признали, а от врага признание получить всегда лестно. Друзья польстят, приближенные солгут, а вот враги… от них скорее меча в бок дождешься, чем признания. Тем более, от такого врага, как Черный Волк.
Двое мужчин одновременно ступили на белую шкуру. Черный сапог – и раззолоченный, весь покрытый драгоценным шитьем и украшенный камнями. Еще один шаг, и мужчины устраиваются друг напротив друга, подвернув ноги, глядя глаза в глаза.
Рид начинает первый, как младший по званию. Ритуал он знает досконально, не первый год на границе, не первый год разговаривает со степняками. Маркиз отламывает кусок хлеба от общего каравая, медленно, напоказ проводит им над жаровней так, что огонь получает свою долю, обмакивает в вино, отправляет в рот.
- Хлебом, зерном и вином, на этот час между нами – мир.
Я разделяю с тобой хлеб и вино. Я тебе доверяю.
Хурмах зеркально повторяет его действия. Такие клятвы в Степи не нарушаются.
Несколько минут мужчины молчат, потом начинают говорить.
- Ты мешаешь мне, - достаточно мирно произносит Хурмах. – Я был бы уже в Равеле, если бы не твой отряд.
Рид пожимает в ответ плечами. Вины за собой он не знает, он в своем праве.
- Равель – это Аллодия. Это не степь. Ты пришел на мою землю.
- Вы слабы и не можете ее удержать.
- Пока что мы тебя удержали.
- Не войска короля. Ты со своими людьми.
- Это одно и то же.
- Волк может охранять стадо. Но что делать, если остальная охрана – зайцы? Разорваться?
- На сотню волков и вцепиться в глотку врагу, - кивнул Рид.
Идиотский вопрос.
Зайцы, лисицы… все он понимает, и в другом состоянии даже поговорил бы часика два на отвлеченные темы. Но здесь и сейчас – неохота.
Просто – не хочется.
- Ты уйдешь с нашей земли?
- Нет, - пожал плечами Хурмах.
- Тогда для чего ты все это затеял?
- Ты можешь умереть, а можешь сдаться, - когда ему хотелось, каган отлично умел говорить без красивостей и завитушек.
- Сдаться, а потом умереть?
- Хм-м… обещаю тебе жизнь, если сдашься.
Рид насмешливо фыркнул.
Жизнь?
О, да! К примеру, с отрубленными руками и ногами. Или в клетке на цепи. Или в качестве раба… да все возможно.
Жизнь?
А она нужна – такая жизнь?
Рид знал, сколько народа ответило бы «ДА!!!». Это – жизнь! И плевать, что это от скота! Жить, жить, хоть как, хоть рабом, хоть плевки с пола слизывая, но жить!!!
А вот жить человеком и умереть человеком…
Это намного сложнее. Простые люди и не думают о таком, но в том и отличие аристократа от холопа. Титул ведь не за красивые глаза и право рождения дается, его твои предки кровью брали.
И Рид твердо был намерен встать с ними в один ряд.
Он-то предками гордился, оставалось сделать так, чтобы они им не побрезговали.
- Моя жизнь на кончике моего меча, приди и возьми, если не побоишься.
Хурмах недобро усмехнулся.
- Твоя – да. А как насчет Шарлиз Ролейнской?
Рид на миг запнулся.
- Она у тебя?
- Клянусь копытами Кобылицы.
Эту клятву степняки не нарушали.
За спиной Рида выдохнул Ансуан Вельский. Маркиз даже бровью не шевельнул. Да, его невеста. И что дальше?
Он ее даже в глаза не видел никогда, на улице не узнает, мимо пройдет.
- Что ты хочешь за ее жизнь и свободу?
Хурмах прищурился.
- Жизнь за жизнь. Это ведь твоя невеста, тебе ее и выкупать.
Рид медленно покачал головой.
- Нет.
- Мне бросить ее голову к стенам крепости перед штурмом?
Рид хмыкнул.
- Твое право. Только голову, или по частям девушку нарежешь?
Взгляд Хурмаха замаслился, и Рид облегченно выдохнул, правда, про себя.
Ничего Шарлиз не угрожает.
Каган жесток, но женщин, которые побывали у него в постели, сразу на расправу не выдаст, сначала удостоверится, что те не понесли. С этой стороны Шарлиз ничего не угрожает.
- Могу и по частям. Тебе левую ручку, правую?
- Любую, - махнул рукой Рид. – Я сдаваться не стану, и крепость не сдам. Еще предложения есть?
- Ты можешь стать моим кал-раном. Ты достоин.
Хурмах понимал, что Торнейский не согласится. Но не использовать этот шанс?
Предательство – или смерть? Для кагана выбор был очевиден, для Торнейского тоже.
Меткий плевок зашипел в жаровне.
- Ты оскорбляешь мою кровь, каган, - с угрозой произнес Торнейский. – Если на то будет воля богов, ты заплатишь кровью.
За такое святотатство маркиза стоило бы разорвать лошадьми, но здесь и сейчас молчали даже жрецы. Черный Волк был в своем праве.
Кагану не стоило такое предлагать.
- Мы посмотрим на волю богов – завтра, - Хурмах был уверен в своей победе.
- Посмотрим. Ты все сказал?
Хурмах медленно опустил веки, показывая, что да, все.
- Тогда слушай мое слово. Или вы уйдете, или мы разобьем ваше войско, освободим пленников, а тебя я лично повешу на воротах, живого или мертвого.
Лицо кагана отвердело.
- Это твое последнее слово, Волк?
- Да.
- Тогда умри здесь.
Рид фыркнул. Его не удивило бы, и если каган решится ударить здесь и сейчас, но – нет. Хурмах просто поднялся со шкуры, развернулся и направился к своим. Рид поступил так же.
Час они друг друга не тронут, и этот час почти закончился.
Интересно, Хурмах сегодня пойдет на штурм? Или даст своим войскам отдохнуть?
Рид посмотрел на солнце, которое клонилось к горизонту.
Выспаться бы. Еще хоть одну ночку…
***
Хурмах с удовольствием пошел бы на приступ сразу же.
Увы.
Степняки – не регулярные войска.
Им надо остановиться на ночлег, отдохнуть, позаботиться о конях, выспаться и поесть. А на штурм можно и с утра.
Хурмах это отлично понимал, а потому позвал к себе Шарлиз Ролейнскую. Он тоже использует эту ночь с толком. И – нет, вовсе не для любви. Принцесса прилетела словно на крыльях, поклонилась…
Хурмах кивнул ей на подушку, на которую и опустилась девушка.
- У меня к тебе есть разговор.
- Мой повелитель…
- Молчи.
Шарлиз поглядела на Хурмаха, который расхаживал по шатру, на его лицо – и замолчала. Ей памятна была первая ночь с каганом. Сейчас она такого не выдержит, просто не сможет. Если будет кровотечение, выкидыш… умирать ей решительно не хотелось, а потому помолчим, как приказано.
Наконец Хурмах медленно заговорил.
- Ты принцесса, ты должна понять. Завтра мы с Торнейским сойдемся в бою. Воля богов мне неизвестна, победим мы или проиграем, останусь я жив, или моя душа поскачет к звездам…
Шарлиз молчала.
А что, ей же приказано, вот и молчит. Да и все восклицания будут выглядеть безумно фальшиво. Сейчас это не к месту.
- Ты – моя жена. Твой ребенок может удержать Степь.
Хурмах не хотел думать о смерти, но…
Если завтра его не станет, что начнется в Степи? Да привычная грызня за власть! И кому это надо?
Точно не ему, он больше двадцати лет потратил, объединяя всех в один кулак.
Если завтра он выиграет – он пойдет вперед. Если проиграет… лучше ему погибнуть в бою, все равно убьют, только более медленно и мучительно. И что ему остается?
Бросить кости самостоятельно, так-то.
К примеру, отдать этой женщине бумаги об их браке и несколько символов. Нагрудный знак, церемониальный скипетр, сделанный из конской кости и оправленный в золото, такой же церемониальный кубок…
А еще приставить к ней людей. Надежных, тех, кто поможет сберечь его сына.
Почему Шарлиз и ее дитя? Не кто-то из тех, что ждет в Степи?
Потому что этого ребенка признают все остальные страны. Это важно.
Хурмах снял со стола ларец и поставил перед Шарлиз.
- Здесь коронационные регалии. Кубок, скипетр, знак. Их получает каган Степи. Ты должна будешь вручить их нашему сыну. Тут, в ларце, двойное дно, там мое завещание. К нашему сыну перейдет мой престол.
- А если родится девочка?
- Передаст по крови. Внуку, - отмахнулся Хурмах. – Но для этого ты должна будешь доносить и вырастить ребенка.
Вот тут Шарлиз была полностью согласна и закивала.
- Бурсай ты знаешь. Оставь ее при себе. И Рохсай тоже. Эти старухи большие знатоки ядов.
Шарлиз поежилась. Но знания-то полезные…
- Да, господин.
- Еще я приставлю к тебе четырех воинов. Даже если я умру, а тебя вернут к отцу, оставь их при себе. Они полукровки, они похожи на вас, круглоглазых, но оружием они владеют как мы. Они тебя сберегут от любой опасности, да и ребенка научат владеть оружием.
Шарлиз слушала внимательно.
Она могла любить или ненавидеть Хурмаха, но здесь и сейчас речь шла об ее будущем. Вдова короля Степи – или шлюха степняка, разница ощутимая.
- Они об этом знают, мой господин?
- Да. И в Степь вам хода не будет… не слишком быстро.
- Почему, мой господин?
Хурмах сказал чистую правду.
- Потому что мой ребенок будет мишенью для стрел. И ты, как его мать – тоже. Если я умру, тебя просто удавят, еще до родов.
Шарлиз схватилась рукой за горло, словно уже свивалась на нем шелковая петля удавки, скользила, готовясь затянуться.
Каган не шутил, ничуточки не шутил.
- Нет…
- Поэтому слушай меня. Если завтра меня не станет, ты будешь знать, как действовать.
И Шарлиз слушала. Внимательно, серьезно, понимая, что от этого зависит ее жизнь. Да и не было дураков в ее роду. Ни Самдий, ни Элга не были глупыми.
Сволочами – да!
Но не глупцами, и Шарлиз не в кого было вырасти глупой. А разврат… так не во вред же себе!
Что приготовит ей следующий день, Шарлиз не знала. А потому запоминала каждое слово, имена, адреса, слова, которые надо было сказать… она еще скорректирует планы под себя, еще поборется, но это потом, потом…
Сейчас – будь внимательна и все запоминай.
Хурмах отпустил ее за полночь, и Шарлиз провалилась в сон, как в обморок.
Что принесет ей грядущий день?
***
А вот маркиз Торнейский столь тонкой душевной организацией похвастаться не мог. Он попросту спал.
Крепко, сладко, с головой укрывшись одеялом.
Во сне он видел маму, видел Мелиссу, видел отца – не маркиза, конечно, а его величество Арреля, видел дядюшку Стива и Джока…
Это был хороший сон.
Его не винили ни в чем.
Ушедшие смотрели на него, и в их взглядах он не видел осуждения, которого так боялся. Он повел их на смерть, но и сам пошел. И они пошли за ним добровольно.
Джок протянул ему ладонь и подмигнул – позаботься о моих, маркиз.
Стивен на мгновение обнял, а потом отстранился, и пошел вверх по лестнице, сотканной из звезд. Весело, небрежно насвистывая и привычным движением придерживая эфес. Кажется, он собирался проверить, есть ли там вино и девочки. Найти – или завести?
К добру это?
К худу?
Вот еще толковальщиком снов Рид не нанимался. Но в одном он был уверен абсолютно.
Родные и близкие никогда не приснятся к чему-то плохому. Для этого и врагов достанет.
Матильда Домашкина.
Бывает такое в детстве.
Ты просыпаешься с предвкушением чего-то хорошего, праздничного, и ощущение у тебя такое… ты еще не помнишь, что хорошее должно случиться, но что оно случится – ты уверена.
В детстве.
Во взрослой жизни чаще ждешь всяких пакостей.
Матильда открыла глаза и потянулась. Рядом недовольно мурлыкнула Беська, выпустила когти.
Ты что, с ума сошла, человек? Я так хорошо на тебе устроилась, а ты тянуться решилась? Это что за потрясение основ?
- Беська, я где-то читала, что кошки выделяют феромоны. Типа валерьянки. И человек на них подсаживается, - доверительно сообщила Матильда кошечке, почесав ту за ухом. – Это чтобы вас, блохастых не повыбрасывали на фиг!
Беська пренебрежительно чихнула и развернулась к Матильде попой, наглядно демонстрируя свое мнение об ученых с их теориями.
- Мы сегодня едем с Давидом развлекаться!!! – подала голос Малена.
- Отлично! – поддержала Матильда. – Тогда – на зарядку?
- Ыыыыыыы! А может, сачканем? Только сегодня? – герцогесса уже подцепила от сестры кучу современных выражений.
Матильда решительно покачала головой.
- Как можно столь малодушно потакать своим низменным желаниям, твоя светлость?
- Можно. А если хочется – то и нужно.
- Целлюлит покусает.
- Ага. Между прочим, у нас ваших символов красоты лечить бы начали. Или усиленно кормить! Это ж надо – такие скелеты!
- Надо. Зато варикоза не будет. И вообще – меньше попа – легче бег.
Поняв, что заболтать сестренку не удастся, герцогесса взвыла, но послушно начала делать приседания-отжимания. Матильда заодно размышляла на тему, почему садо-мазо вдруг стало так популярно. Наверное, это потому, что оно есть в каждой женщине. Вот так издеваться над собой – мазохизм, а над другими? Садизм, ясное дело. Просто это все красиво оформили… наверное.
- Ага, я и садо, я и мазо, я и прочая зараза, - поддержала Малена, прогибаясь в поясе и касаясь носков ладонями.
Разминка, душ, под укоризненным взглядом Беси, которая, ясное дело, пришла в ванную, и теперь сидела на бортике, недовольно щурясь. А вдруг хозяйка сейчас ка-ак нырнет? В слив? Кто ж ее вылавливать будет, кроме верной кошки?
Овсянка.
Варить ее для себя одной было грустно, но Матильда приспособилась. Пока делаем зарядку, включаем чайник. Когда доделали, заливаем овес кипятком, укутываем и пошли купаться. Выходим – и поедаем получившуюся замазку.
С удовольствием. Хотя с вареньем – оно вкуснее будет.
Давид позвонил, когда Матильда уже оделась и крутилась перед зеркалом.
Вот ведь вопрос. Что надеть? Им страдает каждая женщина, а ответ-то прост. Одеваться надо к месту и ко времени. Едешь ты в развлекательный центр? Надень на всякий случай удобную обувь, брюки и блузку. И симпатично, и ходить удобно, и тащить, и прыгать, и мало ли что? Даже в машину удобнее залезать не в юбке, а в слаксах. Хотя… смотря какие цели ты преследуешь?
