Жан-Поль Вернье вернулся из Версаля на три часа раньше. Разозленный, измотанный. Он всей душой ненавидел модельеров-авангардистов с их извращенной фантазией как в одежде, так и в видении фотографий. Что поделать: работа оставалась работой — любимой, но порой скупо оплачиваемой, а временами и очень противной. Но теперь его стресс каким-то волшебным образом сводил на нет симпатичный парень-иностранец — нетривиальный источник вдохновения, которому Жан-Поль дал крышу над головой и активно продвигал в фотомодельной индустрии. И этот двадцатипятилетний «волшебник», подобранный на берегу Нила, называл себя Ахетом Шери.
Фотограф знал, что египтянин вернется лишь под вечер со своей «провинциальной» фотосессии. Поставив сумку с аппаратурой в коридоре, Жан-Поль вошел в комнату, служившей и гостиной, и рабочим кабинетом. Он ожидал увидеть беспорядок, оставленный собирающимся в спешке протеже, но не самого Ахета, развалившегося на диване в неадекватном состоянии. Вернье вздохнул, нахмурился: за полгода жизни во французской столице и без того несносный египтянин совсем потерял контроль над собой.
— Отмечали конец съемок?
— Си…
— И чем? Шампанское, сигареты, травка?
— Нон чи соно… — с силой выдавил из себя египтянин на итальянском и уставился в потолок, подбирая слова уже на французском. — Всего лишь… Пообнимались на прощание. Такая каша… Здесь, — он приложил ладонь ко лбу, — в голове…
— Похуже заядлого наркомана будешь, — проворчал фотограф, понимая, что у Шери банальная передозировка человеческими жизнями, воспоминаниями, впечатлениями, позитивом и негативом. — Лечить тебя сейчас буду. Дурь дурью вышибается!
Вернье вышел из дома и вернулся со свежим номером «Парижского вестника», протянул газету парню.
— Французский теперь ты понимаешь неплохо. Давай, читай! С первой страницы и вслух!
— Нон… — простонал тот в ответ, отказываясь от любых действий.
Отобрав газету, фотограф быстро пробежал взглядом по страницам, выискивая интересный материал.
— Вот тут, — он снова втиснул издание в руки Ахета. — Читай! Тебе будет интересно!
— В Исламабаде в национальном музее открылась выставка древних артефактов, конфискованных у контрабандистов. Среди них есть великолепные образцы пакистанской чеканки, книг, три египетских саркофага и одна крышка…
Ахет посмотрел на черно-белую фотографию и вздрогнул. Глаза стали изумленными, губы слегка приоткрылись. Он тяжело задышал.
— Видишь? — Шери ткнул пальцем в белое пятно. — Это крышка от гроба Тиа! Она нашлась! Я верну ее!
— Выкрадешь крышку? Сумасшедший… — удивился Жан-Поль.
— Это всего лишь кусок дерева. Не в ней дело, а в надписи. Для ритуала любой ящик подойдет, даже музейная витрина. Только нужно произнести мое заклинание, и все!
— Вот, что… Завтра я возьму билет на самолет, спокойно слетаю в Пакистан, сфотографирую весь музей, а потом вместе поедем в Каир…
— Завтра… — отрешенно произнес Ахет, все еще находясь в шоковом состоянии. — Завтра…
Египтянин поднялся, прошел в свою комнату, переоделся в светлую рубашку с длинными рукавами и брюки «золотоискателей». Распихал по карманам джинсов документы, маленький блокнот с карандашом, деньги и незаметно выскользнул за дверь.
Не желая терять времени, Ахет взял билет до столицы Пакистана с пересадкой в Стамбуле. Его не волновали туристы, летевшие семьями на отдых в Турцию: шум, плач детей, выяснение отношений взрослых. Сейчас он думал лишь о Тиа, возвращение которой было смыслом его существования последних шести лет жизни и тридцати веков сна.
Покинув аэропорт, Шери сразу направился искать музей. Несколько ходовых фраз на английском, заученные под давлением Вернье, сослужили египтянину неплохую службу. Через пару часов он уже бродил по небольшим залам с полупустыми витринами в поисках заветной выставки. Вот они! Три деревянных гроба и…!
Ахету было достаточно взглянуть на белую полосу под поврежденным лицом, чтобы тихо взвыть и от отчаяния упасть на колени. То, что он принял на газетной фотографии за крышку, было лишь частью картонного саркофага времен Позднего царства.
— Какой я дурак, — простонал он, закрывая руками лицо. — Откуда она здесь может появиться? Почему так?
Охрана, вызванная по просьбе бдительного смотрителя, выпроводила разволновавшегося туриста на свежий воздух. Ахет сел на скамью под раскидистой акацией. Эйфория уступила место рассудку: Шери понял, что он один в незнакомой стране и надо быстрее возвращаться домой.
Вглядываясь в дома и лавочки, парень шел по улице к автобусной остановке, с которой начал путешествие по Исламабаду. Фотомодель снял резинку с волос, распуская их по плечам, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
Остановка. Толпа людей, говорящих на незнакомых языках. Автобус. Сдерживая себя, египтянин забился в угол на задней платформе. Он отвернулся к окну, закрыл глаза, представляя, что вокруг никого нет, только берег Нила, теплая вода, шелестящий тростник и порхающие вокруг бабочки. То, что транспорт добрался до конечной точки, Ахет заметил по нарастающему шуму на улице и быстро пустеющему салону. Он тоже вышел. Автобус принял новых пассажиров и уехал.
Шери огляделся и с ужасом понял, что приехал не в аэропорт, а в какое-то некрупное селение за пределами столицы. Он попробовал обратиться на английском к проходившим мимо, но мужчины что-то бормотали в ответ или непонимающе смотрели на него, а женщины кутались в платки или отворачивались.
Жара становилась сильнее. Поднявшееся в зенит солнце палило нещадно. Небо оказалось на редкость чистым, без облаков, способных хоть на время прикрыть раскаленное светило. Ахет огляделся. Вокруг не было ни лавочек торговцев, ни кафе, лишь дома за каменными заборами. Он расстегнул вторую пуговицу рубашки, подвернул рукава, пошел по улице в поисках того, кто мог бы подсказать, как вернуться обратно в Исламабад. С трудом купив небольшую бутылку воды, египтянин с жадностью напился. Он вышел на улицу, вылил остатки на лицо, расстегнул рубашку, наслаждаясь, как прохладные капли катятся по разгоряченной коже, прислонился к забору в тени дерева. Ахет тряхнул головой. Волосы разметались по плечам волнистыми прядями, и только фотомодель хотел собрать их в хвост, как перед ним возник отряд полиции из трех человек. Один из них что-то громко закричал на местном диалекте, указывая пальцем на рубашку иностранца. Шери премило улыбнулся, пожал плечами.
— Ай донт ноу… — медленно произнес парень на английском. — Хелп ме.
В Исламабаде такая просьба о помощи срабатывала, но здесь человек в форме, с дубинкой за поясом, продолжал кричать дальше.
«Не знает английского…» — подумал Ахет и попросил помощи на французском и итальянском. Полицейские переглянулись, нахмурились, решив, что турист издевается над ними.
Тогда египтянин пошел на отчаянный шаг: он резко двинулся вперед и сделал короткий глубокий вдох, поглощая жизнь командира патруля. Тот пошатнулся и внезапно повалился без сознания на песок. Парень отпрянул назад к стене. Снова переглянувшиеся полицейские одновременно набросились на чужака, заломили его руки за спиной, надели наручники, поставили на колени. Пока один патрульный приводил в чувство старшего, второй грязно ругался и угрожал Шери. Но теперь Ахет понимал каждое их слово и осознавал, что влип по самые уши.
Основные правила при первом столкновении со власть имущими египтянин помнил еще по своей прошлой жизни во дворце в Фивах: не сопротивляться, не доказывать свою правоту, иначе можно попасть под горячую руку. Когда же их злость уляжется, только потом можно и нужно защищать себя.
Командир отряда очнулся, исподлобья посмотрел на нарушителя закона, махнул рукой. Полицейские заставили египтянина встать. «Помирать, так с музыкой!» — вспомнил Шери странную фразу Жан-Поля, гордо поднял голову и с обворожительной улыбкой спокойно пошел вперед. Он чувствовал завистливые взгляды мужчин, привлеченных криками и вышедших из домов на улицу, и женщин, украдкой выглядывавших из окон. Один из фотографов рассказывал о подобной ситуации то ли в Иране, то ли в Ираке. Собственно, что ему здесь будет за непристойный внешний вид? Вызов посла, штраф, который он спокойно оплатит, и немедленное выдворение из страны, куда он больше не приедет.
Полицейский участок оказался намного больше, чем мог себе представить Ахет: обнесенное высоким каменным забором внушительное одноэтажное здание с зарешеченными окнами под крышей и внутренним двором. Шери затолкали в комнату, где из мебели была лишь деревянная скамья, а внутренние стены заменяли толстые металлические прутья от пола до потолка.
— Я прошу вызвать французского посла из столицы, — произнес Ахет на местном языке проходившему мимо служителю закона. — Я иностранец.
Тот всего лишь покачал головой и усмехнулся.
Фотомодель обошел все помещение, проверил прутья на прочность. Дверь оказалась закрыта на навесной замок. Египтянин улыбнулся: сейчас он произнесет заклинание, замок станет пауком, и он свободен. Сильный удар дубинкой по решетке заставил Ахета отшатнуться к каменной стене. В камеру вошли пятеро, из которых трое были его пленителями.
— Ю! Стэй! Хи! Лонг! — выпалил один из них на английском, из которого парень разобрал лишь слово «лонг». «Лонг», конечно, не устраивало Шери.
— Простите. Я не знаю ваших обычаев и законов, — произнес Ахет уже на урду, желая упростить общение и побыстрее разрешить конфликт.
— Свободен, — обратился начальник к подчиненным, один из них, видимо, переводчик, вышел. Теперь главный перевел взгляд на иностранца и медленно, чеканя каждое слово, произнес: — А с тобой разговор у меня будет серьезный. Вещи сюда!
Один из полицейских раскрыл небольшой мешок, который до этого держал свернутым под мышкой. Шери снял часы и бросил их на дно, потом стал вынимать все из карманов. Загранпаспорт ловко отобрал старший по званию, принялся изучать таможенные штампы и надписи, и чем дольше он смотрел на первую страницу, тем мрачнее становилось лицо.
— У меня больше ничего нет, — произнес Ахет.
— Вещи сюда! — еще раз повторил полицейский.
Парень пожал плечами, снял злополучную рубашку, сложил ее. Стоявший рядом служитель закона вырвал из рук арестованного вещь и закинул в мешок. К рубашке присоединился ремень — подарок Жан-Поля, носки, джинсы.
— На каком языке сказать тебе «раздевайся»? Или нам самим это сделать?
В глазах Ахета уже читалось недовольство вперемешку со страхом. Он не шевельнулся исполнять приказ, оскорбляющий человеческое достоинство.
— Обыщите его!
На какое-то мгновение парень подумал о своей маленькой победе, но радостная мысль оборвалась, когда двое блюстителей закона внезапно подскочили к нему, развернули лицом к стене и со всей силы толкнули вперед. Шери инстинктивно вытянул руки, принимая вес тела на них и защищая лицо. В ту же секунду последняя вещь была бесцеремонно спущена вниз. Удар по ногам, и нижнее белье уже летело за компанию в мешок.
— Вставай! — прогремел голос над ухом фотомодели, и, как в подкрепление приказа, по ребрам несильно ударили дубинкой.
Ахет поднялся и уже подумал, что на этом унижения закончатся, но беспардонное ощупывание его тела, называемое «обыском», под тихий смешок полицейских убедили в обратном. Египтянин хотел уже пустить в ход смертоносный дар, но остановился: четверо здоровых мужчин против достаточно хрупкого парня — силы неравные, да и гибель стражей порядка ему не простят. Шери стиснул зубы, беззвучно вынося подобное надругательство над собой.
Довольные своей работой полицейские ушли. Арестованный вжался в угол, закрыв лицо руками. У любой глупости была своя цена, и теперь он платил за нее с лихвой.
Через полчаса дверь открылась, и в Ахета полетела большая тряпка. Он принял ее за кусок ткани, но на поверку это оказалась застиранная до дыр длинная рубаха с рукавами. Парень оделся и снова свернулся калачиком в углу. Египтянин закрыл глаза, пытаясь отключиться от происходящего с ним, но скрип замка не дал этого сделать. Уже другие мужчины в форме схватили его за руки, вытянули их вперед, надели наручники и грубо повели по коридору.
В достаточно просторном кабинете за столом сидел уже знакомый Ахету начальник полицейского участка. Прислонившись к стене стояли еще трое в форме и с дубинками за поясом. Шестеро против одного — шансы сбежать приравнялись к нулю. Не желая усугублять ситуацию, Шери спокойно произнес:
— Я французский гражданин. Я прошу посла. Я…
— Это все твои просьбы, тот, кто посмел оскорбить не только людей в этом городе, но и Бога! — прорычал начальник.
Ахет в недоумении посмотрел на присутствующих. Он сам в прошлым был Верховным жрецом Хатхор, и с уважением относился ко всему, что касалось любой веры.
— Чем? — осторожно произнес парень, с трудом поправляя огромную рубаху, съехавшую вырезом на плечо, обнажая его.
— Своим именем! Им нельзя называть человека — это одно из имен Бога!
— Простите! Я не знал. Я просто сократил свое настоящее, — попытался оправдаться египтянин, осознавая, что его дела становятся с каждой минутой все хуже.
— Ты лжец! Прикидываешься иностранцем, а болтаешь на урду не хуже нас. Что ты здесь забыл? Шпион?
— Нет. Я говорил бы на французском, но его вы не знаете… Я приехал увидеть выставку в музее. О ней в газетах во Франции написали.
— И совершить ограбление? — вспылил пакистанец.
— Нет… Я подумал, что там есть один экспонат, но ошибся. Я хотел вернуться в аэропорт, но сел не на тот автобус.
— Как убедительно! — рассмеялся начальник участка и подмигнул стоявшим у стены подчиненным.
Ахет услышал сзади шаги, захотел повернуться, но после короткого свиста сильная боль обожгла его спину. Он вздрогнул, напрягся, чтобы не выдать своих эмоций. «От отца хуже доставалось», — пронеслось в его голове. Еще один удар сорвал короткий стон с губ египтянина. Третий удар заставил согнуться.
— Правду будем говорить? — главному уже нравился такой допрос с пристрастием. — Я ведь все равно выбью чистосердечное признание. Мой помощник только гладит сейчас, а представь… — улыбнулся пакистанец. — Что ты здесь забыл? Где вещи, и какой номер в отеле ты снял?
— Я не снимал номер. Прилетел без вещей. Только увидеть выставку и вернуться домой. Оштрафуйте меня, если нарушил ваши обычаи. Я не знал о них.
Служитель закона расхохотался, его смех подхватили остальные. Ахет медленно развернулся в сторону своего палача, бросил взгляд на короткий очищенный пальмовый прут в его руке. «Ничем не лучше трости в руках отца, таким всю спину можно изодрать, — подумал Шери. — Надо выбираться отсюда, пока они не изувечили меня».
— Хорошо… А если так? — начальник вышел из-за стола, поравнялся с арестованным и дал пощечину.
Ахет покачнулся, но удержался на ногах. Поднял скованные руки, демонстративно провел тыльной стороной ладони по распухающей губе. Но стоило фотомодели перевести взгляд на руку… Зрачки расширились, тело задрожало, и он рухнул, как подкошенный, без сознания на пол.
— Притворяется? — начальник плеснул в лицо арестованному водой из кувшина. — Оттащите его в одиночку. Очухается, продолжим, — и посмотрел на часы. — Завтра. Домой пора.
Ахет очнулся в камере с рассветом. По стене скользил пробившийся сквозь маленькое окошко луч солнца.
Фотограф знал, что египтянин вернется лишь под вечер со своей «провинциальной» фотосессии. Поставив сумку с аппаратурой в коридоре, Жан-Поль вошел в комнату, служившей и гостиной, и рабочим кабинетом. Он ожидал увидеть беспорядок, оставленный собирающимся в спешке протеже, но не самого Ахета, развалившегося на диване в неадекватном состоянии. Вернье вздохнул, нахмурился: за полгода жизни во французской столице и без того несносный египтянин совсем потерял контроль над собой.
— Отмечали конец съемок?
— Си…
— И чем? Шампанское, сигареты, травка?
— Нон чи соно… — с силой выдавил из себя египтянин на итальянском и уставился в потолок, подбирая слова уже на французском. — Всего лишь… Пообнимались на прощание. Такая каша… Здесь, — он приложил ладонь ко лбу, — в голове…
— Похуже заядлого наркомана будешь, — проворчал фотограф, понимая, что у Шери банальная передозировка человеческими жизнями, воспоминаниями, впечатлениями, позитивом и негативом. — Лечить тебя сейчас буду. Дурь дурью вышибается!
Вернье вышел из дома и вернулся со свежим номером «Парижского вестника», протянул газету парню.
— Французский теперь ты понимаешь неплохо. Давай, читай! С первой страницы и вслух!
— Нон… — простонал тот в ответ, отказываясь от любых действий.
Отобрав газету, фотограф быстро пробежал взглядом по страницам, выискивая интересный материал.
— Вот тут, — он снова втиснул издание в руки Ахета. — Читай! Тебе будет интересно!
— В Исламабаде в национальном музее открылась выставка древних артефактов, конфискованных у контрабандистов. Среди них есть великолепные образцы пакистанской чеканки, книг, три египетских саркофага и одна крышка…
Ахет посмотрел на черно-белую фотографию и вздрогнул. Глаза стали изумленными, губы слегка приоткрылись. Он тяжело задышал.
— Видишь? — Шери ткнул пальцем в белое пятно. — Это крышка от гроба Тиа! Она нашлась! Я верну ее!
— Выкрадешь крышку? Сумасшедший… — удивился Жан-Поль.
— Это всего лишь кусок дерева. Не в ней дело, а в надписи. Для ритуала любой ящик подойдет, даже музейная витрина. Только нужно произнести мое заклинание, и все!
— Вот, что… Завтра я возьму билет на самолет, спокойно слетаю в Пакистан, сфотографирую весь музей, а потом вместе поедем в Каир…
— Завтра… — отрешенно произнес Ахет, все еще находясь в шоковом состоянии. — Завтра…
Египтянин поднялся, прошел в свою комнату, переоделся в светлую рубашку с длинными рукавами и брюки «золотоискателей». Распихал по карманам джинсов документы, маленький блокнот с карандашом, деньги и незаметно выскользнул за дверь.
Не желая терять времени, Ахет взял билет до столицы Пакистана с пересадкой в Стамбуле. Его не волновали туристы, летевшие семьями на отдых в Турцию: шум, плач детей, выяснение отношений взрослых. Сейчас он думал лишь о Тиа, возвращение которой было смыслом его существования последних шести лет жизни и тридцати веков сна.
Покинув аэропорт, Шери сразу направился искать музей. Несколько ходовых фраз на английском, заученные под давлением Вернье, сослужили египтянину неплохую службу. Через пару часов он уже бродил по небольшим залам с полупустыми витринами в поисках заветной выставки. Вот они! Три деревянных гроба и…!
Ахету было достаточно взглянуть на белую полосу под поврежденным лицом, чтобы тихо взвыть и от отчаяния упасть на колени. То, что он принял на газетной фотографии за крышку, было лишь частью картонного саркофага времен Позднего царства.
— Какой я дурак, — простонал он, закрывая руками лицо. — Откуда она здесь может появиться? Почему так?
Охрана, вызванная по просьбе бдительного смотрителя, выпроводила разволновавшегося туриста на свежий воздух. Ахет сел на скамью под раскидистой акацией. Эйфория уступила место рассудку: Шери понял, что он один в незнакомой стране и надо быстрее возвращаться домой.
Вглядываясь в дома и лавочки, парень шел по улице к автобусной остановке, с которой начал путешествие по Исламабаду. Фотомодель снял резинку с волос, распуская их по плечам, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
Остановка. Толпа людей, говорящих на незнакомых языках. Автобус. Сдерживая себя, египтянин забился в угол на задней платформе. Он отвернулся к окну, закрыл глаза, представляя, что вокруг никого нет, только берег Нила, теплая вода, шелестящий тростник и порхающие вокруг бабочки. То, что транспорт добрался до конечной точки, Ахет заметил по нарастающему шуму на улице и быстро пустеющему салону. Он тоже вышел. Автобус принял новых пассажиров и уехал.
Шери огляделся и с ужасом понял, что приехал не в аэропорт, а в какое-то некрупное селение за пределами столицы. Он попробовал обратиться на английском к проходившим мимо, но мужчины что-то бормотали в ответ или непонимающе смотрели на него, а женщины кутались в платки или отворачивались.
Жара становилась сильнее. Поднявшееся в зенит солнце палило нещадно. Небо оказалось на редкость чистым, без облаков, способных хоть на время прикрыть раскаленное светило. Ахет огляделся. Вокруг не было ни лавочек торговцев, ни кафе, лишь дома за каменными заборами. Он расстегнул вторую пуговицу рубашки, подвернул рукава, пошел по улице в поисках того, кто мог бы подсказать, как вернуться обратно в Исламабад. С трудом купив небольшую бутылку воды, египтянин с жадностью напился. Он вышел на улицу, вылил остатки на лицо, расстегнул рубашку, наслаждаясь, как прохладные капли катятся по разгоряченной коже, прислонился к забору в тени дерева. Ахет тряхнул головой. Волосы разметались по плечам волнистыми прядями, и только фотомодель хотел собрать их в хвост, как перед ним возник отряд полиции из трех человек. Один из них что-то громко закричал на местном диалекте, указывая пальцем на рубашку иностранца. Шери премило улыбнулся, пожал плечами.
— Ай донт ноу… — медленно произнес парень на английском. — Хелп ме.
В Исламабаде такая просьба о помощи срабатывала, но здесь человек в форме, с дубинкой за поясом, продолжал кричать дальше.
«Не знает английского…» — подумал Ахет и попросил помощи на французском и итальянском. Полицейские переглянулись, нахмурились, решив, что турист издевается над ними.
Тогда египтянин пошел на отчаянный шаг: он резко двинулся вперед и сделал короткий глубокий вдох, поглощая жизнь командира патруля. Тот пошатнулся и внезапно повалился без сознания на песок. Парень отпрянул назад к стене. Снова переглянувшиеся полицейские одновременно набросились на чужака, заломили его руки за спиной, надели наручники, поставили на колени. Пока один патрульный приводил в чувство старшего, второй грязно ругался и угрожал Шери. Но теперь Ахет понимал каждое их слово и осознавал, что влип по самые уши.
Основные правила при первом столкновении со власть имущими египтянин помнил еще по своей прошлой жизни во дворце в Фивах: не сопротивляться, не доказывать свою правоту, иначе можно попасть под горячую руку. Когда же их злость уляжется, только потом можно и нужно защищать себя.
Командир отряда очнулся, исподлобья посмотрел на нарушителя закона, махнул рукой. Полицейские заставили египтянина встать. «Помирать, так с музыкой!» — вспомнил Шери странную фразу Жан-Поля, гордо поднял голову и с обворожительной улыбкой спокойно пошел вперед. Он чувствовал завистливые взгляды мужчин, привлеченных криками и вышедших из домов на улицу, и женщин, украдкой выглядывавших из окон. Один из фотографов рассказывал о подобной ситуации то ли в Иране, то ли в Ираке. Собственно, что ему здесь будет за непристойный внешний вид? Вызов посла, штраф, который он спокойно оплатит, и немедленное выдворение из страны, куда он больше не приедет.
Полицейский участок оказался намного больше, чем мог себе представить Ахет: обнесенное высоким каменным забором внушительное одноэтажное здание с зарешеченными окнами под крышей и внутренним двором. Шери затолкали в комнату, где из мебели была лишь деревянная скамья, а внутренние стены заменяли толстые металлические прутья от пола до потолка.
— Я прошу вызвать французского посла из столицы, — произнес Ахет на местном языке проходившему мимо служителю закона. — Я иностранец.
Тот всего лишь покачал головой и усмехнулся.
Фотомодель обошел все помещение, проверил прутья на прочность. Дверь оказалась закрыта на навесной замок. Египтянин улыбнулся: сейчас он произнесет заклинание, замок станет пауком, и он свободен. Сильный удар дубинкой по решетке заставил Ахета отшатнуться к каменной стене. В камеру вошли пятеро, из которых трое были его пленителями.
— Ю! Стэй! Хи! Лонг! — выпалил один из них на английском, из которого парень разобрал лишь слово «лонг». «Лонг», конечно, не устраивало Шери.
— Простите. Я не знаю ваших обычаев и законов, — произнес Ахет уже на урду, желая упростить общение и побыстрее разрешить конфликт.
— Свободен, — обратился начальник к подчиненным, один из них, видимо, переводчик, вышел. Теперь главный перевел взгляд на иностранца и медленно, чеканя каждое слово, произнес: — А с тобой разговор у меня будет серьезный. Вещи сюда!
Один из полицейских раскрыл небольшой мешок, который до этого держал свернутым под мышкой. Шери снял часы и бросил их на дно, потом стал вынимать все из карманов. Загранпаспорт ловко отобрал старший по званию, принялся изучать таможенные штампы и надписи, и чем дольше он смотрел на первую страницу, тем мрачнее становилось лицо.
— У меня больше ничего нет, — произнес Ахет.
— Вещи сюда! — еще раз повторил полицейский.
Парень пожал плечами, снял злополучную рубашку, сложил ее. Стоявший рядом служитель закона вырвал из рук арестованного вещь и закинул в мешок. К рубашке присоединился ремень — подарок Жан-Поля, носки, джинсы.
— На каком языке сказать тебе «раздевайся»? Или нам самим это сделать?
В глазах Ахета уже читалось недовольство вперемешку со страхом. Он не шевельнулся исполнять приказ, оскорбляющий человеческое достоинство.
— Обыщите его!
На какое-то мгновение парень подумал о своей маленькой победе, но радостная мысль оборвалась, когда двое блюстителей закона внезапно подскочили к нему, развернули лицом к стене и со всей силы толкнули вперед. Шери инстинктивно вытянул руки, принимая вес тела на них и защищая лицо. В ту же секунду последняя вещь была бесцеремонно спущена вниз. Удар по ногам, и нижнее белье уже летело за компанию в мешок.
— Вставай! — прогремел голос над ухом фотомодели, и, как в подкрепление приказа, по ребрам несильно ударили дубинкой.
Ахет поднялся и уже подумал, что на этом унижения закончатся, но беспардонное ощупывание его тела, называемое «обыском», под тихий смешок полицейских убедили в обратном. Египтянин хотел уже пустить в ход смертоносный дар, но остановился: четверо здоровых мужчин против достаточно хрупкого парня — силы неравные, да и гибель стражей порядка ему не простят. Шери стиснул зубы, беззвучно вынося подобное надругательство над собой.
Довольные своей работой полицейские ушли. Арестованный вжался в угол, закрыв лицо руками. У любой глупости была своя цена, и теперь он платил за нее с лихвой.
Через полчаса дверь открылась, и в Ахета полетела большая тряпка. Он принял ее за кусок ткани, но на поверку это оказалась застиранная до дыр длинная рубаха с рукавами. Парень оделся и снова свернулся калачиком в углу. Египтянин закрыл глаза, пытаясь отключиться от происходящего с ним, но скрип замка не дал этого сделать. Уже другие мужчины в форме схватили его за руки, вытянули их вперед, надели наручники и грубо повели по коридору.
В достаточно просторном кабинете за столом сидел уже знакомый Ахету начальник полицейского участка. Прислонившись к стене стояли еще трое в форме и с дубинками за поясом. Шестеро против одного — шансы сбежать приравнялись к нулю. Не желая усугублять ситуацию, Шери спокойно произнес:
— Я французский гражданин. Я прошу посла. Я…
— Это все твои просьбы, тот, кто посмел оскорбить не только людей в этом городе, но и Бога! — прорычал начальник.
Ахет в недоумении посмотрел на присутствующих. Он сам в прошлым был Верховным жрецом Хатхор, и с уважением относился ко всему, что касалось любой веры.
— Чем? — осторожно произнес парень, с трудом поправляя огромную рубаху, съехавшую вырезом на плечо, обнажая его.
— Своим именем! Им нельзя называть человека — это одно из имен Бога!
— Простите! Я не знал. Я просто сократил свое настоящее, — попытался оправдаться египтянин, осознавая, что его дела становятся с каждой минутой все хуже.
— Ты лжец! Прикидываешься иностранцем, а болтаешь на урду не хуже нас. Что ты здесь забыл? Шпион?
— Нет. Я говорил бы на французском, но его вы не знаете… Я приехал увидеть выставку в музее. О ней в газетах во Франции написали.
— И совершить ограбление? — вспылил пакистанец.
— Нет… Я подумал, что там есть один экспонат, но ошибся. Я хотел вернуться в аэропорт, но сел не на тот автобус.
— Как убедительно! — рассмеялся начальник участка и подмигнул стоявшим у стены подчиненным.
Ахет услышал сзади шаги, захотел повернуться, но после короткого свиста сильная боль обожгла его спину. Он вздрогнул, напрягся, чтобы не выдать своих эмоций. «От отца хуже доставалось», — пронеслось в его голове. Еще один удар сорвал короткий стон с губ египтянина. Третий удар заставил согнуться.
— Правду будем говорить? — главному уже нравился такой допрос с пристрастием. — Я ведь все равно выбью чистосердечное признание. Мой помощник только гладит сейчас, а представь… — улыбнулся пакистанец. — Что ты здесь забыл? Где вещи, и какой номер в отеле ты снял?
— Я не снимал номер. Прилетел без вещей. Только увидеть выставку и вернуться домой. Оштрафуйте меня, если нарушил ваши обычаи. Я не знал о них.
Служитель закона расхохотался, его смех подхватили остальные. Ахет медленно развернулся в сторону своего палача, бросил взгляд на короткий очищенный пальмовый прут в его руке. «Ничем не лучше трости в руках отца, таким всю спину можно изодрать, — подумал Шери. — Надо выбираться отсюда, пока они не изувечили меня».
— Хорошо… А если так? — начальник вышел из-за стола, поравнялся с арестованным и дал пощечину.
Ахет покачнулся, но удержался на ногах. Поднял скованные руки, демонстративно провел тыльной стороной ладони по распухающей губе. Но стоило фотомодели перевести взгляд на руку… Зрачки расширились, тело задрожало, и он рухнул, как подкошенный, без сознания на пол.
— Притворяется? — начальник плеснул в лицо арестованному водой из кувшина. — Оттащите его в одиночку. Очухается, продолжим, — и посмотрел на часы. — Завтра. Домой пора.
Ахет очнулся в камере с рассветом. По стене скользил пробившийся сквозь маленькое окошко луч солнца.
