На ходу пистолет из кобуры выхватил. Старшим наряда ТТ выдавали. Стрелять пока не собирался. Видел, что на подъеме догоню. Вдруг за спиной рвануло. Я на землю упал. Рефлекс сработал. Натренировали нас, как бобиков. Дальше, как учили. Голову поднял, немец середину горки преодолел. Понял, не догоню. Из ТэТэшника прицелился. Первый – поверх головы. Думаю, испугается, с велосипеда спрыгнет. Попробую догнать. Пуля над головой бздынкнула. Фриц храбрый попался. Шибче педали крутить стал. Битый волчара. Вторым выстрелом снял. Меж лопаток всадил. Подбежал, немчура готов. Потом караул прибег, начальство на «виллисе». То да се. Расспросы, допросы и …
Потом особист сказал, что немец оказался из СС. То ли провокация, то ли с катушек свихнулся, непонятно. Отцы-командиры меня наградить решили. Перед строем комбат объявил, что на медаль «За боевые заслуги» представили. В ближайший выходной увольнительную дали. В Потсдам, с офицерами.
Там я с Мартой и познакомился. Она в магазине работала. Офицеры зашли шмотки прикупить. Марта по-русски немного говорила. Поболтали о том, о сем. Понравились друг другу. Потом еще были увольнительные. Одного отпускать стали. У меня с Мартой любовь закрутилась. Она у тетки жила. Там и встречались. Родители в Западном Берлине жили. Бедствовали крайне. Переправили Марту сюда. В советской зоне с работой попроще было. Это потом все наоборот стало. Но назад дороги не было. Границу наглухо закрыли. А, тогда …
Месяца три все шло гладко. Почти каждый выходной, если не в наряде, я у ней. Однажды она заявляет, что беременна. У меня шок. Не знаю, то ли радоваться, то ли плакать. Гнал аборт делать, та, ни в какую. Мол, буду рожать. Хочу ребенка. Я психанул. Думаю, черт с ней, брошу девку. Решил больше не встречаться. Как раз на смену в Шпандау заступили. Весь месяц караулы, дежурства сплошняком. К концу месяца такая тоска навалилась. Жуть! Никогда такого не было. Ни до, ни после. Из рук все валится. Злющий стал, будто кобель цепной. Себя боялся. Думаю, не дай бог сорвусь, покалечу или убью кого-нибудь.
Еле дождался, пока смена кончится. К командиру подмазался, чтобы увольнительную дал. К Марте бежал вприпрыжку. В магазин влетел. Покупатели по сторонам, как мыши, шмыгнули. Сердце из глотки выпрыгивает. У Марты слезы в два ручья. Она думала, что больше не свидимся. Понял тогда, без нее не будет жизни. Тогда в первый раз пришла думка насчет свалить. Марте только намекнул, сразу ухватилась.
При следующей встрече она рассказала, что связалась с родителями. Хотя границу с Западным Берлином закрыли, но щелки, видно, имелись. Стены еще не было. Родичи звали к себе. На первое время у них перекантоваться. Обещали, на работу помогут устроиться. Я в отказ. Страшно стало. Куда, думаю, бежать. В армии плотно мозги пудрили. Мол, в Западном Берлине одни фашисты. Русских ненавидят, наших солдат убивают и прочую лабуду. Плюс по-немецки говорил плохо. Пока с Мартой путался, попрактиковался, но без особых успехов.
Рассказ прервал Игорь:
– Дядюшка, ну ты, блин, даешь! Прямо «Повесть о бледной луне». Давай-ка на секунду прервемся. Сделаем паузу, выпьем водочки. Как говорится, не дай себе засохнуть! Кстати познакомься – мой товарищ и земеля Георгий. По глазам вижу, он тебе понравился. Вот и ладушки. Пьем за земляков!
Выпили. Водка свинцом осела в желудке. В затуманенное сознание приглушенно проникали рваные звуки. Лео говорил, но его слова сливались в мерный рокот, который накатывался на меня. Я провалился в сон.
Чудилась всякая ерунда. Эсэсовцы в рогатых касках мчались на велосипедах, паля из «шмайсеров». На холме высилась старая крепость с красным флагом на шесте. Я карабкался по стене. Затылок леденел от осознания пропасти подо мной. Красноармейцы в буденовках вскидывали карабины, целясь в человека на стене. Вот-вот будет залп. С ужасом я понимал, что стреляют в меня. Но залпа нет. С небес валился ливень. Вода заливала такси. Ее так много, что машина медленно уходила в черную воду, не выключив фары. Игорь отбивался детским зонтом от огромной овчарки. Собака сбивала с ног, клыки впивались в горло. И в каждом виденье, фоном, плыло смеющееся лицо красивой женщины.
Звук ворвался вдруг. Будто вату из ушей вытащили. По перепонкам ударили громкие мужские голоса. С трудом вынырнув из омута кошмаров, разлепил глаза. В комнате висел смог плотности взбитых сливок. Хоть ножом режь.
Игорь и Лео, словно играя в вентиляторы, яростно размахивали руками и орали. Слов не разобрать. В ушах тонко звенело, голова разваливалась на отдельные части, глаза слезились. Хотелось спрятаться под ватное одеяло или убить кого-нибудь.
Продолжая вопить, шеф, молодым козликом, подскочил к висевшим на стене мечам. Схватив один, он принялся им размахивать с ловкостью новобранца, стараясь рубануть Лео по голове. Дядюшка не мечтал получить железякой по кумполу. Загородившись столиком, он вдоль дивана метнулся к оставшейся на стене амуниции.
Вооружив обе руки, Лео яростно пошел в атаку. Началась бестолковая рубка. Звенели мечи, дребезжал щит, неслась брань. Я тихохонько сидел, вжавшись в диван, понимая, что победа любого будет поражением для меня. Случись что-то с дядюшкой, нас, наверняка, определят в местную кутузку. Если же Лео срубит горячо любимого племянника, все равно хана. Останусь один, как перст.
Общение с немецкой полицией, о суровости которой был наслышан, не входило в мои планы. Куда ни кинь, везде клин. Правда, в душе теплилась надежда, что родственнички вскоре устанут лупить друг друга и угомонятся. К счастью, так и случилось.
Погремев железом минут пятнадцать, выкинув пару-тройку несуразных кульбитов и неловких выпадов, они напрочь сбили дыхание. Стояли в позиции боевых петухов: взъерошенные, красные, потные, переводя дух. Зазубренные клинки мечей бликовали сквозь развалы табачного дыма.
– Значит я фашист? – прорычал Лео, прикрывая грудь избитым щитом. Игорь был настроен более миролюбиво:
– А я, что, комиссар, что ли? Да и хрен с ним! Хоть гиппопотам. Русские мы, дядюшка, русские. Давай лучше выпьем! Во, гляди, братан проснулся.
Он кивнул в мою сторону.
Неожиданно открылась дверь и в комнату вошла давешняя женщина. Шеф расплылся в улыбке:
– Добрый вечер, фрау. Добро пожаловать. Вэлком, так сказать. Мы несказанно рады. Посидим рядком, поговорим ладком! Опять же, под добрую беседу, водочки выпьем. Дядюшка, приглашай жену. Познакомь!
– Обойдешься! – огрызнулся Лео и, повернувшись к женщине, закатил длиннющую фразу по-немецки.
Игорь сокрушенно хлопнул ладонью по собственной ляжке:
– Что ж, я, дурень, немецкий в школе не учил. Сейчас бы покалякали на языке тевтонов. Ты, дядюшка, женушке видно что-то приятное сказал. Вон, как зарделась и выскочила. Поди, охальник, пообещал, что скоро придешь и будешь крепко любить?
– Доставай пузырь, племянничек, не волынь. А, сказал я, будет тебе известно, чтобы не совала нос в чужие дела. И добавил, что ко мне приехал любимый родственник, с которым с пеленок обожаю фехтовать на мечах, – Лео бросил на ковер оружие.
– Иди ты? Жестковат! – удивился Игорь, глубоко утопая в кресле. Вытащив из бездонной сумки «Столичную», он поинтересовался о моей готовности присоединиться.
Дурнота подступила к горлу, едва я услышал про водку. Оценив мое состояние, шеф проговорил назидательно:
– Правильно. Не хочешь – не пей. Нечего продукт переводить. И вообще алкоголь в больших дозах вреден. А мы с дядюшкой по маленькой.
Опустив глаза, я увидел батарею порожних бутылок. Родственники время даром не теряли. Выпив, они, склонив головы над столом, дружески беседовали.
Диалог был перенасыщен выражениями «уважаемый, почтенный, родной». Услышав, как Игорь назвал дядюшку «золотайка моя», я едва не прослезился. Наблюдая столь резкий переход от брани к любви, я начал догадываться, почему иностранцы постоянно судачат о загадочности русской души. Убаюканный монотонностью разговора, я опять уснул, откинувшись на спинку дивана.
Кошмары больше не мучили, но муть снилась, которую, я, слава богу, не запомнил. Сквозь сон проникали невнятные выкрики и шум: лаяла собака, слышался женский голос. Но я не проснулся.
Открыв глаза, увидел над собой Лео. Он дергал меня за плечо, приговаривая:
– Вставай пришел! Утро. Пора работать.
Солнце через распахнутые окна залило зал до потолка. Зайчики резвились в люстре, прыгали по рыцарской амуниции, играли в стеклянной посуде, щекотали изразцы камина. Свежий воздух, насыщенный ароматом цветущих кустарников и трав, вольно гулял по комнате. За окном щебетали и пересвистывались невидимые птицы.
Чугунный затылок и тошнота не располагали к бодрости. -Не пей, внучок, козленочком станешь! – в моей голове всплыла бабушкина поговорка. Дядюшка, бодрый и веселый, как молодой артиллерист, закончив со мной, направился к Игорю.
Шеф, лежа лицом вниз на диване, переливисто храпел. Обе руки, плетьми, свисали на пол. Лео склонился над ним и, сделав озорное лицо, подмигнул мне.
– Игорек, – елейным голосом пропел он. – Просыпайся. Ваша мама пришла, молочка принесла. В ответ Игорь, смачно храпнув, отвернулся к стенке.
– Ни хрена себе компот! – возмутился Лео, – Я тут соловьем изливаюсь, а он жопой поворачивается, сволота!
Звонко хлопнув ладонью по вспученной спине шефа, так, что внутри звякнуло, дядюшка рявкнул:
– Подъем! Встать! Две минуты на сортир, клистир и, … морду помыть. Время пошло!
Столь нежное обращение возымело действие. Застонав в голос, Игорь повернулся, плюхнув ступни на пол. Не мигая, взглядом удава на кролика он уставился на дядюшку. Разлепив ссохшиеся губы, прохрипел:
– Ты, что, охренел?! Чай не в казарме! Позвоночник чуть в трусы не ссыпался. Сколько время?
Дядюшка прямо полыхал улыбкой:
– Милок! Уже семь часов. Погодка – благодать. Дождь кончился. На небе ни облачка. Грех валяться.
– Семь утра?! – взвыл Игорь, – Да я в такое время сплю без зад-
них ног. Башка гудит, что трансформаторная будка. Короче, меня до обеда не кантовать. Умер. Все!
Он кулем повалился на диван.
– Опаньки! Так не пойдет, – Лео укоризненно покачал головой. Я неуверенно сделал попытку влезть в родственные дела:
– Может его не трогать? Пусть выспится.
Дядюшка оставался непреклонен:
– Вы сюда, что спать приехали?! Говорят подъем, значит, вставай, стройся. И никаких делов!
Тяжко вздохнув, я поплелся в туалет. Шефу завидовать не стоило. Вернувшись, я застал картину под названием «Утро стрелецкой казни, или победа бодуна.» Изжеванный шеф, с отекшей физиономией, скрючился в кресле. Шкиперская бородка напоминала истрепанную мочалку. Дымящаяся сигарета, зажатая пальцами, отплясывала темпераментную сарабанду.
Мутными глазками он уперся в меня:
- Рассольчику бы. На крайняк ухи. Спроси у дядьки, может есть. Он на кухню свалил. Ему, паразиту, хоть бы хны. Весь на фокстроте. Здоров, кабан.
Похмельный синдром, наверняка, знаком практически всему мужскому полу и доброй половине женщин. Прислушавшись к звукам в доме и сопоставив их с запахами, я без труда нашел кухню. Кроме Лео там маячила и фрау. Утром мадам оказалась на порядок приветливей.
Мы обменялись отнюдь не дежурными улыбками, пожелав друг другу доброго утра. В довершение обмена любезностями я сказал, что фрау неплохо выглядит, о чем сообщил Лео. Тот, фыркнув, перевел сказанное жене. Мадам, выдавив «данке шон», слегка зарделась. Дядюшка, наблюдавший метаморфозы, заржал, как конь, чем окончательно смутил не только фрау, но и меня.
На просьбу о рассоле, дядюшка ответил весьма витиевато, в том смысле, что такого напитка нет в наличии в связи с полным его отсутствием, а племяннику лучше будет воспользоваться уринотерапией. Увидев меня расстроенным, дядюшка смилостивился и наполнил большую кружку крепким чаем. Раздобрившись, он добавил ломтик лимона.
Игорь глотал чай с жадностью верблюда, видевшего жидкость не менее полугода назад. Скованное сивушными маслами, лицо шефа смягчалось с каждым глотком. Капельки обильной испарины превратили кожу на манер крокодиловой. Он жевал лимон, щурясь от удовольствия.
Лео возник на пороге, буквально разбрызгивая задор и энергию вокруг:
– Ну, трюфели, быстренько на завтрак и за работу.
– За какую, хрен, работу? – Игорь потянулся к пачке за сигаретой.
Дядюшка широко улыбнулся, показав ровный ряд белехоньких зубов, от вида которых любой советский дантист, включая тех, что лудили протезы для номенклатуры, рехнулся бы от зависти:
– Кто не работает, тот не ест – кто придумал? Коммуняки. Я вас авансом кормлю. Похаваете и за лопату. Мы во дворе сарайчик небольшой ладим. Мечтаем цех организовать. Из глины поделки лепить: горшки, копилки, посуду. Жена разрисовывать будет. Под хохлому. Типа народный промысел «а-ля рюсс». Сейчас это модно. Ферштейн? Кстати, здесь не курят!
Шеф от удивления обмер:
– Не курят?! А ночью мы что тут делали? Медитировали, что ли?
Лео вильнул взглядом, но был непреклонен:
– Здесь не курят.
Игоря понесло:
– Во, мля, Шишкин нашелся. Я тебя умоляю… Работать! Да, у меня с похмелья сигарета не держится в руках. Капиталист хренов. Я лучше жрать не буду, чем горбатиться на тебя.
- Опять заруба будет, – подумал я, но оказался неправ. Дядюшка только желваками передернул:
– Дурачок, ты все-таки. Ладно, пошли завтракать. Потом видно будет.
Не знаю, идет ли путь женщины к мужчине через желудок, но наш к лопате точно прошел. Плотно позавтракав, полюбезничав с хозяйкой и выкурив сигарету, Игорь согласился «поковырять лопатой». Выйдя во двор, мы обнаружили Лео, который бодро катил тачку с песком. Остановившись, он скептически оглядел нас:
– Вы чего вырядились, как … шпионы?
Игорь ухмыльнулся:
– Вполне пристойно. Брюки, плащ, шляпа. Я, что, в ватнике по Европе шлындать должен?!
– М-да …, – многозначительно хмыкнул дядюшка, – Пошли за мной. Фронт работ покажу.
В чрево небольшой бетономешалки я закидывал песок, цемент, щебень, подливая воду. Готовый бетон двужильный Лео таскал в тачке, сливая смесь в опалубку фундамента. Игорь, изображая вибратор, тыкал штыковой лопатой свежую массу. Часа через два дядюшка сжалился над нами, разрешив «валить отсюда». Мы быстренько ретировались в дом.
Почистив одежду, объявились перед очами Лео. Он продолжал трудиться.
– Куда намылились? – походя, поинтересовался он.
– В город поедем. У нас там дела, – солидно ответил Игорь.
– Езжайте электричкой. Станция здесь недалеко. Запомните расписание на обратную дорогу, – посоветовал дядюшка.
Попрощавшись, мы пустились в свободное плавание.
Фалькензее оказался своего рода коттеджным поселком. Аккуратные домики прятались в зелени деревьев. Узкие улицы в асфальте или булыжнике вились среди построек, горбатясь на мостиках. Всюду чистота и порядок. «Вылизали все, аж противно», – хмуро заметил Игорь.
На платформе отирались несколько человек. Судя по одежде, типичные немцы. Двое недоуменно уставились на нас, остальные прореагировали индифферентно.
Игорь довольно долго переминался с ноги на ногу перед расписанием. Он шевелил губами, закатывал глаза. Заинтересовавшись манипуляциями шефа, я подошел к нему:
– Босс, дико извиняюсь, что мешаю вашей молитве, но скоро будет электричка. Может, просто записать расписание, не полагаясь на память.
Потом особист сказал, что немец оказался из СС. То ли провокация, то ли с катушек свихнулся, непонятно. Отцы-командиры меня наградить решили. Перед строем комбат объявил, что на медаль «За боевые заслуги» представили. В ближайший выходной увольнительную дали. В Потсдам, с офицерами.
Там я с Мартой и познакомился. Она в магазине работала. Офицеры зашли шмотки прикупить. Марта по-русски немного говорила. Поболтали о том, о сем. Понравились друг другу. Потом еще были увольнительные. Одного отпускать стали. У меня с Мартой любовь закрутилась. Она у тетки жила. Там и встречались. Родители в Западном Берлине жили. Бедствовали крайне. Переправили Марту сюда. В советской зоне с работой попроще было. Это потом все наоборот стало. Но назад дороги не было. Границу наглухо закрыли. А, тогда …
Месяца три все шло гладко. Почти каждый выходной, если не в наряде, я у ней. Однажды она заявляет, что беременна. У меня шок. Не знаю, то ли радоваться, то ли плакать. Гнал аборт делать, та, ни в какую. Мол, буду рожать. Хочу ребенка. Я психанул. Думаю, черт с ней, брошу девку. Решил больше не встречаться. Как раз на смену в Шпандау заступили. Весь месяц караулы, дежурства сплошняком. К концу месяца такая тоска навалилась. Жуть! Никогда такого не было. Ни до, ни после. Из рук все валится. Злющий стал, будто кобель цепной. Себя боялся. Думаю, не дай бог сорвусь, покалечу или убью кого-нибудь.
Еле дождался, пока смена кончится. К командиру подмазался, чтобы увольнительную дал. К Марте бежал вприпрыжку. В магазин влетел. Покупатели по сторонам, как мыши, шмыгнули. Сердце из глотки выпрыгивает. У Марты слезы в два ручья. Она думала, что больше не свидимся. Понял тогда, без нее не будет жизни. Тогда в первый раз пришла думка насчет свалить. Марте только намекнул, сразу ухватилась.
При следующей встрече она рассказала, что связалась с родителями. Хотя границу с Западным Берлином закрыли, но щелки, видно, имелись. Стены еще не было. Родичи звали к себе. На первое время у них перекантоваться. Обещали, на работу помогут устроиться. Я в отказ. Страшно стало. Куда, думаю, бежать. В армии плотно мозги пудрили. Мол, в Западном Берлине одни фашисты. Русских ненавидят, наших солдат убивают и прочую лабуду. Плюс по-немецки говорил плохо. Пока с Мартой путался, попрактиковался, но без особых успехов.
Рассказ прервал Игорь:
– Дядюшка, ну ты, блин, даешь! Прямо «Повесть о бледной луне». Давай-ка на секунду прервемся. Сделаем паузу, выпьем водочки. Как говорится, не дай себе засохнуть! Кстати познакомься – мой товарищ и земеля Георгий. По глазам вижу, он тебе понравился. Вот и ладушки. Пьем за земляков!
Выпили. Водка свинцом осела в желудке. В затуманенное сознание приглушенно проникали рваные звуки. Лео говорил, но его слова сливались в мерный рокот, который накатывался на меня. Я провалился в сон.
Чудилась всякая ерунда. Эсэсовцы в рогатых касках мчались на велосипедах, паля из «шмайсеров». На холме высилась старая крепость с красным флагом на шесте. Я карабкался по стене. Затылок леденел от осознания пропасти подо мной. Красноармейцы в буденовках вскидывали карабины, целясь в человека на стене. Вот-вот будет залп. С ужасом я понимал, что стреляют в меня. Но залпа нет. С небес валился ливень. Вода заливала такси. Ее так много, что машина медленно уходила в черную воду, не выключив фары. Игорь отбивался детским зонтом от огромной овчарки. Собака сбивала с ног, клыки впивались в горло. И в каждом виденье, фоном, плыло смеющееся лицо красивой женщины.
Звук ворвался вдруг. Будто вату из ушей вытащили. По перепонкам ударили громкие мужские голоса. С трудом вынырнув из омута кошмаров, разлепил глаза. В комнате висел смог плотности взбитых сливок. Хоть ножом режь.
Игорь и Лео, словно играя в вентиляторы, яростно размахивали руками и орали. Слов не разобрать. В ушах тонко звенело, голова разваливалась на отдельные части, глаза слезились. Хотелось спрятаться под ватное одеяло или убить кого-нибудь.
Продолжая вопить, шеф, молодым козликом, подскочил к висевшим на стене мечам. Схватив один, он принялся им размахивать с ловкостью новобранца, стараясь рубануть Лео по голове. Дядюшка не мечтал получить железякой по кумполу. Загородившись столиком, он вдоль дивана метнулся к оставшейся на стене амуниции.
Вооружив обе руки, Лео яростно пошел в атаку. Началась бестолковая рубка. Звенели мечи, дребезжал щит, неслась брань. Я тихохонько сидел, вжавшись в диван, понимая, что победа любого будет поражением для меня. Случись что-то с дядюшкой, нас, наверняка, определят в местную кутузку. Если же Лео срубит горячо любимого племянника, все равно хана. Останусь один, как перст.
Общение с немецкой полицией, о суровости которой был наслышан, не входило в мои планы. Куда ни кинь, везде клин. Правда, в душе теплилась надежда, что родственнички вскоре устанут лупить друг друга и угомонятся. К счастью, так и случилось.
Погремев железом минут пятнадцать, выкинув пару-тройку несуразных кульбитов и неловких выпадов, они напрочь сбили дыхание. Стояли в позиции боевых петухов: взъерошенные, красные, потные, переводя дух. Зазубренные клинки мечей бликовали сквозь развалы табачного дыма.
– Значит я фашист? – прорычал Лео, прикрывая грудь избитым щитом. Игорь был настроен более миролюбиво:
– А я, что, комиссар, что ли? Да и хрен с ним! Хоть гиппопотам. Русские мы, дядюшка, русские. Давай лучше выпьем! Во, гляди, братан проснулся.
Он кивнул в мою сторону.
Неожиданно открылась дверь и в комнату вошла давешняя женщина. Шеф расплылся в улыбке:
– Добрый вечер, фрау. Добро пожаловать. Вэлком, так сказать. Мы несказанно рады. Посидим рядком, поговорим ладком! Опять же, под добрую беседу, водочки выпьем. Дядюшка, приглашай жену. Познакомь!
– Обойдешься! – огрызнулся Лео и, повернувшись к женщине, закатил длиннющую фразу по-немецки.
Игорь сокрушенно хлопнул ладонью по собственной ляжке:
– Что ж, я, дурень, немецкий в школе не учил. Сейчас бы покалякали на языке тевтонов. Ты, дядюшка, женушке видно что-то приятное сказал. Вон, как зарделась и выскочила. Поди, охальник, пообещал, что скоро придешь и будешь крепко любить?
– Доставай пузырь, племянничек, не волынь. А, сказал я, будет тебе известно, чтобы не совала нос в чужие дела. И добавил, что ко мне приехал любимый родственник, с которым с пеленок обожаю фехтовать на мечах, – Лео бросил на ковер оружие.
– Иди ты? Жестковат! – удивился Игорь, глубоко утопая в кресле. Вытащив из бездонной сумки «Столичную», он поинтересовался о моей готовности присоединиться.
Дурнота подступила к горлу, едва я услышал про водку. Оценив мое состояние, шеф проговорил назидательно:
– Правильно. Не хочешь – не пей. Нечего продукт переводить. И вообще алкоголь в больших дозах вреден. А мы с дядюшкой по маленькой.
Опустив глаза, я увидел батарею порожних бутылок. Родственники время даром не теряли. Выпив, они, склонив головы над столом, дружески беседовали.
Диалог был перенасыщен выражениями «уважаемый, почтенный, родной». Услышав, как Игорь назвал дядюшку «золотайка моя», я едва не прослезился. Наблюдая столь резкий переход от брани к любви, я начал догадываться, почему иностранцы постоянно судачат о загадочности русской души. Убаюканный монотонностью разговора, я опять уснул, откинувшись на спинку дивана.
Кошмары больше не мучили, но муть снилась, которую, я, слава богу, не запомнил. Сквозь сон проникали невнятные выкрики и шум: лаяла собака, слышался женский голос. Но я не проснулся.
Открыв глаза, увидел над собой Лео. Он дергал меня за плечо, приговаривая:
– Вставай пришел! Утро. Пора работать.
Солнце через распахнутые окна залило зал до потолка. Зайчики резвились в люстре, прыгали по рыцарской амуниции, играли в стеклянной посуде, щекотали изразцы камина. Свежий воздух, насыщенный ароматом цветущих кустарников и трав, вольно гулял по комнате. За окном щебетали и пересвистывались невидимые птицы.
Чугунный затылок и тошнота не располагали к бодрости. -Не пей, внучок, козленочком станешь! – в моей голове всплыла бабушкина поговорка. Дядюшка, бодрый и веселый, как молодой артиллерист, закончив со мной, направился к Игорю.
Шеф, лежа лицом вниз на диване, переливисто храпел. Обе руки, плетьми, свисали на пол. Лео склонился над ним и, сделав озорное лицо, подмигнул мне.
– Игорек, – елейным голосом пропел он. – Просыпайся. Ваша мама пришла, молочка принесла. В ответ Игорь, смачно храпнув, отвернулся к стенке.
– Ни хрена себе компот! – возмутился Лео, – Я тут соловьем изливаюсь, а он жопой поворачивается, сволота!
Звонко хлопнув ладонью по вспученной спине шефа, так, что внутри звякнуло, дядюшка рявкнул:
– Подъем! Встать! Две минуты на сортир, клистир и, … морду помыть. Время пошло!
Столь нежное обращение возымело действие. Застонав в голос, Игорь повернулся, плюхнув ступни на пол. Не мигая, взглядом удава на кролика он уставился на дядюшку. Разлепив ссохшиеся губы, прохрипел:
– Ты, что, охренел?! Чай не в казарме! Позвоночник чуть в трусы не ссыпался. Сколько время?
Дядюшка прямо полыхал улыбкой:
– Милок! Уже семь часов. Погодка – благодать. Дождь кончился. На небе ни облачка. Грех валяться.
– Семь утра?! – взвыл Игорь, – Да я в такое время сплю без зад-
них ног. Башка гудит, что трансформаторная будка. Короче, меня до обеда не кантовать. Умер. Все!
Он кулем повалился на диван.
– Опаньки! Так не пойдет, – Лео укоризненно покачал головой. Я неуверенно сделал попытку влезть в родственные дела:
– Может его не трогать? Пусть выспится.
Дядюшка оставался непреклонен:
– Вы сюда, что спать приехали?! Говорят подъем, значит, вставай, стройся. И никаких делов!
Тяжко вздохнув, я поплелся в туалет. Шефу завидовать не стоило. Вернувшись, я застал картину под названием «Утро стрелецкой казни, или победа бодуна.» Изжеванный шеф, с отекшей физиономией, скрючился в кресле. Шкиперская бородка напоминала истрепанную мочалку. Дымящаяся сигарета, зажатая пальцами, отплясывала темпераментную сарабанду.
Мутными глазками он уперся в меня:
- Рассольчику бы. На крайняк ухи. Спроси у дядьки, может есть. Он на кухню свалил. Ему, паразиту, хоть бы хны. Весь на фокстроте. Здоров, кабан.
Похмельный синдром, наверняка, знаком практически всему мужскому полу и доброй половине женщин. Прислушавшись к звукам в доме и сопоставив их с запахами, я без труда нашел кухню. Кроме Лео там маячила и фрау. Утром мадам оказалась на порядок приветливей.
Мы обменялись отнюдь не дежурными улыбками, пожелав друг другу доброго утра. В довершение обмена любезностями я сказал, что фрау неплохо выглядит, о чем сообщил Лео. Тот, фыркнув, перевел сказанное жене. Мадам, выдавив «данке шон», слегка зарделась. Дядюшка, наблюдавший метаморфозы, заржал, как конь, чем окончательно смутил не только фрау, но и меня.
На просьбу о рассоле, дядюшка ответил весьма витиевато, в том смысле, что такого напитка нет в наличии в связи с полным его отсутствием, а племяннику лучше будет воспользоваться уринотерапией. Увидев меня расстроенным, дядюшка смилостивился и наполнил большую кружку крепким чаем. Раздобрившись, он добавил ломтик лимона.
Игорь глотал чай с жадностью верблюда, видевшего жидкость не менее полугода назад. Скованное сивушными маслами, лицо шефа смягчалось с каждым глотком. Капельки обильной испарины превратили кожу на манер крокодиловой. Он жевал лимон, щурясь от удовольствия.
Лео возник на пороге, буквально разбрызгивая задор и энергию вокруг:
– Ну, трюфели, быстренько на завтрак и за работу.
– За какую, хрен, работу? – Игорь потянулся к пачке за сигаретой.
Дядюшка широко улыбнулся, показав ровный ряд белехоньких зубов, от вида которых любой советский дантист, включая тех, что лудили протезы для номенклатуры, рехнулся бы от зависти:
– Кто не работает, тот не ест – кто придумал? Коммуняки. Я вас авансом кормлю. Похаваете и за лопату. Мы во дворе сарайчик небольшой ладим. Мечтаем цех организовать. Из глины поделки лепить: горшки, копилки, посуду. Жена разрисовывать будет. Под хохлому. Типа народный промысел «а-ля рюсс». Сейчас это модно. Ферштейн? Кстати, здесь не курят!
Шеф от удивления обмер:
– Не курят?! А ночью мы что тут делали? Медитировали, что ли?
Лео вильнул взглядом, но был непреклонен:
– Здесь не курят.
Игоря понесло:
– Во, мля, Шишкин нашелся. Я тебя умоляю… Работать! Да, у меня с похмелья сигарета не держится в руках. Капиталист хренов. Я лучше жрать не буду, чем горбатиться на тебя.
- Опять заруба будет, – подумал я, но оказался неправ. Дядюшка только желваками передернул:
– Дурачок, ты все-таки. Ладно, пошли завтракать. Потом видно будет.
Не знаю, идет ли путь женщины к мужчине через желудок, но наш к лопате точно прошел. Плотно позавтракав, полюбезничав с хозяйкой и выкурив сигарету, Игорь согласился «поковырять лопатой». Выйдя во двор, мы обнаружили Лео, который бодро катил тачку с песком. Остановившись, он скептически оглядел нас:
– Вы чего вырядились, как … шпионы?
Игорь ухмыльнулся:
– Вполне пристойно. Брюки, плащ, шляпа. Я, что, в ватнике по Европе шлындать должен?!
– М-да …, – многозначительно хмыкнул дядюшка, – Пошли за мной. Фронт работ покажу.
В чрево небольшой бетономешалки я закидывал песок, цемент, щебень, подливая воду. Готовый бетон двужильный Лео таскал в тачке, сливая смесь в опалубку фундамента. Игорь, изображая вибратор, тыкал штыковой лопатой свежую массу. Часа через два дядюшка сжалился над нами, разрешив «валить отсюда». Мы быстренько ретировались в дом.
Почистив одежду, объявились перед очами Лео. Он продолжал трудиться.
– Куда намылились? – походя, поинтересовался он.
– В город поедем. У нас там дела, – солидно ответил Игорь.
– Езжайте электричкой. Станция здесь недалеко. Запомните расписание на обратную дорогу, – посоветовал дядюшка.
Попрощавшись, мы пустились в свободное плавание.
Глава пятая. Прогулки по Германии
Фалькензее оказался своего рода коттеджным поселком. Аккуратные домики прятались в зелени деревьев. Узкие улицы в асфальте или булыжнике вились среди построек, горбатясь на мостиках. Всюду чистота и порядок. «Вылизали все, аж противно», – хмуро заметил Игорь.
На платформе отирались несколько человек. Судя по одежде, типичные немцы. Двое недоуменно уставились на нас, остальные прореагировали индифферентно.
Игорь довольно долго переминался с ноги на ногу перед расписанием. Он шевелил губами, закатывал глаза. Заинтересовавшись манипуляциями шефа, я подошел к нему:
– Босс, дико извиняюсь, что мешаю вашей молитве, но скоро будет электричка. Может, просто записать расписание, не полагаясь на память.
