– Не надо за мной приезжать, Серёжа! Потому что я против сепаров. Вас не должно быть в нашей стране!
В "нашей"? А в нашей? Я ушам не верил! Весь мир ёбнулся, и Машка вместе со всеми!
– Маш, ты чего? Ты...
– Всё, давай, пока! Не звони мне больше!
Машка бросила трубку, нанеся мне ещё один удар в сердце. Там уже и так живого места не было, но она всё же нашла кусочек, и стало, сука, больно! Так я понял, что остался без девушки. А ещё я понял, что совсем не знал ту, что трахал три года подряд. Наши политические взгляды были сильнее нашей любви друг к другу. А может, и не было никакой любви?
Какая может быть любовь между сепаром-берлессом и северянкой? Если только насмерть?
Я убрал телефон в карман и дал Олэське попить воды. Это всё, что я мог сделать сейчас для неё.
Моих родителей больше нет, нет дома, девушки нет, той прежней армии, которой я служил, нет, как и веры в отечество, в прежних командиров... Теперь я сам себе командир. Моя сестра жива, мне было за кого сражаться и с кем сражаться. Я должен отомстить за родителей, за Игорька, за своё предательство и предательство таких же пацанов, как и я. Я должен был быть сильным, смелым и непоколебимым ради сестры. Хотя бы ради неё...
Игорёк снился мне чаще прочих. Он всегда приходил ко мне чёрным, обугленным, в моём берете с блестящей звёздочкой во лбу, и просил попить. Его звонкий голосок звучал так жалобно, так пронзительно... Он называл меня дядей Серёжей, а я прозвал его Игорёк-уголёк, и у меня никогда не было во сне воды для него.
26. Сергей
Вернувшись на "базу" я мог наблюдать "чудесную" картину: около дюжины бойцов успели сгонять в ближайший магазин, затариться водкой и нажраться в говнище. Это полбеды. Федорченко доложил, что эти находчивые умники обменяли три калаша и патроны к ним на выпивку. Экономные.
Ещё человек двадцать сбежали, вооружившись до зубов. Красота!
Димон наорал на Федорченко, и едва не побил его, но я понимал, что он ничего не смог бы сделать. Все бойцы вооружены, у всех стресс и растерянность. Куда он один против них? Силком держать я никого не собирался. Да и смысл?
С боем трезвые разоружили пьяных и загнали их в подвал коттеджа.
Проблемы начали сыпаться на мою голову одна за другой. Я не поспевал даже рассуждать адекватно.
Рядовой Микола Моисеенко – щекастый пацан небольшого роста по кличке Малой доложил о последних событиях в стране. Он прошерстил интернет и выяснил, что в 4 утра Берлессия без объявления войны пересекла границу с востока страны и провела обстрел Северо-Боровинска.
Сами берлессы эту новость отрицали. Это меня насторожило в первую очередь, ведь тревогу в нашей части объявили в три ночи.
– Стреляли не со стороны границы, – вставила свои пять копеек Олэська. – Я всё видела! С правого берега снаряды летели!
Если мы все в это время сидели в гараже, сестра была очевидцем этого странного обстрела.
Теперь всё сходилось. Это кижане бомбили город. Стреляли по своим же соотечественникам! Вот почему мать Игорька назвала меня убийцей. Наша доблестная армия напала на самих себя, как и предполагал один из бойцов в том гараже лейтенант Савушкин. Он, кстати, не сбежал. Настроил нам рацию за неимением профессионального связиста.
Я вспомнил изречение одного из главнокомандующих прошлого столетия, который сказал, что нет войны страшнее и беспощаднее, чем гражданская война. Я был с ним полностью согласен.
Мы связались с губернатором области по телефону, чтобы выяснить, есть ли другие ополченцы. На это у нас ушло ещё полдня. Сначала мы искали номер телефона, потом он был всё время занят.
Губернатор подтвердил, что есть и другие люди, восставшие против Кижей, что они приходят к разбомбленному зданию администрации, чтобы записаться в добровольцы и воевать против северян. Пока точного места дислокации повстанцев нет, и город находится под контролем северян. Сам Доронин запросил помощи у Берлессии. Он велел нам ждать.
Дело было к вечеру, делать было нечего...
Мы юзали новости в интернете, собирая информацию, сравнивая её, анализируя. Мусолить было что. Кижанские новости и новости Берлессии противоречили друг другу. Я не понимал, каким репортажам и заявлениям глав государств верить. Но одно я знал точно – я невиновен в смерти родителей и других мирных жителей Кижей. Потому был рад, что дезертировал.
А что до военных, которых мы положили в части – судьба у них такая. Если бы не Алексеев, мы все сейчас были бы в плену у северян. Это не сулило нам ничего хорошего, раз майор застрелился. Хера он не дождался северян и не сдался единолично? Он знал, что всё закончится хуёво, вот и самоликвидировался. Пусть меня лучше в бою застрелят, чем вот так вот. Если я хоть одного северянина убью, уже будет толк от моего побега.
Я вроде бы убил уже одного... Это не считается! Я в честном бою хочу! Победы хочу! Независимости Северо-Боровинской республики!
Многие страны объединились в антиберлесский альянс и уже направили гуманитарную помощь в Кижи.
– Щас бургедонская пидорасня набежит! – возбуждённо воскликнул Алексеев, услышав новости об антиберлесском альянсе. – Им же всегда больше всех надо?
– Думаешь?
– Да они в каждой жопе затычка! И нам свою демократию привезут! Как же без них? Скорее бы берлессы ответили! Всему миру не терпится, чтобы Берлессия им пиздов раздала!
Союзники Кижей зассали объявлять войну Берлессии, как и сами Кижи, но с этого же момента начали бесперебойно поставлять вместе с гуманитаркой оружие и военных.
Такая заварушка началась! Весь мир ополчился против берлессов! Какие-то санкции для Берлессии начали сочинять целыми пакетами!
Громче всех вопил фрогиец Дюпон. Он призывал весь мир стереть с лица земли Берлессию. А за что? Я так и не понял.
Берлессы вошли в Кижи только на следующий день. Им через забор тоже прилетело несколько ракет от кижан. Что им ещё оставалось?
Я был рад, что берлессы начали оказывать содействие Доронину. Как только проведут референдум по отделению Северо-Боровинской области от Кижей, берлессы махом выжгут всю северянскую погань с моей родины.
Дожить бы до этого дня! Жаль, что папа не дожил. Он больше всех ждал этого Дня независимости.
У меня даже времени не было толком оплакать гибель родителей. Меня завертело в эту войну окончательно и бесповоротно.
Спать я больше не мог, несмотря на усталость. Закрывал глаза и видел мёртвых: солдата, что я застрелил, майора Стрельцова, комбата, Игорька, маму и папу...
Мне казалось, что сейчас я усну, и обязательно случится что-то нехорошее. Северяне нападут или потасовка в нашей банде начнётся. И всё думал и думал обо всём на свете.
Утром я провёл разъяснительную беседу с алкашами и выпустил их из подвала. Ещё четверо соизволили нас покинуть. Мы их отпустили, правда, уже без оружия.
Нас осталось 68 человек, не считая гражданских. Я был рад, что забрал сестрёнку с собой. Неизвестно сколько сейчас долбоёбов с оружием бегает по городу. В новостях сообщали, что начались мародёрства и увеличилось количество других преступлений. Я представлял, какой сейчас в городе хаос и бардак.
У границы с Берлессией шли ожесточённые бои. До нас доносились еле слышные звуки взрывов и часто пролетающих самолётов.
В ожидании команды от губернатора мы все слонялись без дела по дачному участку. Я понимал, что это ничем хорошим не закончится. У меня не было полномочий и авторитета удерживать в боевой готовности такое количество солдат.
Чего ждать от беглых дезертиров? Всего что угодно.
Олэська вроде пришла в себя. Она готовила еду с другими женщинами – родственницами моих бойцов.
Прошло три дня, а от губернатора так и не было вестей. Это напрягало. Нам нужен был другой командир. Опытный, взрослый, бывалый, которого будут слушаться, которому будут подчиняться. Я больше всего на свете хотел сбросить с себя это бремя командования, вот и ждал звонка Доронина.
Нас никто пока не трогал и мы никуда не лезли, поэтому все были живы и здоровы. В посёлке было относительно тихо и безлюдно – казалось, можно всю войну тут пересидеть.
Чтобы занять солдат, я велел соорудить два пулемётных гнезда на участке и выставить брустверы из подручных материалов на случай нападения на нас противника.
Место было немного, чтобы копать окопы в рост, а на соседние участки, хоть они и пустовали, мы побоялись залезать.
На четвёртые сутки ночью меня разбудил дежурный. Я вскочил, как ошпаренный, не зная, чего ждать.
– Товарищ капитан, там Мирошниченко вернулся! – тихо, чтобы не разбудить остальных солдат, доложил дежурный.
Я с трудом вспомнил, кто такой Мирошниченко. Это беглец из первой партии, из тех, что с оружием ушли. Обрадовавшись, что ничего серьёзного не произошло, я присел обратно на кровать.
– Ну пусть спать ложиться, завтра попиздим с ним, – ответил я.
– Так это... Товарищ капитан, они ему хуй отрезали! Его в больницу надо! – дрогнувшим голосом добавил парнишка.
– Что? Кто?
Я окончательно проснулся, но не понимал, что тут мне втирает боец.
– Северяне! – Голос солдата уже дребезжал, как ржавая струна. Того и гляди, разревётся. – Они их всех убили, а его отпустили, чтобы он нам передал, чтобы мы тоже сдавались!
27. Сергей
Я спал одетым, поэтому уже через минуту был на улице. Мирошниченко лежал на земле возле крыльца. В свете тусклой лампочки уличного фонаря были видны его окровавленные ботинки.
Его окружили несколько бойцов, так что я с трудом протиснулся к нему. Из-за побоев я не узнал парня. Да и как его можно было опознать – лицо превратилось в сплошное раздутое кровавое месиво, штаны ниже пояса окровавлены, правой кисти не было. У меня волосы на жопе зашевелились от увиденного. Разве способен человек сотворить такое с человеком?
Мирошнеченко был без сознания, но ещё жив. Его, действительно, нужно было доставить в больницу. Каким образом, блять? Я метался по территории, придумывая мыслимые и немыслимые планы, как отвезти бойца в город и при этом выжить самому.
Понятное дело, что желающих покидать дачу, рискуя жизнью, не нашлось. Все были в таком же ахуе оттого, что произошло с нашим товарищем.
Пока мы рядились, кто повезёт Мирошниченко и какой дорогой, пацан скончался. К тому времени все, кто был в нашей группе, уже проснулись и всыпали на улицу, чтобы поглазеть на истерзанный труп парня. Олэська вместе с другими гражданскими плакала.
Я и сам готов был разрыдаться. У меня в голове не укладывалось, что делать дальше. Я Мирошниченко даже допросить не успел. Мне казалось, что северяне уже выдвинулись в нашу сторону, следом за пацаном и вот-вот будут здесь.
Ужас, горе и паника захватили меня полностью, так что я снова впал в какой-то ступор, не в силах рассуждать мало-мальски здраво.
Рано или поздно нам бы пришлось вступать в бой с северянами. Пора, наверное? После того, что эти твари сделали с Мирошниченко, я понял одно – лучше не сдаваться в плен живым и их не щадить. Собаке – собачья смерть!
– Кто разговаривал с Мирошниченко? – спросил я, окинув взглядом притихших бойцов. – Что конкретно он сказал?
– Они наткнулись на северян на подходе к городу, – севшим от волнения голосом тихо прохрипел Федорченко. –Их пытали, а потом убили всех. А Мирошу к нам послали сказать, чтобы мы тоже сдавались. Больше ничего. Теперь северяне знают, что мы здесь! Товарищ капитан, мы же не будем сдаваться?
– Не будем! Мирошниченко сказал, где северяне? С какой стороны он пришёл?
– Со стороны объездной дороги, – махнул рукой дежурный, указывая направление.
– Ну, что, мамкины сосунки? – стаскивая с головы кепку, обратился ко всем Димон. – Есть ещё борзые, желающие покинуть наш бравый строй? Может, в город сгоняете? Или до сельпо за куревом?
Ответом ему была гробовая тишина, в которой отчётливо слышались отдалённые звуки где-то идущего боя и всхлип Олэськи.
– Всем приготовиться! – отдал я приказ. – Пленных не брать, живым не сдаваться! Бейтесь насмерть, если не хотите закончить, как Мирошниченко!
Бойцы нехотя разбрелись по участку, разобрав оружие. Труп Мирошниченко я велел убрать за угол дома и накрыть брезентом. Я просто не знал, что с ним делать. Закопать его в огороде? Без гроба? Не по-человечески это было. Оставлять его лежать среди живых, тоже было некрасиво. Пусть полежит пока там. Не до него, ей-богу! На жаре он уже к утру начнёт вонять, но о живых нужно было думать в первую очередь.
Было ошибкой привозить сюда гражданских. Я думал, что так я смогу защитить сестру, когда она рядом, когда на виду, а получилось, что я притащил её в самую жопу. Смогу ли я теперь уберечь её? Может, меня самого первого и завалят?
Всё, что я мог сейчас сделать для гражданских – это раздать им шлемы и бронежилеты. Хорошо, что среди них детей не было.
– Серёжа, дай мне тоже автомат? – попросила Олэська.
Я посмотрел на её хрупкую фигурку, сгорбленную под тяжестью бронежилета, и усмехнулся. Она-то куда?
– Сами справимся! – уверенно заявил я, понимая, что это враньё.
Гражданских мы спрятали в подвале с хорошим запасом еды и воды. Надо было дать Олэське оружие. Надо было...
По-хорошему нам бы свалить с этой дачи, но я не знал куда. Выжить здесь, приняв бой, больше шансов, чем нас застанут врасплох где-нибудь в пути.
Что потом? Да хер его знает.
Потянулись долгие часы ожидания. Нервы звенели у всех. Весь день мы провели, как на пороховой бочке. Мы устали всматриваться в даль в поисках движения, прислушиваться, в страхе услышать звук моторов или голоса, заебались ждать, что с неба прилетит мина. Северяне не напали к обеду и к вечеру тоже. Может, они и не собирались нападать?
Стемнело. Мы всё-таки похоронили Мирошниченко на заброшенном участке через две улицы. Я боялся, что нас кто-нибудь увидит и пристыдит, но, к счастью, в этой части посёлка не было ни души.
Спать бы лечь, да какое там!
Я пошёл проверить, как там Олэська в подвале, когда меня позвал Федорченко, перехватив на полпути.
– Товарищ капитан, с нами вышли на связь! – доложил он.
– Кто?
– Не представились! Запросили командира! Говорят на берлесском. Чисто.
У меня сердце оборвалось. Сейчас северяне будут нас запугивать, потом окружат и убьют. У меня вся жизнь перед глазами пронеслась, пока я шёл к рации. Мысленно я дважды застрелился из Стечкина, зажатый со всех сторон врагами.
Подойдя к рации, я собрался. На меня Федорченко смотрел, заглядывая в рот. Хотя бы перед ним я должен быть хладнокровным и мужественным. Я, сука, его командир!
– Капитан Котов на связи! – чётко крикнул я в рацию.
– Здравия желаю! – ответили мне. – С вами говорит генерал Кудряшов, вооружённые силы Берлессии! – Я не мог доподлинно знать, кто на связи, но новость о том, что это берлессы, огорошила меня. Я пока не знал, как на это реагировать, поэтому просто сглотнул ком, вставший в горле от волнения. – Слушай меня внимательно, сынок! Мы знаем, где вы окопались, вашу точную численность и степень вооружения. Предлагаю вам сдаться прямо сейчас! Мы гарантируем вам сохранение жизни и приемлемые условия содержания. Как понял? Приём!
И эти туда же? Нас вообще никто всерьёз не воспринимает? Ну, а чего я ожидал? Тот, кто был на связи, очень чисто говорил по-берлесски, совершенно без акцента, но мне почему-то казалось, что это просто уловка врага.
