Устроившись на диване, Ахет Шери сосредоточенно читал новый контракт на фотосессию. Жан-Поль, вернувшись из студии, тихо прошел в комнату, сел в кресло напротив. Он открыл объектив фотоаппарата и сделал несколько кадров поглощенного чтением мужчины, заставив того вздрогнуть от испуга.
— Пожалуйста, не делай так больше, — попросил Ахет, переводя взгляд на Вернье.
— Прости... Не буду…
— Извинения приняты.
— А что это? — поинтересовался фотограф, ловко отбирая у Шери наполовину прочитанный документ и быстро просматривая текст. — Ты серьезно? На таких условиях?
— Претендентов много. Не хочу потерять… — Ахет замолчал, подбирая нужное слово на французском, который активно учил последние годы, но никак не мог запомнить ходовые разговорные выражения.
— Не-е-ет!.. — наигранно простонал Жан-Поль. —Подписать такой грабительский контракт — себя не уважать! Я уже столько говорил об этом. С твоей известностью отказывать можно и нужно. Пойми, работа работе рознь, как и оплата. И отдыхать тоже надо... — Вернье сделал паузу, привлекая внимание своего протеже. — Тем более, что у тебя первый юбилей в профессиональной жизни.
— Не понял…
— Пять лет в фотомодельной сфере — большой срок. Пора становиться независимым от меня. Тебе уже не двадцать.
Ахет рассмеялся, от чего вокруг глаз появились едва заметные морщинки.
— Считай, что двадцать, если на столько выгляжу.
— На свои тридцать ты не тянешь. Правда. Жилье присмотрел?
— Ищу. Но ничего не нравится... Не уютно… Могу на время что-нибудь снять, если…
— Париж большой, все не узнаешь за несколько лет. Успеешь найти. Я же не выгоняю, — прищурив глаз, ответил Жан-Поль и сменил тему разговора: — Мне тут идейку интересную подкинули, можем совместить работу и отдых. Ты со мной? Или мерзнешь в Париже?
— И куда?
— Египет. Дендера. Храм Хатхор. Чудаки в одной турфирме просят эксклюзивные фотографии от меня, как будто у других нельзя купить. Нешуточную пиар-кампанию хотят устроить…
— Правда, чудаки. А ты?
— Согласился. Выбил из них расходы на сопровождающего: дорогу на двоих оплатят, гостиницу тоже. Поехали, отпразднуем пятилетие совместной работы и тебе портфолио пополним. Не захочешь — возьму Софи.
— Пожалуй, да, — ответил Шери. — Один звонок, и я твой.
Уже заскучавший по родине Ахет с нескрываемой радостью сошел с трапа самолета. Жан-Поль взял билеты сразу до Луксора, чтобы сэкономить время. Оттуда на автобусе до Кены. Египтянин обрадовался, что не оказался сразу в Каире, ибо первым делом он побежал бы в музей к Тиа, снова расстроился и впал в долгое уныние, как в прошлый раз. Тогда фотомодель чуть не сорвал съемку и остался без гонорара, выплатив неустойку. Теперь же в компании Жан-Поля такое поведение было непозволительно.
Шери, измученный дорогой, развалился на кровати в местной гостинице на берегу Нила.
— Я спать… — вяло произнес он.
— А ужин?
— Завтра на завтрак, — сонно ответил египтянин и уткнулся в подушку.
С рассветом Вернье, собрав рюкзак с едой и техникой, уехал на объект съемки, Ахет же предпочел отсыпаться на мягкой постели. Он так и не привык к средствам передвижения современного человечества, к самолетным скоростям и автобусной тесноте. Теперь мужчина приходил в себя, нежась под одеялом. Когда безделье окончательно наскучило, он заказал по телефону обед в гостиничном кафе под открытым небом.
Шери сидел за столиком на берегу Нила, любовался спокойными водами, в которых, как в зеркале, отражались песчаные берега с домиками под пальмами, синее небо, легкие облака и белые паруса проплывавших мимо лодок. Он наслаждался тишиной: в это время суток отель становился безлюдным и оживал лишь вечером, когда туристы возвращались с экскурсий и прогулок по окрестностям.
Внимание египтянина привлекли цветы, росшие неподалеку в каменном вазоне. Он протянул руку, оторвал несколько лепестков и сдул их с ладони. Над столом запорхали желтые бабочки, одна из них бесцеремонно села на ободок чашки. Ахет подставил ей палец, и насекомое перебралось к нему на ладонь. Мужчина вздохнул, согнал бабочку с руки, встал, неспешно подошел к воде. На другом берегу за полями и пальмами высились руины храмового комплекса, который построили намного позже его главенства над храмом Хатхор в Фивах. Жан-Поль был прав: место очень интересное и красивое, даже в таком состоянии. А еще… притягивающее, словно магнит.
Весь оставшийся день Ахет убивал время, гуляя по улочкам Кены, где прятались лавочки мелких торговцев. Он восполнил языковые пробелы, впитав в себя немного жизненных сил наглых маленьких попрошаек, приставших к нему в безлюдном переулке. Всего-то: обнять, не очень глубоко вдохнуть, наслаждаясь эйфорией впитываемой жизни и информации, а потом протянуть пару крупных купюр своей жертве. Мальчишки ничего не заметили, только ощутили дружеские объятия щедрого иностранца и легкое головокружение. Никаких смертей — Ахет все еще держал клятву, данную себе пять лет назад.
На него нападала грусть, когда он проходил мимо торговцев сувенирами в древнеегипетском стиле. Безделушки охотно разбирались туристами на память о путешествии. И сейчас он, египтянин по происхождению, был таким же туристом и в некогда родной стране ощущал себя чужаком. Его Фивы канули в небытие, и ни Луксор, ни даже Каир не могли сравниться с некогда цветущей столицей Древнего Египта.
Шери вернулся в гостиницу после заката. Жан-Поль сидел на балконе с ноутбуком и разбирал отснятый материал.
— У кого-то хорошее настроение? — произнес фотограф, наливая лимонад в два высоких стакана, стоявших на столике рядом с ним. — Нагулялся?
— Прекрасный вечер, — ответил Ахет, принес табурет и сел рядом. — Как Дендера?
— Лучше, чем я думал. Столько интересного рассказывают про главное здание...
— И что?
Ахет с удовольствием сделал несколько глотков прохладного напитка.
— Местные смотрители поведали, — начал повествование Вернье, — что есть в храме потайная комната, которую может открыть лишь избранный богами жрец. Там хранятся несметные сокровища. Там истинный алтарь богини. Ходят легенды, что на его территории часто появлялась Клеопатра — советовалась со жрецами по делам любовным. Потом наболтали столько разной религиозной и суеверной чепухи, что чуть с ума не сошел.
— Не веришь?
— Конечно. Археологи давно все облазили с приборами и без. Но, где древности, там и сказки.
— Где сказки, там и правда может быть, — задумчиво произнес Ахет на родном языке.
— Что? — не понял Жан-Поль.
— Вспомнил одну старую поговорку. Слышал в детстве, — ловко выкрутился Шери.
— Ты с утра со мной?
— Да.
— Тогда спать. Я хочу тебя видеть бодрым и красивым!
Однако, Ахету выспаться не удалось. Он лежал и в мыслях перебирал воспоминания мальчишек, словно фотографии в альбоме. Мужчина позавидовал ребятне от чистого сердца: у них было детство, пусть бедное, но детство в компании друзей, с любящими родственниками. Счастливые… После такого сон уже не шел. Египтянин вспомнил себя ребенком, сестру — единственного близкого человека. Ее нежный образ беспардонно вытеснил озлобленный старший брат, желавший наказать упрямца, так и не покорившегося отцу. Ахет без сожаления прогнал Рамсеса из своих воспоминаний, снова представил очаровательную Тиа среди цветов храмового сада. Шери тяжело вздохнул: даже окруженный бурной жизнью в Париже, он тосковал по ней каждый день. Обладая нечеловеческими возможностями, древний египтянин оказался бессилен что-либо изменить, и это бессилие полностью обесценивало дар, которым наделил его Анубис.
Поднявшись еще до восхода, Ахет стал приводить себя в надлежащий вид для фотосессии. Он научился обходиться без посторонней помощи: сам уложил волосы феном, немного поколдовал над лицом, добавляя выразительности и древнеегипетской притягательности, облачился в белую рубашку и светлые брюки. Добавил украшений на запястья, застегнул на шее кожаный шнур с кулоном в виде креста «анх», но этого ему показалось мало. Поверх одежды теперь красовались несколько толстых цепочек с висюльками из полудрагоценных камней. Ахет знал привычку Жан-Поля слегка раздевать его во время работы: через пару часов рубашка и ботинки окажутся «лишней» одеждой, и наплевать, где будут идти съемки. И чем больше Шери нацепит на себя сейчас, тем дольше будет снимать побрякушки. А там, может, и сам Жан-Поль устанет и отстанет от фотомодели со своими фантазиями.
Египтянин уже завтракал, когда проснулся Вернье.
— Опять «рождественская елочка»? — рассмеялся фотограф, взглянув на компаньона. — Такой номер больше не пройдет. Потеряешь безделушку — снова будешь искать. Съемка встанет, свет уйдет. Я буду сердитым и грубым…
— Больше не повторится.
— Снимай все! Лишнее! А, нет, браслетики оставь. Красиво смотрятся на тебе.
— Тирано ди Рома, — буркнул под нос Ахет. Это была единственная фраза на итальянском, которую он помнил и употреблял как гнусное ругательство, когда что-то не устраивало.
— Я все понял, аппетитозо рагаццо, — рассмеявшись, Вернье отбил нападки первой пришедшей на ум фразой на том же языке и исчез в ванной комнате.
Лихой таксист быстро домчал пассажиров до храмового комплекса. Ахет специально сел за фотографом рядом с багажом, чтобы своим видом не отвлекать водителя от дороги, однако, тот нагло таращился на «туриста» в зеркало заднего вида.
— Обнимемся на прощание? — предложил араб на местном диалекте.
Ахет понял, что тому нужно, но потакать не стал: объятия фотомодели могли стать последними в жизни таксиста. Шери, гордо отвернувшись и тряхнув волосами, направился ко входу. Жан-Поль усмехнулся высокомерию своего подопечного и без торгов расплатился с водителем, что вызвало у современного египтянина бурное недовольство.
Солнечные лучи проникали через проемы в стене, играя бликами на потрепанных временем и людьми фигурах богов, наполняя помещение таинственным сиянием и глубокими тенями. Ахет стоял в потоке света, ловил его ладонями, касался пальцами под щелчки затвора фотоаппарата. Походный отражатель — изобретение Вернье — стоял напротив и легко подсвечивал лицо модели.
— Расстегни пуговку. Так, теперь вторую… — командовал Жан-Поль, плавно кружась вокруг Ахета и разрешая лучам отпечатывать радужные пятна на снимках. — Посмотри на меня! Да не так! Как пчела смотрит на мед!
— Муха… — поправил египтянин. — Мухи любят мед.
— Ладно, муха. Я мед. Съешь меня взглядом! А теперь… сама скромность! Шикарно! Да сними ты эту ужасную рубашку!
— А что взамен за это?
— Вы только посмотрите, он еще и торгуется? — рассмеялся фотограф.
— Мы здесь сейчас одни… — оглядевшись, произнес Шери. — Некому смотреть.
— А они? — Вернье понял, что его протеже снова не уловил тонкого французского юмора, и махнул рукой в сторону фресок, дабы разрядить обстановку. — Ты им точно нравишься.
Во взгляде Ахета появилась грусть, сменившаяся тоской по дому. И это было запечатлено фотографом. Он ловил игру настроения своей модели, выбирая удачный ракурс.
— Рубашку мне! Ахет! — прикрикнул Жан-Поль.
Мужчина, нехотя, подчинился.
— Теперь встань сюда к стене между фигурами. Прими красивую позу. Да-да! Вот так! Посмотри на меня! Не двигайся… — с паузами продолжил командовать француз и вдруг психанул: — Да что такое с фотоаппаратом! Перерыв!
Шери подошел к фотографу. Тот перелистывал последние снимки и грязно бранился: лучшие кадры оказались мутными, словно их снимали через запотевшее стекло.
— Приедем завтра и продолжим, — предложил египтянин. — Возвращайся в гостиницу, а я хочу погулять здесь. И верни мне одежду!
— Хорошо, — раздосадовано произнес Вернье, протянул рубашку и принялся собирать аппаратуру. — Не задерживайся долго.
— Конечно!
Жан-Поль ушел. Ахет набросил на плечи запылившуюся вещь и, не спеша, стал осматривать фрески. Он читал записанные на стенах хвалы богам, прошения, подношения, события. На его глазах навернулись слезы: он вспомнил, как по приказу Камы наводил порядок в свитках о доходах и расходах, как стоял на крыше своего храма, провожая взглядом погребальную процессию деспотичного отца. Египтянин, погрузившись в мысли, не заметил, как забрел в какую-то неосвещенную тесную комнатку. Он прижался к стене и, оседая на пол, разрыдался. Как хорошо, что Жан-Поль не видит его в таком состоянии! Никто не видит!
Ахет уже не понимал, сколько просидел, обхватив колени и тоскуя по прошлому. Лишь, когда поднял голову, обнаружил, что там, где он вошел, теперь высилась стена, а выход оказался с другой стороны и подсвечивался неярким теплым светом. Мужчина встал, отряхнулся, надел рубашку, заправил ее, подвернул рукава.
«Завтра продолжим», — подумал он и направился к выходу.
Через несколько шагов египтянин заметил, что все вокруг изменилось: пол был ровнее, фрески новее и ярче. Света стало больше. Справляясь с легкой дрожью, он пошел вперед.
— Вот, что значит, не спал ночью, — вздохнул мужчина вслух.
— Сам себе же и не давал… — послышался голос, похожий на женский и говоривший на его родном языке.
— Кто ты?
— Та, кому ты служил и, может, служишь сейчас.
Свет впереди усилился, стал обретать человеческую форму.
— Я хотела прийти в своем истинном обличье, но побоялась, что испугаешься…
Ахет пал ниц, коснувшись лбом пола. Но его преклонение было недолгим — чьи-то нежные пальцы взяли его за подбородок и легко потянули вверх, повелевая встать.
— Это сон? — удивился египтянин, любуясь стоявшей перед собой женщиной в парадном платье и традиционных украшениях, как на фресках.
— Как хочешь, так и думай! — ответила она. — Не жалеешь, что сбежал в мой храм, а не в чей-то другой?
— Нет. Даже сейчас, когда живу в новом мире.
Богиня усмехнулась, небрежно махнула рукой: стены исчезли, став прекрасным садом. Неизвестные Ахету деревья с объемной кроной давали приятную тень, ряды из кустов шиповника создавали причудливый лабиринт вокруг прозрачного озера с песчаным пляжем.
— Мне скучно! Развлеки меня! — приказала Хатхор.
Бывший верховный жрец опустил взгляд: он всегда был плохим танцором, певцом, не то, что Тиа, зато хорошим документоведом и управляющим.
— Скромность, достойная похвалы! — величественно произнесла женщина.
Она приблизилась к Ахету и только собралась, вопреки египетским обычаям, коснуться поцелуем его губ, как тот сквозь силу оборвал непроизвольный глубокий вдох, внезапно оттолкнул богиню и с шумом выдохнул.
— Как ты смеешь, презренный смертный! Страх потерял!
— Пусть ты и Великая Хатхор, но тебе жить надоело? Ведь ты даже не почувствовала, как я пил из тебя жизнь! — в отчаянии воскликнул египтянин. — Не подходи ко мне близко! Не целуй! Ты ведь знаешь, что случилось с моей сестрой?!
— Знаю… Думала, на меня такое не действует. Видимо, ошиблась… Что же задумал Анубис, раз наградил подобным обычного человека? Как ты еще жив? Твой дар — твое проклятье. Он обрекает на одиночество, на боль и тоску. Ты мой жрец и не должен страдать по воле другого бога. Я хочу провести этот день с тобой, развеять твою грусть. Я твоя госпожа, и это мое желание!
С богами нельзя спорить, им можно только повиноваться. И Ахет это прекрасно понимал. Он хотел сбежать, вырваться из странного места, в котором оказался против своей воли, только не знал, как.
— Кажется, я нашла, чем приглушить твою смертоносную силу, — улыбнулась Хатхор. В ее руке появилась чаша со светящейся жидкостью. — Пей! До дна!
— Пожалуйста, не делай так больше, — попросил Ахет, переводя взгляд на Вернье.
— Прости... Не буду…
— Извинения приняты.
— А что это? — поинтересовался фотограф, ловко отбирая у Шери наполовину прочитанный документ и быстро просматривая текст. — Ты серьезно? На таких условиях?
— Претендентов много. Не хочу потерять… — Ахет замолчал, подбирая нужное слово на французском, который активно учил последние годы, но никак не мог запомнить ходовые разговорные выражения.
— Не-е-ет!.. — наигранно простонал Жан-Поль. —Подписать такой грабительский контракт — себя не уважать! Я уже столько говорил об этом. С твоей известностью отказывать можно и нужно. Пойми, работа работе рознь, как и оплата. И отдыхать тоже надо... — Вернье сделал паузу, привлекая внимание своего протеже. — Тем более, что у тебя первый юбилей в профессиональной жизни.
— Не понял…
— Пять лет в фотомодельной сфере — большой срок. Пора становиться независимым от меня. Тебе уже не двадцать.
Ахет рассмеялся, от чего вокруг глаз появились едва заметные морщинки.
— Считай, что двадцать, если на столько выгляжу.
— На свои тридцать ты не тянешь. Правда. Жилье присмотрел?
— Ищу. Но ничего не нравится... Не уютно… Могу на время что-нибудь снять, если…
— Париж большой, все не узнаешь за несколько лет. Успеешь найти. Я же не выгоняю, — прищурив глаз, ответил Жан-Поль и сменил тему разговора: — Мне тут идейку интересную подкинули, можем совместить работу и отдых. Ты со мной? Или мерзнешь в Париже?
— И куда?
— Египет. Дендера. Храм Хатхор. Чудаки в одной турфирме просят эксклюзивные фотографии от меня, как будто у других нельзя купить. Нешуточную пиар-кампанию хотят устроить…
— Правда, чудаки. А ты?
— Согласился. Выбил из них расходы на сопровождающего: дорогу на двоих оплатят, гостиницу тоже. Поехали, отпразднуем пятилетие совместной работы и тебе портфолио пополним. Не захочешь — возьму Софи.
— Пожалуй, да, — ответил Шери. — Один звонок, и я твой.
Уже заскучавший по родине Ахет с нескрываемой радостью сошел с трапа самолета. Жан-Поль взял билеты сразу до Луксора, чтобы сэкономить время. Оттуда на автобусе до Кены. Египтянин обрадовался, что не оказался сразу в Каире, ибо первым делом он побежал бы в музей к Тиа, снова расстроился и впал в долгое уныние, как в прошлый раз. Тогда фотомодель чуть не сорвал съемку и остался без гонорара, выплатив неустойку. Теперь же в компании Жан-Поля такое поведение было непозволительно.
Шери, измученный дорогой, развалился на кровати в местной гостинице на берегу Нила.
— Я спать… — вяло произнес он.
— А ужин?
— Завтра на завтрак, — сонно ответил египтянин и уткнулся в подушку.
С рассветом Вернье, собрав рюкзак с едой и техникой, уехал на объект съемки, Ахет же предпочел отсыпаться на мягкой постели. Он так и не привык к средствам передвижения современного человечества, к самолетным скоростям и автобусной тесноте. Теперь мужчина приходил в себя, нежась под одеялом. Когда безделье окончательно наскучило, он заказал по телефону обед в гостиничном кафе под открытым небом.
Шери сидел за столиком на берегу Нила, любовался спокойными водами, в которых, как в зеркале, отражались песчаные берега с домиками под пальмами, синее небо, легкие облака и белые паруса проплывавших мимо лодок. Он наслаждался тишиной: в это время суток отель становился безлюдным и оживал лишь вечером, когда туристы возвращались с экскурсий и прогулок по окрестностям.
Внимание египтянина привлекли цветы, росшие неподалеку в каменном вазоне. Он протянул руку, оторвал несколько лепестков и сдул их с ладони. Над столом запорхали желтые бабочки, одна из них бесцеремонно села на ободок чашки. Ахет подставил ей палец, и насекомое перебралось к нему на ладонь. Мужчина вздохнул, согнал бабочку с руки, встал, неспешно подошел к воде. На другом берегу за полями и пальмами высились руины храмового комплекса, который построили намного позже его главенства над храмом Хатхор в Фивах. Жан-Поль был прав: место очень интересное и красивое, даже в таком состоянии. А еще… притягивающее, словно магнит.
Весь оставшийся день Ахет убивал время, гуляя по улочкам Кены, где прятались лавочки мелких торговцев. Он восполнил языковые пробелы, впитав в себя немного жизненных сил наглых маленьких попрошаек, приставших к нему в безлюдном переулке. Всего-то: обнять, не очень глубоко вдохнуть, наслаждаясь эйфорией впитываемой жизни и информации, а потом протянуть пару крупных купюр своей жертве. Мальчишки ничего не заметили, только ощутили дружеские объятия щедрого иностранца и легкое головокружение. Никаких смертей — Ахет все еще держал клятву, данную себе пять лет назад.
На него нападала грусть, когда он проходил мимо торговцев сувенирами в древнеегипетском стиле. Безделушки охотно разбирались туристами на память о путешествии. И сейчас он, египтянин по происхождению, был таким же туристом и в некогда родной стране ощущал себя чужаком. Его Фивы канули в небытие, и ни Луксор, ни даже Каир не могли сравниться с некогда цветущей столицей Древнего Египта.
Шери вернулся в гостиницу после заката. Жан-Поль сидел на балконе с ноутбуком и разбирал отснятый материал.
— У кого-то хорошее настроение? — произнес фотограф, наливая лимонад в два высоких стакана, стоявших на столике рядом с ним. — Нагулялся?
— Прекрасный вечер, — ответил Ахет, принес табурет и сел рядом. — Как Дендера?
— Лучше, чем я думал. Столько интересного рассказывают про главное здание...
— И что?
Ахет с удовольствием сделал несколько глотков прохладного напитка.
— Местные смотрители поведали, — начал повествование Вернье, — что есть в храме потайная комната, которую может открыть лишь избранный богами жрец. Там хранятся несметные сокровища. Там истинный алтарь богини. Ходят легенды, что на его территории часто появлялась Клеопатра — советовалась со жрецами по делам любовным. Потом наболтали столько разной религиозной и суеверной чепухи, что чуть с ума не сошел.
— Не веришь?
— Конечно. Археологи давно все облазили с приборами и без. Но, где древности, там и сказки.
— Где сказки, там и правда может быть, — задумчиво произнес Ахет на родном языке.
— Что? — не понял Жан-Поль.
— Вспомнил одну старую поговорку. Слышал в детстве, — ловко выкрутился Шери.
— Ты с утра со мной?
— Да.
— Тогда спать. Я хочу тебя видеть бодрым и красивым!
Однако, Ахету выспаться не удалось. Он лежал и в мыслях перебирал воспоминания мальчишек, словно фотографии в альбоме. Мужчина позавидовал ребятне от чистого сердца: у них было детство, пусть бедное, но детство в компании друзей, с любящими родственниками. Счастливые… После такого сон уже не шел. Египтянин вспомнил себя ребенком, сестру — единственного близкого человека. Ее нежный образ беспардонно вытеснил озлобленный старший брат, желавший наказать упрямца, так и не покорившегося отцу. Ахет без сожаления прогнал Рамсеса из своих воспоминаний, снова представил очаровательную Тиа среди цветов храмового сада. Шери тяжело вздохнул: даже окруженный бурной жизнью в Париже, он тосковал по ней каждый день. Обладая нечеловеческими возможностями, древний египтянин оказался бессилен что-либо изменить, и это бессилие полностью обесценивало дар, которым наделил его Анубис.
Поднявшись еще до восхода, Ахет стал приводить себя в надлежащий вид для фотосессии. Он научился обходиться без посторонней помощи: сам уложил волосы феном, немного поколдовал над лицом, добавляя выразительности и древнеегипетской притягательности, облачился в белую рубашку и светлые брюки. Добавил украшений на запястья, застегнул на шее кожаный шнур с кулоном в виде креста «анх», но этого ему показалось мало. Поверх одежды теперь красовались несколько толстых цепочек с висюльками из полудрагоценных камней. Ахет знал привычку Жан-Поля слегка раздевать его во время работы: через пару часов рубашка и ботинки окажутся «лишней» одеждой, и наплевать, где будут идти съемки. И чем больше Шери нацепит на себя сейчас, тем дольше будет снимать побрякушки. А там, может, и сам Жан-Поль устанет и отстанет от фотомодели со своими фантазиями.
Египтянин уже завтракал, когда проснулся Вернье.
— Опять «рождественская елочка»? — рассмеялся фотограф, взглянув на компаньона. — Такой номер больше не пройдет. Потеряешь безделушку — снова будешь искать. Съемка встанет, свет уйдет. Я буду сердитым и грубым…
— Больше не повторится.
— Снимай все! Лишнее! А, нет, браслетики оставь. Красиво смотрятся на тебе.
— Тирано ди Рома, — буркнул под нос Ахет. Это была единственная фраза на итальянском, которую он помнил и употреблял как гнусное ругательство, когда что-то не устраивало.
— Я все понял, аппетитозо рагаццо, — рассмеявшись, Вернье отбил нападки первой пришедшей на ум фразой на том же языке и исчез в ванной комнате.
Лихой таксист быстро домчал пассажиров до храмового комплекса. Ахет специально сел за фотографом рядом с багажом, чтобы своим видом не отвлекать водителя от дороги, однако, тот нагло таращился на «туриста» в зеркало заднего вида.
— Обнимемся на прощание? — предложил араб на местном диалекте.
Ахет понял, что тому нужно, но потакать не стал: объятия фотомодели могли стать последними в жизни таксиста. Шери, гордо отвернувшись и тряхнув волосами, направился ко входу. Жан-Поль усмехнулся высокомерию своего подопечного и без торгов расплатился с водителем, что вызвало у современного египтянина бурное недовольство.
Солнечные лучи проникали через проемы в стене, играя бликами на потрепанных временем и людьми фигурах богов, наполняя помещение таинственным сиянием и глубокими тенями. Ахет стоял в потоке света, ловил его ладонями, касался пальцами под щелчки затвора фотоаппарата. Походный отражатель — изобретение Вернье — стоял напротив и легко подсвечивал лицо модели.
— Расстегни пуговку. Так, теперь вторую… — командовал Жан-Поль, плавно кружась вокруг Ахета и разрешая лучам отпечатывать радужные пятна на снимках. — Посмотри на меня! Да не так! Как пчела смотрит на мед!
— Муха… — поправил египтянин. — Мухи любят мед.
— Ладно, муха. Я мед. Съешь меня взглядом! А теперь… сама скромность! Шикарно! Да сними ты эту ужасную рубашку!
— А что взамен за это?
— Вы только посмотрите, он еще и торгуется? — рассмеялся фотограф.
— Мы здесь сейчас одни… — оглядевшись, произнес Шери. — Некому смотреть.
— А они? — Вернье понял, что его протеже снова не уловил тонкого французского юмора, и махнул рукой в сторону фресок, дабы разрядить обстановку. — Ты им точно нравишься.
Во взгляде Ахета появилась грусть, сменившаяся тоской по дому. И это было запечатлено фотографом. Он ловил игру настроения своей модели, выбирая удачный ракурс.
— Рубашку мне! Ахет! — прикрикнул Жан-Поль.
Мужчина, нехотя, подчинился.
— Теперь встань сюда к стене между фигурами. Прими красивую позу. Да-да! Вот так! Посмотри на меня! Не двигайся… — с паузами продолжил командовать француз и вдруг психанул: — Да что такое с фотоаппаратом! Перерыв!
Шери подошел к фотографу. Тот перелистывал последние снимки и грязно бранился: лучшие кадры оказались мутными, словно их снимали через запотевшее стекло.
— Приедем завтра и продолжим, — предложил египтянин. — Возвращайся в гостиницу, а я хочу погулять здесь. И верни мне одежду!
— Хорошо, — раздосадовано произнес Вернье, протянул рубашку и принялся собирать аппаратуру. — Не задерживайся долго.
— Конечно!
Жан-Поль ушел. Ахет набросил на плечи запылившуюся вещь и, не спеша, стал осматривать фрески. Он читал записанные на стенах хвалы богам, прошения, подношения, события. На его глазах навернулись слезы: он вспомнил, как по приказу Камы наводил порядок в свитках о доходах и расходах, как стоял на крыше своего храма, провожая взглядом погребальную процессию деспотичного отца. Египтянин, погрузившись в мысли, не заметил, как забрел в какую-то неосвещенную тесную комнатку. Он прижался к стене и, оседая на пол, разрыдался. Как хорошо, что Жан-Поль не видит его в таком состоянии! Никто не видит!
Ахет уже не понимал, сколько просидел, обхватив колени и тоскуя по прошлому. Лишь, когда поднял голову, обнаружил, что там, где он вошел, теперь высилась стена, а выход оказался с другой стороны и подсвечивался неярким теплым светом. Мужчина встал, отряхнулся, надел рубашку, заправил ее, подвернул рукава.
«Завтра продолжим», — подумал он и направился к выходу.
Через несколько шагов египтянин заметил, что все вокруг изменилось: пол был ровнее, фрески новее и ярче. Света стало больше. Справляясь с легкой дрожью, он пошел вперед.
— Вот, что значит, не спал ночью, — вздохнул мужчина вслух.
— Сам себе же и не давал… — послышался голос, похожий на женский и говоривший на его родном языке.
— Кто ты?
— Та, кому ты служил и, может, служишь сейчас.
Свет впереди усилился, стал обретать человеческую форму.
— Я хотела прийти в своем истинном обличье, но побоялась, что испугаешься…
Ахет пал ниц, коснувшись лбом пола. Но его преклонение было недолгим — чьи-то нежные пальцы взяли его за подбородок и легко потянули вверх, повелевая встать.
— Это сон? — удивился египтянин, любуясь стоявшей перед собой женщиной в парадном платье и традиционных украшениях, как на фресках.
— Как хочешь, так и думай! — ответила она. — Не жалеешь, что сбежал в мой храм, а не в чей-то другой?
— Нет. Даже сейчас, когда живу в новом мире.
Богиня усмехнулась, небрежно махнула рукой: стены исчезли, став прекрасным садом. Неизвестные Ахету деревья с объемной кроной давали приятную тень, ряды из кустов шиповника создавали причудливый лабиринт вокруг прозрачного озера с песчаным пляжем.
— Мне скучно! Развлеки меня! — приказала Хатхор.
Бывший верховный жрец опустил взгляд: он всегда был плохим танцором, певцом, не то, что Тиа, зато хорошим документоведом и управляющим.
— Скромность, достойная похвалы! — величественно произнесла женщина.
Она приблизилась к Ахету и только собралась, вопреки египетским обычаям, коснуться поцелуем его губ, как тот сквозь силу оборвал непроизвольный глубокий вдох, внезапно оттолкнул богиню и с шумом выдохнул.
— Как ты смеешь, презренный смертный! Страх потерял!
— Пусть ты и Великая Хатхор, но тебе жить надоело? Ведь ты даже не почувствовала, как я пил из тебя жизнь! — в отчаянии воскликнул египтянин. — Не подходи ко мне близко! Не целуй! Ты ведь знаешь, что случилось с моей сестрой?!
— Знаю… Думала, на меня такое не действует. Видимо, ошиблась… Что же задумал Анубис, раз наградил подобным обычного человека? Как ты еще жив? Твой дар — твое проклятье. Он обрекает на одиночество, на боль и тоску. Ты мой жрец и не должен страдать по воле другого бога. Я хочу провести этот день с тобой, развеять твою грусть. Я твоя госпожа, и это мое желание!
С богами нельзя спорить, им можно только повиноваться. И Ахет это прекрасно понимал. Он хотел сбежать, вырваться из странного места, в котором оказался против своей воли, только не знал, как.
— Кажется, я нашла, чем приглушить твою смертоносную силу, — улыбнулась Хатхор. В ее руке появилась чаша со светящейся жидкостью. — Пей! До дна!
