338 год от объединения Семиземья (Септерри) и правления династии Румов
Мелкий дождь, моросящий с вечера, медленно, но настойчиво заливал подоконник через приоткрытую створку окна. На пол натекла уже значительная лужица, медленно подбирающаяся к ковру. Но отчего-то Плауту это было абсолютно безразлично. Накатившая апатия на корню гасила проявляющиеся время от времени где-то глубоко в душе вспышки недовольства, но что-либо предпринимать он даже и не думал. Звать секретаря или слуг… да сдалось оно всё лысым евнухам! Завтра вытрут и подоконник, и пол под окном, и всё остальное. Закрывать окно ему тоже не хотелось. И не по причине апатии, а от спёртого воздуха в кабинете. Жара, целый день изнурявшая жителей города, сменилась вечерней духотой, и лишь этот слабенький дождичек слегка разбавил горячие пласты слежавшегося спёртого воздуха свежими струйками. Но дышать всё равно было тяжело.
Или это не от погоды, а от расшалившихся нервов? На грудь что-то давит неприятно, словно его поместили в огромные тиски и невидимый великан медленно, с наслаждением, закручивает их всё сильнее.
Горло першит горечью.
Печень?
Старость…
Почему, старость?
Тебе всего немного за сорок… Немного… Почти сорок пять. Но ты мужчина, и для мужчин это возраст расцвета.
Знания, опыт, сонм достижений за спиной… и ошибок.
Вот зачем он подумал об ошибках? Да и так ли он виноват в них, если задуматься?
С городской окраины докатился раскат грома, глухой и предвещающе трагичный. Плаут повернул голову к окну и удивился неожиданно разбушевавшейся грозе, позабыв на мгновение о своих думах. Отблески зарниц и последовавшая за ними приближающаяся канонада, болезненно отозвались в гудящей голове. Тяжёлые капли яростно забарабанили по подоконнику и тут же слились в плотный гул низвергающегося водопада. Мужчина чуть взбодрился в надежде, что скоротечная гроза освежит воздух, и вернулся к прерванным размышлениям. О чём он думал? Ах, да…
Ошибки…Кто их не совершает?
Кто избежал разочарований от неудач? Кто не терпел фиаско и не оказывался у разбитого корыта? Невинных ангелов на земле, к сожалению, нет. Не приживаются тут ангелы. Слишком много лжи, обмана, предательства…
Плаут недовольно передёрнул плечами, отгоняя неприятные мысли. Что-то сегодня самокопание зашло у него слишком далеко. Мало того, что всю вторую половину дня он ловил себя на мысли, что грядёт какая-то могучая неприятность, или даже – задница, хотя при дамах так не выражаются. Но он не дама… И тогда ему потребуется максимально выложиться. В чём выложиться? Если бы он знал! Или, хотя бы догадывался…Так теперь думы об ошибках в голову лезут, за которые, по-видимому, и грядёт расплата…
Ошибки, ошибки!
Он не любил думать о своих ошибках. Слишком обидны были собственные промахи, очевидны самоуверенность молодости и вера в свою непогрешимость. От этого очень сильно хотелось свалить ответственность на какого-нибудь козла отпущения, да и наказать его примерно! Чтобы в дальнейшем другим неповадно было… Себя-то обвинять, кому хочется?
Плаут остатками воли задавил робкий душевный голос, именуемый совестью, и решил всё-таки закончить свой рабочий день, так как толку от его ночного бдения не было никакого. Он задумчиво посмотрел на полупустой графин с водой, перевёл взгляд на непочатую бутылку красного киллейского вина, представил, как будет на утро с трудом продирать заплывшие глаза и решительно взялся за графин. Вода давно стала тёплой и особого облегчения не принесла, но горечь из горла смыла. С улицы потянуло долгожданной свежестью, но невидимые тиски на груди так и не разжались.
Мужчина недовольно поморщился и, всё ещё сомневаясь, взял киллейское и покинул кабинет.
На кровати кто-то безмятежно спал, с головой укрывшись шёлковым покрывалом. Судя по распластавшемуся телу, это была женщина довольно высокого роста, ибо мужчину, случайно или нарочно занявшего его кровать, Плаут даже не рассматривал. Кара за подобный поступок была бы максимально суровой, даже если бы это была всего лишь безобидная шутка. И возможные шутники об этом прекрасно знали.
Из всех знакомых женщин, посмевших оккупировать спальню, такой рост был только у давно покинувшей его Дамаски. В пользу этой версии говорил тёмный, с огненными отливами, локон, выбившийся из-под покрывала. Хозяин спальни расслабился, и его лицо озарила ласковая улыбка. Эту женщину он рад был видеть всегда. Пусть судьба поступила с ними жестоко и несправедливо, они смогли сохранить те нежные чувства, которые когда-то в молодости испытывали друг к другу. А с годами их взаимоотношения приобрели терпкий налёт захватывающей страсти при редких, как сегодня, неожиданных встречах.
- Дамаска, - тихо позвал Плаут, зная, как чутко она спит.
Женщина под покрывалом зашевелилась, сладко потянулась, чуть стянула лёгкий шёлк с головы и уставилась на мужчину одним глазом. Этот огромный, свойственный только южным женщинам, тёмный глаз лучился радостью и смехом.
- Плу-у-ут, - прошептала Дамаска и распахнула покрывало, приглашая хозяина на законное место.
Всё мужское тут же проснулось в Плауте, от недавней апатии не осталось и следа, горькие мысли улетучились окончательно, а провокационная бутылка киллейского была безжалостно запихнута под кровать. Дамаска терпеть не могла спиртного.
- Ты всё также прекрасна, милая, - абсолютно чистосердечно высказался Плаут, прижимая к себе женщину, - годы делают тебя лишь утончённее!
- Утончённее… - Дамаска хихикнула и уткнулась носиком в его щёку, - ты как был Плутом, так и остался! - Её пальцы пробежали по его оголённой груди, по тонкой ткани рубашки, виртуозно расстёгивая попадавшиеся на пути пуговицы. Рубашка распахнулась, открывая пару застарелых шрамов на животе. Женщина недовольно зашипела, мысленно посылая проклятья тому, кто когда-то покушался на жизнь её любимого. – Беспокоит?
- Ты всегда об этом спрашиваешь… - улыбка Плаута была нежной и ласковой. За то, чтобы увидеть подобную улыбку на его лице, многие отдали бы половину своего состояния. Но такую улыбку он дарил только Дамаске. Своей вспыльчивой, страстной, непредсказуемой Дамаске. – Не беспокоит.
- Честно? – нахмуренные брови говорили о недоверии самопровозглашённой лекарки к словам пациента. – Ты меня не обманываешь?
- Тебя обманешь, - Плаут блаженно закрыл глаза, наслаждаясь полузабытыми прикосновениями и позволяя своей неугомонной захватчице завоёвывать его тело.
- И не пытайся, - прошептала ночная гостья, нетерпеливо вытягивая полы рубашки из штанов.
- Погоди, - встрепенулся мужчина, - а Гадриан знает, что ты здесь?
- Разумеется! – Дамаска изобразила на лице мину «хорошей девочки» и доложила: - Прежде, чем прийти на встречу с вами, сударь, я повидалась с молодым человеком по имени Гадриан. Мы с ним обсудили все новости и не только новости, которые произошли в его жизни за время моего отсутствия. Плут, не думаешь ли ты, что я – плохая мать?! – совсем другим, возмущённо-обиженным голосом закончила она.
- Как можно?! – в тон ей воскликнул Плаут. - Ты – великолепная мать! Но далёкая…
- Плут, не расстраивай меня! - тень огорчения омрачила черты лица женщины. - Мы всё это уже многократно обсуждали…
- Да, ты права, прости! Ты надолго к нам? – сменил неприятную тему мужчина.
- Официально? – ехидно осведомилась Дамаска.
- Я знаю даты твоего официального визита… - с некой горечью произнёс Плаут. – Начало – послезавтра.
- Не сердись! Уеду в рамках официального визита. Вот денёк перед поездкой выкроить смогла!
- И ночку! – довольным тоном передразнил её мужчина.
- И ночку… Спасибо Сезаму!
- Его зовут Сигизмунд.
То, что отец встанет сегодня рано, Гадриан знал наверняка. Раз Дамаска осталась ночевать в его покоях, значит, покидать она их будет на рассвете, пока лишние уши и глаза изволят почивать. Следовательно, и в свой кабинет он направится до завтрака. А там его будет ожидать сюрприз! Парень обожал удивлять и разыгрывать отца. Плаут, зная за средним сыном такую слабость, всё равно каждый раз попадался на его удочку и излишне бурно выражал свою «радость» от очередной шалости неугомонного отпрыска. До рукоприкладства, правда, пока ни разу не доходило, но кто знает, каковы пределы отцовского терпения?
На сегодняшнее утро Гадриан задумал маленькую мистификацию, к которой готовился уже давно, и ждал подходящего случая. Плохо освещённые, в силу раннего времени, полумрачные помещения, должны были помочь ему в воплощении задуманного.
Когда Плаут, проводив Дамаску к хозяйственному выходу, вошёл в свой кабинет, то от неожиданности замер на пороге, пытаясь понять, кто посмел притащить в рабочее помещение это огромное зеркало? Но, когда его, якобы, отражение самовольно задвигалось, хотя он продолжал стоять, как вкопанный, ему стало реально не по себе. Двойник медленно двигался в его сторону, и по мере приближения всё шире и шире улыбался.
- Дриан… - медленно выдохнул Плаут, наконец, разглядев в двойнике мастерски загримированного сына. – Шельмец!
- А ты напугался! – самодовольно заявил юноша, вставая в излюбленную позу отца: правая нога отставлена чуть вперёд и в сторону, левая рука на рукояти палаша, правая - заложена за спину. – Похоже?
- Вот велю тебя выпороть! – Плаут оставил вопрос сына без ответа.
Дальнейшие события, произошедшие в кабинете, отложились в его памяти какими-то рваными картинками, вроде бы в хронологическом порядке, но, словно лишённые логики. Сначала в дверь неожиданно ворвалась Фарсавия, которая ранее полудня никогда не просыпалась. И вдруг сегодня она встала ни свет, ни заря, прибежала в другой конец здания с нелепыми подозрениями о прокравшихся в кабинет заговорщиках, но, увидев сразу двух Плаутов, осеклась на полуслове. За ней следом ввалился генерал кавалерии Квинт Саарский, неведомым образом оказавшийся в столице, вместо того, чтобы проводить плановые полевые учения в приграничном Савске. Последний раз на глаза Плауту он показывался года три назад, и это обстоятельство нисколько не огорчало обоих.
Генерал немедленно огласил всё то же нелепое подозрение о заговорщиках. Надо ли говорить о том, что загримированный Гадриан произвёл и на него неизгладимое впечатление? Потом прямо посередине кабинета, словно из воздуха, материализовался бородатый некто, и точно также как два предыдущих незваных гостя, удивлённо воззрился на Плаутов. Хозяин кабинета краем сознания понимал, что наступила та самая, уже давно им ожидаемая задница, но сделать ничего не успевал. Не кричать же, в самом деле: «Караул! Убивают!!!»? Хотя, возможно это было бы не лишним.
Первым пришёл в себя генерал.
- Чего ждёшь?! – рявкнул он хорошо поставленным голосом кадрового военного на замешкавшегося старика.
Бородач нервно взмахнул руками, запахло гарью, раздались звуки выстрелов, и всё потонуло в серой мгле, словно кабинет затянуло плотным туманом. Странная, тяжёлая боль затопила сознание, и Плаут провалился в небытие.
Граф Саубер почти бежал по коридорам дворца, не обращая внимания на производимый во время такого недопустимого передвижения в столь ранний час грохот. Подкованные сапоги клацали по мрамору пола, шпоры звякали сами по себе, а палаш так и норовил за что-нибудь зацепиться при особо крутых поворотах, сопровождая создаваемое шумовое безобразие мелодичным скрежетом. Заспанные слуги шарахались от проносящегося мимо мужчины, недоумевая, чего это графа спозаранку так озаботило? А он и сам не знал, почему ему так надо бежать в северное крыло, туда, где находится рабочий кабинет Плаута? Одному ему ведомая сила вела туда. Даже не вела, а тащила. Уже на подходе к нужному ему помещению, Гедеон почувствовал колебания потревоженных силовых потоков. Кто-то собирался поколдовать, и с весьма тяжкими последствиями. Кто должен был стать жертвой предполагаемых магических упражнений, сомнений не было. Да и не первое это было покушение…
Из кабинета уже доносились какие-то возбуждённые голоса. Гедеон понял, что счёт идёт на секунды. Остановить мага-убийцу могла только пуля. Не раздумывая, граф на бегу выхватил из камзола пистолет и, нарушая все правила этикета, вломился в кабинет правителя, вскользь отметив, что охрана безжизненными тушами валяется у дверей. Его появления никто не ожидал и, как следствие, не успел оказать сопротивления. Но всё же он опоздал на доли секунды. Бородатый старик уже спустил на жертву своё смертоносное заклинание, так что Гедеону оставалось лишь расплатиться с колдуном той же монетой. Но в старика неожиданно выстрелил неведомо откуда тут взявшийся генерал Саарский.
Подчиняясь всё той же силе, подсказывающей верные решения, граф выстрелил уже в генерала. Два тела рухнули на пол почти одновременно. Женщина, стоящая чуть в стороне, истошно взвизгнула и тут же самостоятельно упала в обморок. Оглядев поле молниеносной битвы, Гедеон мгновенно понял свою ошибку. Колдун, Плаут и, загримированный под него Гадриан, находились под влиянием какого-то замысловатого заклинания, действующего, подобно глубокому наркотическому опьянению. Непосвящённому могло показаться, что они умерли. Но, судя по всему, старик – колдун вёл двойную игру, так как сам попал под собственное заклинание, и стал падать на пол на долю секунды раньше, чем выстрелил Квинт. Это и спасло его от настоящей смерти.
Не теряя ни секунды, граф принялся манипулировать подвластными ему силами. Сделать он мог не так много, как того требовали обстоятельства, но хоть что-то… Да и не практиковался он уже давно, с того самого дня, когда трое из клана Опережающих настигли его с сыном, и он был вынужден покинуть свой мир, дабы спасти себя и ребёнка.
328 год правления династии Румов / За 10 лет до описываемых событий
Кровники всё никак не могли успокоиться. Их не останавливала ни клятва, которую они дали на межклановом совете, ни то, что Эйрл был последним представителем мужской линии клана Временны'х отрезков, ни то, что опасности подвергался новорождённый ребёнок, наследник не только вымирающего клана, но и клана Стечения обстоятельств, весьма обширного и очень влиятельного. Маленький Эйнар, словно понимал всю опасность, которая им грозила, и вёл себя тихо. Двухмесячный малыш не издал даже писка, чтобы не привлекать внимания преследователей, когда Эйрл окутал местность вокруг себя густым туманом.
- Пусть пока поищут… - мужчина бережно положил сопящий кулёк на землю и принялся колдовать. Разумеется, кровники почувствуют всплеск его силы, но, на то он и был повелителем времени, чтобы этот фактор был сейчас на его стороне. Даже Опережающие, как бы они ни старались, не могли ничего предпринять против увеличенной в десятки раз секунды. Эйрл закрепил растянутый континуум заклинанием стабилизации и принялся создавать проход в нижнюю реальность. Только там он мог спрятать сына. Только туда не посмеют сунуться Опережающие. Там их, в конце концов, сможет найти Й'ола. – Потерпи, малыш, совсем скоро всё будет в порядке.
Пространственная воронка призывно манила обещанным спасением. Эйрл погрузил в неё малыша и, уже было, сам приготовился переместиться в сопредельную реальность, когда заметил, что преследователи обнаружили его местонахождение и, тратя невероятные силы, пробиваются через его временной барьер.
Мелкий дождь, моросящий с вечера, медленно, но настойчиво заливал подоконник через приоткрытую створку окна. На пол натекла уже значительная лужица, медленно подбирающаяся к ковру. Но отчего-то Плауту это было абсолютно безразлично. Накатившая апатия на корню гасила проявляющиеся время от времени где-то глубоко в душе вспышки недовольства, но что-либо предпринимать он даже и не думал. Звать секретаря или слуг… да сдалось оно всё лысым евнухам! Завтра вытрут и подоконник, и пол под окном, и всё остальное. Закрывать окно ему тоже не хотелось. И не по причине апатии, а от спёртого воздуха в кабинете. Жара, целый день изнурявшая жителей города, сменилась вечерней духотой, и лишь этот слабенький дождичек слегка разбавил горячие пласты слежавшегося спёртого воздуха свежими струйками. Но дышать всё равно было тяжело.
Или это не от погоды, а от расшалившихся нервов? На грудь что-то давит неприятно, словно его поместили в огромные тиски и невидимый великан медленно, с наслаждением, закручивает их всё сильнее.
Горло першит горечью.
Печень?
Старость…
Почему, старость?
Тебе всего немного за сорок… Немного… Почти сорок пять. Но ты мужчина, и для мужчин это возраст расцвета.
Знания, опыт, сонм достижений за спиной… и ошибок.
Вот зачем он подумал об ошибках? Да и так ли он виноват в них, если задуматься?
С городской окраины докатился раскат грома, глухой и предвещающе трагичный. Плаут повернул голову к окну и удивился неожиданно разбушевавшейся грозе, позабыв на мгновение о своих думах. Отблески зарниц и последовавшая за ними приближающаяся канонада, болезненно отозвались в гудящей голове. Тяжёлые капли яростно забарабанили по подоконнику и тут же слились в плотный гул низвергающегося водопада. Мужчина чуть взбодрился в надежде, что скоротечная гроза освежит воздух, и вернулся к прерванным размышлениям. О чём он думал? Ах, да…
Ошибки…Кто их не совершает?
Кто избежал разочарований от неудач? Кто не терпел фиаско и не оказывался у разбитого корыта? Невинных ангелов на земле, к сожалению, нет. Не приживаются тут ангелы. Слишком много лжи, обмана, предательства…
Плаут недовольно передёрнул плечами, отгоняя неприятные мысли. Что-то сегодня самокопание зашло у него слишком далеко. Мало того, что всю вторую половину дня он ловил себя на мысли, что грядёт какая-то могучая неприятность, или даже – задница, хотя при дамах так не выражаются. Но он не дама… И тогда ему потребуется максимально выложиться. В чём выложиться? Если бы он знал! Или, хотя бы догадывался…Так теперь думы об ошибках в голову лезут, за которые, по-видимому, и грядёт расплата…
Ошибки, ошибки!
Он не любил думать о своих ошибках. Слишком обидны были собственные промахи, очевидны самоуверенность молодости и вера в свою непогрешимость. От этого очень сильно хотелось свалить ответственность на какого-нибудь козла отпущения, да и наказать его примерно! Чтобы в дальнейшем другим неповадно было… Себя-то обвинять, кому хочется?
Плаут остатками воли задавил робкий душевный голос, именуемый совестью, и решил всё-таки закончить свой рабочий день, так как толку от его ночного бдения не было никакого. Он задумчиво посмотрел на полупустой графин с водой, перевёл взгляд на непочатую бутылку красного киллейского вина, представил, как будет на утро с трудом продирать заплывшие глаза и решительно взялся за графин. Вода давно стала тёплой и особого облегчения не принесла, но горечь из горла смыла. С улицы потянуло долгожданной свежестью, но невидимые тиски на груди так и не разжались.
Мужчина недовольно поморщился и, всё ещё сомневаясь, взял киллейское и покинул кабинет.
На кровати кто-то безмятежно спал, с головой укрывшись шёлковым покрывалом. Судя по распластавшемуся телу, это была женщина довольно высокого роста, ибо мужчину, случайно или нарочно занявшего его кровать, Плаут даже не рассматривал. Кара за подобный поступок была бы максимально суровой, даже если бы это была всего лишь безобидная шутка. И возможные шутники об этом прекрасно знали.
Из всех знакомых женщин, посмевших оккупировать спальню, такой рост был только у давно покинувшей его Дамаски. В пользу этой версии говорил тёмный, с огненными отливами, локон, выбившийся из-под покрывала. Хозяин спальни расслабился, и его лицо озарила ласковая улыбка. Эту женщину он рад был видеть всегда. Пусть судьба поступила с ними жестоко и несправедливо, они смогли сохранить те нежные чувства, которые когда-то в молодости испытывали друг к другу. А с годами их взаимоотношения приобрели терпкий налёт захватывающей страсти при редких, как сегодня, неожиданных встречах.
- Дамаска, - тихо позвал Плаут, зная, как чутко она спит.
Женщина под покрывалом зашевелилась, сладко потянулась, чуть стянула лёгкий шёлк с головы и уставилась на мужчину одним глазом. Этот огромный, свойственный только южным женщинам, тёмный глаз лучился радостью и смехом.
- Плу-у-ут, - прошептала Дамаска и распахнула покрывало, приглашая хозяина на законное место.
Всё мужское тут же проснулось в Плауте, от недавней апатии не осталось и следа, горькие мысли улетучились окончательно, а провокационная бутылка киллейского была безжалостно запихнута под кровать. Дамаска терпеть не могла спиртного.
- Ты всё также прекрасна, милая, - абсолютно чистосердечно высказался Плаут, прижимая к себе женщину, - годы делают тебя лишь утончённее!
- Утончённее… - Дамаска хихикнула и уткнулась носиком в его щёку, - ты как был Плутом, так и остался! - Её пальцы пробежали по его оголённой груди, по тонкой ткани рубашки, виртуозно расстёгивая попадавшиеся на пути пуговицы. Рубашка распахнулась, открывая пару застарелых шрамов на животе. Женщина недовольно зашипела, мысленно посылая проклятья тому, кто когда-то покушался на жизнь её любимого. – Беспокоит?
- Ты всегда об этом спрашиваешь… - улыбка Плаута была нежной и ласковой. За то, чтобы увидеть подобную улыбку на его лице, многие отдали бы половину своего состояния. Но такую улыбку он дарил только Дамаске. Своей вспыльчивой, страстной, непредсказуемой Дамаске. – Не беспокоит.
- Честно? – нахмуренные брови говорили о недоверии самопровозглашённой лекарки к словам пациента. – Ты меня не обманываешь?
- Тебя обманешь, - Плаут блаженно закрыл глаза, наслаждаясь полузабытыми прикосновениями и позволяя своей неугомонной захватчице завоёвывать его тело.
- И не пытайся, - прошептала ночная гостья, нетерпеливо вытягивая полы рубашки из штанов.
- Погоди, - встрепенулся мужчина, - а Гадриан знает, что ты здесь?
- Разумеется! – Дамаска изобразила на лице мину «хорошей девочки» и доложила: - Прежде, чем прийти на встречу с вами, сударь, я повидалась с молодым человеком по имени Гадриан. Мы с ним обсудили все новости и не только новости, которые произошли в его жизни за время моего отсутствия. Плут, не думаешь ли ты, что я – плохая мать?! – совсем другим, возмущённо-обиженным голосом закончила она.
- Как можно?! – в тон ей воскликнул Плаут. - Ты – великолепная мать! Но далёкая…
- Плут, не расстраивай меня! - тень огорчения омрачила черты лица женщины. - Мы всё это уже многократно обсуждали…
- Да, ты права, прости! Ты надолго к нам? – сменил неприятную тему мужчина.
- Официально? – ехидно осведомилась Дамаска.
- Я знаю даты твоего официального визита… - с некой горечью произнёс Плаут. – Начало – послезавтра.
- Не сердись! Уеду в рамках официального визита. Вот денёк перед поездкой выкроить смогла!
- И ночку! – довольным тоном передразнил её мужчина.
- И ночку… Спасибо Сезаму!
- Его зовут Сигизмунд.
То, что отец встанет сегодня рано, Гадриан знал наверняка. Раз Дамаска осталась ночевать в его покоях, значит, покидать она их будет на рассвете, пока лишние уши и глаза изволят почивать. Следовательно, и в свой кабинет он направится до завтрака. А там его будет ожидать сюрприз! Парень обожал удивлять и разыгрывать отца. Плаут, зная за средним сыном такую слабость, всё равно каждый раз попадался на его удочку и излишне бурно выражал свою «радость» от очередной шалости неугомонного отпрыска. До рукоприкладства, правда, пока ни разу не доходило, но кто знает, каковы пределы отцовского терпения?
На сегодняшнее утро Гадриан задумал маленькую мистификацию, к которой готовился уже давно, и ждал подходящего случая. Плохо освещённые, в силу раннего времени, полумрачные помещения, должны были помочь ему в воплощении задуманного.
Когда Плаут, проводив Дамаску к хозяйственному выходу, вошёл в свой кабинет, то от неожиданности замер на пороге, пытаясь понять, кто посмел притащить в рабочее помещение это огромное зеркало? Но, когда его, якобы, отражение самовольно задвигалось, хотя он продолжал стоять, как вкопанный, ему стало реально не по себе. Двойник медленно двигался в его сторону, и по мере приближения всё шире и шире улыбался.
- Дриан… - медленно выдохнул Плаут, наконец, разглядев в двойнике мастерски загримированного сына. – Шельмец!
- А ты напугался! – самодовольно заявил юноша, вставая в излюбленную позу отца: правая нога отставлена чуть вперёд и в сторону, левая рука на рукояти палаша, правая - заложена за спину. – Похоже?
- Вот велю тебя выпороть! – Плаут оставил вопрос сына без ответа.
Дальнейшие события, произошедшие в кабинете, отложились в его памяти какими-то рваными картинками, вроде бы в хронологическом порядке, но, словно лишённые логики. Сначала в дверь неожиданно ворвалась Фарсавия, которая ранее полудня никогда не просыпалась. И вдруг сегодня она встала ни свет, ни заря, прибежала в другой конец здания с нелепыми подозрениями о прокравшихся в кабинет заговорщиках, но, увидев сразу двух Плаутов, осеклась на полуслове. За ней следом ввалился генерал кавалерии Квинт Саарский, неведомым образом оказавшийся в столице, вместо того, чтобы проводить плановые полевые учения в приграничном Савске. Последний раз на глаза Плауту он показывался года три назад, и это обстоятельство нисколько не огорчало обоих.
Генерал немедленно огласил всё то же нелепое подозрение о заговорщиках. Надо ли говорить о том, что загримированный Гадриан произвёл и на него неизгладимое впечатление? Потом прямо посередине кабинета, словно из воздуха, материализовался бородатый некто, и точно также как два предыдущих незваных гостя, удивлённо воззрился на Плаутов. Хозяин кабинета краем сознания понимал, что наступила та самая, уже давно им ожидаемая задница, но сделать ничего не успевал. Не кричать же, в самом деле: «Караул! Убивают!!!»? Хотя, возможно это было бы не лишним.
Первым пришёл в себя генерал.
- Чего ждёшь?! – рявкнул он хорошо поставленным голосом кадрового военного на замешкавшегося старика.
Бородач нервно взмахнул руками, запахло гарью, раздались звуки выстрелов, и всё потонуло в серой мгле, словно кабинет затянуло плотным туманом. Странная, тяжёлая боль затопила сознание, и Плаут провалился в небытие.
Граф Саубер почти бежал по коридорам дворца, не обращая внимания на производимый во время такого недопустимого передвижения в столь ранний час грохот. Подкованные сапоги клацали по мрамору пола, шпоры звякали сами по себе, а палаш так и норовил за что-нибудь зацепиться при особо крутых поворотах, сопровождая создаваемое шумовое безобразие мелодичным скрежетом. Заспанные слуги шарахались от проносящегося мимо мужчины, недоумевая, чего это графа спозаранку так озаботило? А он и сам не знал, почему ему так надо бежать в северное крыло, туда, где находится рабочий кабинет Плаута? Одному ему ведомая сила вела туда. Даже не вела, а тащила. Уже на подходе к нужному ему помещению, Гедеон почувствовал колебания потревоженных силовых потоков. Кто-то собирался поколдовать, и с весьма тяжкими последствиями. Кто должен был стать жертвой предполагаемых магических упражнений, сомнений не было. Да и не первое это было покушение…
Из кабинета уже доносились какие-то возбуждённые голоса. Гедеон понял, что счёт идёт на секунды. Остановить мага-убийцу могла только пуля. Не раздумывая, граф на бегу выхватил из камзола пистолет и, нарушая все правила этикета, вломился в кабинет правителя, вскользь отметив, что охрана безжизненными тушами валяется у дверей. Его появления никто не ожидал и, как следствие, не успел оказать сопротивления. Но всё же он опоздал на доли секунды. Бородатый старик уже спустил на жертву своё смертоносное заклинание, так что Гедеону оставалось лишь расплатиться с колдуном той же монетой. Но в старика неожиданно выстрелил неведомо откуда тут взявшийся генерал Саарский.
Подчиняясь всё той же силе, подсказывающей верные решения, граф выстрелил уже в генерала. Два тела рухнули на пол почти одновременно. Женщина, стоящая чуть в стороне, истошно взвизгнула и тут же самостоятельно упала в обморок. Оглядев поле молниеносной битвы, Гедеон мгновенно понял свою ошибку. Колдун, Плаут и, загримированный под него Гадриан, находились под влиянием какого-то замысловатого заклинания, действующего, подобно глубокому наркотическому опьянению. Непосвящённому могло показаться, что они умерли. Но, судя по всему, старик – колдун вёл двойную игру, так как сам попал под собственное заклинание, и стал падать на пол на долю секунды раньше, чем выстрелил Квинт. Это и спасло его от настоящей смерти.
Не теряя ни секунды, граф принялся манипулировать подвластными ему силами. Сделать он мог не так много, как того требовали обстоятельства, но хоть что-то… Да и не практиковался он уже давно, с того самого дня, когда трое из клана Опережающих настигли его с сыном, и он был вынужден покинуть свой мир, дабы спасти себя и ребёнка.
328 год правления династии Румов / За 10 лет до описываемых событий
Кровники всё никак не могли успокоиться. Их не останавливала ни клятва, которую они дали на межклановом совете, ни то, что Эйрл был последним представителем мужской линии клана Временны'х отрезков, ни то, что опасности подвергался новорождённый ребёнок, наследник не только вымирающего клана, но и клана Стечения обстоятельств, весьма обширного и очень влиятельного. Маленький Эйнар, словно понимал всю опасность, которая им грозила, и вёл себя тихо. Двухмесячный малыш не издал даже писка, чтобы не привлекать внимания преследователей, когда Эйрл окутал местность вокруг себя густым туманом.
- Пусть пока поищут… - мужчина бережно положил сопящий кулёк на землю и принялся колдовать. Разумеется, кровники почувствуют всплеск его силы, но, на то он и был повелителем времени, чтобы этот фактор был сейчас на его стороне. Даже Опережающие, как бы они ни старались, не могли ничего предпринять против увеличенной в десятки раз секунды. Эйрл закрепил растянутый континуум заклинанием стабилизации и принялся создавать проход в нижнюю реальность. Только там он мог спрятать сына. Только туда не посмеют сунуться Опережающие. Там их, в конце концов, сможет найти Й'ола. – Потерпи, малыш, совсем скоро всё будет в порядке.
Пространственная воронка призывно манила обещанным спасением. Эйрл погрузил в неё малыша и, уже было, сам приготовился переместиться в сопредельную реальность, когда заметил, что преследователи обнаружили его местонахождение и, тратя невероятные силы, пробиваются через его временной барьер.
