Мерлин покинул нас верхом
Третье марта семьдесят второго года начиналось как один из тех скучнейших дней, которые пролетают абсолютно незаметно для памяти. Моё тело притащилось в лабораторию при полном отсутствии сознания. Все действия выполнялись последовательно, механически, с алгоритмической точностью какими-то скрытыми участками бессознательного Я. Монотонность каждодневного бытия и категорическое отсутствие заинтересованности в результатах научной деятельности чрезвычайно деструктивно воздействуют на молодой неоперившийся разум. Какие там прорывные взлеты к вершинам человеческого гения! Из мягкого гнезда бы не вывалиться, случайно заснув на самом интересном месте. В такой вот густо-аморфной обстановке и встретились две сомнамбулы.
Одна из них, с высшим биологическим образованием, медленно совершала переход из твердого двуногого в более мягкое, расплывающееся по столу, агрегатное состояние.
Вторая же - непосредственно изучаемый предмет этого самого образования - рухнула откуда-то сверху, явно только что очнувшись от зимней спячки. Некоторое время сомнамбулы под разными углами смотрели друг на друга, пока происходила подгрузка сознания в оперативную память.
Младший лаборант кафедры проблематики плесневых грибков (в моем лице) среагировал быстрее. Вот оно, явное преимущество, выработанное веками эволюции и пятью годами высшего образования. Тяжёлый граненый стакан, неотъемлемый аксессуар каждого научного работника, опустился, подобно магнитной ловушке, на моего менее проворного оппонента. Остаток дня обещал быть интересным.
Обыкновенная комнатная муха лежала лапками вверх под стеклянным колпаком. Эволюционными процессами не было предусмотрено резкое пробуждение от спячки. В увлекательной истории случилась завязка. С этого момента моё сознание фиксировало всё происходившее далее с предельной четкостью и ясностью.
Полежав ещё некоторое время, муха дернулась, словно бы от резкого толчка. Она мгновенно перевернулась на лапки и тут же взмыла вверх настолько, насколько позволила высота граненого стакана. Все попытки вырваться наружу из аномальной зоны измененного пространства для физических возможностей комнатной мухи заканчивались катастрофой вселенского масштаба. Она даже поползала по стенкам и, как мне показалось, попыталась пробить их головой. Плотность окружающей её материи явно не годилась для пролетов сквозь неё. Учите физику! Но с физикой как раз начинались проблемы, медленно и последовательно переходящие в область метафизики.
Муха ещё раз облетела всё предоставленное ей для полетов пространство. Затем медленно, как тяжёлый вертолёт, опустилась на стол в самом центре пространства под стеклянным куполом. К этому времени я уже спланировал стандартное предумышленное убийство. Руки сами скрутили из газеты орудие этого самого убийства. Но я никак не ожидал того, что произошло дальше.
Муха, сидевшая до этого ровно, начала медленно, еле заметно наклонять голову. Передние лапки её зашевелились, что-то перебирая. Стакан неожиданно дернулся. Муха ещё ниже опустила голову. Одновременно край стакана поднялся и образовалась щель. Метафизическая муха мгновенно вылетела наружу. Здесь уже мои реакции сработали чётко, хотя мозг был в полностью зависшем состоянии. Оглушенная муха упала на стол.
Теперь о банальном убийстве не могло быть и речи. В сомнамбуле с высшим образованием неожиданно проснулся от извечной спячки исследователь-первооткрыватель. "Парапсихологические особенности обыкновенной комнатной мухи" - вот тема научной работы, достойной самых заоблачных вершин познания, и, как минимум, Нобелевской премии.
Я положил муху в надёжно закрытой банке под микроскоп. Прежде всего нужно было провести осмотр пациента. На первый взгляд - муха как муха, без явных физических отклонений. Крылья, лапки, голова, всё обыкновенно и банально. Однако в месте, где у нормальных серых мух голова крепится к телу, виднелось расплывчатое синее пятно. Я навёл резкость. Истерика младших научных сотрудников - зрелище во всех отношениях неприятное. Но вы поймёте меня, когда узнаете, что я увидел.
Синеющее пятнышко превратилось в отливающую голубым мантию. Сильно потертая мантия медленно поднималась и опускалась. Под ней кто-то дышал. Вся фигура скорее напомнила мне средневекового мага-волшебника, чем отважного наездника мух, хотя ни тех ни других я никогда не встречал в своей серой как комнатная муха жизни. Тот, кто скрывался под мантией, был пристегнут к такому же голубому седлу. Одной рукой он сжимал связку ремней - вероятно, поводья. В другой руке держал суковатый посох. Единственное, что выделялось на фоне режущей глаз голубизны - густая белая борода с пятнышками крови из разбитой падением губы. Вся верхняя часть лица старика была скрыта голубым капюшоном. Я смотрел и не мог поверить. Я нервно крутил колёсико настройки микроскопа, пока самые мелкие морщинки на его добром лице не открылись мне во всей своей глубине.
Вдруг неожиданно картина расплылась. Я мгновенно изменил резкость. Старик поднял голову, капюшон сполз вниз за спину. Теперь я снова видел старика полностью. Наши взгляды встретились. Маг пристально смотрел через линзы микроскопа прямо мне в мозг. Что он там пытался найти, кроме сложнейших взаимоотношений колоний плесневых грибков, мне до сих пор неясно. Побродив по всем закоулкам моего высокообразованного сознания и не найдя там ничего мало-мальски достойного внимания, старик поднял руку с посохом. Суковатая палка засветилась голубоватым светом. Ею он легонько ткнул в мохнатый бок своего «серого обыкновенного комнатного" коня и тотчас же они полностью исчезли. Оба. Совсем.
В тот день третьего марта семьдесят второго года я ещё долго безрезультатно крутил колёсико микроскопа, а в голове крутилась только одна мысль:
"Мерлин покинул нас верхом..."
Третье марта семьдесят второго года начиналось как один из тех скучнейших дней, которые пролетают абсолютно незаметно для памяти. Моё тело притащилось в лабораторию при полном отсутствии сознания. Все действия выполнялись последовательно, механически, с алгоритмической точностью какими-то скрытыми участками бессознательного Я. Монотонность каждодневного бытия и категорическое отсутствие заинтересованности в результатах научной деятельности чрезвычайно деструктивно воздействуют на молодой неоперившийся разум. Какие там прорывные взлеты к вершинам человеческого гения! Из мягкого гнезда бы не вывалиться, случайно заснув на самом интересном месте. В такой вот густо-аморфной обстановке и встретились две сомнамбулы.
Одна из них, с высшим биологическим образованием, медленно совершала переход из твердого двуногого в более мягкое, расплывающееся по столу, агрегатное состояние.
Вторая же - непосредственно изучаемый предмет этого самого образования - рухнула откуда-то сверху, явно только что очнувшись от зимней спячки. Некоторое время сомнамбулы под разными углами смотрели друг на друга, пока происходила подгрузка сознания в оперативную память.
Младший лаборант кафедры проблематики плесневых грибков (в моем лице) среагировал быстрее. Вот оно, явное преимущество, выработанное веками эволюции и пятью годами высшего образования. Тяжёлый граненый стакан, неотъемлемый аксессуар каждого научного работника, опустился, подобно магнитной ловушке, на моего менее проворного оппонента. Остаток дня обещал быть интересным.
Обыкновенная комнатная муха лежала лапками вверх под стеклянным колпаком. Эволюционными процессами не было предусмотрено резкое пробуждение от спячки. В увлекательной истории случилась завязка. С этого момента моё сознание фиксировало всё происходившее далее с предельной четкостью и ясностью.
Полежав ещё некоторое время, муха дернулась, словно бы от резкого толчка. Она мгновенно перевернулась на лапки и тут же взмыла вверх настолько, насколько позволила высота граненого стакана. Все попытки вырваться наружу из аномальной зоны измененного пространства для физических возможностей комнатной мухи заканчивались катастрофой вселенского масштаба. Она даже поползала по стенкам и, как мне показалось, попыталась пробить их головой. Плотность окружающей её материи явно не годилась для пролетов сквозь неё. Учите физику! Но с физикой как раз начинались проблемы, медленно и последовательно переходящие в область метафизики.
Муха ещё раз облетела всё предоставленное ей для полетов пространство. Затем медленно, как тяжёлый вертолёт, опустилась на стол в самом центре пространства под стеклянным куполом. К этому времени я уже спланировал стандартное предумышленное убийство. Руки сами скрутили из газеты орудие этого самого убийства. Но я никак не ожидал того, что произошло дальше.
Муха, сидевшая до этого ровно, начала медленно, еле заметно наклонять голову. Передние лапки её зашевелились, что-то перебирая. Стакан неожиданно дернулся. Муха ещё ниже опустила голову. Одновременно край стакана поднялся и образовалась щель. Метафизическая муха мгновенно вылетела наружу. Здесь уже мои реакции сработали чётко, хотя мозг был в полностью зависшем состоянии. Оглушенная муха упала на стол.
Теперь о банальном убийстве не могло быть и речи. В сомнамбуле с высшим образованием неожиданно проснулся от извечной спячки исследователь-первооткрыватель. "Парапсихологические особенности обыкновенной комнатной мухи" - вот тема научной работы, достойной самых заоблачных вершин познания, и, как минимум, Нобелевской премии.
Я положил муху в надёжно закрытой банке под микроскоп. Прежде всего нужно было провести осмотр пациента. На первый взгляд - муха как муха, без явных физических отклонений. Крылья, лапки, голова, всё обыкновенно и банально. Однако в месте, где у нормальных серых мух голова крепится к телу, виднелось расплывчатое синее пятно. Я навёл резкость. Истерика младших научных сотрудников - зрелище во всех отношениях неприятное. Но вы поймёте меня, когда узнаете, что я увидел.
Синеющее пятнышко превратилось в отливающую голубым мантию. Сильно потертая мантия медленно поднималась и опускалась. Под ней кто-то дышал. Вся фигура скорее напомнила мне средневекового мага-волшебника, чем отважного наездника мух, хотя ни тех ни других я никогда не встречал в своей серой как комнатная муха жизни. Тот, кто скрывался под мантией, был пристегнут к такому же голубому седлу. Одной рукой он сжимал связку ремней - вероятно, поводья. В другой руке держал суковатый посох. Единственное, что выделялось на фоне режущей глаз голубизны - густая белая борода с пятнышками крови из разбитой падением губы. Вся верхняя часть лица старика была скрыта голубым капюшоном. Я смотрел и не мог поверить. Я нервно крутил колёсико настройки микроскопа, пока самые мелкие морщинки на его добром лице не открылись мне во всей своей глубине.
Вдруг неожиданно картина расплылась. Я мгновенно изменил резкость. Старик поднял голову, капюшон сполз вниз за спину. Теперь я снова видел старика полностью. Наши взгляды встретились. Маг пристально смотрел через линзы микроскопа прямо мне в мозг. Что он там пытался найти, кроме сложнейших взаимоотношений колоний плесневых грибков, мне до сих пор неясно. Побродив по всем закоулкам моего высокообразованного сознания и не найдя там ничего мало-мальски достойного внимания, старик поднял руку с посохом. Суковатая палка засветилась голубоватым светом. Ею он легонько ткнул в мохнатый бок своего «серого обыкновенного комнатного" коня и тотчас же они полностью исчезли. Оба. Совсем.
В тот день третьего марта семьдесят второго года я ещё долго безрезультатно крутил колёсико микроскопа, а в голове крутилась только одна мысль:
"Мерлин покинул нас верхом..."
