— Все указывает на то, что захоронение середины Древнего царства, но почему мумия обернута тканью, а не покрыта глиной или штукатуркой? Джон?
— Думаешь, там настоящее тело? — потрогал пальцами в районе груди. — Мягко. Нет склеивающего состава, — снял маску и принюхался, что было вопиющим нарушением техники безопасности, — нет запаха благовоний, как и разложившегося или высушенного натром тела.
— Странно. По росту, похоже, это ребенок, — предположила Стефи. — Бери сито, мешки, срочно вытаскиваем весь песок, а мумию вместе с гробом везем в музей! Хочу разобраться с тайнами как можно скорее!
— К чему такая спешка с мертвыми? И почему ребенок? Может, взрослый, только маленького роста… Или, вообще, куча мусора, завернутая в тряпку… — с недовольством возразил я, а про себя подумал: «Мы же не скорая помощь… Днем больше, днем меньше…»
— Джон!
— Как скажешь…
Пришлось изрядно попотеть, освобождая гроб от лишнего груза. Каждый килограмм был на счету. Наполнив еще полдюжины мешков, свалили их у стены. Мы так ничего и не нашли в песке — сито оказалось абсолютно пустым: даже песчинки не застряли в отверстиях.
Стефания занялась подъемом находки на поверхность, я же принялся в очередной раз изучать странную роспись на стене. В голову лезли всякие бредовые мысли, вплоть до религиозной революции на заре египетской цивилизации и «божественного» происхождения этого «ребенка», если там, конечно, было тело, а не муляж. Еще один безымянный «труп». Но то, что охрана фараона пыталась замести следы, являлось очевидным. Тайна возрастом в четыре с лишним тысячи лет. Кому и зачем было нужно обрекать на страшную смерть старика-жреца установить даже с современным оборудованием было невозможно: слишком мало информации сохранилось и слишком много уничтожено преступниками и временем.
— Джон, вылезай! — до меня донесся крик Аджари.
Вздохнув, я покинул эту странную гробницу.
— Куда мы так спешим? — спросил, усаживаясь рядом со Стефанией во внедорожник.
— Хочу провести сканирование, как можно скорее. Мне нужна правда! Прости, что так спешу, но такое чувство, словно от моих действий зависит чья-то жизнь. Гроб повезут вслед за нами на грузовике.
— Ты не заметила что-то странное в воздухе? — спросил совершенно невпопад.
— Странное?
— Да. Запах… Как после сильной грозы… И спать хочется до жути.
— Тоже самое, — зевнула она и положила голову на мое плечо.
Я очнулся на кушетке в своем кабинете в запаснике музея. Рядом на диване спала Стефания. Гроб с мумией лежал у стены на полу в фанерном ящике с приоткрытой крышкой. Голова болела, как после общего наркоза, с коим был знаком не понаслышке.
— Ну, искатели приключений, — в дверях стоял глава Службы древностей Египта Захия Хавасс, — напугали всех. Врачи посменно дежурят около вас.
— Врачи? — с трудом узнал свой осипший голос. — Какое преступление в том, что мы задремали в машине?
— Никакого. Только вы напоминали «спящих красавиц», а твоя напарница до сих пор проснуться не может.
— Что? — попытался осознать услышанное. — И сколько, если не секрет, нас не было в этом мире?
— Неделю! Чем только не пытались привести вас обоих в чувство. Потом бросили это дело. Сначала хотели отвезти в больницу. Но зачем афишировать этот случай? Изолировали запасник, перенесли вас сюда, вызвали надежных медиков. Паники в городе мне не нужно. Я рад, что ты очнулся. Вас бы лишить прав на раскопки за нарушение техники безопасности и правил вскрытия подземных помещений, но открытие нетронутой гробницы Четвертой династии не дает мне права сделать это.
— Спасибо… — сел, обхватив руками голову. — А откуда известно, что она этого периода?
— В то время поклонялись Ра, оттуда и пирамиды, оттуда и рисунок на стене склепа… Время великих фараонов, время великих пирамид! — гордо произнес Хавасс, развернулся и ушел.
Вскоре пришла в сознание и Стефи. Она встала, слегка покачиваясь, налила из кувшина воды в стакан и осушила его до дна.
— Берем мумию и тащим под сканер, — хриплым голосом прошептала Аджари. — Джон! Вставай!
— Иду… — я был готов упасть на кушетку и снова спать, но просьба любимой Стефании прозвучала для меня как приказ.
Мы с трудом добрались до лаборатории, находившейся за музеем в маленьком, недавно построенном здании.
— Может завтра? Все уже разошлись по домам, — попытался отделаться от работы и вернуться в объятия пледа и подушки.
— У меня есть ключи! — она позвенела связкой. — Тебе не интересно, амико?
— Только пообещай, что потом дашь поспать… — взмолился я и получил в ответ одобряющее покачивание головой.
Стефания открыла дверь, включила аппаратуру. Я переложил мумию на тележку, отвез под датчик. Мы сели перед монитором. Археолог стала комментировать изображение на экране.
— Я была права: под тканями человеческое тело, ребенок, похоже, мальчик. Лет девять-десять. Резцы постоянные, но клыки еще молочные. Голова… Это мозг? Целый? — она вскочила с кресла. — Грудная клетка. Сердце и легкие на месте… Печень, желудок… Его не мумифицировали! Органы в прекрасном состоянии, словно телу не четыре с лишним тысячи лет! Джон, такого быть не может! Я вскрываю бинты!
Стефи выкатила тележку, достала из шкафа скальпель, надела перчатки и принялась разрезать ткань. Та потрескивала, наполняя воздух белесой пылью. И снова почувствовался этот странный запах, как в самой гробнице. Запустив вентилятор, выгонявший воздух из помещения на улицу, я, одолеваемый научным любопытством, подошел к ней. Аджари сняла последний кусок материи, закрывавший тело, несколько раз чихнула от пыли и шепотом похвалила себя за работу. Перед нами лежал сильно истощенный мальчик в набедренной повязке из тонкого льна и не по размеру большом лазуритово-бирюзовом ожерелье, оправленном «металлом царей и богов». Его предплечья и запястья украшали массивные золотые браслеты со вставками из лазурита, которые, судя по множеству царапин, он долго носил при жизни. В ушах были серьги из золота и полудрагоценных камней. Искусно заплетенный локон юности с золотым зажимом, украшенном змеями, говорил о царском происхождении. Руки были скрещены на груди. Стефания прикоснулась к пальцам мальчика, сжала их в кулак, а затем осторожно распрямила руки вдоль тела, согнула и разогнула ноги в коленях.
— Суставы подвижные, мышцы в небольшом тонусе, — восторгу археолога не было предела. — Трупного окоченения нет! Возможно, это вид какого-то анабиоза. Не знаю, как такое называется у врачей? Скорую! Пока не стало поздно!
— Он мертв уже несколько тысяч лет… — борясь со сном, возразил ей. — Успокойся…
— Нет! Он жив! — закричала Стефания и заметалась по лаборатории в поисках аптечки. — Мне ли не знать, как выглядят тысячелетние мертвые! К тому же, все украшения не являются погребальными. И где амулеты? Почему в гробнице нет вещей для мертвеца? Говорю тебе: он жив!
Я воспользовался старыми связями в городской больнице. Через десять минут в дверях появилась реанимационная бригада во главе с Искандером Икрамом — врачом-кардиологом и по совместительству моим лучшим другом.
— Где пациент? — изрек он по привычке и беспокойным взглядом оглядел помещение.
— Вот, на каталке, — указал я жестом.
— Джон, ты издеваешься? — на лице Икрама появилось разочарование, в голосе зазвучали ноты нескрываемого гнева. — Думал, что у тебя снова проблемы с сердцем. Боялся не успеть. А тут налицо помутнение рассудка, потому что ты вызываешь скорую, чтобы воскресить мертвеца!
— Он жив! — набросилась на врача Стефи. — Это сон, глубокий, как смерть… Заставьте его сердце биться!
— Для Вашего успокоения, что он мертв, и ради нашей дружбы, Джон, я потрачу на реанимацию полчаса и ни минутой больше. Готовьте оборудование!
Медики обступили мальчика, раскрыли чемоданы. Я сел в угол на стул, чтобы никому не мешать. Быть сосланным «саккарским профессором» за дверь мне не очень хотелось — хватило двух дней сидения на отвале. Помещение наполнил монотонный звук датчика сердцебиения. Искандер отдавал команды «Инъекцию адреналина!», «Разряд!», «Кислород!», «Ставьте капельницу!» Все, что здесь происходило, кроме, как безумием, нельзя было назвать.
«Пип!»
Я вздрогнул и прищурился, чтобы разглядеть на приборе линию пульса.
«Пип!»
Все замерли, поворачиваясь к источнику звука.
«Пип!», «Пип!»
Стефания от радости повисла на шее Искандера, медсестры испуганно переглядывались и невнятно бормотали что-то похожее на молитвы.
— Ты настоящий бог медицины! Современный Имхотеп! — я пожал руку Икраму.
— Это чудо… Прости, что не поверил сразу, — он по-дружески обнял меня. — Мальчика нужно отвезти в больницу. Я присмотрю там за ним.
— Спасибо! — поблагодарил врача и добавил. — И никому об этом ни слова.
— Клятва Гиппократа! Во мне можешь не сомневаться, — улыбнулся Искандер, — как и в моих коллегах.
— Я с ним! — Стефи бросила ключи на стол. — Запрешь?
— Без проблем. Приеду утром сменить на посту.
— Менять не надо, лучше привези мне вещи, еду и деньги.
— Все, что захочешь…
Она ушла вслед за медиками, а я выключил вытяжной вентилятор, запер лабораторию, из последних сил вернулся в запасник, лег на кушетку, сладко зевнул и моментально заснул.
Мне снилось, что лечу над пирамидами, как птица, цепляя крыльями облака… Делал уже десятый круг, поднимаясь выше и выше, когда полет прервался. Я очнулся от дискомфортной тряски и противнейшего запаха, из-за которого запершило в горле. Сидевшая рядом медсестра облегченно вздохнула. Оказалось, что я отключился еще на неделю, и все это время меня пытались разбудить нашатырем, какими-то уколами и физическим воздействием на тело.
— Надо ехать к Стефи… — буквально сполз с кушетки. — Надо. Она же там одна.
Несмотря на то, что чудовищно хотелось спать, вызвал такси к запасному выходу. Попросил сначала отвезти к Аджари домой, и, собрав вещи коллеги, уже через полчаса держал путь в больницу. Всю дорогу я думал о нашей странной отключке, похожей на долгий сон. Что-то было в воздухе гробницы, на пеленах… Маски от пыли не смогли защитить нас от действия неизвестного вещества, а в лаборатории мы работали вообще без них. Если это после сорока с лишним веков обладало таким действием, то в те времена оно было способно погрузить человека в глубочайший сон, тем более, ребенка. В воздухе было остаточное количество, но в пеленах его концентрация доходила до максимума, особенно во внутренних слоях. Значит, по возвращении надо будет взять химиков за бока, обследовать ткань и получить вещество в чистом виде, если оно еще не улетучилось.
Шатаясь, я зашел в палату. Зевающая Стефания сидела на второй кровати недалеко от нашего «маленького принца», как успел назвать для себя этого древнего египтянина. Мальчик выглядел намного лучше, чем неделю назад. Капельницы делали свое дело. Приборы показывали слабые, но равномерные сердцебиение и дыхание.
— Доброе утро, — поприветствовал коллегу, хотя понимал, что уже далеко за полдень.
— Утро… Сколько я снова была «спящей красавицей»? — она, зевнув, безуспешно попыталась встать. — Что вообще происходит?
— Еще неделю… Мы с тобой надышались какой-то гадости, из-за которой этот мальчик спит уже несколько тысяч лет.
— Древние египтяне были слишком хорошими химиками, хотя, с таким я сталкиваюсь впервые. Не переживай, у нас все нормально — Искандер позаботился.
— Прекрасно. Надо вернуться в музей — не нравится мне все это… — я поставил сумки рядом с ее койкой. — Займусь исследованием ткани, пока она не выветрилась.
Стефания кивнула и, потеряв равновесие, повалилась на постель. Она снова заснула. Укрыв ее тонким одеялом, я покинул палату. По пути заглянул в кабинет к Искандеру, попросил его выделить за отдельную плату постоянную сиделку для Аджари и мальчика.
Вернувшись на территорию музея, бесцеремонно ворвался в лабораторию. Сам того не желая, изрядно перепугал сотрудников своим взъерошено-неадекватным видом.
— Где бинты от мумии? — не поздоровавшись, выкрикнул я.
— Хавасс сжечь приказал после того, как на следующий день еще трое здесь уснули на целые сутки. Мы уничтожили их в крематории, — грубо прозвучало в ответ.
Странно, что Икрам не сообщил о долгом сне медиков из бригады скорой помощи. Значит, их спасла работавшая вытяжка. А вот лаборантам повезло меньше. Каким же я оказался дураком, что не забрал куски ткани с собой. Со злости ударил кулаком по стене. Опоздал! Погребальные пелены было уже не вернуть. Но шансы оставались. Пробы воздуха мало что бы дали, но внутренняя поверхность антропоморфного деревянного ящика, оставшегося в кабинете, могла содержать некоторое количество этого вещества. Не раздумывая, побежал в музей. Но третьего гроба, в котором мы привезли мальчика, в запаснике не оказалось — в записях охраны говорилось, что его уже как неделю вернули на место в усыпальницу. Хорошо, что первый ящик со жрецом так и остался стоять незамеченным среди других экспонатов. Только от него пользы было мало. Я немедленно отправился к главе Службы древностей, чтобы получить разрешение на работы в гробнице. Но вместо «зеленого света» меня ждал категорический запрет на любые действия, связанные с ней. Ни объяснений, ни доводов, только решительное: «Она представляет опасность и уже наглухо запечатана». Химический анализ моей маски с раскопок, рабочей одежды и обуви не дал положительного результата. Так я потерял последнюю возможность узнать, что стало причиной нашего со Стефанией двухнедельного сна.
Аджари проснулась через пять дней в полном недоумении: как она умудрилась заснуть уже в третий раз? Предположил, что Стефи получила большую дозу, чем я, вскрывая пелены, и она подтвердила мою догадку.
С разрешения Икрама Стефания окончательно переселилась в больницу: первое время она старалась не покидать палату даже на несколько минут, настолько боялась не оказаться рядом в момент пробуждения своей находки, но через пару недель немного успокоилась и периодически уступала вахту оплаченной сиделке. Я каждый день звонил ей по стационарному телефону на сестринский пост, изредка приезжал, потому что по договоренности с доктором Хавассом и директором музея работал за нас двоих: были нужны деньги на лекарства и еду. Древнему египтянину день ото дня становилось лучше, но он все еще крепко спал.
Прошло больше трех месяцев. После долгих бюрократических проволочек, обивания порогов каирских чиновников и собирания необходимых бумаг Стефания, не без нашей с Икрамом активной помощи, подготовила все документы на усыновление мальчика. Оставалось только узнать его настоящее имя, чтобы вписать в официальные бланки.
Я был на базаре, искал для Стефи ее любимые финики в сахаре, когда ко мне подлетел на велосипеде тяжело дышавший студент-стажер из музея.
— Док-доктор Брайтон! — заикаясь, начал он. — Там, «саккарский профессор» звонила, спрашивала, просила… — а потом резко выпалил, — Ра торжествует над смертью!
— Стефания? Спасибо! Лечу! — радостно воскликнул, перепугав стоявших рядом туристов, и бросился искать такси до больницы. Фразу про бога солнца я использовал в качестве пароля, чтобы сохранить в тайне от коллег наше открытие и обезопасить древнего жителя этой страны от вездесущих журналистов. Для всех звучала история про больного египетского мальчика-сироту из деревушки близ Дахшура, которого она решила усыновить.
— Думаешь, там настоящее тело? — потрогал пальцами в районе груди. — Мягко. Нет склеивающего состава, — снял маску и принюхался, что было вопиющим нарушением техники безопасности, — нет запаха благовоний, как и разложившегося или высушенного натром тела.
— Странно. По росту, похоже, это ребенок, — предположила Стефи. — Бери сито, мешки, срочно вытаскиваем весь песок, а мумию вместе с гробом везем в музей! Хочу разобраться с тайнами как можно скорее!
— К чему такая спешка с мертвыми? И почему ребенок? Может, взрослый, только маленького роста… Или, вообще, куча мусора, завернутая в тряпку… — с недовольством возразил я, а про себя подумал: «Мы же не скорая помощь… Днем больше, днем меньше…»
— Джон!
— Как скажешь…
Пришлось изрядно попотеть, освобождая гроб от лишнего груза. Каждый килограмм был на счету. Наполнив еще полдюжины мешков, свалили их у стены. Мы так ничего и не нашли в песке — сито оказалось абсолютно пустым: даже песчинки не застряли в отверстиях.
Стефания занялась подъемом находки на поверхность, я же принялся в очередной раз изучать странную роспись на стене. В голову лезли всякие бредовые мысли, вплоть до религиозной революции на заре египетской цивилизации и «божественного» происхождения этого «ребенка», если там, конечно, было тело, а не муляж. Еще один безымянный «труп». Но то, что охрана фараона пыталась замести следы, являлось очевидным. Тайна возрастом в четыре с лишним тысячи лет. Кому и зачем было нужно обрекать на страшную смерть старика-жреца установить даже с современным оборудованием было невозможно: слишком мало информации сохранилось и слишком много уничтожено преступниками и временем.
— Джон, вылезай! — до меня донесся крик Аджари.
Вздохнув, я покинул эту странную гробницу.
— Куда мы так спешим? — спросил, усаживаясь рядом со Стефанией во внедорожник.
— Хочу провести сканирование, как можно скорее. Мне нужна правда! Прости, что так спешу, но такое чувство, словно от моих действий зависит чья-то жизнь. Гроб повезут вслед за нами на грузовике.
— Ты не заметила что-то странное в воздухе? — спросил совершенно невпопад.
— Странное?
— Да. Запах… Как после сильной грозы… И спать хочется до жути.
— Тоже самое, — зевнула она и положила голову на мое плечо.
Я очнулся на кушетке в своем кабинете в запаснике музея. Рядом на диване спала Стефания. Гроб с мумией лежал у стены на полу в фанерном ящике с приоткрытой крышкой. Голова болела, как после общего наркоза, с коим был знаком не понаслышке.
— Ну, искатели приключений, — в дверях стоял глава Службы древностей Египта Захия Хавасс, — напугали всех. Врачи посменно дежурят около вас.
— Врачи? — с трудом узнал свой осипший голос. — Какое преступление в том, что мы задремали в машине?
— Никакого. Только вы напоминали «спящих красавиц», а твоя напарница до сих пор проснуться не может.
— Что? — попытался осознать услышанное. — И сколько, если не секрет, нас не было в этом мире?
— Неделю! Чем только не пытались привести вас обоих в чувство. Потом бросили это дело. Сначала хотели отвезти в больницу. Но зачем афишировать этот случай? Изолировали запасник, перенесли вас сюда, вызвали надежных медиков. Паники в городе мне не нужно. Я рад, что ты очнулся. Вас бы лишить прав на раскопки за нарушение техники безопасности и правил вскрытия подземных помещений, но открытие нетронутой гробницы Четвертой династии не дает мне права сделать это.
— Спасибо… — сел, обхватив руками голову. — А откуда известно, что она этого периода?
— В то время поклонялись Ра, оттуда и пирамиды, оттуда и рисунок на стене склепа… Время великих фараонов, время великих пирамид! — гордо произнес Хавасс, развернулся и ушел.
Вскоре пришла в сознание и Стефи. Она встала, слегка покачиваясь, налила из кувшина воды в стакан и осушила его до дна.
— Берем мумию и тащим под сканер, — хриплым голосом прошептала Аджари. — Джон! Вставай!
— Иду… — я был готов упасть на кушетку и снова спать, но просьба любимой Стефании прозвучала для меня как приказ.
Мы с трудом добрались до лаборатории, находившейся за музеем в маленьком, недавно построенном здании.
— Может завтра? Все уже разошлись по домам, — попытался отделаться от работы и вернуться в объятия пледа и подушки.
— У меня есть ключи! — она позвенела связкой. — Тебе не интересно, амико?
— Только пообещай, что потом дашь поспать… — взмолился я и получил в ответ одобряющее покачивание головой.
Стефания открыла дверь, включила аппаратуру. Я переложил мумию на тележку, отвез под датчик. Мы сели перед монитором. Археолог стала комментировать изображение на экране.
— Я была права: под тканями человеческое тело, ребенок, похоже, мальчик. Лет девять-десять. Резцы постоянные, но клыки еще молочные. Голова… Это мозг? Целый? — она вскочила с кресла. — Грудная клетка. Сердце и легкие на месте… Печень, желудок… Его не мумифицировали! Органы в прекрасном состоянии, словно телу не четыре с лишним тысячи лет! Джон, такого быть не может! Я вскрываю бинты!
Стефи выкатила тележку, достала из шкафа скальпель, надела перчатки и принялась разрезать ткань. Та потрескивала, наполняя воздух белесой пылью. И снова почувствовался этот странный запах, как в самой гробнице. Запустив вентилятор, выгонявший воздух из помещения на улицу, я, одолеваемый научным любопытством, подошел к ней. Аджари сняла последний кусок материи, закрывавший тело, несколько раз чихнула от пыли и шепотом похвалила себя за работу. Перед нами лежал сильно истощенный мальчик в набедренной повязке из тонкого льна и не по размеру большом лазуритово-бирюзовом ожерелье, оправленном «металлом царей и богов». Его предплечья и запястья украшали массивные золотые браслеты со вставками из лазурита, которые, судя по множеству царапин, он долго носил при жизни. В ушах были серьги из золота и полудрагоценных камней. Искусно заплетенный локон юности с золотым зажимом, украшенном змеями, говорил о царском происхождении. Руки были скрещены на груди. Стефания прикоснулась к пальцам мальчика, сжала их в кулак, а затем осторожно распрямила руки вдоль тела, согнула и разогнула ноги в коленях.
— Суставы подвижные, мышцы в небольшом тонусе, — восторгу археолога не было предела. — Трупного окоченения нет! Возможно, это вид какого-то анабиоза. Не знаю, как такое называется у врачей? Скорую! Пока не стало поздно!
— Он мертв уже несколько тысяч лет… — борясь со сном, возразил ей. — Успокойся…
— Нет! Он жив! — закричала Стефания и заметалась по лаборатории в поисках аптечки. — Мне ли не знать, как выглядят тысячелетние мертвые! К тому же, все украшения не являются погребальными. И где амулеты? Почему в гробнице нет вещей для мертвеца? Говорю тебе: он жив!
Я воспользовался старыми связями в городской больнице. Через десять минут в дверях появилась реанимационная бригада во главе с Искандером Икрамом — врачом-кардиологом и по совместительству моим лучшим другом.
— Где пациент? — изрек он по привычке и беспокойным взглядом оглядел помещение.
— Вот, на каталке, — указал я жестом.
— Джон, ты издеваешься? — на лице Икрама появилось разочарование, в голосе зазвучали ноты нескрываемого гнева. — Думал, что у тебя снова проблемы с сердцем. Боялся не успеть. А тут налицо помутнение рассудка, потому что ты вызываешь скорую, чтобы воскресить мертвеца!
— Он жив! — набросилась на врача Стефи. — Это сон, глубокий, как смерть… Заставьте его сердце биться!
— Для Вашего успокоения, что он мертв, и ради нашей дружбы, Джон, я потрачу на реанимацию полчаса и ни минутой больше. Готовьте оборудование!
Медики обступили мальчика, раскрыли чемоданы. Я сел в угол на стул, чтобы никому не мешать. Быть сосланным «саккарским профессором» за дверь мне не очень хотелось — хватило двух дней сидения на отвале. Помещение наполнил монотонный звук датчика сердцебиения. Искандер отдавал команды «Инъекцию адреналина!», «Разряд!», «Кислород!», «Ставьте капельницу!» Все, что здесь происходило, кроме, как безумием, нельзя было назвать.
«Пип!»
Я вздрогнул и прищурился, чтобы разглядеть на приборе линию пульса.
«Пип!»
Все замерли, поворачиваясь к источнику звука.
«Пип!», «Пип!»
Стефания от радости повисла на шее Искандера, медсестры испуганно переглядывались и невнятно бормотали что-то похожее на молитвы.
— Ты настоящий бог медицины! Современный Имхотеп! — я пожал руку Икраму.
— Это чудо… Прости, что не поверил сразу, — он по-дружески обнял меня. — Мальчика нужно отвезти в больницу. Я присмотрю там за ним.
— Спасибо! — поблагодарил врача и добавил. — И никому об этом ни слова.
— Клятва Гиппократа! Во мне можешь не сомневаться, — улыбнулся Искандер, — как и в моих коллегах.
— Я с ним! — Стефи бросила ключи на стол. — Запрешь?
— Без проблем. Приеду утром сменить на посту.
— Менять не надо, лучше привези мне вещи, еду и деньги.
— Все, что захочешь…
Она ушла вслед за медиками, а я выключил вытяжной вентилятор, запер лабораторию, из последних сил вернулся в запасник, лег на кушетку, сладко зевнул и моментально заснул.
Мне снилось, что лечу над пирамидами, как птица, цепляя крыльями облака… Делал уже десятый круг, поднимаясь выше и выше, когда полет прервался. Я очнулся от дискомфортной тряски и противнейшего запаха, из-за которого запершило в горле. Сидевшая рядом медсестра облегченно вздохнула. Оказалось, что я отключился еще на неделю, и все это время меня пытались разбудить нашатырем, какими-то уколами и физическим воздействием на тело.
— Надо ехать к Стефи… — буквально сполз с кушетки. — Надо. Она же там одна.
Несмотря на то, что чудовищно хотелось спать, вызвал такси к запасному выходу. Попросил сначала отвезти к Аджари домой, и, собрав вещи коллеги, уже через полчаса держал путь в больницу. Всю дорогу я думал о нашей странной отключке, похожей на долгий сон. Что-то было в воздухе гробницы, на пеленах… Маски от пыли не смогли защитить нас от действия неизвестного вещества, а в лаборатории мы работали вообще без них. Если это после сорока с лишним веков обладало таким действием, то в те времена оно было способно погрузить человека в глубочайший сон, тем более, ребенка. В воздухе было остаточное количество, но в пеленах его концентрация доходила до максимума, особенно во внутренних слоях. Значит, по возвращении надо будет взять химиков за бока, обследовать ткань и получить вещество в чистом виде, если оно еще не улетучилось.
Шатаясь, я зашел в палату. Зевающая Стефания сидела на второй кровати недалеко от нашего «маленького принца», как успел назвать для себя этого древнего египтянина. Мальчик выглядел намного лучше, чем неделю назад. Капельницы делали свое дело. Приборы показывали слабые, но равномерные сердцебиение и дыхание.
— Доброе утро, — поприветствовал коллегу, хотя понимал, что уже далеко за полдень.
— Утро… Сколько я снова была «спящей красавицей»? — она, зевнув, безуспешно попыталась встать. — Что вообще происходит?
— Еще неделю… Мы с тобой надышались какой-то гадости, из-за которой этот мальчик спит уже несколько тысяч лет.
— Древние египтяне были слишком хорошими химиками, хотя, с таким я сталкиваюсь впервые. Не переживай, у нас все нормально — Искандер позаботился.
— Прекрасно. Надо вернуться в музей — не нравится мне все это… — я поставил сумки рядом с ее койкой. — Займусь исследованием ткани, пока она не выветрилась.
Стефания кивнула и, потеряв равновесие, повалилась на постель. Она снова заснула. Укрыв ее тонким одеялом, я покинул палату. По пути заглянул в кабинет к Искандеру, попросил его выделить за отдельную плату постоянную сиделку для Аджари и мальчика.
Вернувшись на территорию музея, бесцеремонно ворвался в лабораторию. Сам того не желая, изрядно перепугал сотрудников своим взъерошено-неадекватным видом.
— Где бинты от мумии? — не поздоровавшись, выкрикнул я.
— Хавасс сжечь приказал после того, как на следующий день еще трое здесь уснули на целые сутки. Мы уничтожили их в крематории, — грубо прозвучало в ответ.
Странно, что Икрам не сообщил о долгом сне медиков из бригады скорой помощи. Значит, их спасла работавшая вытяжка. А вот лаборантам повезло меньше. Каким же я оказался дураком, что не забрал куски ткани с собой. Со злости ударил кулаком по стене. Опоздал! Погребальные пелены было уже не вернуть. Но шансы оставались. Пробы воздуха мало что бы дали, но внутренняя поверхность антропоморфного деревянного ящика, оставшегося в кабинете, могла содержать некоторое количество этого вещества. Не раздумывая, побежал в музей. Но третьего гроба, в котором мы привезли мальчика, в запаснике не оказалось — в записях охраны говорилось, что его уже как неделю вернули на место в усыпальницу. Хорошо, что первый ящик со жрецом так и остался стоять незамеченным среди других экспонатов. Только от него пользы было мало. Я немедленно отправился к главе Службы древностей, чтобы получить разрешение на работы в гробнице. Но вместо «зеленого света» меня ждал категорический запрет на любые действия, связанные с ней. Ни объяснений, ни доводов, только решительное: «Она представляет опасность и уже наглухо запечатана». Химический анализ моей маски с раскопок, рабочей одежды и обуви не дал положительного результата. Так я потерял последнюю возможность узнать, что стало причиной нашего со Стефанией двухнедельного сна.
Глава 3
Аджари проснулась через пять дней в полном недоумении: как она умудрилась заснуть уже в третий раз? Предположил, что Стефи получила большую дозу, чем я, вскрывая пелены, и она подтвердила мою догадку.
С разрешения Икрама Стефания окончательно переселилась в больницу: первое время она старалась не покидать палату даже на несколько минут, настолько боялась не оказаться рядом в момент пробуждения своей находки, но через пару недель немного успокоилась и периодически уступала вахту оплаченной сиделке. Я каждый день звонил ей по стационарному телефону на сестринский пост, изредка приезжал, потому что по договоренности с доктором Хавассом и директором музея работал за нас двоих: были нужны деньги на лекарства и еду. Древнему египтянину день ото дня становилось лучше, но он все еще крепко спал.
Прошло больше трех месяцев. После долгих бюрократических проволочек, обивания порогов каирских чиновников и собирания необходимых бумаг Стефания, не без нашей с Икрамом активной помощи, подготовила все документы на усыновление мальчика. Оставалось только узнать его настоящее имя, чтобы вписать в официальные бланки.
Я был на базаре, искал для Стефи ее любимые финики в сахаре, когда ко мне подлетел на велосипеде тяжело дышавший студент-стажер из музея.
— Док-доктор Брайтон! — заикаясь, начал он. — Там, «саккарский профессор» звонила, спрашивала, просила… — а потом резко выпалил, — Ра торжествует над смертью!
— Стефания? Спасибо! Лечу! — радостно воскликнул, перепугав стоявших рядом туристов, и бросился искать такси до больницы. Фразу про бога солнца я использовал в качестве пароля, чтобы сохранить в тайне от коллег наше открытие и обезопасить древнего жителя этой страны от вездесущих журналистов. Для всех звучала история про больного египетского мальчика-сироту из деревушки близ Дахшура, которого она решила усыновить.
