- Я благодарю вас, - повторила Фиона более искренне.
Настоятельница улыбнулась напоследок и выскользнула из кельи, прикрыв дверь. И оставив пациентку в раздумьях.
Похоже, она попросту боялась, что избыточно деятельная пациентка так-таки надумает ускользнуть из-под надзора, едва начнет чувствовать себя лучше. Вот и забросила наживку – новые знания, навыки. Подобрала книги, предложила обучение в обители. И предлог хороший, чтоб ей задержаться подольше!
Фиона негромко рассмеялась. Ну, матушка-настоятельница, лиса хитрющая! Хотя она сама сказала – не любит угрожать и удерживать кого-то силой.
Выходит, долго маркизу еще колупаться в Филаре. Быть может, не хочет огласки накануне войны? Точнее даже, на фоне фактически начатой войны. Да, пока это лишь участившиеся стычки на границах… но лишние скандалы могут скверно сказаться на внутренних делах Манора. Потому Кессель и не торопится устраивать погром в логове фанатиков, устроенном совсем рядом с городом.
Сколько же времени это займет? И как там Милн.
Воспоминание о невольном товарище по несчастью царапнуло. Фиону не отпускало ощущение, что на его месте должна была быть она. Нелепая, иррациональная мысль! Но как ее ни заталкивай в дальний угол разума – она то и дело всплывала.
Чтобы прогнать ее, Фиона потянулась к столу, взяла в руки одну из книг.
«Общность и различия в строении человеческих, животных, рыбьих и растительных тканей» мастера Беккера.
Открыла титульный лист. Издано почти восемьдесят лет назад, в Саарской области Гельвеции. И примечание имеется. О том, что издание – посмертное, увидела книга свет спустя добрую четверть века со смерти своего автора… в застенках, в одиночной камере дома скорби. Где провел он в цепях, в одиночестве больше полдесятка лет. И умер глубоким старцем, истощенным, слепым и немощным, в возрасте пятидесяти трех лет. Заключен он был под стражу на территории Самбийской области после того, как попытался издать свой труд.
Великим чудом последний список этого труда удалось сохранить. И издали его лишь, когда изложенные мастером Беккером идеи перестали казаться властям и церкви опасной богохульно ересью.
Фиона содрогнулась.
А ведь всякого, кто искал и исследовал новое, запросто могла ожидать похожая участь! Просто шагни по неосторожности или из любопытства на неизведанную территорию знания… и кто поручится, что дорога не приведет и тебя в застенки, в дом скорби, в изгнание – в лучшем случае?
Примечание на титульном листе книги выглядело предостережением.
Случайно так вышло, или намеренно? Фиона задумчиво глядела поверх страниц, освещенных неровным огоньком свечи.
Если подумать, то сравнение в рамках одного труда зверей, рыб, человеческого организма и растений – огромная смелость! Кем нужно быть, чтобы просто взять на ум, что можно поставить столь разных созданий Творца в один ряд? И в этот же ряд прибавить к ним – ни много, ни мало – человека? Или великим мыслителем, или безумцем.
Или естествоиспытателем, в ученом поиске начисто лишившегося всяческого трепета и благоговения перед высшими силами. А это и есть – почти безумие.
К слову, читать в таком неверном свете – тоже не есть признак здравомыслия. Ну да ладно, она ведь не сможет уснуть! Почитает совсем немного. Чтобы хоть понять – как давно почившему мастеру пришло в голову сличать столь различные организмы. И как его угораздило вообще отыскать хоть какой-то намек на сходство.
Длинное предисловие автора, которое, видимо, из уважения к его памяти, привели целиком в начале, Фиона попросту пролистала. Мастер Беккер многословно описывал сомнения и терзания души своей при приближении к такой сложной теме, граничащей с богохульством.
Жаль, что эти излияния не спасли от постигнувшей его участи.
Далее следовало вступление «о природе жизни». На первый взгляд – всё разумно. Живые существа рождаются, растут. Движутся. Поглощают пищу и воду. Дают потомство, подобное себе. А в конце умирают – даже самые старые деревья рано или поздно засыхают окончательно.
И все эти процессы инициировала, несомненно, одна и та же сила.
Да, были различия – и существенные. Так, растения не двигались и не издавали звуков. Не говорили. А человек и вовсе – единственное разумное существо в мире. И это отдаляло его на неизмеримое расстояние даже от животных – при, казалось бы, удивительном сходстве в работе организмов.
Фиона покачала головой. Это и по нынешним временам – смелое обобщение!
А мастер Беккер – ни много, ни мало – ставил вопрос о природе этой самой движущей силы, что оживляет создания Творца.
Да, писал мастер, нам всем известен ответ: это – воля самого Творца, создавшего всё сущее. Но можно ли изучить ее природу? Увидеть, пощупать, измерить. А быть может… и взять в руки, и управлять ею!
- Да вы, мастер Беккер, бунтарь, - пробормотала Фиона себе под нос. – Смутьян! Апостат, раскольник.
И во многом – мало чем лучше тех фанатиков, из рук которых она сама едва вырвалась совсем недавно. Тем не менее, его книги лежат в библиотеке обители. А настоятельница – не из тех, кто станет держать крамолу! Тем более, показывать кому попало. Значит… идеи Беккера нашли некие подтверждения. Их так или иначе приняли богословы.
Впрочем, не ее дело. Нужно добраться до описания, собственно, природы этой силы. Матушка-настоятельница говорила о том, чтобы пустить силу мага-садовника на целительство.
Вот в этом она и будет разбираться. А теология – не ее забота. В этом пусть разбираются богословы!
- Что-то случилось? – спросила Фиона у одной из сестер-монахинь.
Она возвращалась с завтрака – ей еще вчера позволили спускаться в общую трапезную. Сочли, что ее состояние стало достаточно приемлемым, чтобы выходить из комнаты для еды.
Сейчас в коридоре определенно было куда более шумно, чем поутру.
Сестры-монахини и послушницы сновали туда и сюда, словно хлопотливые пчелки. Трое монахинь собрались неподалеку от одной из комнат. Та, к которой обратилась Фиона, стояла, дожидаясь чего-то. Она была немного знакома пациентке – осматривала ее в те дни, когда не могла прийти матушка-настоятельница.
- Мальчишки, - отозвалась скорбно степенная монахиня. – Те, что разносят газеты – передрались, покалечили друг друга. Говорят, свалка у рыночной площади была ужасная, - она покачала с грустью головой. – Троих привезли к нам – им требуется помощь.
Как раз мимо пробежала молоденькая послушница с подносом.
- Может, я могу чем-то помочь?
- Не нужно, - та слегка улыбнулась. – То, что вы выходите из кельи, вам уже не повредит. Как и чтение, и прогулки. А вот суета и тревоги вам ни к чему.
Из-за приоткрытой двери раздались звонкие причитания и площадная ругань. Фиона вздрогнула, услышав, как непринужденно детский голосок произносит грязные слова.
Второй голос тоже принадлежал ребенку, немногим старше – но звучал хрипло. Словно обладатель его недавно сорвал голос от крика. Ну, или чересчур много курил предыдущие года три-четыре.
- Самому старшему – одиннадцать, - поведала с горечью монахиня, словно угадав мысли Фионы. – А этот, хриплый, - она снова покачала головой, на глазах проступили слезы, и она, опустив голову, торопливо смахнула их рукавом. – Ему едва-едва восемь-девять, и с виду – чистый воробышек. Можно и вовсе подумать, что лет пять-шесть, не больше. Маленький, худенький.
Ну да! Мальчишки, городская беднота. Сыновья пьяниц, одиноких матерей-вдов или поденных рабочих, зарабатывавших сущие крохи.
Именно такие обычно нанимались разносить газеты. Их звонкие бодрые голоса оповещали горожан о последних новостях и сенсациях. С виду – беззаботные, как певчие птицы. Но на деле – вечно голодные, считающие всякий грош. И готовые порвать друг другу глотки за заработок.
- Из-за чего же они передрались?
Нет, потасовки между разносчиками газет нет-нет, случались. Но свои разногласия они обычно решали между собой, так что никто посторонний и знать ничего не знал. А тут…
- Не поделили кварталы для продажи газет, кажется, - развела руками монахиня-целительница.
- Это всё враки, враки, враки! – закричал вдруг звонкий мальчишеский голос. – Эта ваша паршивая желтая газетенка всё врет, и вы все врете!
- Сам ты врешь! Ничего не понимаешь, - отозвался хриплый. – Маркиз Кессель ранен, без сознания, и скоро, наверное, умрет!
Фиона собиралась уже было идти в свою келью, но услышанное заставило ее замереть. Она медленно развернулась.
- Ты дурак! – завопил звонкий голос. – Дурак и врун безголовый! Все знают, что маркиз Кессель выполняет поручение самого короля. У него дипломатическая миссия! Скоро он вернется из Гельвеции с тамошними войсками, и вместе мы наголову разобьем Нейтанию! Что маркизу делать в Филаре?
- Не слушайте их, голубка моя, - монахиня-целительница ласково положила руку на плечо Фионы. – Они просто глупые мальчишки. Идите лучше к себе, отдыхайте. Я к вам позже зайду, осмотрю. И помните – вам вредны тревожные мысли!
Кивнула машинально, послушно направилась к себе.
Кессель… ранен и при смерти? Так было написано в газете. Это объясняет, почему нет никаких новостей из Филара! Но что в таком случае будет дальше?
Правда, газета, кажется, не заслуживала доверия, - она вспомнила, что кричал второй из мальчишек. Желтая газетенка?
Надо бы улучить момент, расспросить парнишек подробнее. Вроде как невзначай. Эти птенцы не от хорошей жизни бегают с газетами по улицам. Так принести им конфет или булочек, угостить. Ну, могла ведь она, в самом деле, преисполниться жалости? Жалость – частое явление у богатых изнеженных дамочек. Таких, как она. Благотворительность не предосудительна. И даже матушка-настоятельница едва ли усмотрит в ее душевном порыве дурной умысел.
Тем более, что ей и правда невыносимо, до щемящего сердца, жаль этих мальчишек.
Успокоившись на этом, она взяла книгу. Закрытая дверь прекрасно заглушала шум снаружи: из коридора почти не доносилось звуков.
А ведь если с Кесселем и правда стряслось что-то скверное… она уставилась в окно. Нет, она не станет седмицы торчать в обители, ожидая сама не зная, чего. Жаль, не успеет дочитать толком книги. Нужно будет скопировать страницы с помощью не единожды испытанного заклинания и забрать копии с собой.
Из груди вырвался вздох. А потом придется долго и нудно разыскивать еще книги для углубления знаний. Потому как мать-настоятельница после такого демарша едва ли пустит ее еще на порог.
Может, не стоит пороть горячку? – попыталась она урезонить сама себя. Поговорить с Агнес – возможно, та что-то знает. В конце концов, речь ведь о самом маркизе Кесселе! Не мог он так просто и бездарно позволить ранить себя. Да еще и смертельно! Вот только опыт подсказывал: то, что невозможно, имеет свойство нет-нет, да приключаться. Тогда, когда меньше всего этого ждешь. Когда это меньше всего к месту.
Да и когда появится Агнес? Навряд ли скоро. У нее наверняка дел полно. И едва ли она знает что-то о делах Кесселя.
К слову, чтобы одарить или угостить раненых мальчишек, ей нужно выйти из обители: здесь не купишь ничего такого, да и денег у нее при себе нет. А кто ее выпустит!
Она заставила себя выкинуть из головы дурные мысли.
Всё потом. Удирать из обители прямо сейчас она в любом случае не станет. К такому шагу еще нужно подготовиться.
Проблема связей с внешним миром решилась неожиданно легко.
Монахини живут скромно, довольствуясь необходимым – так велят правила. Да и в миру людям недурно помнить о скромности и нестяжательстве, что проповедует священное писание.
И булочки, и конфеты – излишество. Чревоугодие – грех!
Но у кого хватило бы духу произнести это, если речь идет о разносчиках газет? Худые, вечно голодные мальчишки, таскающие по улицам во всякую погоду тяжелые кипы газет. Им ли предписывать скромность и аскезу? А уж эти – покалеченные, беспомощные, лежащие в постели. Пострадавшие в драке между собой, сцепившиеся из-за жалких грошей. Худые, истощенные.
Три молоденькие послушницы разом изъявили готовность бежать немедленно в город, чтобы купить сластей и теплых вещей для троих пациентов обители.
От обещаний Фионы вернуть деньги сразу, как доберется до дома, отмахнулись. Не возьмет никто ее денег – ибо на дело богоугодное никому не жаль.
Вот поговорить с мальчишками ей не дали.
- Вы, может, уже и окрепли худо-бедно, - сухо заявила ей мать-настоятельница. – А они – нет! Бедным детишкам нужен покой, а не разговоры о том, что привело их сюда. Они и так пострадали. Милая моя, ваше любопытство того не стоит!
Пристыженная Фиона только и могла, что согласиться с этим.
Настоятельница заявила, что лично примет участие в судьбе мальчишек. Детям, когда целительницы сочтут возможным отпустить их, дадут теплой одежды и обуви на зиму. И, возможно, отыщут им другой заработок.
И понятно, конечно, что всем без исключения бедолагам не поможешь. Но обитель занимается благотворительностью. Возможно, удастся сделать что-нибудь для семей ребятишек.
И по этому поводу Фиона немного успокоилась. Вот только случайно подслушанный обрывок спора не давал покоя.
Кессель. Жив и здоров, или пострадал в Филаре? Да, он улетел туда на крылане в тот же вечер, как Фиона всё ему рассказала. Но Агнес говорила – его потом видели в ее усадьбе. Что-то он искал или во флигеле, где Фиона жила последние месяцы, или в нежилой пристройке, служившей обиталищем призраков. И входом в подземелья, тянущиеся далеко за пределы земельного участка, на котором стоял дом.
Быть может, маркиз в Филаре, но жив? А слухи о его ранении – лишь сплетни.
Ничего она не узнает, сидя под замком! Если маркиз ранен, она может еще год торчать в обители – а настоятельница демона квадратного ее выпустит без приказа. А маркизу будет уж точно не до нее.
Да, только этих двух книг, что настоятельница принесла ей, хватит на год изучения. Но… не могла она сидеть сиднем на месте, мучаясь неизвестностью.
Следующую пару дней она провела в библиотеке – отыскивая книги, касающиеся темы сходства разных представителей жизни. Их названия Фиона тщательно заносила в записную книжку. В конце концов, если насчет труда мастера Беккера еще можно сомневаться, то остальные-то наверняка можно будет найти у букинистов! И купить.
Собственная библиотека отменяет необходимость зависеть от чужих библиотек. И это – несомненное удобство.
Одна из монахинь скриптория вручила ей целую кипу чистой бумаги. «Для заметок», - как она заявила. Словно чувствовала, что эта бумага ей понадобится.
Эта кипа и ушла целиком, когда Фиона перенесла с помощью давно испытанной рунной формулы перенесла туда основную часть труда мастера Беккера. Копировать предисловие она не стала: ни к чему! Возможно, и его книгу она потом отыщет. В конце концов, раз ее напечатали – значит, работа его не считается более крамольной.
Настоятельница улыбнулась напоследок и выскользнула из кельи, прикрыв дверь. И оставив пациентку в раздумьях.
Похоже, она попросту боялась, что избыточно деятельная пациентка так-таки надумает ускользнуть из-под надзора, едва начнет чувствовать себя лучше. Вот и забросила наживку – новые знания, навыки. Подобрала книги, предложила обучение в обители. И предлог хороший, чтоб ей задержаться подольше!
Фиона негромко рассмеялась. Ну, матушка-настоятельница, лиса хитрющая! Хотя она сама сказала – не любит угрожать и удерживать кого-то силой.
Выходит, долго маркизу еще колупаться в Филаре. Быть может, не хочет огласки накануне войны? Точнее даже, на фоне фактически начатой войны. Да, пока это лишь участившиеся стычки на границах… но лишние скандалы могут скверно сказаться на внутренних делах Манора. Потому Кессель и не торопится устраивать погром в логове фанатиков, устроенном совсем рядом с городом.
Сколько же времени это займет? И как там Милн.
Воспоминание о невольном товарище по несчастью царапнуло. Фиону не отпускало ощущение, что на его месте должна была быть она. Нелепая, иррациональная мысль! Но как ее ни заталкивай в дальний угол разума – она то и дело всплывала.
Чтобы прогнать ее, Фиона потянулась к столу, взяла в руки одну из книг.
«Общность и различия в строении человеческих, животных, рыбьих и растительных тканей» мастера Беккера.
Открыла титульный лист. Издано почти восемьдесят лет назад, в Саарской области Гельвеции. И примечание имеется. О том, что издание – посмертное, увидела книга свет спустя добрую четверть века со смерти своего автора… в застенках, в одиночной камере дома скорби. Где провел он в цепях, в одиночестве больше полдесятка лет. И умер глубоким старцем, истощенным, слепым и немощным, в возрасте пятидесяти трех лет. Заключен он был под стражу на территории Самбийской области после того, как попытался издать свой труд.
Великим чудом последний список этого труда удалось сохранить. И издали его лишь, когда изложенные мастером Беккером идеи перестали казаться властям и церкви опасной богохульно ересью.
Фиона содрогнулась.
А ведь всякого, кто искал и исследовал новое, запросто могла ожидать похожая участь! Просто шагни по неосторожности или из любопытства на неизведанную территорию знания… и кто поручится, что дорога не приведет и тебя в застенки, в дом скорби, в изгнание – в лучшем случае?
Примечание на титульном листе книги выглядело предостережением.
Случайно так вышло, или намеренно? Фиона задумчиво глядела поверх страниц, освещенных неровным огоньком свечи.
Если подумать, то сравнение в рамках одного труда зверей, рыб, человеческого организма и растений – огромная смелость! Кем нужно быть, чтобы просто взять на ум, что можно поставить столь разных созданий Творца в один ряд? И в этот же ряд прибавить к ним – ни много, ни мало – человека? Или великим мыслителем, или безумцем.
Или естествоиспытателем, в ученом поиске начисто лишившегося всяческого трепета и благоговения перед высшими силами. А это и есть – почти безумие.
К слову, читать в таком неверном свете – тоже не есть признак здравомыслия. Ну да ладно, она ведь не сможет уснуть! Почитает совсем немного. Чтобы хоть понять – как давно почившему мастеру пришло в голову сличать столь различные организмы. И как его угораздило вообще отыскать хоть какой-то намек на сходство.
Длинное предисловие автора, которое, видимо, из уважения к его памяти, привели целиком в начале, Фиона попросту пролистала. Мастер Беккер многословно описывал сомнения и терзания души своей при приближении к такой сложной теме, граничащей с богохульством.
Жаль, что эти излияния не спасли от постигнувшей его участи.
Далее следовало вступление «о природе жизни». На первый взгляд – всё разумно. Живые существа рождаются, растут. Движутся. Поглощают пищу и воду. Дают потомство, подобное себе. А в конце умирают – даже самые старые деревья рано или поздно засыхают окончательно.
И все эти процессы инициировала, несомненно, одна и та же сила.
Да, были различия – и существенные. Так, растения не двигались и не издавали звуков. Не говорили. А человек и вовсе – единственное разумное существо в мире. И это отдаляло его на неизмеримое расстояние даже от животных – при, казалось бы, удивительном сходстве в работе организмов.
Фиона покачала головой. Это и по нынешним временам – смелое обобщение!
А мастер Беккер – ни много, ни мало – ставил вопрос о природе этой самой движущей силы, что оживляет создания Творца.
Да, писал мастер, нам всем известен ответ: это – воля самого Творца, создавшего всё сущее. Но можно ли изучить ее природу? Увидеть, пощупать, измерить. А быть может… и взять в руки, и управлять ею!
- Да вы, мастер Беккер, бунтарь, - пробормотала Фиона себе под нос. – Смутьян! Апостат, раскольник.
И во многом – мало чем лучше тех фанатиков, из рук которых она сама едва вырвалась совсем недавно. Тем не менее, его книги лежат в библиотеке обители. А настоятельница – не из тех, кто станет держать крамолу! Тем более, показывать кому попало. Значит… идеи Беккера нашли некие подтверждения. Их так или иначе приняли богословы.
Впрочем, не ее дело. Нужно добраться до описания, собственно, природы этой силы. Матушка-настоятельница говорила о том, чтобы пустить силу мага-садовника на целительство.
Вот в этом она и будет разбираться. А теология – не ее забота. В этом пусть разбираются богословы!
Глава 3
- Что-то случилось? – спросила Фиона у одной из сестер-монахинь.
Она возвращалась с завтрака – ей еще вчера позволили спускаться в общую трапезную. Сочли, что ее состояние стало достаточно приемлемым, чтобы выходить из комнаты для еды.
Сейчас в коридоре определенно было куда более шумно, чем поутру.
Сестры-монахини и послушницы сновали туда и сюда, словно хлопотливые пчелки. Трое монахинь собрались неподалеку от одной из комнат. Та, к которой обратилась Фиона, стояла, дожидаясь чего-то. Она была немного знакома пациентке – осматривала ее в те дни, когда не могла прийти матушка-настоятельница.
- Мальчишки, - отозвалась скорбно степенная монахиня. – Те, что разносят газеты – передрались, покалечили друг друга. Говорят, свалка у рыночной площади была ужасная, - она покачала с грустью головой. – Троих привезли к нам – им требуется помощь.
Как раз мимо пробежала молоденькая послушница с подносом.
- Может, я могу чем-то помочь?
- Не нужно, - та слегка улыбнулась. – То, что вы выходите из кельи, вам уже не повредит. Как и чтение, и прогулки. А вот суета и тревоги вам ни к чему.
Из-за приоткрытой двери раздались звонкие причитания и площадная ругань. Фиона вздрогнула, услышав, как непринужденно детский голосок произносит грязные слова.
Второй голос тоже принадлежал ребенку, немногим старше – но звучал хрипло. Словно обладатель его недавно сорвал голос от крика. Ну, или чересчур много курил предыдущие года три-четыре.
- Самому старшему – одиннадцать, - поведала с горечью монахиня, словно угадав мысли Фионы. – А этот, хриплый, - она снова покачала головой, на глазах проступили слезы, и она, опустив голову, торопливо смахнула их рукавом. – Ему едва-едва восемь-девять, и с виду – чистый воробышек. Можно и вовсе подумать, что лет пять-шесть, не больше. Маленький, худенький.
Ну да! Мальчишки, городская беднота. Сыновья пьяниц, одиноких матерей-вдов или поденных рабочих, зарабатывавших сущие крохи.
Именно такие обычно нанимались разносить газеты. Их звонкие бодрые голоса оповещали горожан о последних новостях и сенсациях. С виду – беззаботные, как певчие птицы. Но на деле – вечно голодные, считающие всякий грош. И готовые порвать друг другу глотки за заработок.
- Из-за чего же они передрались?
Нет, потасовки между разносчиками газет нет-нет, случались. Но свои разногласия они обычно решали между собой, так что никто посторонний и знать ничего не знал. А тут…
- Не поделили кварталы для продажи газет, кажется, - развела руками монахиня-целительница.
- Это всё враки, враки, враки! – закричал вдруг звонкий мальчишеский голос. – Эта ваша паршивая желтая газетенка всё врет, и вы все врете!
- Сам ты врешь! Ничего не понимаешь, - отозвался хриплый. – Маркиз Кессель ранен, без сознания, и скоро, наверное, умрет!
Фиона собиралась уже было идти в свою келью, но услышанное заставило ее замереть. Она медленно развернулась.
- Ты дурак! – завопил звонкий голос. – Дурак и врун безголовый! Все знают, что маркиз Кессель выполняет поручение самого короля. У него дипломатическая миссия! Скоро он вернется из Гельвеции с тамошними войсками, и вместе мы наголову разобьем Нейтанию! Что маркизу делать в Филаре?
- Не слушайте их, голубка моя, - монахиня-целительница ласково положила руку на плечо Фионы. – Они просто глупые мальчишки. Идите лучше к себе, отдыхайте. Я к вам позже зайду, осмотрю. И помните – вам вредны тревожные мысли!
Кивнула машинально, послушно направилась к себе.
Кессель… ранен и при смерти? Так было написано в газете. Это объясняет, почему нет никаких новостей из Филара! Но что в таком случае будет дальше?
Правда, газета, кажется, не заслуживала доверия, - она вспомнила, что кричал второй из мальчишек. Желтая газетенка?
Надо бы улучить момент, расспросить парнишек подробнее. Вроде как невзначай. Эти птенцы не от хорошей жизни бегают с газетами по улицам. Так принести им конфет или булочек, угостить. Ну, могла ведь она, в самом деле, преисполниться жалости? Жалость – частое явление у богатых изнеженных дамочек. Таких, как она. Благотворительность не предосудительна. И даже матушка-настоятельница едва ли усмотрит в ее душевном порыве дурной умысел.
Тем более, что ей и правда невыносимо, до щемящего сердца, жаль этих мальчишек.
Успокоившись на этом, она взяла книгу. Закрытая дверь прекрасно заглушала шум снаружи: из коридора почти не доносилось звуков.
А ведь если с Кесселем и правда стряслось что-то скверное… она уставилась в окно. Нет, она не станет седмицы торчать в обители, ожидая сама не зная, чего. Жаль, не успеет дочитать толком книги. Нужно будет скопировать страницы с помощью не единожды испытанного заклинания и забрать копии с собой.
Из груди вырвался вздох. А потом придется долго и нудно разыскивать еще книги для углубления знаний. Потому как мать-настоятельница после такого демарша едва ли пустит ее еще на порог.
Может, не стоит пороть горячку? – попыталась она урезонить сама себя. Поговорить с Агнес – возможно, та что-то знает. В конце концов, речь ведь о самом маркизе Кесселе! Не мог он так просто и бездарно позволить ранить себя. Да еще и смертельно! Вот только опыт подсказывал: то, что невозможно, имеет свойство нет-нет, да приключаться. Тогда, когда меньше всего этого ждешь. Когда это меньше всего к месту.
Да и когда появится Агнес? Навряд ли скоро. У нее наверняка дел полно. И едва ли она знает что-то о делах Кесселя.
К слову, чтобы одарить или угостить раненых мальчишек, ей нужно выйти из обители: здесь не купишь ничего такого, да и денег у нее при себе нет. А кто ее выпустит!
Она заставила себя выкинуть из головы дурные мысли.
Всё потом. Удирать из обители прямо сейчас она в любом случае не станет. К такому шагу еще нужно подготовиться.
*** ***
Проблема связей с внешним миром решилась неожиданно легко.
Монахини живут скромно, довольствуясь необходимым – так велят правила. Да и в миру людям недурно помнить о скромности и нестяжательстве, что проповедует священное писание.
И булочки, и конфеты – излишество. Чревоугодие – грех!
Но у кого хватило бы духу произнести это, если речь идет о разносчиках газет? Худые, вечно голодные мальчишки, таскающие по улицам во всякую погоду тяжелые кипы газет. Им ли предписывать скромность и аскезу? А уж эти – покалеченные, беспомощные, лежащие в постели. Пострадавшие в драке между собой, сцепившиеся из-за жалких грошей. Худые, истощенные.
Три молоденькие послушницы разом изъявили готовность бежать немедленно в город, чтобы купить сластей и теплых вещей для троих пациентов обители.
От обещаний Фионы вернуть деньги сразу, как доберется до дома, отмахнулись. Не возьмет никто ее денег – ибо на дело богоугодное никому не жаль.
Вот поговорить с мальчишками ей не дали.
- Вы, может, уже и окрепли худо-бедно, - сухо заявила ей мать-настоятельница. – А они – нет! Бедным детишкам нужен покой, а не разговоры о том, что привело их сюда. Они и так пострадали. Милая моя, ваше любопытство того не стоит!
Пристыженная Фиона только и могла, что согласиться с этим.
Настоятельница заявила, что лично примет участие в судьбе мальчишек. Детям, когда целительницы сочтут возможным отпустить их, дадут теплой одежды и обуви на зиму. И, возможно, отыщут им другой заработок.
И понятно, конечно, что всем без исключения бедолагам не поможешь. Но обитель занимается благотворительностью. Возможно, удастся сделать что-нибудь для семей ребятишек.
И по этому поводу Фиона немного успокоилась. Вот только случайно подслушанный обрывок спора не давал покоя.
Кессель. Жив и здоров, или пострадал в Филаре? Да, он улетел туда на крылане в тот же вечер, как Фиона всё ему рассказала. Но Агнес говорила – его потом видели в ее усадьбе. Что-то он искал или во флигеле, где Фиона жила последние месяцы, или в нежилой пристройке, служившей обиталищем призраков. И входом в подземелья, тянущиеся далеко за пределы земельного участка, на котором стоял дом.
Быть может, маркиз в Филаре, но жив? А слухи о его ранении – лишь сплетни.
Ничего она не узнает, сидя под замком! Если маркиз ранен, она может еще год торчать в обители – а настоятельница демона квадратного ее выпустит без приказа. А маркизу будет уж точно не до нее.
Да, только этих двух книг, что настоятельница принесла ей, хватит на год изучения. Но… не могла она сидеть сиднем на месте, мучаясь неизвестностью.
Следующую пару дней она провела в библиотеке – отыскивая книги, касающиеся темы сходства разных представителей жизни. Их названия Фиона тщательно заносила в записную книжку. В конце концов, если насчет труда мастера Беккера еще можно сомневаться, то остальные-то наверняка можно будет найти у букинистов! И купить.
Собственная библиотека отменяет необходимость зависеть от чужих библиотек. И это – несомненное удобство.
Одна из монахинь скриптория вручила ей целую кипу чистой бумаги. «Для заметок», - как она заявила. Словно чувствовала, что эта бумага ей понадобится.
Эта кипа и ушла целиком, когда Фиона перенесла с помощью давно испытанной рунной формулы перенесла туда основную часть труда мастера Беккера. Копировать предисловие она не стала: ни к чему! Возможно, и его книгу она потом отыщет. В конце концов, раз ее напечатали – значит, работа его не считается более крамольной.
